Героическая тема в литературе русского классицизма (продолжение)

А. И. Кузьмин, "Героическая тема в русской литературе"
Изд-во «Просвещение», М., 1974 г.
Публикуется с некоторыми сокращениями
OCR Detskiysad.Ru

Бесстрашие, неистребимую любовь к родине, самопожертвование, которыми характеризует Державин в своей оде «Росса» - собирательный образ русских воинов,- все эти качества можно отнести и к Суворову. Перенесение качеств, присущих войску, на полководца использовалось и в древнерусской литературе. (В «Слове о полку Игореве» действия дружины Всеволода приписываются князю; в «Повести о разорении Рязани Батыем» объединены действия Евпатия и его войска.) Уже отмечалась близость державинских определений к фольклору: «Нас полк, но с тысячами и тьмами мы низложили город в персть». Это описание близко к былинному рассказу о Вольге и Микуле: «Положил тут их я до тысячи»; из «Повести о разорении Рязани Батыем»: «Сии бо люди крылатии и не имеющи смерти, тако крепко и мужественно езде бьяшася один с тысячею, а два с тмою». К традициям древнерусской литературы восходит и суждение о воинском воспитании русских, которым с детства прививают ратные доблести. У Державина читаем:

В зиме рождении под снегами,
Под молниями, под громами,
Которых с самых юных дней
Питала слава, юность, вера.

Этот отрывок близок к тому, что говорит князь Всеволод в «Слове о полку Игореве».
Державин не смог упомянуть имени Суворова в написанной им по заказу Потемкина оде «Описание торжества в доме князя Потемкина по случаю взятия Измаила» и в «Воинской песне», написанной в июле 1791 г. по окончании второй русско-турецкой войны. Позднее, спустя несколько лет, Державин внес в эту песню нужные поправки. В окончательном тексте читаем: «Ура вам, мудры вожди, Российски Геркулесы, Румянцев и Суворов, Репнин, Орлов, Потемкин». Вторая редакция этого произведения была создана после 1795 г., когда уже не было в живых всесильного Потемкина. Она озаглавлена поэтом «Заздравный орел». Державин говорил, что это стихотворение создано было «в честь Румянцева и Суворова». В 1791 г. после взятия Измаила в честь Суворова была выбита медаль. Державин откликнулся на это событие небольшим стихотворением, где сравнивал великого полководца с Геркулесом и писал о его способности творить чудеса во славу родины. В том же 1791 г. Суворов попал в опалу и был направлен в Финляндию. Как бы утешая изгнанника, поэт писал, что после больших трудов полководец имеет право на отдых. С 1794 г. образ Суворова прочно вошел в поэзию Державина. В оде Державина «На взятие Варшавы» (событие это получило широкое освещение в одической поэзии того времени) Суворов вновь представлен в виде былинного богатыря. Воспроизводились действия, которые сам Суворов определял как «глазомер, быстрота, натиск» («Буре подобный, быстрый и мочный твой ли, Суворов, се образ побед?»). Державин использовал при этом присущие народному искусству и древнерусской литературе сравнения из мира природы:

...Как шум морей, как гул воздушных споров
Из дола в дол, из холма на холм,
Из дебри в дебрь, от рода в род,
Прокатится, пройдет,
Промчится, прозвучит
И в вечность возвестит,
Кто был Суворов.

Восхищаясь действиями Суворова, поэт взывает к великим предкам, и прежде всего к любимому им Пожарскому. Зная о непостоянства императрицы, решения которой часто зависели от капризов фаворитов, он просит Екатерину II быть справедливой к старому полководцу, который своими блестящими военными победами и личной храбростью заслужил право на общее признание. Храбрость Суворова была равна его скромности.
Через год после войны в Польше Суворов возвратился в Петербург. Здесь, в Таврическом дворце, его посетил Державин. В оде «На пребывание в Таврическом дворце» поэт характеризует нравственный облик Суворова, его скромность, вызывающую симпатии всех, кто его знал: друзей и врагов. Отставка Суворова, последовавшая при Павле I, глубоко опечалила Державина. Он знал, что Суворов верен своим принципам и не пойдет на компромисс с императором, поклонником палочной муштры. В оде «На возвращение графа Зубова из Персии» Державин писал о несгибаемости характера полководца: «Смотри, как в ясный день, как в буре, Суворов тверд, велик, всегда! Ступай за ним!» Герой Измаила не нуждается в знаках внешнего превосходства («Нет нужды в блесках, в украшеньях тому, кто царства покорил»). В стихотворении «Капнисту» Державин, сожалея об опале полководца, уверен, что добро восторжествует над злом, «бессмертные дела» Суворова и Румянцева не будут забыты потомками. В характере Державина усиливаются черты независимости, он все больше осознает себя человеком, ответственным за историческое бытие России; репрессии Павла I не напугали поэта: он подарил опальному полководцу оду «Изображение Фелицы» со стихами, которые вписал в печатный текст: «Самодержавства скиптр железный моей щедротой позлащу» (цензурой эти стихи были запрещены).
В первой редакции стихотворения «На изображение графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского при отставке 1797 года» Державин прославлял несгибаемость Суворова («Велик, непобедимый муж войною, но больше еще тот, кто борется с судьбою»). Державин был убежден в том, что исполненная подвигов жизнь полководца еще не кончилась, что Суворов еще прославит себя. Предсказания поэта скоро сбылись: в феврале 1799 г. по настоянию австрийского правительства Павел I вынужден был вызвать Суворова из ссылки и поставить во главе союзной русско-австрийской армии. На победы, одержанные Суворовым над французскими генералами в Северной Италии, Державин откликнулся в мае 1799 г. одой «На победы Суворова в Италии», в которой выразил восторг по поводу своего пророчества: «Сбылось пророчество, сбылось! Луч, воссиявший из-под спуда, герой мой, вновь свой лавр вознес». В 1799 г. Державин создал свое знаменитое стихотворение «На переход Альпийских гор». Когда-то по этим труднопроходимым альпийским тропам прошли со своими армиями великие полководцы Ганнибал и Цезарь. По этим же тропам прошел и корпус Суворова. Державин писал, что Суворов затмил их своей славой. Суворов и его армия в представлении поэта нечто единое, монолитное, отличающее неустрашимостью, непобедимостью, быстротой. Качества, присущие суворовской армии, воплотились в полководце, полководец олицетворяет армию. В оде отразилась и конкретная обстановка, в которой оказалась армия: солдатам приходилось спускаться «в бездну по ветвям», влезать по крутым скалам, форсировать реку через горящий мост, терпеть от снега, ветра, града.
Державин в своем произведении почти дословно использовал лаконичные, но выразительные реляции Суворова. Так, слова «Умереть иль победить здесь должно» близки к одной из реляций Суворова, в которой написано: «Поражу врага или умру со славой за отечество». Близки к суворовским у Державина и описания гор, в частности вершины Сен-Готарда:

