William Holman Hunt      The Lady of  Shalott 

 

РУКОДЕЛЬЕ

Всё, что мы свяжем, – магия любви,
всё, что сплетём, – созвездье Вероники:
лови её далёкий свет, лови
её волос мерцающие блики.

Оденем золотистым мулинэ –
над головой святых – мы нимбов благо,
и ляжет алый отсвет на стене,
крестом любви пребудет колос злака.

Где пряжа, там иконы терема,
и где мохер – уюты рукавичек,
шарфов... – что не осилила сама,
хотя с рожденья сан ношу девичий.

Но до сих пор я сердце отдаю
тем рукодельям маминым домашним.
Благослови Господь твою семью
такими же – порой и это важно,

и в этом заклинания свечи,
молитвы-заговОры всех недугов,
и в этом тоже веры кирпичи
и красоты божественная мука.

И ты твори такую же как бог
цветных стежков, владыка свежих бязей,
и заполняй единый наш исток
заветной пестротой своих оказий.

         
* * *

Анна Виноградова 

 

Мой тихий рушниковый уголок,
по белому – малиновым и чёрным.
МелкОм стежков лишь мЕльком извлечённый
из света полотна, восходит Бог.

И рушится, колеблется, ползёт
по стенам отсвет пламенный и нежный,
как Девы плат. И просятся надежды
под сердце, словно солнце на восход.

Прозрачный и доверчивый уют.
Лампадке алой золотые нимбы
рисует свечка. Розовые глыбы
нам облака на утро подают.


* * *

 

Emil Carl Lund 

Жёлтый слоник свечки
в озере лампады.
Бросил звёзды вечер
горстью винограда.

Из калитки неба
серпик вышел бледный.
Ритмы кастаньет и
белых лилий Леда.

И далёким дзонгом
отзвенели рельсы.
Расставаний звонки
голубые рейсы.

Всё венчает вечер
омофором лунным.
Жёлтый слоник свечки
в рушниковых дюнах.


* * *

 

 

Нестеренко  Даша за рукоделием
Свет вышивок и вышиванок бел
и чист почти прозрачною слезою.
Кто и когда пронзить его сумел
червонно-чёрным жалем и бедою?

Кто и когда нам код зарифмовал
стежками, словно тропами Вселенной?
В свет ришелье ворвался яркий вал
ещё того, трипольского, миллениума...

И вот теперь печёт своим огнём
червонно-чёрным, вспыхивая рьяно,
и до сих пор молчит и тает в нём
холщовой бязи дева Несмеяна.

Не грех и нам, спустив коней страстей
на луг потравы, выжечь эту муку
и взором отдохнуть на чистоте
прозрачного, берестяного луга.


* * *

Kinuko Y. Craft. 

 

Ах, вышивка, вязанье, макраме,
двухцветный крестик – красно-чёрный колер, –
болгарский, крупный крест при том в уме
и рябь давно пестреющих околиц,

гладь занавесок, кисти рушников,
подушек горка на перине белой –
из лебединой нежности снегов,
окрашенной печалью неумело.

Бежит клубочек, вертится наш шар,
мотают тропки лешие с Ягою,
и до сих пор Кащеева душа
молчит в игле и хочет быть живою.

Мелькают спицы. Чаще – ни о чём,
но иногда – о сундучке и древе,
цепях и зайце, что служил ключом
к тем дивным мифам, медленным и древним.

Нам Древо Жизни чудится теперь
в прадавнем дубе, сложенном стежками,
и белоснежный заяц, милый зверь,
Кащеевых достоин посяганий.

Он тоже бел, как Леда и душа,
как лебедь бязи и как саван смертный,
и правнукам ещё так долго жать –
благогоговейным взглядом – стёжек Веды.


* * *

William H.Lipincott   Paris 

 

 

Теперь уже важнее, что останется
в прекрасном мире как твой малый вклад,
когда уйдёшь... Надело лето пяльцы
и вышивает всё на южный лад.

И пляшет «крестик» расписным узором,
весь – буйство цвета, сочность и распев...
Лишь не осталось бы забытой ссоры,
которую загладить не успел.


ИКЕБАНА НА РОЖДЕСТВО

У червонной калины – метели за белой стеной.
У букета кленового – ломка соломка фактуры,
потому что метели за белой стеной – стариной
вышивают, и дышат, и трогают струны бандуры.

Икебане осенней недолго осталось костром
разгораться в рождественской пляске звезды и колядок.
Это нежною памятью пахнет ветшающий дом,
и шуршанье уюта – в сияньи осеннего клада.

И не веткой еловой мятётся душа на меже
между «будет» и «было», сверкая фольгой непременной, –
а червонной калиной, присущей упрямой душе.
Рушниками укутаны эти белёные стены.

Ах, дорожка из бусинок – ягодок красной поры!
Горьковатая память. Но слАдка калина к морозам...
На бандуре играют январского неба костры,
и горящие звуки – рождественской радости слёзы.

2010

http://stihi.pro/961-vyshivki.html