ЧАСТЬ 2-я. МОМЕНТ ИСТИНЫ ВЛАДИМИРА БОГОМОЛОВА

Споры о биографии Владимира Богомолова. Его настоящая фамилия – Войтинский? Где ложь, а где правда?

В этой части повествования я расскажу о тех яростных спорах, которые возникли после смерти писателя. О его происхождении, участии в Великой отечественной войне, и даже – о подлинности фамилии Богомолов. Все началось в 2004 году, когда после публикации в «Комсомольской правде» журналисткой Ольгой Кучкиной очерка «Победитель». 28 декабря 2004 года, как раз к годовщине смерти писателя. Дошло до того, что некоторые спорщики доказывали с фактами, документами на руках, что Владимир Богомолов вообще никогда не был на фронте. Сразу скажу свое мнение на этот счет. Если писатель Богомолов на самом деле никогда не был на фронте, то он просто гений. Раз сумел написать такой выдающийся роман о контрразведчиках.
Итак, провожу лишь документальные факты, интервью, справки, которые добывала Ольга Кучкина в своей журналисткой расследовательской деятельности. Можно, конечно, сразу отбросить их, заявив, что все это – заказ завистников Богомолова, которым не дает покоя его всемирная слава. Что те письма в редакцию – сочиненные, что якобы сестра его одноклассника – фантом, и вся шумиха затеяна с целью опорочить имя писателя. Что Ольга Кучкина, сама автор нескольких книг, просто раздула эту шумиху с целью собственного пиара.



Рассказ Богомолова о своей фронтовой судьбе.


- Старшие ребята, им было лет по 17, позвали служить меня в противопожарный полк МПВО - местной противовоздушной обороны, он в Филях стоял. Прибавил два годка, взяли. А осенью сорок первого двинули нас на Калининский фронт...Попали мы под минометный обстрел. Октябрь. Мерзлая пашня. Нас накрыло прицельным залпом - сразу одиннадцать убитых. Рядом лежит боец, ему осколком вспороло сквозь шинель живот, и он собирает, впихивает в себя кишки. Я - пацан, мне страшно. Ищу глазами командира. Только он знает, что делать. Приподнял голову - лейтенант лежит впереди меня, ползу к нему поближе и вижу: полчерепа снесено. Что делать? Вот когда страшно-то стало...
- А танки на нас шли трофейные - "рено". За башнями- шестиствольные минометы. Вспышки в броне отражались...
В 19, а фактически в 17 лет, - я младший лейтенант. Офицер в законе. Гоголем ходил. У меня бойцы во взводе пешей разведки вдвое старше были. Многому от них учился. И хорошему, и плохому.
Один сержант так меня подвел. До сих пор досадно. Пошел он в поиск за языком. Приносит зольдбух, немецкую солдатскую книжку, фотокарточки... Ну что ж, и то хлеб, жалко, что живого не добыл. Пишу донесение, как положено, а через два дня ПНШ-2, помощник начальника штаба по разведке, вызывает меня к себе. Конфуз - книжка-то месячной давности оказалась. Эта дивизия давно сменилась. Ох, и всыпали мне! Молодой, глупый был.
… Трижды был контужен, тяжело ранен. Осколки в основании черепа остались до конца жизни. Дошел до Берлина. Юноша девятнадцати лет - победитель. Шесть боевых наград. И после войны - 13 месяцев тюрьмы... - Началось это в 50-м, закончилось - в 51-м. Я - капитан разведуправления в Берлине. Там один отдел завалил операцию в Западном Берлине. Не наш, мы работали по американской зоне. Но - правительство в курсе, обмен дипломатическими нотами, приезжает важный полковник, проводит офицерское совещание. И вот виновника долбают. Старший лейтенант Седых, сибиряк, хороший человек. Мне - 24, ему - под 30. И я понимаю - нашли стрелочника, чтобы отрапортовать Москве: офицер такой-то арестован, после проведения следствия будет осужден. Я встал и сказал, что операция проводилась под руководством управления и не понимаю, почему все здесь молчат и не называют истинных виновников. Сразу объявили перерыв. После него о Седых все забыли и долбали меня, мол, тут действует организованная группа. Заговор. Седых получил 25 лет. А меня под конвоем вывезли во Львов, где я и сидел больше года во внутренней тюрьме МГБ вместе с оуновцами, полицаями. Ну, чтобы тяжело - не скажу. Морально тяжело... Не жаловался Владимир Осипович, не в его характере. Но я знаю, что из тринадцати месяцев девять он провел в карцерных одиночках. Что в тюрьме его сильно били. Отбили почки, легкие. И он своих мучителей бил, ударил офицера наручниками по голове. - Наконец меня выпускают, дают бегунок в отдел кадров Прикарпатского военного округа. Майор Ухов направляет в гарнизонную гостиницу. "Товарищ майор, у меня ни копейки денег". Он протянул мне красную тридцатку. Оплатил комнату: 10 кроватей, 10 тумбочек вдоль стены. Вокруг - молодые выпускники академий, и я - голодный, без денег. У меня была "нулевка" в Германии - высшая степень допуска к секретности. Я лежу, не хожу, чтобы сэкономить силы, и знаю, что никакой секретной работы мне уже не видать, отправят куда-нибудь на интендантскую работу. Конец.»

