На самом деле никакой прямой связи с бесом у слова «беспокойство», конечно, нет. А за мнимое созвучие мы должны благодарить большевиков, а точнее – реформу А. Луначарского 1918 года, после которой по просторам русского языка запрыгали «бес страшный», «бес печный» и другие. До реформы все эти слова имели приставку «без». Просто я придумал такое название, чтобы зацепить, привлечь внимание читателя к весьма важной и актуальной теме: как справиться с тревожным, гнетущим состоянием, которое и именуется беспокойством. И хотя этимологически в самом слове «беспокойство», повторю, нет ничего от инфернального мира, но, согласитесь, в этом состоянии есть что-то «от лукавого». То, что лишает человека мира душевного, не может быть от Бога, а значит, беспокойство является грехом.

«Всякую вещь красит мера», – говорит святой Исаак Сирин. Как и многие другие грехи и страсти, беспокойство происходит от вполне естественных человеческих свойств, просто доведенных самим человеком до гипертрофированного излишества и перерожденных в некое греховное состояние. Любой человек в той или иной степени переживает все случающееся с ним. Мы испытываем страх, тревогу, волнение. Все эти свойства заложены в нас от Бога. Они для нас являются сигналами, предупреждающими об опасности или побуждающими к каким-то активным действиям. Они не только помогают нам самим, но и заставляют быть неравнодушными к чужой беде, прийти на помощь другим людям. Мы переживаем за ближних, волнуемся, и это есть также тревожный звоночек, зовущий нас к действию. Но плохо, когда страх, тревога и беспокойство берут над нами верх, когда мы начинаем чрезмерно проявлять эти эмоции. Такое состояние может стать навязчивым, доминирующим, а потом и паническим. Тут уже недалеко до психического расстройства.

Чинопоследование наших служб Богу фиксировано. Самих служб много (вечерня, повечерие, полунощница и так далее, вплоть до Царицы-Литургии), но все они как текст кодифицированы. Возможность творчества – только в степени проникновения в смыслы. Отнюдь не в громкости пения или витиеватости мелодий. Творчество – в святости. Тем не менее в разное время одни и те же слова звучат с очень заметными оттенками. Весьма заметными в зависимости от обстоятельств.

Почему Бог допускает страдание невинных? Есть ли в этом смысл? Как можно совместить веру во всесильного, любящего Бога и такую вопиющую несправедливость?

Скриншот с youtube.com

Размышляет епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон.

Страдания переполняют землю

Когда встречаешься с людьми, которые пережили страшную трагедию, говорить о страданиях трудно. Если бы я сейчас смотрел в глаза матери, у которой погиб ребенок, мужу, у которого погибла жена, сыну, у которого погибла мать, я не знаю, что бы я сказал… Хотя я сам пережил подобное и понимаю, как это тяжело. У меня умерла жена, умерло трое моих внуков в младенчестве. Мир становится черно-белым вместо цветного. Еда теряет свой вкус, когда ты рядом с близким человеком переживаешь опыт умирания. Хотелось бы, чтобы страданий не было, чтобы все жили счастливо, весело, радостно, чтобы никто не болел раком, рассеянным склерозом, чтобы люди никогда не попадали в автокатастрофы, чтобы не разбивались самолеты. Но тем не менее страданий и скорби никому не миновать. Они есть в жизни. Как к ним относиться?                                         

27 сентября 2016 года в актовом зале Сретенской духовной семинарии состоялась встреча с православным французским богословом и писателем Жаном-Клодом Ларше. Книги Жана-Клода популярны во всем мире и переведены на 16 языков, что свидетельствует о масштабе церковно-писательской деятельности и силе богословской мысли автора. Портал «Православие.Ru» предлагает своим читателям подборку ответов известного богослова на вопросы, заданные ему братией монастыря, семинаристами и поклонниками его творчества: о том, в чем заключается истинный смысл страдания и болезней, как научиться покаянию, о проблемах современного Православия во Франции, о нестабильности Европы, о течениях модернизма и обновленчества в Церкви, о святости жизни подвижников и многом другом.

Да не думает никто, что можно жить своей жизнью, не имея трудностей. Какими бы мы ни были, святыми или грешными, мы пройдем через затруднения. Такова природа нашей жизни, такова наша жизнь. Скорби – это данность, и, конечно, не Бог тому виной и не Он посылает нам скорби, чтобы испытать нас, как в простоте своей говорят многие, дескать «Бог послал нам искушения и трудности, чтобы испытать нас»! Как будто Бог не знает, верны мы или неверны, и хочет немного «прижать» нас, чтобы понять, какие мы есть. Бог не искушает нас в этом смысле, и когда мы говорим «я искушаюсь», это означает, что я становлюсь лучше. Искушение делает меня лучше, «искушенный» значит «опытный».