Ведет - и некая громада,
Гигант перед ним восстал в пути;
Главой небес, ногами ада
Касаяся...

Он гром и бури презирает;
Нахмурясь смотрит Сен-Готар
...волшебница седая
Лежит на высоте холмов;
Дыханьем солнце отражая,
Блестит вдали огнями льдов...

После смерти Суворова Державин написал несколько стихотворений: «На смерть Суворова», уже упоминавшийся нами «Снигирь», в которых всячески подчеркивал качества, сближавшие полководца с солдатами.
В «объяснениях» Державин писал по поводу создания этой оды: «Когда вошел гр. Суворов с войсками во внутрь альпийских гор, Цесарцы обещали для провозу тяжестей и провианта прислать мулов и самого провианта, но не прислали. Все политики, знающие сии обстоятельства, заключили, наверное, что вождь сей и полки, предводимые им, пропадут в горах неизбежно, отчего и были в Петербурге все в крайней печали. Но вдруг, когда были в Гатчине... получает имп. Павел донесение о преславном сем походе и победах над неприятелями, то автор... написал сию оду».
В донесении Суворова («С.-Петербугские ведомости», 1792, приб. к №87) сообщалось: «На каждом шаге в сем царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые и поглотить готовые гробы смерти; дремучие, мрачные тучи, непрерывно ударяющие громы, лиющиеся дожди и густой туман облаков, при шумных водопадах, с каменьями с вершин низвергавшихся, увеличивали сей трепет. Там является зрению нашему гора Сен-Готард, сей величайший колосс гор, ниже хребтов которого громоносные тучи и облака плавают».

...Ездить на кляче, есть сухари;
В стуже и в зное меч закаляя,
Спать на соломе, бдеть до зари...
(II, 220)

Опасения Державина за судьбу Суворова оправдались: Павел I и его «гатчинское» окружение понимали, что Суворов не примирится с прусскими порядками, вводимыми в армии. Обвинив Суворова в неисполнении указа, запрещающего держать в армии дежурного генерала, император подвергнул полководца новой опале, которая для Суворова стала последней.
В стихотворении «Восторжествовал и усмехнулся» Державин выразил свое негодование по поводу жестокости, проявленной Павлом I:

Восторжествовал и усмехнулся
Внутри души своей тиран,
Что гром его не промахнулся,
Что им удар последний дан
Непобедимому герою.

Державин писал: «Суворов, воюя в Италии, в жаркие дни ездил в одной рубашке перед войском на казачьей лошади, был по обыкновению своему неприхотлив в кушаньи и часто едал сухари, в стуже и в зное без всякого покрова, как бы закалял себя подобно стали: спал на соломе или на сене, вставал на заре, а иногда нужно было еще ранее предпринять ночную экспедицию на неприятеля, то сам кричал петухом, дабы дать знать, что скоро заря и что пора выступать, как объявлено было в приказе по первому крику петухов» (II, 223). Аналогичные признания о Суворове содержатся в анонимной «Эпитафии» (1800), где рассказано, что полководец ушатом на себя «колодезну лил воду», жил в хижине, вставал с петухами, спал на соломе, «одною пищею с солдатами питался» («Русская старина», 1871, окт., стр. 415, 417). Байрон, не разделявший таких восторгов от деятельности Суворова, писал в «Дон Жуане»:

...Некий старичок, весьма криклив и скор
На взгляд - чудаковат, одетый с небрежней
В распахнутый мундир, в пыли - внушает страх,
Какого не внушал, пожалуй, падишах!

Байрон называл Суворова «любовником войны», любимцем солдат, которые обрадовались его назначению командовать ими во время штурма Измаила («Весь лагерь ликовал, как будто бы спеша идти на пиршество, на празднованье брака»). У автора «Дон Жуана» есть строки о том, что Суворов лично обучал солдат атаке:

Да, то бесспорно факт, что он, фельдмаршал, лично
Неловких рекрутов упорно муштровал...
Учил (халатами - фашин окутав ряд,
Придав кинжалы им, чалмы и скимитары
Как туркам подлинным, чтоб мог привыкнуть взгляд),
Штыками наносить тем чучелам удары...
(Байрон. Дон Жуан. М., 1947, стр. 267, 272.)