Вот так, вкратце.

Читаем первый очерк Ольги Кучкиной.

ПОБЕДИТЕЛЬ

Год назад ушел из жизни писатель Владимир Богомолов
Когда впервые пришла к Богомолову, он сказал, что журналисты ему не нужны. Нет нужды в рекламе. Все жалуются, что книги не издают, а у него - в год выходит до десяти. «Иван» выдержал 216 изданий. «Момент истины» - 92.

На самом деле это он был мне нужен. Нам нужен.

Суровый, темноглазый, не улыбающийся, голова - соль с перцем. Сказал, что не любит никуда ходить, потому что видит, как все люди чего-то друг от друга хотят, и их жесты продиктованы целью что-то получить для себя. Ему ничего ни от кого не нужно, он ни в чем не нуждается, его личные запросы минимальны. Жена - дочь пограничника, сказал он, это ее вкус: мебель, хрусталь, я аскет, если вы не поняли. Я ответила: поняла. Раиса Александровна, красивая, статная, дружелюбная и твердая, мне очень понравилась.

Мы проговорили четыре с половиной часа.

О себе он сказал, что человек документа и факта. Однако записывать за собой не разрешил. Он и писать не разрешил. Уходя, сказала, что если б писала очерк о нем, назвала бы... Он спросил: как? Ответила: победитель. Он хмыкнул.

Он не любит писать рукой, а кроме как рукой, не может: первый же удар машинки выключает мозг. Он называет себя не писателем, а автором. В чем разница, не объяснил. Пожалуй, в скромности. Рассказал про психотренинг, запретив и об этом упоминать: войдя в кабинет, садится в кресло, минуты на полторы сосредотачивает взгляд на полке с книгами Бунина и Чехова, самых любимых. И думает: ну вот кто ты по сравнению с ними? После этого пишет фразу. Потом переделывает. Снова и снова. Чего добиваетесь, спросила. Плотности, информативности и правдивости фразы, ответил. Никогда не говорит о своей прозе: талантливо. Говорит: я сделал все, что мог.

«Ивана» написал в 1958 году. Сделал три экземпляра, один оставил себе, два послал в «Знамя» и «Юность». В то время жил под Москвой, в столицу приезжал раз в неделю мыться. В один из приездов - звонок от Вадима Кожевникова из «Знамени» и водитель с запиской от Валентина Катаева из «Юности». С разницей в полтора часа. За эти полтора часа успел побывать в «Знамени» и согласиться на публикацию. Потом бродил по бульварам в худом плащишке, не зная, что делать.

В «Юности» Катаев встретил словами: приветствую ваше появление в литературе. Спустя пару минут добавил: я, автор «Сына полка», при своих подчиненных не стесняюсь сказать, что мои розовые сопли, мой социалистический сюсюк ничего не стоят по сравнению с вашей вещью. Автор сидел в своем синем плащике и чем больше слышал похвал, тем ниже опускал голову. Наконец последовал вопрос: в чем дело, у вас что-то случилось? Ответ: случилось, рассказ уже отдан в «Знамя». Какой поднялся крик, принесли договор, убеждали подписать, обещали, что проснется знаменитым. Он не подписал, не мог изменить слову.