А природа нашей жизни такова потому, что после грехопадения человека в него вошли болезнь, скорбь, страдание, смерть. Сама смерть – нечто ужасное для человека. Она не нравится нам, поскольку она не в нашей природе, мы не созданы для того, чтобы умирать, и не хотим смерти, но она есть и будет, покуда Бог совершенно не истребит ее в Свое Второе Пришествие, в последний день. Однако до этого все мы без исключения подвластны факту тления и смерти.

Время, утекающее каждый день, каждую минуту, – что это, если не смерть? Когда мы начинали эту беседу, было 7:30, а сейчас 7:35, пять минут прошло. Эти пять минут отняты у нашей жизни, они уже не вернутся, мы стали на пять минут старее, старше, тленнее.

Это так. Но если посмотреть глубже, то Кто же может подать нам решение и избавление посреди этой реальности, действительно тяжелой для нас и вводящей в отчаяние? Христос. Он может дать нам ответ, поскольку только Он побеждает смерть и дает человеку возможность преодолеть ее. Как? Через Свое Воскресение, Пришествие, через предвкушение Его Царства.                                                                

10 / 23 октября – память великого старца ХIX века, преподобного Амвросия Оптинского (1812–1891). Публикуем отрывок из книги издательства Сретенского монастыря: «Жизнеописание Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия».

Жизнеописание Оптинского старца иеросхимонаха Амвро­сия / Схиарх. Агапит (Беловидов). — М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2010. — 440 с.

***

«Как жить?» — слышался старцем со всех сторон общий и весьма важный вопрос. По своему обыкновению он отвечал в шутливом тоне: «Жить — не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать и всем мое почтение». Такой тон старцевой речи вызывал часто улыбку на устах легкомысленных слушателей. Но если посерьезнее вникнуть в это наставление, то каждый увидит в нем глубокий смысл. «Не тужить» — т.е. чтобы сердце не увлекалось неизбежными для человека скорбями и неудачами, направляясь к Единому Источнику сладости вечной — Богу; чрез что человек при бесчисленных и разнообразных невзгодах может успокаивать себя, мирясь с ними, или «смиряясь». «Не осуждать», «не досаждать». — Ничего нет обыкновеннее между людьми осуждения и досаждения, этих исчадий погибельной гордости. Их одних достаточно к тому, чтобы низвести душу человека во дно адово, между тем как они большей Старец Амвросий частью и за грех не считаются. «Всем мое почтение» — указывает на заповедь апостола: в почтительности друг друга предупреж­дайте (Рим 12, 10). Сводя все эти мысли к одной общей, мы видим, что в вышеприведенном изречении проповедовалось старцем главным образом смирение, эта основа жизни духовной, источник всех добродетелей, без которого, по учению святого Иоанна Златоуста, как упомянуто прежде, невозможно спастись.

***

На предлагавшийся старцу общий вопрос: «Как жить?» — иногда отвечал он и несколько иначе: «Нужно жить нелицемерно и вести себя примерно; тогда наше дело будет верно, а иначе выйдет скверно».

Как часто наша духовная жизнь представляет собой непрестанный список просьб у Бога, пусть даже самого высокого порядка, но в каком-то смысле с потребительским отношением! Мы как бы пытаемся соделать Бога своим должником и не замечаем, сколько милостей нам Господь уже оказал и что это мы – в неоплатном долгу перед Ним.

Святитель Игнатий (Брянчанинов), много писавший о молитвенном подвиге, среди различных видов умного делания выделяет именно благодарение: «Благодарение Богу составляет часть умного… делания и состоит в благодарении и славословии Бога за всё случающееся – и приятное, и скорбное»[1]. Даже ниспосланная от Бога скорбь, поскольку имеет в виду какую-то духовную пользу человека, заслуживает благодарения.

Это делание заповедано Самим Господом через апостола: «За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе» (1 Фес. 5: 18); «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением» (Кол. 4: 2).

«Что значит благодарение? Это – славословие Бога за бесчисленные Его благодеяния, излитые на всё человечество и на каждого человека. Таким благодарением вводится в душу чудное спокойствие; вводится радость, несмотря на то, что отвсюду окружают скорби, вводится живая вера, по причине которой человек отвергает все заботы о себе, попирает страх человеческий и бесовский, повергает себя всецело на волю Божию»[2].           

В адрес сайта приходит много вопросов, которые читатели адресуют профессору Алексею Ильичу Осипову. Мы отобрали из них наиболее часто задаваемые: о сомнениях в вере, о том, как научиться узнавать волю Божию, как подавать милостыню, почему православные терпят лишения и есть ли вообще справедливость на земле.