Академик Я. К. Грот писал о том, что Державин имел в виду Суворова в «Первой песне Пиндара пифической» (1800), где герой выведен в образе больного Хирона. В 1804 г. были написаны четверостишия: «На смерть Суворова» и «На гробницу Суворова», и в позднейших стихотворениях Державин вспоминал Суворова неоднократно.
Наполеоновские войны вызвали в Европе активный национальный подъем. Они послужили как бы толчком к новому расцвету творчества Державина. Правда, в литературе XIX в. господствовали уже новые направления и течения. Передовыми русскими людьми поэзия Державина воспринималась как старомодная, но она не утратила своего патриотического значения. В 1805 г. арьергард русской армии Милорадовича и Витгенштейна отразил на Дунае атаку корпуса Мюрата. В «Друге просвещения» (1805, № 12, стр. 228) Державин опубликовал на это событие «Кантату». В ней использовались традиционные средства поэтики XVIII в.: французы сравнивались с ураганом, который боится только северного ветра - борея. Кантата, созданная, как писал автор, «на скорую руку, при первом получении известия о победе», сопровождалась музыкой Бортнянского.
Державин внимательно следил за ходом Отечественной войны 1812 г. и отозвался на многие ее события. Необходимо отметить быстроту, с какой поэт реагировал на них. Предание рассказывает о том, что, получив назначение на должность главнокомандующего русскими войсками, Кутузов прибыл в штаб-квартиру в Царево-Займище. В это время над головой фельдмаршала взлетел орел. (В «Северной почте» (1812, № 7) сообщалось, что это произошло при обозрении Кутузовым Бородинского поля.) Орел - символ победы. В короткое время Державин написал стихотворение «На парение орла» (1812), в котором поэтически осмыслил случившееся предзнаменование.
Державин умел подметить индивидуальные качества полководцев, особенности их тактики и стратегии. Это было новым для литературы XVIII в. Если в стихотворениях, посвященных Суворову, он писал о стремлении полководца сокрушить противника молниеносным ударом, отмечал быстроту и решительность его действий, то совершенно другие качества он находит у Кутузова.

Смоленский князь, вождь дальновидный...
Великий ум в себе являл,
Без крови поражал,
И в бранной хитрости противника, без лести
Превысил Фабия он в чести.
(III, 113-114)

Державинские характеристики полководцев - участников войны 1812 года отличаются меткостью и лаконичностью: П. А. Багратион - «он хитр, и быстр, и тверд во брани» («На Багратиона»); М. А. Милорадович - «обзором, быстротой и натиском разитель» («К портрету гр. М. А. Милорадовича»); П. X. Витгенштейн «был смел, как лев, быстр, как Суворов»; о М. И. Платове говорится, что он слетал «на вражеский стан, на тыл, как гром» («Гимн лиро-эпический. На прогнание французов из Отечества»), наводя ужас на противника.
У Державина слагается идеал личности, который он неустанно пропагандировал в своих произведениях. В человеке поэт выше всего ценил «великость» духа, его способность к подвигу. Первая обязанность - быть деятельным, трудиться. Без деятельности, «Без славных дел, гремящих в мире, ничто и царь в своем кумире...» («Мой истукан»). Человек должен быть прост в обращении, непритязателен в быту, силен и вынослив. Эти качества необходимо воспитывать с младенчества («Пролог на рождение порфирородного отрока»). Человек должен проявлять во всех случаях жизни смелость: «Велик, кто на войне кровавой стоял, неустрашим душой» («Эродий над гробом праведницы»), однако не меньше величия и в том, кто, попав в беду, остается таким же твердым и верным своему отечеству, как и в сражении. С достоинством и честью вели себя русские солдаты, попавшие в плен к французам под Аустерлицем: они отвергали «ласки» и «дары» победителей, стойко переносили голод и жажду.
Державин неустанно подчеркивал, что выдающимися людей делает их стремление служить отечеству, народу. В уже цитированном стихотворении «Мой истукан» поэт осуждал самолюбие и «алчбу» властителей, в стихотворении «Графу Стейнбоку» он призывал не «моститься» к чинам и наградам, в стихотворении «На возвращение графа Зубова из Персии», обращаясь к опальному вельможе, советовал не сожалеть о том времени, когда Зубов был близок к императорскому двору. В стихотворении «В память Давыдова и Хвостова» поэт осмелился писать о том, что герой «в пыли и на просторе» выше «глав злых венчанных». Старый Державин неоднократно пытался поучать Александра I. Так, в стихотворении «Облако», написанном в связи с поданным Державиным проектом обороны России на случай возможного вторжения Наполеона, ноэт предостерегал царя от лукавых и льстивых царедворцев.
Сословная принадлежность или чин, по мысли поэта, не имеют значения. Суворов велик не потому, что он дворянин и фельдмаршал, а потому, что обладал качествами полководца и был близок солдатам.
Державин разрушал классицизм с его строго сословным подходом к герою. Открытие «индивидуального человека» имело большое эстетическое и идейное значение и было в русле общеевропейского процесса освобождения человека от ограничений сословной иерархии. Державин разделял идеи передовых представителей русской литературы о народе. Ода «На взятие Измаила» первоначально называлась «Песнь лирическая Россу по взятии Измаила», она посвящена прославлению русского солдата, его героизма. Характеристику народу-победителю Державин дал в 1812 г. в уже цитированном «Гимне лиро-эпическом. На прогнание французов из Отечества».
В стихотворении «Атаману и войску донскому» (1807), написанному вскоре после сражения при Эйлау по поводу удачных операций донских казаков против наполеоновских войск, Державин поэтически описал ведение военных действий казаками, широко использовав при этом былинную стилистику и народные приметы, знакомые еще воинам Игоря.
По полету птиц казаки определяли близость вражеского войска, по тому, как выглядит золото - тусклое оно или блестит, определяли погоду, приглядывались к направлению дыма от костра и блеску звезд, при помощи эха определяли расстояние и т. п.:

По черных воронов полету,
По дыму, гулу, мхам, звездам,
По рыску волчью, видя мету,
Приходишь к вражьим вдруг носам.
И, зря на туск, на блеск червонца,
По солнцу иль противу солнца
Свой учреждаешь ертаул...
В траве идешь - с травою равен;
...По камню ль черну змеем черным
Ползешь ты в ночь - и следу нет...
Плывешь ты в день - лишь струйка след.
(II, 416)