«Иван» вышел в «Знамени». Но прежде его изрядно помучили редакторы, заставляя изменить то и это. Он не отдал ни единого слова.

Спросила, следит ли он за новой прозой. Следит. Прочел модного Сорокина, как его герои пьют гной, жрут кал и так далее. Когда была презентация «Букера» по телевизору, внимательно смотрел, какой такой этот Сорокин, поскольку нарисовал себе предварительный образ. А тот хорошо одет, пришел с двумя телками, ел ветчинку, лососину, все как положено. Если ты писатель, а не имитатор и обманщик, будь добр, соответствуй тому, что пишешь, сказал Богомолов.

Он родился в маленькой подмосковной деревне, теперь это почти Москва. Мать-украинка, чувственная женщина с низким лбом, была брошена четвертым мужем, уехавшим в Ленинград к семнадцатилетней машинистке. На руках остались Вова лет трех плюс к остальным детям. Воспитывал его дед, Георгиевский кавалер. Дед не пил, не курил, был суров, деревня его боялась. И Вовка боялся. Дед стоял у верстака, пилил, строгал, все умел и ко всему приучал внука. Если у внука что-то выходило плохо, бил смертным боем.

Владимир Осипович считает, что это отлично подготовило его к жизни, к армии. Воевал, к концу войны в чине капитана (не окончив военного училища, поскольку имел всего семь классов образования) командовал ротой. Прошел Маньчжурию, Европу, Берлин, четыре раза награжден, пять раз лежал в госпитале. Два осколка, о которых не подозревал, попали в ткань мозга и там капсулировались.

По окончании войны служил в армейской разведке, попал в Берлин, там был арестован и препровожден в тюрьму во Львове, где просидел в камере с бандеровцами больше года ни за что ни про что. У него всегда была хорошая память, и он запомнил слова Маленкова о том, что любой человек, даже если он не коммунист и не комсомолец, должен поступать по совести. Там, в Берлине, на собрании катили бочку на проштрафившегося по работе старшего лейтенанта. 23-летний Богомолов, взяв слово, заявил, что лейтенант - стрелочник, операцию разрабатывали майор, полковник и так далее, с них спрос. На следующий день его арестовали, предъявили обвинение: агентурная работа на врага.

Через тринадцать месяцев выпустили, без судимости. Один добрый чин дал тридцатку и велел кантоваться в военной гостинице до решения его вопроса. В номере на двенадцать человек Богомолов клал на ухо подушку и клацал зубами от голода и тоски.
Однажды в субботу пошел на почту и отбил телеграмму Сталину: тринадцать месяцев не получаю служебного довольствия, ни за что отсидел в тюрьме, прошу навести порядок. В понедельник стук в дверь, вызов к начальнику гостиницы, потом к полковнику штаба: где ж ты был, что ж к нам не обратился, сейчас же идем завтракать. Плотно поев в офицерском буфете, получил в бухгалтерии за все тринадцать месяцев порядка сорока тысяч, огромную сумму. Вот смотрите, сказал он, Сталин - кровавый преступник, иначе как к преступнику к нему нельзя относиться, но сталинское государство так прореагировало, а в «Известиях» читаем про четыреста с лишним военных пенсионеров в Эстонии, которые все отдали армии, родине, а теперь брошены, обращались к Ельцину, Черномырдину - никто не ответил.

Спросила про тогдашние чувства - радости, благодарности Сталину? Ответил: обиды и горечи. Еще раз убедился, как несправедливо с ним поступили. И тогда принял решение: ни при каких обстоятельствах не входить в контакт ни с какими государственными и общественными структурами - не служить, не вступать в партию, вообще никуда. Этому решению следовал всю жизнь.

Он, конечно, кремень и самородок, установивший сам себе способ жить. Его игра в кошки-мышки с КГБ и военными в связи с романом «В августе сорок четвертого...» восхитительна. У него был друг, который давал ему снять ксерокопии с отзывов военных и гэбистских экспертов. Звонил Богомолову, говорил, что есть две телки, можно повеселиться - это был условный шифр: оба предполагали прослушку. Встречались в кафе, друг протягивал Богомолову книгу, в нее вложен листок, который через пару часов следовало вернуть обратно.

