Не часто у хулиганских и блатных песен отыскивается автор - к тому же если учесть их способ передачи, то любой авторский текст может обрасти таким количеством вариантов, что становится действительно "народным". Известная песня "Фонарики" в этом отношении является одним из исключений из правила: автор ее известен, несмотря, на то, что он никогда не пытался юридически оформить свои права.

Питерский поэт Глеб Горбовский со своим буйным нравом и полным нежеланием удерживать себя, в каких-то общепринятых рамках, стал настоящей легендой литературной тусовки города на Неве. О его выходках и похождениях ходили байки и анекдоты, но все при этом признавали за ним огромный талант, хотя все говорило о том, что цвести ему суждено недолго. 

Однако, в отличие от таких же, как он, непутевых "детей военной поры", Владимира Высоцкого или Венедикта Ерофеева, Горбовскому каким то образом удалось остановить это процесс саморазрушения: он бросил пить, и не считая нескольких срывов в поздние годы, к своему умопормрачительному разгульному пьянству уже не возвращался. Это позволило Горбовскому пережить большую часть коллег-шестидесятников: он умер в 2019 году, и несмотря на немалое количество написанных им за всю жизнь хороших стихов, почти все некрологи начиналась словами «Умер автор " Фонариков"... »

 

Песню исполняет Вилли Токарев

 

 

 

Уголовной "романтики" Глеб хлебнул на собственной шкуре, угодив после войны в колонию для малолетних. Вот что сам Горбовский вспоминал об этом

"С каким мазохистски-жертвенным наслаждением пустился я в «арестантскую жизнь», доселе неведомую, но о которой наслышан был весьма и весьма. Блатные песни, с подражания которым начал я проникание в сочинительство, рассказы о романтических урках, весь этот кастово-воровской жаргон, если так можно выразиться, «камерный» шарм, подготовили меня «теоретически» к принятию тюремно-этапно-лагерного существования как чего-то в высшей степени независимого, героически-приключенческого, в обычной, повседневно-заурядной, занудной действительности — немыслимого."

Дерзкий и шебутной, он, попав в колонию, держал "масть" начинающего вора, на самом деле им не являясь. В своих мемуарах Горбовский писал, что страх угодить на дно тюремной иерархии придавал ему изобретательности и изворотливости в создании своей легенды, и он даже прошёл все испытания, которые ему устроили старшие "товарищи": по их заданию он украл несколько вещей на пересылках, когда контроль за малолетками был не таким строгим. Однако воровской опыт Глебу не понравился: 

Соблазн воровства не прижился во мне. И отринуть его помогли не разум, не трезвые размышления, а способность сопереживать «потерпевшему», то есть качества, с профессией вора не совместимые.

Из колонии Глебу удалось бежать, и представьте себе, в послевоенной неразберихе это сошло ему с рук: никто его не хватился, и до самой армии государство про него не вспомнило. 

Армейская служба у Глеба Горбовского также мало отличалась от тюрьмы: служил в стройбате и вот как он о нём отзывался: 

...довелось мне служить в условиях, близких к лагерным. И сразу же отмечу: условия эти были созданы не столько закоснелым начальством, сколько самим «контингентом»: процентов на восемьдесят — ранее судимые, или отбывавшие детские годы в спецколониях, или пришедшие этапом из других родов войск (красные, голубые, зеленые, черные флотские погоны так и мелькали при начальном построении нашего брата). Кто-то, где-то и почему-то захотел от этих людей избавиться. «Отчисленные из строевой» — так они значились на официальном языке. Видимо, наш стройбат, а точнее стройполк, являлся неким накопителем, куда спихивали из образцовых частей самых отпетых гавриков. Еще не штрафбат, но уже и не просто воинское подразделение. Каждый второй — с наколками и статьей в личном деле. С прорехой в душе" 

Горбовский открыл в себе любовь к стихосложению ещё до армии, так что и на службе продолжал сочинять стихи: "для печати" и "для народа". Те что "для печати" - причесанные и благообразные, он рассылал в редакции всяких журналов : От "Советского Воина" до "Крестьянки". "Народными" Горбовский развлекал друзей-сослуживцев

В этих непечатавшихся «печатных» стихах было все, что нужно редактору того времени: верность Родине; кремлевские елочки; бесстрашный юный воин, охраняющий склад с припасами; величавая Нева, по которой солдат грустил.. Не присутствовало в печатных стихах разве что… поэзии. Искреннего чувства.