Алексей Ильич Осипов

Что можно сказать об этом большего, чем сказал Христос? «Не труби перед собою» (Мф. 6: 2). Был такой обычай, которому в особенности любили следовать фарисеи: встать на перекрестке улиц и трубить – подавать знак, чтобы к ним сбегались нуждающиеся, и торжественно подавать каждому мелочь. Словно бы награждать. А помните, как Христос оценил лепту вдовы? Она дала меньше всех, а Он посчитал ее жертву за самую большую. И суть милостыни, оказывается, заключается не в том, сколько ты дал, и не в том – и это очень важно! – чтобы видели твою жертву люди. Совсем нет. А суть милостыни в правильном состоянии души, при котором только эта милостыня становится богоугодной.

А какое это состояние души? – Творить милостыню только ради исполнения заповеди о любви к ближнему. Только!

Есть поразительная мысль у преподобного Никона Черногорца, сербского святого XI века, который писал: «Яко лучше есть нищим раздаяти имения своя, нежели приносити та к церквам и украшати их». Даже так: лучше давать нищим, чем украшать церкви! А то люди подчас кичатся: «Я поработал для Церкви!» Это внешний взгляд. И тебе только кажется, что ты что-то сделал. А ведь доходит и до того, что табличку в церквах вешают: «Помощью такого-то человека (имя, отчество, фамилия) наш храм украсился или был восстановлен». Что мы делаем?! Господь же говорит: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6: 3).

Каждая истинная добродетель глубоко целомудренна. И это очень важное святоотеческое положение. Не разгульная, когда я готов раздеться до последней нитки. А целомудренная, которая скрывает себя всячески, никуда не лезет.

Обратите внимание: Христос, воскресив 12-летнюю девочку, дочь Иаира, родителям ее повелел никому об этом не говорить (см.: Мк. 5: 38–43; Лк. 8: 51–56).

Это естественное свойство любой добродетели – целомудрие. И самая суть милостыни – в этом. И чем более целомудренна милостыня, тем более она исцеляет нашу душу. И наоборот.

Я, по своей наивности, всё ищу ответ на вопрос о непомерном страдании мира. Везде, куда ни кинешь взор, видишь, если у тебя есть глаза, как страдает человечество, отягощенное, беременное небытием, крича в своей немой боли, беспредельной и неисцельной. Это невыразимая боль, от которой человечество через все поры души проливает пот, как геморрагию смысла и света.

Люди, раздавленные этой жизнью, ужасающе жалкие, миллиарды голодающих, детей, вопиющих к небу в малярийной лихорадке, лютых войнах, которые уносят людей миллионами, в лишениях, болезнях, грехе, скрежете душевном. На первый взгляд, немногие люди действительно счастливы: одни довольствуются конформистской тряпкой дешевых удовольствий, секонд-хэндом, а другие просто не обладают инструментами для восприятия страданий мира сего.

Вспоминаю в этой связи мучительный крик царя Давида, баловня судьбы, плачущего и вопрошающего перед запертыми воротами Бога: «Доколе, Господи, забудеши мя до конца? Доколе отвращаеши лице Твое от мене? Доколе положу советы в души моей, болезни в сердце моем день и нощь? Доколе вознесется враг мой на мя?» (Пс. 12: 1–3).

В этих словах гениально и промыслительно заключено всё страдание мира сего, ужасающий крик мира в смерти и смерти в мире. Ответ на эти фундаментальные вопросы падшего существа невозможно было дать от начала мира до пришествия Христа. Само человечество являло собой вопрос без ответа, надежду, убитую в зародыше, пустое обещание бессмертия, знак вопроса, поставленный на вселенной. И всё это – в молчании, раздавливающем человека.

Христос приносит избавление от смерти, исцеление, оживление. Он помазывает миром раны человечества, несет их на Своем Кресте, накладывает на них Свои руки, исполненные вечного света, дует благодатью на труп мира сего и возвращает его из небытия к жизни. Он научает человека рецептам счастья вечного, освящает Божественной Кровью наши клети, исполненные мрака, радует светом ослепшие глаза человека, забывшего свое предназначение на земле. Христос учреждает рай в душах благодеяниями и жертвой, напояет Духом Святым каменные борозды сердца, вкладывает благое семя Слова в ум и душу.

Всё это, однако, не отменяет зла, которое словно господствует во вселенной. Христос не искореняет боли, а преображает ее в Крест природы ради рода человеческого. Христос – не ядерная бомба, приводящая к небытию зла, хоть зло и есть небытие, истребляющее нас, когда мы Его покидаем. Болезни остаются в мире, однако становятся ступенями к здоровью непреходящему. Войны еще скашивают миллионы тел, но груды покойников истории молчаливо вверены милосердию Бога, умерщвленного злыми за грехи наши. Страдание от невосполненности еще уносит жизни, однако несет, того не ведая, следы ран, принятых Богом за нас. Враги упорствуют в своей злобе к нам, но каждый удар, получаемый нами, на самом деле ласкает нас пронзенными руками Божиими. Нас еще несправедливо ломают, но наше сокрушение с жаждой погружается в Крови Сокрушенного, пригвожденного за грехи наши, «Который раздробляется и не разделяется, всегда вкушается и никогда не заканчивается».