Богомолов делал ксерокопии, добивался приема в органах, вынимал ксерокопии из портфеля. Что, как, откуда? Богомолов отвечал кратко: из инстанций. «Инстанциями» назывался ЦК. Острый глаз, память, приемы разведчика и полное отсутствие страха давали ему преимущество перед полковниками. Он так и объявлял: у меня задница чистая, а у вас и у всех, кто вас боится, нет, в этом разница. Когда особо доставали, напоминал, что у него в мозгу остались два капсулированных осколка: догадывайтесь сами, какие неадекватные действия возможны. Показывал мне замечания офицерские (карандашом) и генеральские (ручкой) на полях его машинописи: убрать, изъять, какое право имел...

Шесть месяцев продолжались его баталии с органами, чьи эксперты не рекомендовали журналам печатать роман, и с журналами, трусившими взять на себя ответственность. Богомолов битву выиграл.

Он поверил в перестройку, в свободу и гласность, в Горбачева. Ельцин, по его мнению, развалил Россию.

Некоторые друзья называют его красно-коричневым. Он сердится. Все они были в партии, а он никогда, все были в Союзе писателей, а он никогда, все так или иначе лебезили перед властью, он никогда.

Он говорит: любовь без дел мертва есть. Можно рассматривать как девиз. Спросила, счастлив ли он. Нет, отозвался, потому что всегда недоволен собой.

А когда в первый раз улыбнулся, что за чудный мальчишка из него проглянул!



ВОЗМУЩЕННЫЕ ПИСЬМА ЛЮДЕЙ, ЗНАВШИХ ЛИЧНО БОГОМОЛОВА И ВТОРАЯ СТАТЬЯ КУЧКИНОЙ

28 декабря 2004 года, к годовщине смерти Владимира Богомолова, в «КП» были опубликованы заметки нашего обозревателя Ольги Кучкиной, в основу которых легли записи встреч с выдающимся писателем. По его известной повести «Иван» Андрей Тарковский снял фильм «Иваново детство», получивший в Венеции «Золотого льва». По роману «В августе сорок четвертого...» одноименный фильм сделал Михаил Пташук.

В ответ на нашу публикацию под названием «Победитель» пришли два письма...

Письмо первое:

«Прочитав статью «Победитель» О. Кучкиной в Вашей газете, я не смогла сдержать свое возмущение. Сколько можно писать, не зная фактов, тиражируя бесконечно небылицы, окружая все большим и большим ореолом славы и чистоты человека, вся жизнь которого была фальшь и обман! Молчала до сих пор потому, что человека уже нет в живых и нельзя писать о нем плохо, но гибель брата требует правды...

Н. Г. Холодовская».

Письмо второе:

«...Я училась в школе, со мной учились две девочки, брат одной и сестра другой учились вместе с Володей Войтинским - теперь его знают как Владимира Богомолова... В его автобиографии очень много неправды...
М. П. Петрова».

Письма ошеломили.
В то же время к чему-то подобному была готова. Могу признаться, что и у меня возникали вопросы при встречах с Владимиром Осиповичем Богомоловым. Почему нигде или почти нигде нет его фотографий? Почему он в самом деле не вступил в Союз писателей? Почему запрещал писать о себе? Испытывая уважение к праву человека на частную жизнь, не могла отделаться от мысли, что существует какая-то тайна, - говорила об этом с коллегой Инной Руденко.
Одна из «двух девочек», брат которой учился вместе с Володей Войтинским, - Наталия Георгиевна Холодовская.

К ней я и отправилась в поисках правды о том, кто такой был писатель Владимир Богомолов.

«Все было фальшь и обман...»

Из повести Владимира Богомолова «Иван»:
«Этот нож - подарок и память о моем лучшем друге Котьке Холодове. С третьего класса мы сидели с Котькой на одной парте, вместе ушли в армию, вместе были в училище и воевали в одной дивизии, а позже в одном полку.
...На рассвете того сентябрьского дня я находился в окопе на берегу Десны. Я видел, как Котька со своей ротой - первым в нашей дивизии - начал переправляться на правый берег. Связанные из бревен, жердей и бочек плотики миновали уже середину реки, когда немцы обрушились на переправу огнем артиллерии и минометов. И тут же белый фонтан воды взлетел над Котькиным плотиком...».