Сам Платов представлен в стихотворении то колдуном, то былинным героем.
Державин разделял мысль Суворова о том, что «воюют не числом, а уменьем». В басне «Бойница и водопад» рассказано о штурме неприступной крепости, выведен образ «вождя» - седого старика, простого человека, «не героя». Этот напоминающий Суворова опытный командир поддержал смутившихся в бою солдат советом, как преодолеть «огонь и гром».
Несмотря на то что победы, одержанные Россией на полях сражений, запечатлелись в творчестве Державина, вызвали образы, соответствующие их величию и силе, однако и для Державина война - это величайшее бедствие, мысли о войнах, как о зверстве, противном человеческой природе, не покидали поэта на протяжении всей жизни. В одном из ранних своих стихотворений - «На день рождения ея величества» (1774) Державин спрашивал: «Ужель на сей один конец все твари только и созданны, вели чтоб брани непрестанны?» (III, 234). Об этом же он говорит и в конце жизни в «Молитве по отъезде в Армию Александра I» (1807).
«Доколи токи крови велишь нам, грешным, лить», - обращается поэт к богу. Таким образом, ответственность за кровавые жертвы войны возлагалась не только на людей, но и на бога. Война - это убийство: «Но ты, о зверских душ забава, Убийство! Я не льщусь тобой...» («Мой истукан»). В оде «На шведский мир» (1790), обращаясь к любителям сражений, поэт нарисовал картины войны и мира:

...О вы, носящи душу львину,
Герои любящие бой,
Воззрите на сию картину,
Сравните вы ее с войной.
Там всюду ужас, стон и крики,
Здесь всюду радость, плеск и лики;
Там смерть, болезнь,
Здесь жизнь, любовь.
Я вижу убиенных тени
И слышу сам их грозны пени,
Вы пролили невинну кровь.
(I, 311)

Тени павших на поле боя воинов, столпившиеся на берегу Стикса, - образ, идущий от античной литературы, получил широкое распространение у романтиков начала XIX в.: в литературе, живописи, гравюре.
Державину близка мысль о том, что мирное состояние народов драгоценнее всего: «Всяк мудрый любит тишину». Надеясь, что голос его будет услышан и возымеет силу, он идеализировал в этой связи политику Екатерины II («На смерть графини Румянцевой», 1788; «Изображение Фелицы», 1789), Павла I и Александра I. Вслед за Ломоносовым Державин поставил вопрос о подлинном и мнимом героизме. Можно ли назвать героем человека, который в угоду своим честолюбивым замыслам погубил тысячи людей? Державин дает отрицательный ответ. В стихотворении «Памятник герою» (1791), говоря о тщете мирской и воинской славы, он восклицает: «...войною быть может громким и злодей». В стихотворении «Мой истукан» (1794) поэт выступил против завоевателей. В стихотворении «Слава», обращаясь к Наполеону, Державин называет его безумцем, тигром, который оставляет после себя кровь, слезы, «погребенные под пеплом города», груды смердящих тел. Заканчивается стихотворение словами : «Гнусна убийц народов слава». В стихотворении «На отъезд императора», написанном в декабре 1812 г. после разгрома «Великой армии», Державин полемически заостряет свою мысль о непреходящем значении мирных устремлений человека: «Пусть Греции Александр велик слывет войною: Но мир кто умирит,- тот более душою».
Что нового внес Державин в поэтику батализма сравнительно с предшествующими ему поэтами-классицистами?
Исследователи справедливо писали о том, что Державин выступил как разрушитель классицизма. Это проявилось прежде всего в размывании жанровой ограниченности стиля. Державин объединил традицию торжественно-хвалебной, исполненной пафоса оды Ломоносова с камерным лирическим звучанием стихотворений Сумарокова. Произошло слияние жанров оды и анакреонтической песни, оды и сатиры, оды и элегии. Академик Я. К. Грот в свое время отмечал, что Державин «торжественный и важный тон оды сменяет шуточным и забавным... к похвалам примешивает тонкую и остроумную сатиру». Этот взгляд на творчество Державина был развит и углублен в работах советских исследователей.
Оды Державина, прославляющие победы русской армии, своей приподнятостью и пафосом, несомненно, сохранили многое от торжественно-хвалебной оды Ломоносова, но в них стали проникать реалистические черты.
У Державина имеется попытка рассказать о подлинных ощущениях человека на войне, он не только дает описание внешности утомленного сражением солдата,- хотя и робко, - но и стремится выразить его душевное состояние. Все эти особенности поэзии Державина «работали» на то, чтобы придавать картине сражения черты достоверности.
Такое «непарадное» изображение битвы будет развито писателями XIX в.
В поэзии Державина картинность замечательно сочеталась с музыкальностью. Это тоже шло вразрез с поэтикой классицизма, с ее установкой на отвлеченную идеализацию, на отрыв изображения от конкретных образов действительности. Особая одаренность поэта позволила создать образцы «говорящей живописи». Большое значение Державин придавал «сладкозвучанию» стиха, стремясь, чтобы он не только легко произносился, но и воспроизводил звуки природы. В «Рассуждении о лирической поэзии или об оде» он писал, что истинный знаток поэзии сразу приметит «согласность» поэзии с музыкой, свистит ли стих при изображении свистящего или шипящего змея, грохочет ли при изображении грома, стонет ли при рассказе о мрачно-унылом завывании леса (VII, 571). В оде «На переход Альпийских гор» лязг штыков и сабель передан в стихе: «Мечами о мечи секутся, вкруг сыплет огнь, хохочет ад». Неоднократно повторенные звуки ч и с создают иллюзию скрестившегося в бою оружия. Аналогичная картина, в «Гимне лиро-эпическом. На прогнание французов из Отечества»: «И гром о громы ударялся, и молнии с молниями секлись» (III, 105). Еще Ломоносов писал, что звук р помогает представить вещи сильные, великие, страшные. В отрывке «Хор на шведский мир» в семи словах у Державина шесть раз встречается звук р: «Героев храбрый полк возрос, с громами громы помирились». Выразительная, звуковая характеристика грандиозного сражения дается в «Гимне лиро-эпическом»:

