Янис Тиктопуло

Мираж Царьграда.

О судьбе греческого проекта Екатерины II.

Журнал «Родина» (Москва), № 11–12, 1991. – С.57–61.

 

Царьград, Константинополь, Византий – этот великий город веками будил воображение завоевателей и политиков, государственных мужей и авантюристов. Неистребимая мечта об овладении Константинополем и проливами стала заметной чертой отечественной исторической традиции на протяжении десяти веков – от легендарного щита князя Олега «на вратах Цареграда» до П. Н. Милюкова и И. В. Сталина, страстно стремившихся утвердить свое влияние на Босфоре и Дарданеллах уже в нашем веке. Впрочем «отец народов» заклеймил всех предшественников по планам захвата бывшей византийской столицы как «выразителей интересов самодержавия» или в лучшем случае «мистификаторов». В угоду сиюминутным поворотам политического курса была переписана и история русско-турецких отношений. Но целый ряд событий явно не вписывался новую схему. В их числе и так называемый греческий проект, изложенный Екатериной II в письме австрийскому императору Иосифу II от 10 (21) сентября 1782 года. Русская императрица начертала план восстановления Греческой империи со столицей в Константинополе. На трон предполагалось посадить ее второго внука Константина Павловича. Проект Екатерины имел долгую предысторию, уходящую своими корнями в многовековые традиции русско-греческих связей.

I.

Сколько бы веков еще ни отпустило Провидение эллинам, навсегда самым страшным, самым черным днем в их истории останется 29 мая 1453 года, день падения Константинополя.

Падение Константинополя произвело на Русь огром­ное впечатление. Карамзин отмечал: «Греция была для нас как бы вторым отечеством: россияне всегда с бла­годарностью вспоминали, что она первая сообщила нам и Христианство,  и первые художества, и многие приятности общежития. В Москве говорили о Царьграде так, как в Новейшей Европе со времен Людови­ка XIV говорили о Париже...».

Константинополь пал. Сбылось пророчество Св. Мефодия и Льва Мудрого о том, что Измаильтяне овладе­ют Великим Городом. Но было и еще одно предсказа­ние – Славяне победят Измаильтян и «воцарятся на седьми холмах»¹.

Во второй половине XV века Московское государство было вполне способно заменить Византию на поприще отстаивания православных святынь. Женившись на Со­фье Палеолог, племяннице последнего византийского императора, московский великий князь стал наследни­ком басилевсов не только по вероисповеданию, но и по родству. С Софьей на Русь прибыли многие богослужебные книги и важнейшие святые регалии (например, новгородский белый клобук). Иван III наглядно под­твердил династическую преемственность, присоединив к прежнему московскому гербу – Георгию Победонос­цу – двуглавого орла. Не случайно после его смерти престол достается Василию III – сыну Ивана и Софьи (вопреки всем традициям).

Едва избавившись от ордынского ига, Россия вступи­ла в борьбу с Османской империей – сначала косвенно, покоряя дружественные Порте татарские ханства. При­соединив Казань и Астрахань, Иван IV ввязался в тяже­лую борьбу с Крымом, прекрасно понимая, что рано или поздно придется столкнуться и с хозяевами Гиреев.

Уже в конце XVI века в Москве и Вене подумывали о необходимости совместно противостоять туркам вплоть до изгнания их из Европы. В январе 1576 года посол императора Максимилиана Ян Кобенцель соблаз­нял Грозного: «Изгоним Турков из Константинополя в Аравию, искореним Веру Магометову, знамением кре­ста вновь осеним Фракию, Элладу – и всё древнее Царство Греческое на восход солнца да будет твое, о, Царь Великий!»

Перемещение православного центра в Москву неиз­бежно вело к военной конфронтации с турками, что и произошло в XVII веке. Сначала отличились казаки (вспомним азовское осадное сидение 1641–1642 годов), а в конце столетия Петр I, разбив османов под Азовом, изгладил из русской памяти позор крымских неудач Василия Голицына. Впрочем через пятнадцать лет тур­ки добились первого и последнего крупного успеха в войнах с русскими – Прутский поход Петра (1711) завершился провалом.