Н. Г. Холодовская - художница:

- В конце 50-х я прочитала повесть Богомолова «Иван» и нашла в ней кусок о гибели Котьки Холодова. В Котьке Холодове я увидела моего брата Костю Холодовского. 2 февраля исполнилось ровно 60 лет со дня его гибели. Он воевал на 2-м Белорусском фронте, был механиком-водителем самоходного орудия, дошел до Польши. О том, как он погиб, нам написал оставшийся в живых Леонид Цыбик. При уничтожении Торунской группировки немцев три орудия оказались без поддержки пехоты, бой продолжался трое суток, удерживали два километра линии фронта, отбили 14 вражеских атак, машины горели. Брату не было и 20. Он учился в одном классе с Володей Войтинским. Так тогда звали Богомолова. Их было три друга, третий - Алеша Штейман. В этой же школе, № 64 Киевского роно на Знаменке, училась я, на четыре класса младше. Костя был самым младшим в классе, 1925 года рождения, так как поступил сразу во 2-й класс. Войтинский, как и большинство в классе, был 1924 года рождения, а не 1926-го, как он везде писал, и в 1941 году окончил не семь, а девять классов.

По словам обеих корреспонденток, Володя носил фамилию своего отца, профессора математики Иосифа Войтинского. Мать Надежда Павловна, по первому мужу Богомолец, вовсе не украинка, как рассказывал Богомолов, а еврейка из Вильнюса, дочь адвоката, ее девичья фамилия - Тобиас. Иосиф Войтинский был репрессирован и расстрелян в 1937 году. У Володи тогда случился нервный срыв, в результате которого он попал в психиатрическую лечебницу.

Н. Г. Холодовская:

- Видимо, с тех пор он и состоял на учете. За ним всегда водились странности, он всегда был очень нервным. Если не знал урока, мог выскочить из-за парты и выбежать из класса. У него было даже прозвище Пробка. Когда началась война, он с матерью и старшей сестрой Катей был в эвакуации в Татарской АССР, в селе Березовка Микулинского сельсовета Бугульминского района. Работал учетчиком в колхозе «Новый путь» до конца 1942 года. И вдруг неожиданно исчез. Мать считала его погибшим и была поражена, когда он после окончания войны явился живой и невредимый.

- Где ж он был и что делал все эти годы?

- В том-то и вопрос!

- Может, он сбежал на фронт?

- Не знаю. Ведь у него была справка, по которой в армию не брали. Но я знаю, что нож, о котором написано в повести, он мог получить от Кости в 1944 году, и, значит, их пути пересекались.

- Этот нож мог быть художественным вымыслом.

- Нож существовал в нашей семье, и узнать о нем Войтинский мог только на фронте от Кости. Но главное было дальше. С 1951 года я работала художественным редактором «Детгиза». Мы издавали повесть «Иван». Прочтя ее, я была очень взволнована и захотела встретиться с автором. Каково же было мое изумление, когда, войдя в редакцию, я сразу узнала Войтинского. Меня он не вспомнил, ведь я была младше. Я спросила, вымышленные его герои или нет. Он ответил: вымышленные. Услышав о Косте Холодовском, насторожился. А когда я сказала, кто я, и назвала его Войтинским, пришел в ужас и действительно, как пробка, вылетел из редакции. Помню, все смотрели друг на друга с недоумением.

- Что с ним могло быть на фронте?

- Тут все таинственно. Он сам говорил, что прошел войну без единой царапины, а в то же время, что якобы сидел 11 месяцев в тюрьме с бандеровцами во Львове, ожидая вместе со всеми расстрела, а потом его кто-то вытащил. Но если бандеровцев расстреляли, а он вышел на свободу, значит, дело не совсем чисто. В таком случае он мог быть подсадной уткой. И, стало быть, связан с органами. Я думаю, он и в Союз писателей не вступал, боясь разоблачения.

- А вы с тех пор ни разу не пытались с ним встретиться?

- Как я могла это сделать? Он же недоступен был, близко к себе не подпускал. А «Ивана» он писал, между прочим, на даче моего однокурсника по Полиграфическому институту Леонида Рабичева.

