Ты что, не могла сказать просто: «Ладно, прочту»?
— Я же сказала, по-чи-та-ю.
— Вот именно, так ты и сказала.
— А как я должна говорить? Как?
Лялька сморщила свой хорошенький носик. Она была поздним ребенком. Елена Антоновна родила в тридцать лет, уже после защиты диссертации. Отец на четырнадцать лет старше матери. В прошлом году в декабре ему исполнилось пятьдесят девять лет. Гости хвалили его за осанку, за неувядаемый талант, но Лялька заметила, что с каждым годом лицо отца становится все более вялым, каким-то мучнисто-белым, как у стариков.
Книжку отец оставил на столе. Лялька дотянулась, взяла. Книжка оказалась действительно редкой — неизвестные письма Натали Гончаровой и ее сестер Александры и Екатерины.
Алена пришла одновременно с Юркой Лютиковым. Они встретились у подъезда.
— Не знаешь, Рыба чем больна? — спросила Алена.
— Рыба? — вопрос его удивил.— Не знаю.
Дверь открыла Маржалета. Лялька была занята, примеряла белые в рубчик джинсы.
— Сюда нельзя, нельзя, — сказала она, увидев Юрку Лютикова.
— Я альбом приволок. Персонального у отца нету. Вот вся эпоха Возрождения. Пять кило.
Лялька без смущения продолжала вертеться перед зеркалом, играя длинными широкими рукавами полупрозрачной батистовой блузки.
— Есть? Похожа? — спросила она, покосившись на альбом.
— Похожа... «Штатские»? — спросил Юрка Лютиков, имея в виду джинсы.
— Жапан,— ответила Маржалета.