В XVIII веке именно на православие была возложена задача по дальнейшему обузданию турок. Религия, тес­но связывавшая Россию с единоверцами и единоплемен­никами на Балканах, толкала ее к активному противо­действию османам. По словам С. А. Жигарева, «эту обязанность России сознавали не только сами наши предки, но и восточные христиане, и западная Евро­па»².

Союз с греками и другими православными народами мог стать роковым. Уже в XVII веке Юрий Крижанич рассматривал такую возможность как лучшее средство для уничтожения Турции. Успехи войск фельдмаршала Миниха в ходе новой войны с Турцией (1735–1739) наглядно показали, сколь опасным врагом мусульман сделалась Россия. Уже в период подготовки Белградско­го мира (1739) открыто заговорили о разделе Турции.

II.

Победа России в войне 1768–1774 годов в значитель­ной степени изменила содержание восточного вопроса. Турция стала обретать облик «больного человека Евро­пы».

Вольтер в переписке с Екатериной (1769) предсказы­вал изгнание турок с Балкан, раздел их владений между Россией, Австрией и Венецией и реставрацию Визан­тийской империи. Алексей Орлов писал брату Григо­рию (1768): «Если ехать, так уже ехать до Констан­тинополя, и освободить всех православных и благоче­стивых из-под ига тяжкого. И скажу так, как в грамо­те государь Петр I сказал: а их неверных магометан согнать в степи песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем слава Богу нашему...». Русский историк В. Уляницкий пола­гал, что Орловы выдвинули своего рода греческий про­ект, который отвечал интересам не только верхов, но и простых русских людей.

Приход русского флота в Архипелаг в 1770 году и зарево Чесменской победы заставили многих греков уверовать в близость освобождения. И в Европе после Кючук-Кайнарджийского мира (1774) идея раздела Тур­ции постоянно муссировалась в дипломатических пере­говорах, в периодике, в политических трактатах. Еще во время войны 1768–1774 годов Потемкин представил Екатерине «великий план» так называемой восточной системы, цель которого состояла в воссоздании Греческого царства под эгидой русской императрицы.

К началу 80-х годов греческий проект обрел реаль­ные очертания. Современная советская наука имеет дело с двумя концепциями греческого проекта. Предста­вители первой (И. С. Достян, А. М. Станиславская) считают, что план Екатерины – химера, оторванный от жизни «прожект», навеянный романтическими иллю­зиями императрицы и ее сподвижников – Орловых, Потемкина,   Безбородко.   Другие   исследователи (О. П. Маркова, А. Ф. Миллер) трактуют греческий проект как грандиозную мистификацию, затеянную Екатериной с целью обеспечить дружественный нейтра­литет Австрии на время покорения Потемкиным Крыма и попутно снискать симпатии греков. Оба направления сходятся в стремлении представить эту идею в виде малозначительной и кратковременной акции русской дипломатии. Так ли это?

III.

В письме Иосифу II от 10 (21) сентября 1782 года Екатерина II исходила из необходимости предотвраще­ния территориальных споров между Россией, Австрией и Османской империей. Предлагалось устранить общие границы между этими тремя державами, с целью затруд­нить саму возможность конфронтации между ними. Для этого намечалось создать новое государство – Дакию (монархом в этой державе, создаваемой на землях Дунай­ских княжеств, предполагался Потемкин) и возродить Греческую империю со столицей в Константинополе. Собственно греческий проект состоит из трех основных положений: 1) необходимость воссоздания Греческой империи; 2) определение ее границ; 3) возведение на престол Константина Павловича и признание невозможности объединения России и Греции под скипетром единого монарха. Новая Греция, по замыслу Екатерины, граничила бы с Австрией, Россией и Дакией. Граница с Россией определялась по Черному морю, с Дакией – по Дунаю, а граница с Австрией отдавалась на усмотрение австрийского императора. В итоге территория предпола­гаемой империи получалась меньше, чем современная Греческая республика, впрочем, Константинополь бы перевесил все.