Военные записки Леонида Рабичева только что появились в февральском номере журнала «Знамя». Я позвонила Леониду Николаевичу.

«Я отдал ему сто моих личных писем...»

Из автобиографии В. О. Богомолова:

«Отправиться в армию меня подбили двое приятелей, оба были старше меня, они и надоумили прибавить себе два года, что сделать при записи добровольцем было просто».

Официальная биография:

В. О. Богомолов родился в 1926 году. С 15 лет на фронте. Был рядовым, командиром отделения, помкомвзвода, стрелкового, автоматчиков, пешей разведки, в конце войны исполнял должность командира роты. Воевал на Украине, в Белоруссии, Польше, Германии, Маньчжурии. После окончания войны служил в армии на Дальнем Востоке и снова в Германии. На фронте был ранен, дважды контужен, имеет боевые награды - ордена и медали. В армии служил до 1952 года.

Л. Н. Рабичев - художник, писатель:

- Богомолов? Ну, он же фантазер!.. Мы познакомились в 1947 году. Тогда у него было две фамилии: Войтинский и Богомолец. Нас свел его близкий школьный друг Алексей Штейман, позднее известный художник-монументалист, женатый на Эрне Ларионовой, с которой был знаком я. Володя Войтинский-Богомолец ходил в 1946 - 1947 годах в литобъединение при журнале «Октябрь» и жил на Арбатской площади в доме, которого теперь нет. Там строили метро, было шумно, и он искал места, где писать. Я представил его своему знакомому профессору-американисту, и Володя жил два лета у него на даче. Там он впервые женился - на Светлане Суворовой, которая родила ему сына Александра, почему-то отец заставил его позже переменить имя на Иван. А с июня по сентябрь 1948 года я жил у себя на даче, а Володя жил у меня в квартире. В 1949 году он начал писать повесть «Иван» и все время расспрашивал меня про войну, а я ему рассказывал. Так что в его произведениях - моя война. И особенно - в «Августе сорок четвертого...». Там мой путь, путь моей армии. И там свыше ста моих личных писем, которые я отдал ему для работы. Это уж потом он проехал по моему маршруту: Смоленск - Минск и так далее, чтобы все увидеть своими глазами. В чем его сила - в точности и систематике. Он много работал в архивах. Когда он уже купил квартиру на Новомещанской и я пришел к нему в гости, то был поражен: во всю стену от пола до потолка располагалась картотека на каждый день войны.

- А почему вы сказали, что он фантазер?

- Ну вот, у Алексея умер отец, швед, Штейман - шведская фамилия, и в день его смерти Володя вдруг говорит мне, какой это был плохой человек. А на поминках выступает и говорит, какой это был хороший человек. Я подхожу к нему, спрашиваю: Володя, как же так, когда ты говорил правду? Он, не говоря ни слова, поворачивается и уходит. И больше мы с ним никогда не встречались.

- Что же означают эти фантазии?

- Я не знаю. Я знаю только, что он придумал себе биографию. Командир отделения, помкомвзвода, ордена, медали - ничего этого не было. Он и в Союз писателей не вступал, поскольку надо было заполнять анкету. Есть воспоминания Бориса Васильева, как он вместе с Василем Быковым приходили в гости к Богомолову. Васильев пишет, что, когда заходила речь о войне, Богомолов молчал, улыбался и предлагал очень вкусные закуски. Не знаю, было это при второй жене или при третьей. Он любил женщин и пользовался у них успехом. Васильев считал, что он молчал, потому что у него была слишком тяжелая война.

- А могло быть, что он служил в войсках СМЕРШ - «Смерть шпионам», и скрывал это?

- Нет. Хотя он мне говорил, что в конце 1942 года его мобилизовали, и он попал в эти войска, но пробыл в них всего ничего, так как рассказал какой-то анекдот, и его посадили, при этом били сильно по голове, отчего он получил инвалидность и ходил со справкой.

- Школьные друзья объясняют происхождение справки по-другому.

- Я же говорю, он - фантазер. Он был талантливый человек. Он начал писать про войну и отождествил себя со своими героями. Он сочинил себя. Имеет человек право сочинить себя! Я считаю, что это подвиг - сочинить человека!