На Бородинском поле страшном,
На Малоярославском, Красном
Там штык с штыком, рой с роем пуль,
Ядро с ядром и бомба с бомбой,
Жужжа, свища, сшибались с злобой,
И меч о меч звуча, слал гул;
Там всадники, как вихри бурны.
Темнили пылью свод лазурный;
Там бледна смерть с косой в руках,
Скрежещуща, в единый мах
Полки, как классы, посекала.
(III, 105-106)

Картина боя представлена здесь в динамике, в кипении, для передачи состояния битвы использованы глаголы: жужжать, свистеть, сшибаться, звучать, слать, темнеть, посекать. В тексте очень мало прилагательных, которые обычно замедляют повествование. Звукопись державинских стихов особенно заметна в отрывке из «Персея и Андромеды»:

Частая сеча меча
Сильна могуща плеча,
Стали о плиты стуча,
Ночью блеща, как свеча,
Эхо за эхами мча,
Гулы сугубит звуча.
(II, 391)

Повторение ч, щ в словах частая, сеча, меча, могуща, плеча, стуча, блеща, свеча, мча, звуча напоминает звуки, которые мы слышим при извлечении клинка из ножен, свисте рассекаемого воздуха, ударе.
Как правило, описание битвы у Державина дается в коротких словосочетаниях: «Ударов звук и крови брызги, зиянье ран, нестройны визги, шум, крик возник, стон и треск». Подобная манера подачи изобразительных средств характерна при описании боя в пушкинской «Полтаве» («Швед, русский - колет, рубит, режет. Бой барабанный, клики, скрежет»).
В некоторых произведениях Державин отдал дань оссианизму. (Оссиан - легендарный герой кельтского народного эпоса.) «Сочинения Оссиана» Джемса Макферсона, переведенные в 1792 г. на русский язык, имели успех благодаря своим художественным достоинствам, широкому использованию мотивов устного поэтического творчества Ирландии и Шотландии. Это издание оказало большое влияние на всю предромантическую литературу. Особенно сильно оссианизм проявился в литературе, затрагивающей героическую тему.
В оде «На взятие Измаила» Державин рассказал о священнике, который возглавил одну из штурмующих колонн русских войск, и сравнил его с певцом древних кельтов - бардом. В оде «Водопад» фельдмаршал Румянцев представлен в виде средневекового воина: это седой муж, у его ног, во мху, лежит обвитый павили-кой шлем. Пейзаж в этом произведении «оссиановский»: туман, среди рощи сидит седой старец. Нечто близкое и в оде «На победы в Италии». В оде «На переход Альпийских гор» Суворов «одет седым туманом». Появляются зловещие признаки чего-то рокового: треснул «кремнистый холм», поднялась станица воронов. Смерть является в виде воинственной девы-валькирии, которая, по древнескандинавской мифологии, даровала в битвах победы и уносила души умерших храбрых воинов на Валхаллу - дворец бога Одина. Ода «На победы в Италии» начинается с призыва к валькирии: «Ударь во сребряный, священный, далеко-звонкий, валка! щит...» Сам поэт объяснял этот образ: «Древние северные народы... возвещали войну и сбирались на оную по ударению в щит, а валками у них назывались военные девы». Победу скандинавцы праздновали у костров, где горели дубы, под звуки арф, за круговой чашей. Державин рассказывает об этом в оде «На победы в Италии». Удар валькирии звучит «в жилище бардов»: «Встают. - Сто арф звучат струнами, пред ними сто дубов горят, от чаши круговой зарями седые чела в тьме блестят». Реминисценции горящих на победном костре дубов встречаются в оде «На переход Альпийских гор»: «Мосты ему - дубы зажжены».
Оссиановская образность подготовила торжество романтизма с его противопоставлением индивидуального чувства абстрактным классицистическим понятиям добра, зла, долга и т. п. На место основанного на античных образцах идеала «прекрасного» появился критерий «живописного», «оригинального». Влияние оссиановской поэзии находим у И. Дмитриева («Ермак»), К. Батюшкова, молодого Пушкина.
Державин стремится использовать для героической темы бытовые, замеченные в жизни явления. Так, в оде «Вельможа» показан старый увечный воин, вынужденный унижаться в приемной вельможи, чтобы не умереть с голоду:

А там - на лестничный восход
Прибрел на костылях согбенный
Бесстрашный, старый воин тот,
Тремя медальми украшенный,
Которого в бою рука
Избавила тебя от смерти:
Он хочет руку ту простерта
Для хлеба от тебя куска.