«В то время, когда Екатерину занимала мысль о вос­становлении Византийской империи, явился на свет, 27 апреля 1779 года, в девятом часу пополуночи, в Царском Селе, второй её внук, предназначавшийся ею занять престол равноапостольного Константина»³. Англий­ский посол в Петербурге Гаррис сообщал в Лондон, что Екатерина тотчас после рождения Константина говорила в кругу приближенных о его предназначении – быть повелителем греческого народа. Потемкин же устроил в честь новорожденного грандиозный праздник у себя на даче: хор пел на «элинно-греческом» языке.

Константин рос в окружении греков: кормилицею его стала гречанка Елена, а первым слугой – грек Дми­трий Курута. Греческие дети были товарищами велико­го князя в играх и забавах (один из них, Калагеоргий. впоследствии стал екатеринославским губернатором). Принимая греческие депутации, маленький Константин отвечал им по-гречески (этим языком владел и Потем­кин). В свою очередь, многие греки воспринимали Кон­стантина Павловича как своего будущего государя. В бумагах Н. И. Салтыкова, воспитателя великого кня­зя, сохранилось письмо, адресованное «Его Высочеству, кротчайшему греческому самодержцу Константину III». Его автор Николай Пангал призывал внука Екатерины «истребить тирана, несправедливо владеющего троном предка Вашего Константина Великого».

Через несколько лет Екатерина заказала живописный портрет внуков, где младший был изображен в одежде византийских басилевсов, осененный крестом из семи звезд – согласно преданию, он явился Константину Великому перед битвой с Максенцием на Мильвийском мосту.

IV.

Чрезмерные территориальные притязания Габсбур­гов, в том числе и на будущую Греческую империю, вызвали недовольство Екатерины. 4 января 1783 года она писала Иосифу и: «Не следовало бы также слиш­ком обрезать и Греческую империю; особенно необхо­димо сохранить за нею Морею и Архипелаг». Присое­динение в том же году Крыма вызвало настоящий переполох в европейских столицах. Французский ми­нистр иностранных дел де Верженн утверждал:

«Крым – лишь первая станция русских на пути к Бос­фору...». Австрийский же посол в Константинополе Тугут сообщал в Вену о том, что «можно с часу на час ожидать взятия Константинополя; при этом падение этой столицы последует так внезапно, что совер­шится ранее, чем весть о движении русских войск донесется до пределов ближайших к границам России христианских государств».

Идея освобождения Эллады соответствовала настрое­ниям просвещенной Европы. Эллинофилами были Шил­лер и Гете. Вопреки протурецкой ориентации Версаля в поддержку греков выступали Вольтер и Вольней. Ну, а двадцатилетний Наполеон Бонапарте, заслышав о наборе генералом Заборовским корсиканских добро­вольцев для освободительного похода в греческий Архипелаг, немедля согласился участвовать в этом пред­приятии. Но Заборовский получил указание Екатерины не принимать иностранцев тем же чином… ⁴.

В Англии знаменитый Джошуа Рейнолдс писал по­лотна, отражавшие идею возрождения Эллады. В Рос­сии эллинофильство поощрялось при дворе. Русские поэты – Державин и Петров. Херасков и Голицын, не говоря уже о греке Капнисте – прямо затрагивали в своих стихах идеи греческого проекта. Поощряемый Потемкиным, известный итальянский композитор Дж. Сарти поставил в 1790 году в военном лагере рус­ских торжественное представление «Начальное управление Олега».