- У вас есть фотографии той поры?

- У меня есть снимки, где все мы в маскарадных масках. У нас были бесконечные маскарады!..

От автора

Я не отрекаюсь ни от одного слова в материале «Победитель». Моей задачей было честно записать наши разговоры и честно выразить отношение к творческому дару и свойствам характера писателя Владимира Богомолова.

Тайна, которая чудилась мне, открылась: был отец, репрессированный и расстрелянный; был нервный срыв; были странные фантазии впечатлительного, художественно одаренного человека.

Но вся ли тайна открылась? Что на самом деле происходило между тем, как юноша, работая в колхозе во время войны, пропал, и тем, как объявился после войны?

Почему-то кажется, что в этой истории рано ставить точку, что нам напишут и другие люди, знавшие подлинную и, возможно, еще более драматическую, чем это представляется, жизнь замечательного писателя Владимира Богомолова.

Человек-легенда

Говорят: человек-легенда. Можно сказать по-другому: человек и его легенда.

«...И потому, заполняя анкету, я после нелегких размышлений и колебаний скрыл отравление метиловым спиртом со смертельным исходом у меня в роте и, естественно, не указал, что был за это отстранен от занимаемой должности... Также пошел я на подлог и в графе «Образование (общее)», написав «10 классов», хотя окончил всего восемь... Мне вдруг пришло на ум... раньше или позже эта анкета по логике вещей должна попасть в мое личное офицерское дело, и тогда я с позором буду уличен в подлоге...»

Это не Богомолов. Это герой его повести «В кригере».

Повторено - в неоконченном романе «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..».

Почему такое название романа? Почему повторение?

«Это будет отнюдь не мемуарное сочинение: не воспоминания, но «автобиография вымышленного лица». Причем не совсем вымышленного: волею судеб я почти всегда оказывался не только в одних местах с главным героем, а в тех же самых положениях...»

Не правда ли, загадочно. Вымышленный, но не совсем... Как будто что-то хотел сказать нам сверх того, что говорил. Подмигивал откуда-то оттуда со своим непередаваемым мрачным юмором... О точной проекции героя на его создателя, разумеется, речи нет. Однако сама коллизия, сам интерес создателя к такой, а не иной коллизии...

Писатель проживает свою жизнь и сочиняет другую в своих сочинениях. Правило.

Писатель сочиняет свою жизнь и следует точному документу в сочинениях. Исключение. Редчайшее.

Он был уникален, этот удивительный Владимир Богомолов, оставивший нам загадку, над какой уже схлестнулось множество людей - всерьез, до крови (литературной, слава Богу).

Вспоминаю свои гостевания у него, числом четыре или пять. Внимательный взгляд провальных черных глаз, рассказы, неизменно и незаметно сглатывавшие часы, жесткость, внезапно разрешавшаяся чем-то, над чем заливаешься смехом, - он знал, как обольстить, и знал, что умеет обольщать. Он был абсолютно незауряден. И запрещал что-либо писать о нем.

Хотелось. Однако страшно было, нарушив запрет, перейти из стана друзей в стан противников - а что с ними проделывал, стращая криками и припадками, повествовал сам.

Диктофон тоже был запрещен. Записывала, приходя домой, по памяти. И однажды выложила перед ним листочки: прочтите. До этого огласила название: «Победитель». Хмыкнул - почудилось, удовлетворенно. Дочитал - ждала уже благосклонного кивка: его не последовало. Почему? Короткий ответ: не надо. Понимала (после всех разговоров), что выбрал для себя такую длинную дистанцию сопротивления: властям, чиновникам всех мастей, членствам в творческих союзах, интервьюерам, славе. Ценил одно: признание читателя, напрямую, без посредников. Но ведь встречался, но ведь рассказывал! Уважение, восхищение, удивление - послевкусие, какое испытывала. И непреходящее ощущение тайны. Что-то сопровождало его жизнь, о чем молчал.

Рассказы знавших Войтинского-Богомолова в детстве и молодости «Комсомолка» привела в материале «Кем на самом деле был писатель Богомолов?» 24 февраля 2005 года. В концовке я предполагала: «Почему-то кажется, что в этой истории рано ставить точку, что нам напишут и другие люди, знавшие подлинную и, возможно, еще более драматическую, чем это представляется, жизнь замечательного писателя Владимира Богомолова».