Наряду с использованием средств классической поэтики, вопреки «Риторике» Ломоносова, Державин брал для одной и той же темы слова «высокие» и «низкие», просторечные, пользовался, словами и образами, близкими к разговорной речи. В стихотворении «Видение Мурзы» о капризах Потемкина, например, намекается фразой, где фигурируют «прозаические» слова «арбуз» и «огурцы» («И словом: тот хотел арбуза, а тот соленых огурцов»). О Кутузове говорится, что французов он «пужнул, как тьму тетеревов», «расчесал в клочки», о русских - что они «растрепали круля (т. е. короля. - А. К. ) в пух» (сказка «Царь-девица»). Нечто подобное содержится в оде «На счастье». Иногда в текст включается народная поговорка или пословица: «...Дралися храбро на войне; ведь пьяным по колени море!» («Кружка»); «...не узнав и броду, соваться в воду» («Голуби»). Из разговорного языка взяты обороты: «поставить вверх дном» («Изображение Фелицы»), «французить» - подражать французам («Кружка»), «как лунь... поседевший» («Вельможа»), «треснуть в ус» («На первые победы русскими французов»), «посбить спесь», «пообрить кудерки» («Солдатский и народный диферамб по торжестве над Франциею»), «бить горою» («На смерть фельдмаршала кн. Смоленского, апреля в 16 день 1813 года). Уснащение стихотворений просторечиями говорит о стремлении Державина быть понятным простому народу, особенно сильно проявилось это в произведениях последнего периода.
Некоторые оды Державина написаны «низким» слогом, однако они не потеряли своего «высокого» значения и содержали присущие жанру «трафареты». Все это показывало движение литературы, которая уже не удовлетворялась схемами классицизма.
Державина называли самым музыкальным поэтом XVIII в. Многие его стихотворения положены на музыку. Некоторые его оды по своей композиции близки к построению музыкального произведения. Такова ода «На взятие Измаила». Вначале, словно в увертюре, излагается картина извержения вулкана Везувия («Везувий пламя изрыгает... О росс. Такой твой образ славы...»). Через две строфы эта тема появляется вновь, но в другой трактовке: штурм сравнивается уже не с извержением вулкана, а с весенним, все сметающим на своем пути половодьем («Как воды, с гор весной в долину низвержась пенятся ревут, волнами льдом трясут плотину, к твердыням россы так текут...») и грозовой тучей («Идут - как в тучах скрыты громы, как движутся безмолвны холмы»). Тема страшного, молчаливого, неотвратимого, как рок, движения войск нарастает, осложняется звукозаписью. Солдаты подошли к стенам крепости, установили штурмовые лестницы, полезли вверх. Поэт слышит крик («Во мне их раздается крик»), теперь это уже не молчаливое движение людей, а грохочущий прибой («Как шумны волны, через волны они возносятся челом»).
Через три строфы снова для характеристики штурма Державин использует образ грозовой тучи, но теперь эта туча не только движется, но и гремит, ее не только видно, но и слышно:

Представь, по светлости лазури,
Взошла черно-багрова буря...
Дохнула с свистом, воем, ревом,
Помчала воздух, прах и лист...
И затрещал Ливан кремнист...

Кульминации изображение штурма достигает в уже упомянутой строфе, где дается картина, близкая к видению из Апокалипсиса («Представь последний день природы...»). Здесь появляется контрастная тема; словно Затишье после страшной бури, идут элегические медитации по поводу бесполезности всех войн вообще: «...Напрасно слышен Жалоб крик: напрасно, бранны человеки. Вы льете крови вашей реки, котору должно бы беречь; но о самого веков начала война народы пожирала, священ стал долг рубить и жечь!» Этот вывод о бесполезности войн приобретает тем большее значение, что исходит из уст победившей стороны, т. е. русского поэта.
Мы коснулись лишь некоторых поэтических средств, которыми пользовался Державин. Можно видеть, что в его произведениях сочетались общие стилевые черты предшествующего искусства и частные особенности, присущие только поэту. Творческая индивидуальность Державина повлияла на последующее развитие литературы. Многие годы он оставался вождем литературы, разрабатывающей гражданские и патриотические темы. Его высоко ценил Радищев, поэты-декабристы, Пушкин.
Среди других литературных жанров русского классицизма, в которых разрабатывалась героическая тема, свое место занимает и драма. Драматурги-классицисты не создавали произведений на современные сюжеты, а обращались к истории. Исторические драмы должны были восприниматься как современные, ибо законы истории понимались классицистами как вечные и неизменные. Трагедии воспитывали в зрителях чувства высокого гражданского долга, требовали, чтобы личные интересы и страсти приносились в жертву общегосударственным, сковывали и подавляли индивидуальные начала человека. В этих проиаведениях изображались условные характеры, представлялись события, лишенные черт реальной действительности.
В написанных на темы национального прошлого трагедиях Сумарокова прославлялись высокие чувства и героические дела, какие могли иметь место в истории любого народа. Носителями героики были только дворяне; конфликт возникал из-за борьбы между любовной страстью и честью, чувством и долгом, причем побеждал всегда долг. Трагедии призывали дворян «победить» свои страсти и выполнить долг перед государством. «Но не только нравственные и политические проблемы волновали Сумарокова-драматурга. Делая главными действующими лицами трагедии князей-тиранов на престоле, он осторожно и умно сопоставлял их действия с поступками Екатерины II. Особой злободневностью отличалась трагедия «Дмитрий Самозванец» (1771). Основой ее сюжета было восстание против монарха-деспота».
Сумароков в своих произведениях стремился к простому, естественному языку. В его трагедиях использовались традиционные поэтические средства: война сравнивалась с бурей, смерть представлялась в виде некоего зверя с хищными челюстями либо с косой; междоусобица и мятеж - в виде человека дерзкого и наглого. В трагедии фигурировали разверстые небеса, с высоты которых взирают цари и герои, победа перефразировалась в виде лавра либо лаврового венца и т. п. Подобными поэтическими штампами пользовались и авторы музыкальных драм, написанных на патриотические темы. Так, в лирической драме П. С. Потемкина «Зельмира и Смелой, или Взятие Измаила», как и во многих произведениях подобного рода, не содержалось каких-либо конкретных исторических фактов. Основное содержание произведения сводилось к борьбе между чувством долга и любовью.
Русские поэты-классицисты нарушали установления Буало - писали песни и басни, т. е. подвизались в жанрах, не узаконенных «поэтическим искусством». Долгое время популярностью пользовались песни А. П. Сумарокова, которые при всей условности и отвлеченности изображенных в них чувств были значительным шагом вперед по сравнению с предшествовавшими образцами лирики. Многие из них были посвящены реальным историческим событиям и использовали поэтические средства народного устно-поэтического творчества. Так, в песне «О ты крепкой, крепкой Бендер град», посвященной взятию русскими войсками под командованием П. И. Панина турецкой крепости Бендеры в 1770 г., уже зачин написан с использованием народной традиции, размер имитирует русские былины (четырехстопный безрифменный хорей с дактилическими окончаниями), далее следует диалог, который часто использовался в народно-исторической песне (диалог этот происходит между П. И. Паниным и духом Петра I, который говорит устами Екатерины II). Описание битвы дано в сопоставлении с силами природы:

Скрылось солнце в море бурное,
Из-зa леса не взошла Луна,
Не мешает небо мрачное,
Войско двинулось ко Бендеру,
Загремели громы страшныя,
Заблистали светлы молнии,
Зашумели войски Русские,
Затряслися стены градские...