Сама Екатерина ввела в моду дамский наряд, назы­вавшийся «гречанкою». По свидетельству Храповицкого, в середине 80-х годов она постоянно обращалась к греческой истории, изучала «греческие игры и обря­ды», итогом чего стала многоактная пьеса «Олег», про­никнутая духом греческого проекта.

В причерноморских губерниях на пути к Константи­нополю Потемкин возводил новые города – Мелито­поль, Ставрополь, Херсон, Мариуполь. На Днепре по образцу перикловых Афин начал строиться Екатеринослав. Все эти города были призваны стать переход­ною полосой между двумя империями – Греческой и Российской.

Россия активно готовилась к неизбежному столкнове­нию с турками. В Грецию без конца прибывали агенты Екатерины II и Потемкина (в основном понтийские греки), которые развернули антитурецкую агитацию. В глазах греков русские представали мессианским наро­дом, посланным Богом для спасения Эллады⁵. Осенью 1783 года адмирал Грейг, один из героев похода в Архи­пелаг (1770), разработал план захвата Дарданелл; По­темкин живо увлекся этой идеей и кое-что добавил от себя. Сохранял силу и союз России с Австрией.

У приверженцев модели «греческий проект – пропа­гандистский трюк Екатерины II» одним из ключевых аргументов является рассуждение о том, что реализация этих планов отдала бы во власть Габсбургов некоторые югославянские народы. Заметим, что в 1785 году черно­горский митрополит был грубо выдворен из Петербур­га. Сербский историк В. Чубрилович отмечал, что главной причиной этой недружественной акции явился об­щий курс русского правительства в отношении тех балканских народов, которые по греческому проекту долж­ны были отойти к Австрии.

В 1787 году состоялась знаменитая поездка Екатери­ны II (в сопровождении Иосифа II) на юг своей импе­рии. Любопытно, что в Севастополь императрица по­плыла на шлюпке, точно копировавшей султанскую барку. Екатерина недвусмысленно дала понять Европе, что Крымский полуостров отныне неотъемлемая часть Российской империи.

Реакция Версаля и Лондона была резкой. Явившийся в Петербург британский лорд Уитерфорд потребовал, чтобы Россия не начинала войны с Турцией под угрозой бомбардировки русских портов на Балтике. Екатерина парировала: «После того, как король, Ваш повели­тель, решил вытеснить меня из Петербурга, я наде­юсь, что, по крайней мере, он дозволит мне искать убежища в Константинополе».

V.

Русский двор ясно представлял себе стратегическое значение обладания Константинополем. Во-первых, вла­дение проливами, фактически сузив южные границы России до одной точки, позволило бы обеспечить безо­пасность ее в самом уязвимом месте. Во-вторых, облада­ние Константинополем обеспечило бы русскую гегемо­нию в Средиземноморье и выдвинуло бы Россию в число великих морских держав. Особенно выделим значение нравственного фактора: освобождение греков позволило бы России вступить в византийское наследство и оказы­вать определяющее влияние на весь Восток. Екатерина вела новую войну, с турками (1787–1791), стремясь, по словам Державина, вернуть «Афинам – Афину, град Константинов – Константину». В беседах с Храповицким императрица постоянно говорила о будущности Константина. 7 июля 1788 года: «Пусть турки пойдут, куда хотят. Греки могут составить монархию для Константина Павловича; и чего Европе опасаться? Ибо лучше иметь в соседстве Христианскую державу, неже­ли варваров». 30 января 1789 года: «...Турцию поделить можно и дать куски Англии, Франции и Гишпании, а остатка довольно для Великого князя Константи­на. .. зачем не быть обеим отраслям в такой связи, как Дворы Бурбонские, то есть, Франция и Гишпания».

9 октября того же года: «Константин мальчик хо­рош; он через 30 лет из Севастополя проедет в Царьград. Мы теперь рога ломаем, а тогда уже будут сломлены, и для него легче».

