Иконописец Гриша Журавлeв
рождён безруким щупленьким уродцем,
и повитухе не хватило слов,
чтоб рассказать, с кем он имеет сходство.

Несчастья косят горемык вокруг.
Как с малых лет остаться без подмоги?
К тому ж, Господь лишил младенца рук,
а заодно подсёк ему и ноги.

Потом братишка стал учить всему.
Нарисовал – смешная вышла рожа.
А тут и сам он подсказал ему,
как сделать, чтоб была с соседом схожа.

Губами брал древесный уголёк,
и незаметным головы движеньем
лицо мальчишки набросать он мог,
и удивить мгновенным совпаденьем.

Для них рисунок сделался игрой, –
обрезок струганой доски – «бумагой».
В рисунке всякий раз герой другой:
кабатчик, поп, разнорабочий с вагой.

Он ремеслу учился на дому.
Сыскали старика-иконописца.
Тот, приходя, показывал ему,
как правильно писать людей и лица.

Брат смастерил тележку и возил
по расписанью в классы гимназиста.
Сестра с утра бежала в магазин,
и в доме было радостно и чисто.

И был экзамен: «Покажи, мой друг,
чему обучен, что постиг уже ты,
как пальцы пишешь, не имея рук –
трёхперстные и благочинья жесты».

А мастера – волосья под шнурком;
а подмастерья – рослы и вихрасты –
удивлены увечным пареньком,
постигшим тайны богомазов касты.

-- И чтоб заказчик шёл к тебе ладом
и не случалось распрей между нами,
пиши на созданных твоим трудом:
«Сия икона писана зубами».

Их отчий старый пятистенный дом
хранил в углах воспоминанья детства,
но кроме ветхих стен не видно в нём
намёка на отцовское наследство.

Купили краски, заказали тёс
и рыбий клей, и мел, и позолоту.
Потом для пробы доски брат принёс –
взялись по-братски дружно за работу...

Мозоли водяные возле рта...
Икону оглядел он взглядом строгим,
на обороте охрой начертал:
«Написана безруким и безногим».

Чертил карандашом он купола,
похожие на маленький Исакий.
Мечта жила с надеждой пополам:
построить храм. Те грёзы не иссякли.

Его стремленья не пропали зря.
Подвижники в безвестности не гибнут.
Над дивным куполом взошла заря,
и храм его при жизни был воздвигнут.

Иконописец не сходил с ремней.
Был весь в плену неудержимой страсти:
полтысячи рабочих долгих дней
по штукатурке в люльке ползал мастер.

Саднило нёбо – в язвенных свищах,
натёртые кровоточили дёсны.
Хотел не думать о таких вещах,
но боль держалась, мучая несносно.

Настал черёд -- святили новый храм.
На стенах росписи нерукотворны.
И слух уже гулял по городам:
есть богомаз увечный, но проворный.

Дошёл тот слух до царского двора.
И государь, вперивши в рапорт око,
проговорил: «Нам поглядеть пора
на чудо столь безжалостного рока».

На третий день пожаловал к ним гость --
столичный коммерсант, купец Лабутин.
И мастеру впервые довелось
познать свой труд в многорублёвой сути.

Был договор на пятьдесят икон
подписан ими скромно, без оваций.
Купец раскрыл портфель и вынул он
увесистую пачку ассигнаций.

Но здесь не всё: пока ещё аванс.
Срок договора сами обозначьте.
Последняя икона даст вам шанс
дополучить ещё четыре пачки...

Вдруг на проспекте стук стальных подков
и конский храп. На лестницах движенье:
сановный гость! Не спросишь: «Кто таков?»
А в мастерской уж граф с опереженьем.

И входит в двери царская чета:
сам император – лента на мундире;
его супруга – дама ещё та!
Сперва о пустяках поговорили.

Не выглядел калека мудрецом:
и бровь скромна, и лоб не очень узкий...
«Приятное солдатское лицо!» –
Воскликнула царица по-французски.