В этой песне сочетались традиции народной и одической поэзии XVIII в. От народного искусства идет параллелизм (сопоставление боя с разбушевавшимися силами природы), звуковые повторы, стремление к простоте и естественности; от оды - поэтическая образность (например, «лавры» как символ победы), характер диалога, изображение на первом плане полководца. Героическая тема разрабатывалась и в таких распространенных в поэтике классицизма жанрах, как сатира и басня. Они использовались поэтами для показа негативных сторон общественного устройства. В сатире А. П. Сумарокова «Наставление сыну» умирающий богач, наживший богатство плутовством, поучал своего сына, как «лучше» жить; советовал ему быть подобострастным к власть имущим, свирепствовать над слабыми, любить только самого себя. На первый план здесь выдвигались эгоизм и стяжательство и разоблачались как несостоятельные, противные понятию нравственного.
Ранние русские баснописцы XVIII в. создавали басни, близкие к притче, с ее поучительным характером и моралью. В одном нз произведений этого жанра - в притче А. Кантемира «Ястреб, Павлин и Сова» проводилась мысль о том, что люди должны жить в покое и мире и на должность воевод следует ставить не храбрых «ястребов» и не нарядных «павлинов», а тихих нравом, но умеющих себя защитить «сов».
А. П. Сумароков писал басни, используя традиции лубочной литературы и фольклора. В них содержались шутка, гротеск, бытовые подробности. Многие его басни выглядели как сатира на современные нравы. Следует отметить, что Сумароков, по сути, утвердил новый тип басни в русской литературе, которая отличалась живостью повествования и в которой запечатлены самые разнообразные типы современного Сумарокову общества. «Живость рассказа, драматическое действие, разговорный язык, резкость сатирических красок при изображении врагов - главные художественные достоинства Сумарокова-баснописца.
В басне «Война Орлов» Сумароков высмеивал причины войн: орлы подрались, но ни они сами, никто другой не знает, что послужило причиной ссоры:

Не на земле дрались, но выше облаков,
Так следственно и там довольно дураков...
Орлы поссорились, стрелкам орлины перья.

В басне Сумарокова «Отстрелянная нога» проводилась мысль о том, что всякая жизнь, будь то жизнь знаменитого полководца или простого солдата, имеет невосполнимую ценность. Солдату оторвало ногу, ему говорят, что вместе с ним потерял ногу и фельдмаршал, что солдату нечего жаловаться:

Получше здесь твоей нога отпала:
А ты солдат простой.

Солдат же ответствует:

Фельдмаршала я ниже!
Но ах! моя нога была ко мне поближе.

В басне «Петух» рассказывалось о людях, которые тихо сидят во время войны и готовы на бой, когда закончилась война. В баснях «Раненый» и «Безногий солдат», как и у Державина, рассказывалось о несправедливом отношении богатых к искалеченным солдатам. Эту же тему ставил Херасков в басне «Вдова в суде». В роли пострадавшей в этой басне выступала женщина, потерявшая на войне мужа; пользуясь беззащитностью вдовы, у нее оттягали деревню, посадили в острог и уморили. Мы уже упоминали о баснях Г. Р. Державина «Медведь и рысь» и «Голубь», высмеивавших самоуверенность молодых полководцев. Некоторые басни поучали, используя положительные примеры.
Поэтика классицизма с ее строгим делением жанров допускала существование искусства, где переплеталось «высокое» и «низкое». К такому роду принадлежала герой-комическая поэма. Комический эффект достигался в ней контрастом темы и изложением. «Высокая», героическая тема излагалась нарочито грубым, вульгаризированным языком, и, наоборот, для «низкой», банальной темы использовался высокий стиль. Такова древнегреческая «Батрахиомахия», где война мышей и лягушек излагалась как эпическое, исцолненное грандиозного значения событие.
В европейских литературах герой-комическая поэма получила развитие в XVII-XVIII вв. В середине XVII в. во Франции Поль Скаррон издал «Перелицованную Энеиду», где в комическом плане с изображением бытовых подробностей изобразил героев поэмы Вергилия в виде современных людей. В 1674 г. Буало издал поэму «Налой», где низкая тема - ссора церковников - была изложена стилем эпопеи. В XVIII в. И. Котляревекий издал «Энеиду, на малороссийский язык переложенную», где простонародным языком, близким к языку украинских семинаристов, изложил путешествие героя Троянской войны Энея.
Наиболее значительные произведения в этом жанре создал В. Майков. В поэме «Игрок ломбера» игра в карты описана как сражение на войне. В поэме «Елисей, или Раздраженный Вакх», повествующей о похождениях пьяницы Елисея, соединены элементы «высоких» жанров и «низких». События, требующие по канонам классицизма высоких образов и слов, изложены «низким» слогом, и, наоборот, события низкие описаны «торжественно». Елисей выпил чашу вина и ударил ею чумака, разлетелись осколки разбитой чаши - их полет сравнивается с бурей («Как дождь и град, смеясь, из тучи полетел»). Драка крестьян-зимогорцев с валдайцами за покосное поле описана как грандиозное сражение. Перед битвой встречаются конные предводители «войск», все ждут, что они вступят в единоборство, но те ограничились бранью; сошлись воюющие, началась драка: на поле слышен треск разрываемой одежды, поднимается облаком пыль, враги бьют друг друга кулаками, вырывают бороды, «пушат» по-матерному, действия буяна Стеньки сравниваются с молнией и т. п. Елисей уподобляет нападение зимогорцев «вихрю».
В «Энеиде» И. Котляревского использовались традиционные эпические образы: отрицательный зачин, сравнение боя с бурей, гипербола. Смерть уподоблялась чаше; битва изображалась в туче стрел, в затмении солнца:

Троянцы, словно черти, злились,
Рутулов били наповал.
Вокруг вздымались пыли клубы,
Трещали кости, ребра, зубы,
Из губ, носов хлестала кровь.
Кто бил, кто резал, кто рубился,
Кто вверх тормашками валился,
Кто полз и поднимался вновь...
Всяк, чем попало, тем крошил.
Поднялся писк, стенанья, охи,
Враг на врага скакал, как блохи,
Кусался, грыз, щипал, душил.

В рукописных сборниках XVIII в. сохранились пародийные оды, воспевающие не героические подвиги, а дела обыкновенные, иногда людские недостатки и пороки. Одно из произведений - «Похвальная ода Андрею сыну Филиппа в Яссах» - посвящено «подвигам» военного врача, совершенным не на поле битвы, а за зеленым сукном карточного стола. Как и все произведения этого жанра, ода начинается с обращения к музе:

Кой черт ты, муза, суетишься
И мне покою не даешь?

Эта муза не античная, исполненная величавости богиня, а девица из тех, которых можно было встретить в кабаке или обозе армии. Она встает с зарей, в руках у нее простонародный музыкальный инструмент - гудок, исполняет муза популярные солдатские и крестьянские мелодии: камаринского и бычка, «щепочет» и «ярится». Автор говорит, что на своей лире он прославляет не «фабричных богатырей», а веселого старика, который, «сопровождая армию с лекарствами и ланцетом, платил исправно дань смерти и обошел Молдавию, два раза был в Таврии, жил в Польше, ходил за Дунай, прошел всю Россию». Другое произведение подобного рода - «Ода невским гарнизонным солдатам» - восхваляет солдат не за подвиги на войне, а за «похождения» в мирное время: за то, что они «в мишень пулями палили и корову застрелили». Гарнизонные служаки и их офицеры не задумываются над тем, что им придется возместить владельцу убыток: «Хоть хозяин и придет, но здесь нас уж не найдет». В заключение автор разрешает солдатам стрелять не только коров, но и лошадей, лишь бы они не убивали людей.
В рукописных сборниках сохранились эпиграммы, высмеивающие угодничество и другие приемы, которыми пользовались люди, «делавшие военную карьеру».
Классицистами были созданы и произведения открыто-антивоенного характера. Среди них интересна ода В. Майкова «Война». Написанная в традиционной манере, она осуждала войны за то, что они разрывают союзы между государствами, доставляют страдания народам, заставляют пахарей оставить труд земледельца и взяться за оружие, разлучают семьи и друзей. Во время войны убийцы становятся героями; сквозь сгущеные серой тучи не светит солнце, колеблется земля, у людей воспламеняются гневом сердца, разверзается ад, воины тонут в кровавых реках, на покрытую мертвыми телами землю спускается мгла. Поэт представляет то время, когда люди жили в «сладком мире», земля пе делилась на части, не было вражды и гнева. В. И. Майков рисует типичную для поэзии классицизма картину «золотого века», когда пастухи мирно пасли стада, мир царил не только среди людей, но и в природе («Там с агнцем почивает лев»), которая сама «для всех обильно и равно» родила плоды и хлеб, не было ссор между мужьями и женами, не было зависти, лести, все жили «в свободе, братстве и равенстве». Причины войн поэт ищет в области этики: мирная жизнь кончилась из-за честолюбия людей, наступил век, когда исчезли любовь и дружба, сильные в богатые начали «терзать» слабых и бедных.
Основная идея русского классицизма - идея защиты родины, оценка мара и войны были восприняты от Петровской эпохи. Великой заслугой классицизма было воплощение в художественных образах высокого, героического. Однако классицисты полагали, что героическое содержится только в величественном и великолепном, а не в простом и обыденном. Художественная практика классицистов часто ограничивалась стереотипными рамками. Тема народа как определяющей силы исторического процесса в их произведениях только поставлена. Дальнейшее развитие она получит у романтиков. У писателей-классицистов очень слабо выражен критический дух. Классицисты не изображали бой, а прославляли полководцев. В поэзии классицизма в целом очень мало говорилось о человеке - главном и единственном герое описываемых грандиозных событий. Ничего не писали о его переживаниях и чувствах, не изображалась бытовая сторона войны. Это отношение к человеку соответствовало господствовавшей в XVIII в. военной теории, автором которой был прусский король Фридрих II. Его армия носила ярко выраженный сословный характер и была типичным продуктом абсолютизма: в ней господствовала иерархия, офицеры набирались исключительно из дворян, солдаты - из крестьян и иностранцев. В результате палочной муштры солдаты превращались в «механизм, артикулом предусмотренный». В живописи в эту эпоху распространился условно-аллегорический тип батальной картины, монарх или полководец изображался крупным планом на фоне битвы либо симметрично расположенного войска.
На литературе XVIII в., и в частности на произведениях классицистов, несмотря на особенности их стиля, воспитывалось несколько поколений русских людей. Эти произведения учили героизму, презрению к смерти, рыцарскому отношению к долгу. Они глубоко западали в душу, их вспоминали даже на поле боя.

продолжение ...

Консультация генетика –... В идеале консультация генетика показана всем парам, планирующим. ..