И вот что примечательно: стихи эти исчезли. Все до единого. Смыло их, как серую пыль с лица земли. Не сохранилось при мне ни единого листочка с их начертаниями. И как же я благодарен тем литконсультантам из «Советского воина» и «Работницы», раскусившим мои гнусные намерения — выдать рифмованное вранье за крик души… 

Стихи второго, «народного» плана были непечатными по другой причине: из-за своей безудержной откровенности, из-за присутствия в них так называемых непечатных слов. То есть совершенно иного рода крайность.. 

Из тогдашних стихов «народного» плана наиболее характерным опусом являются стихи, ставшие довольно известной песней (в определенных кругах, естественно) «Фонарики».

Вот так юношеская проба пера ушла в народ, и стала жить своей жизнью.

Автор музыки "Фонариков" достоверно не известен. Иногда называют имя некоего Б. Костырева, но это неточно. Возможно, мелодия сложилась на основе знаменитого  аргентинского танго "El Choclo" Анхеля Вилольдо, которое часто было донором для различных блатных и дворовых куплетов.

 

Интересно, что за песней закрепилась репутация "старинной блатной", во многом благодаря тому, что известный драматург Алексей Каплер вставил её в в свой сценарий фильма " Две жизни". Действие фильма происходит  в революционные годы, и поет её там франтоватый уголовник, в исполнении Сергея Гурзо (который Сергей Тюленев из "Молодой Гвардии").  

 

 

С этим фильмом связана байка о том, как Горбовский пытался сшибить с Гурзо на улице трояк за авторские, а Гурзо ему этот трояк зажал. Долгое время эта история числилась в анекдотах, пока, один из журналистов прямо не спросил у Горбовского, действительно ли этот случай имел место. Глеб Яковлевич факт подтвердил: 

Он кивнул: «Помню, помню Гурзо. Талантливый актер, на съемках с лошади на поезд прыгал, был такой спортивный, а потом спился... А с трояком вышло так: шли мы по Невскому мимо Дома книги, я и друзья-поэты. Видим, на ступеньках Гурзо, я его узнал по фильму, который тогда показывали. А у нас денег не было ни копейки. Я подошел и вежливо говорю: «Мне бы насчет авторских...» — «Каких авторских?» — «Стихи-то мои!» А он: «Я вас не знаю и не знаю, чьи стихи. Обратитесь к режиссеру. Я сам еще авторские не получил». Я не обиделся. Может, у него тогда и правда денег не было. А меня и сейчас в лицо мало кто знает. И стихи мои часто теряют автора, но в этом ничьего умысла нет.

Ну и дополнительным подтверждением трепетного народного отношения к "Фонарикам" явилась забавная история о том, как Горбовский за них оказался, натуральным образом, побит. Рассказал о ней другой питерский поэт Константин Кузьминский :

Сидит Глеб где-то в шалмане на Дальнем Востоке. Пьяный, натурально. А рядом "Фонарики" поют. Встает Глеб: "Братцы, да это ж я эту песню написал!" "Куда тебе, суке, НАРОД написал! Народная это песня!" И набил народ бока и баки самозванному поэту. Глеб об этом никак без смеха не вспоминает - тоже, говорит, популярность.

https://zen.yandex.ru/media/potaoir/kogda-fonariki...skogo-614da35a3ff1962d23ea80f9