От этих слов у горла ком возник.
Была насмешка в этой лёгкой фразе.
Он отвечал, переменив язык:
-- Отец солдат. Он сгинул на Кавказе.

Царь встрепенулся, подступил на шаг:
«Теперь, дружок, яви своё уменье.
Ты, говорят, иконы пишешь так,
как Пушкин сочинял стихотворенья».

И брат с доской явился в тот же миг,
придвинул стул с рабочими ремнями,
и мастер к краскам и к доске приник,
а кисть в зубах подталкивал губами.

Императрица отошла к окну,
чтоб не присутствовать при этой драме:
он в муках пишет досочку одну,
а как стенные росписи во храме!

Но царь смотрел. Ушёл под тон левкас.
Ложился на него другой краситель...
И словно из тумана выплыл глаз...
и борода... и Николай Святитель.

Сей образ не тонул, не выгорал.
Его не смел крушить иконоборец.
Святой хранитель царского двора --
далёких Мир Ликийских чудотворец.

Нерукотворен образ был всерьёз.
Царь поздравлял и мастера, и брата.
И был растроган, кажется, до слёз
великий всероссийский император.

Вновь на проспекте стук стальных подков
и рысаков орловских храп и ржанье.
Царь покидал безродных мужиков,
и не скрывал, прощаясь, обожанья.

Сынам крестьянским, право, никогда
такое приключение не снилось.
Лишь тяжкий труд и вечная нужда,
и вот вам – императорская милость!

Царь повелел назначить от казны
пособие рублями золотыми.
Допрежь талантам не было цены,
но этому цена дана отныне...

Был неспокойным Петербургский год:
в Борках крушенье, слёзы на перроне.
Пошла молва, что пишет-де урод
всю царскую семью в одной иконе.

Икону допустили во дворец,
и государь смотрел работу лично
и так сказал: «Уважил, молодец!
Событие представил символично».

Хорош ли царь, решит потом народ.
Кто князь иль мразь – не всё ль ему едино?
Никто не скажет людям наперёд,
какой сюрприз нам поднесёт судьбина.

А в мастерской нет роздыха делам,
несут заказы – без конца и срока.
Вчера отправил в Кафедральный храм
«Святое вознесение пророка».

Пройдeт сто лет, быльём всё порастёт,
и старцы не припомнят уж былого.
В музей крестьянка книгу принесёт –
подшивку иллюстраций Журавлёва.

Ну, а пока он держит кисть в зубах
и небосвод безоблачен и светел.
Пока одна у россиян судьба,
и не гуляет беспорядков ветер.

Полста икон! Он в договоре том
заканчивал последнюю икону,
да приболел и, кашляя с трудом,
взгляд обращал к аптечному флакону.

Видать, не за горой прискорбный час.
Уже не встать к последнему поклону.
О, боже правый, милостивый Спас !
Дозволь хотя бы завершить икону.

Мария – твой «Благоуханный Свет» –
нам, смертным, даровавшая Мессию.
Коль я не допишу – прощенья нет.
Продли мне жизнь, пока не обессилю.

Он не дождался милости Христа.
Сомкнулись веки, мысли опустели
и пульс у горла биться перестал.
Усоп художник на своей постели.

Спустя неделю гомон в мастерской.
Купец выходит из повозки конной.
Народ со стороны глядит с тоской:
приехал, видно, барин за иконой.

Купец проходит, не спеша, вперёд.
Мальчишки – словно галки, на заборе.
Охрана за купцом багаж несёт
с остатком круглой суммы в договоре.

Сестра сказала: «Гость нас извинит»...--
в волненьи смолкла, подбирая слово,
но тут выходит брат и говорит:
«Пройдите в дом. Икона Вам готова».

Гость снял с иконы вышитый рушник,
ладонью тронул слой, вполне просохший,
взволнованным лицом к доске приник
и молвил: «Гениален был усопший!»

Отпели в храме божьего раба.
«Се – Человек!» на камне начертали.
А у раба была своя судьба.
Ответь, судьба, была ты у раба ли?

© Евгений Девиков, 2004