продолжение – 1 частm ЗДЕСЬ

С годами облик Зинаиды Гиппиус  менялся. К тридцати годам на лице появилась пудра и румяна и неизменный монокль, который она подносила к близоруким глазам и пристально рассматривала собеседника, обескураживая его. За словами она всегда точно определяла смыслы, движущие мысль и, не стесняясь, высказывала своё мнение именно о сути.
Мы, — робкие, — во власти всех мгновений.
Мы, — гордые, — рабы самих себя.
Мы веруем, — стыдясь своих прозрений,
И любим мы, — как будто не любя.

Мы, — скромные, — бесстыдно молчаливы.
Мы в радости боимся быть смешны, —
И жалобно всегда самолюбивы,
И низменно всегда разделены!
Мы думаем, что новый храм построим
Для новой, нам обещанной, земли…
Но каждый дорожит своим покоем
И одиночеством в своей щели.
Мы, — тихие, — в себе стыдимся Бога,
Надменные, — мы тлеем, не горя…
О, страшная и рабская дорога!
О, мутная последняя заря!
(ТОЛЬКО О СЕБЕ, 1904)
Взгляд со стороны на семейную жизнь Зинаиды Гиппиус  одного из биографов: Мережковский весь день ходил по дому в ночных туфлях с большими помпонами, четыре часа обязательно писал, а потом его любимым занятием были бесконечные споры и дискуссии с Философовым и Гиппиус.

З. Гиппиус, Дм. Мережковский, Дм. Философов
Иногда именно её называли мужем, а его женой. Утверждая, что она оплодотворяет его идеями, которые он воплощает в своих произведениях.
Это последнее расхожее мнение литературных критиков 20 века выдаёт мировоззренческую узость, характерную для советского образования. Души, как таковой, в материалистическом ленинизме не было места, а значит и всякие метафизические идеи были под запретом. А ведь хорошо известно, что в духовном плане женщина ВСЕГДА оплодотворяет мужчину идеями, а мужчина вынашивает и придаёт материальную форму. Это, как раз, противоположно тому, что происходит на физическом уровне, где женщина вынашивает и рожает. В творчестве, где царствует Душа, женщина выполняет роль Музы. А если женщина творит, то чаще всего проявляет мужские качества (скульптор Мухина). Неспроста и у Цветаевой и у Ахматовой, нет, нет да и появлялись стихи от мужского имени.

Зинаида Гиппиус, как и в юности, стихи писала только тогда, когда не могла не писать. И в её строках блещет проницательный, совсем неженский ум.
Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!
Пчелиного больнее,
Змеиного колючее…
Чтоб ранило вернее —
И холодило, жгучее.
Не яд, не смерть в нем будет;
Но, с лаской утаенною,
Оно, впиваясь, — будит,
Лишь будит душу сонную.
Чтобы душа дрожала
От счастия бес словного…
Хочу — святого жала,
Божественно-любовного.
( СВЯТОЕ, 1905)
У неё были романы, но при всех сплетнях и лжевоспоминаниях о тесных отношениях, есть у меня внутренняя уверенность, что до физической близости дело не доходило. Слитая воедино с мировоззрением мужа, пылая от страсти, она могла ночь напролёт писать любовное письмо, вычерпывая, таким образом, энергию поступка, который впоследствии не смогла бы себе простить.

Как к этому относился муж? Никак. Он игнорировал увлечения жены, не удостаивая вниманием ни блеска жениных глаз, ни «счастливого» соперника. Ему всегда, подчёркиваю, всегда было с ней хорошо, нет, скорее он не мог обходиться без того, чтобы не поделиться с женой своими мыслями, проверить так ли он излагает идею, которую она ему подарила. Мережковский ценил выше всех авторитетов мнение своей жены, в спорах оттачивал своё перо. Они интеллектуально не могли насытиться друг другом.

Неожиданно Зинаиде самой пришлось столкнуться с влюбленностью мужа через тридцать лет брака. Мережковский, наконец, встретил свой идеал. Юная художница – натура творческая, но, прежде всего, пышнотелая, круглолицая девица, младше него более чем на тридцать лет. Да и возраст мужчин к этому времени весьма располагает обожествлять юных созданий. На его неожиданно открывшийся порыв любовной поэзии, она отвечала пылкими письмами. Всё совпало. Он был покорён.
Зина приняла избранницу мужа, приблизила к себе, даря дружбой. Но каково это? Какие терзания испытывала горячая, страстная натура Зинаиды, можно только предполагать. Дело закончилось неожиданно – скоропостижной смертью прелестницы.
И жизнь продолжалось во взаимном глубоком уважении, по-мужски крепкой дружбой, трогательной заботе друг о друге ещё двадцать лет… до конца.

Мне о земле -
болтали сказки:
“Есть человек. Есть любовь“.
А есть -
лишь злость.
Личины. Маски.
Ложь и грязь. Ложь и кровь.
Когда
предлагали
мне родиться -
Не говорили, что мир такой.
Как же
я мог
не согласиться?
Ну а теперь – домой, домой!
Из очерка Ю.Терапиано, посвящённого памяти Зинаиды Гиппиус (Нью-Йорк, 1953):
“Поэзия Гиппиус остра, индивидуальна, интеллектуальна. В ней много чувства — сконцентрированного, сжатого, скрытого под броней кажущейся холодности, много иронии, иногда даже с оттенком вызова… З. Гиппиус принадлежала к поэтам-одиночкам…”
И только однажды Зинаида Гиппиус хотела порвать с Мережковским, когда тот, очарованный фашизмом, сравнил Гитлера с Жанной Д’Арк. А после смерти мужа в 1941 году едва не покончила с собой. Жила ещё четыре года, тенью бродя по улицам Парижа.
Из последних стихов, написанных в дни Второй мировой войны.
БЕЗ ОПРАВДАНЬЯ
Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья. Я не прощу, я не сорвусь
В железные объятья.
Как все, пойду, умру, убью,
Как все – себя разрушу, Но оправданием – свою
Не запятнаю душу.
В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне!
И никогда не будет.
И если это Божья длань -
Кровавая дорога. Мой дух пойдет и с Ним на брань,
Восстанет и на Бога.

А этот вариант исполнения Анатолием Крупновым,
основателем и бывшим лидером группы “Черного обелиска”, более известный.
И совсем другой.

Автор статьи Валентина Демидова-Кайма