Екатерина верила в победу русского оружия, в талант своих полководцев и флотоводцев – Потемкина, Суво­рова, Ушакова, Мордвинова. 26 января 1789 года она сказала о Потемкине: «Но он будет в нынешнем году в Царьграде; о том только не вдруг мне скажите». А узнав о победах известного моряка Пола Джонса, поступившего в русскую службу, императрица замети­ла: «Он проберется в Константинополь».

К лету 1791 года успехи русского оружия стали угро­жать самому существованию Османской империи. 29 июня Ушаков разгромил турок у самого входа в проли­вы, всего в 60 верстах от Константинополя. Узнав об этом, Екатерина была весьма довольна тем, что «те­перь есть возможность идти прямо в Константино­поль».

Однако совокупность обстоятельств – яростное со­противление турок, интриги западных держав, недоста­точная решимость самих русских (во многом связанная со смертью Потемкина), а главное, события во Фран­ции, сместившие все акценты в европейской полити­ке, – вынудили русскую императрицу согласиться на заключение мира в Яссах. Константинополь остался у мусульман.

Но Екатерина не переставала говорить и думать о греках. 22 ноября 1792 года: «Суворов и Мордвинов и спят и видят, чтоб пойти в Царьград. Турки тот­час убегут; там останется до 30 т. греков – и вот наследство В. К. Константину Павловичу». В запи­ске, относящейся, по мнению Н. К. Шильдера, к перио­ду после Ясского мира, императрица пишет: «Греческой империи восстановление, не выпуская никак из мыслей для Константина...». Упомянем и «План, поданный гра­фом Суворовым на утверждение Ее Величеству русской императрице в 1795 году», главная идея которого – захват проливов путем комбинированных операций су­хопутных войск и черноморской эскадры. До самой смерти Екатерина не охладела к идее греческого проек­та: «Мое намерение есть возвести Константина на престол Греческой восточной империи» («Завещание», 1792).

VI.

Павел I, чье царствование, по выражению В. О. Клю­чевского, было органически связано с предыдущим как протест, никогда не отрицал официального характера переписки своей матери с Иосифом II. Граф Ф. В. Ро­стопчин в 1800 году подал императору записку, в которой предлагал раздел Турции, причем Греция со всеми остро­вами Архипелага должна была стать республикой вроде Венецианской, «а по времени Греки и сами подойдут под скипетр Российский». В этом месте Павел собственно­ручно приписал: «А можно и подвести».

При Александре I в турецкой политике России боро­лись две тенденции. Первую олицетворял граф В. П. Кочубей. По его мнению, если турки – есте­ственные неприятели России, то сохранение таких не­приятелей должно стать коренным основанием русской политике (эти взгляды подверг блестящей критике в своей работе «Восточный вопрос» С. М. Соловьев). Иначе думал князь Адам Чарторыский: «Неужели же мы совсем покинем греков и примем за правило содей­ствовать их полному подчинению турецкой тирании? Кажется, и человеколюбие, и политика одинаково не допускают этого... Это значило бы пожертвовать народами, которые привязаны к нам более столетия и только па нас и надеются: после такого поступка, они уже никогда не доверяли бы русским, а, наконец, возненавидели бы их с такою же силой, с какой прежде восторгались ими». В 1804 году он выдвинул свою модификацию греческого проекта, предлагая создать в Малоазийской и Балканской Греции Восточную импе­рию, королевство Эпирское, а также Афинскую и Спартанскую республики⁶. В 1807 году в Тильзите прусский министр Гарденберг предложил отдать России проливы, а Балканскую Грецию и Архипелаг передать Наполеону, Инициатива успеха не имела, но статья 8 подписанного там же секретного договора между Россией и Францией ставила проблему раздела Турции.

2 февраля 1808 года в письме Наполеона к Александ­ру был выдвинут план грандиозного русско-французско­го наступления на Константинополь. Вскоре в Петер­бурге начались переговоры министра иностранных дел Румянцева с французским посланником Коленкуром, которые выявили затаенное желание французов «разде­лить» проливы. Пусть Босфор принадлежит русским – все равно, владея Дарданеллами, Франция сможет в лю­бой момент «запереть» Черное море. Неудивительно, что переговоры зашли в тупик.

После разгрома Наполеона во внешней политике Рос­сии возобладала ориентация на Священный Союз. С точки зрения его архитектора, австрийского канцлера Меттерниха, греки были «бунтовщиками», «революцио­нерами», посягнувшими на власть своего законного мо­нарха. Все попытки Иоанниса Каподистрии, министра иностранных дел России, а впоследствии первого президента Греции, как-то изменить курс Александра I были тщетны. Ни организованные турками погромы правос­лавных, ни даже такое кощунственное преступление, как публичная казнь в 1820 году константинопольского патриарха, не вывели Александра из позы «наблюдателя». На русскую ноту в связи с резнёй на Хиосе последо­вал ответ из Стамбула: «Мы знаем лучше, как нам обращаться с нашими подданными».

Лишь в царствование Николая I, во многом благодаря победам армии Дибича в новой войне с Турцией (1828–1829), была окончательно признана независи­мость Греции. По иронии истории, именно тогда имя Константина Павловича в последний раз промелькнуло в числе вероятных кандидатов на греческий трон. В 1830 году в бумагах польского повстанческого генера­ла Княжевича был найден проект польских патриотов о предоставлении Константину греческой короны в об­мен на политическую независимость Польши.

Летом 1831 года Константин, изгнанный восставшими из Царства Польского, скончался от холеры в Витеб­ске. Ушли в небытие все действующие лица великой драмы греческого проекта. Константинополь по-преж­нему оставался в руках турок.

Впоследствии Западу дважды удалось спасти суннит­скую империю от гибели – в Крымскую войну и в 1878 году. Впрочем, в годы первой мировой войны Англия и Франция признали справедливыми притязания Нико­лая II на проливы. Вспомним и знаменитую ноту П. Н. Милюкова о необходимости возвращения Галиции и Константинополя.

В 1919 году греческий народ начал войну за освобож­дение своих малоазийских земель. Была отвоевана Смирна, возникла непосредственная угроза столице кемалистов – Анкаре. Забрезжила надежда освободить и Константинополь. Но чаша весов опять склонилась в сторону турок. Вот что пишет по этому поводу СИЭ (т. 4): «Решающее значение имело благоприятное для Турции изменение международной обстановки, в осо­бенности окончательный разгром империалистиче­ской интервенции в Советской России и непосред­ственная помощь Советского правительства, оказанная турецкому народу. Подписание договоров с совет­скими республиками, ... миссия М. В. Фрунзе в Турции способствовали упрочению международного положения Турции, укрепили ее военное положение»... Правитель­ство Советской России, враждебное интересам право­славия, лишило греков единственной возможности, пре­доставленной им историей XX века, вернуться на Бос­фор – греческий проект окончательно ушел в исто­рию.

Вся совокупность известных нам фактов говорит в пользу того, что планы Екатерины – отнюдь не химера и мистификация. В конце XVIII столетия со­здание обширной Греческой империи с центром в Кон­стантинополе было вполне реальным. «Греческий про­ект» стоит воспринимать как серьезную, хорошо подго­товленную акцию русской и австрийской дипломатии, не реализованную по совершенно конкретным причи­нам.

Примечания

1. Карамзин Н. М. История Государства Российского. Т. V, кн. 2. – СПб, 1842. – С. 212.

2. Жигарев С. А. Русская политика в восточном вопросе, Т. I. – Москва, 1896. – С. 38.

3. Карнович Е. П. Цесаревич Константин Павлович. – СПб, 1899. – С. 3.

4. Русский архив, 1866. – С. 1375.

5. Корай А. О нынешнем просвещении Греции. СПб, 1815. – С. 57.

6. АВПР, ф. Канцелярия, д. 1119, лл. 75–77.