Как в воду смотрела.

«Камень в святыню»

Но сначала в газету к нам - и не только к нам - написали люди, возмутившиеся публикацией. «Камнем в нашу Святыню» поименовала ее группа товарищей, выступившая с коллективным письмом в лучших советских традициях. «Затаившиеся комплексы журналистки», «клевета»; «претензии трамвайного контролера к безбилетнику» - в адрес Н. Г. Холодовской, автора письма в «КП»; «беспредел» - в адрес Л. Н. Рабичева, поведавшего послевоенную биографию Богомолова; «ерничают и глумятся». Короче, руки прочь.


Почему? Разве желание знать правду постыдно, неприлично? Не частного лица дело касается - публичной личности такого масштаба, которая принадлежит уже не себе, не семье, а истории культуры. Не жажда «разоблачения» - движитель (о чем писала и знаю внутри себя), а глубокий интерес к литератору, прожившему - как делалось все яснее - драматическую, если не трагическую жизнь. Нам оппонировало несвободное, зажатое, номенклатурное сознание.

Еще когда завеса лишь слегка приоткрылась, мое отношение к литературному наследию Богомолова нисколько не изменилось. Сегодня, когда мне известно гораздо больше (и есть уточненные данные), трагизм судьбы человека по-новому высвечивает достижения писателя.

Разночтения

«Клеветники» захотели отнять у Богомолова военную биографию - главный тезис разгневанных оппонентов.

Действительно, Леонид Рабичев, офицер-фронтовик, художник и писатель, автор замечательной книги воспоминаний о войне, близкий друг Богомолова в 50 - 70-е годы, сказал, что Войтинский, ставший позже Богомоловым, не воевал, и это было сенсационное признание. Рабичев не «ерничал» и не «глумился». Я встретила светлого, доброго человека, который любил Богомолова и впервые заговорил о прошлой жизни только потому, что его спросили. Богомолов работал над «Иваном» на даче, которую устроил ему Рабичев, и дома у Рабичева, подробно расспрашивая того о войне и не раз вздыхая: вот ты воевал... «Я же говорю, он - фантазер. Он был талантливый человек. Он начал писать про войну и отождествил себя со своими героями. Он сочинил себя. Имеет человек право сочинить себя!» - искренне считал Рабичев. Он и не думал утверждать, что «В августе сорок четвертого...» создан не Богомоловым, а им (что вменяется ему в вину), он всего-навсего заявил, что в этом романе - путь его, Рабичева, армии (где Рабичев да, командовал «связисточками», поскольку мужчин-связистов поубивало, - над этим отчего-то сильно потешался один оппонент). Может, чего не знал?

Известная художница Наталия Холодовская, учившаяся в той же школе, что и Володя Войтинский, настаивала, что он не мог уйти на фронт в первые дни войны, поскольку вместе с матерью отбыл в село Бирючевку Бугульминского района Татарской АССР, где работал учетчиком в колхозе «Новый мир», по крайней мере до поздней осени 1942 года. Холодовская знала это от одноклассницы Володи, бывшей там же в эвакуации вместе с сестрой.

Впечатлял эпизод встречи Богомолова и Холодовской в «Детгизе», где издавался «Иван». Когда Холодовская спросила: «Вы Войтинский?» - и упомянула школу, Богомолов, по ее словам, побледнел и пулей вылетел из помещения. Отчего это бегство?

Ни Рабичев, ни Холодовская не походили на лгунов. Тем не менее их объявили таковыми. Приведенное ими было названо «облыжными обвинениями». Намерения приписывались те, которые подсказывало разыгравшееся воображение. Тон, в духе прокурора Вышинского, оставляю без внимания. Внимание пришлось сосредоточить на опубликованной нашими оппонентами страничке из военного билета Богомолова:

«Июнь - октябрь 1941 г. - курсант Воздушно-десантной школы.

С ноября 1941 г. по апрель 1942 г. - командир отделения разведки 6-го гвардейского Воздушно-десантного полка.

Апрель 1942 г. - ранение и контузия. По июль 1943 г. - госпиталь в Бугульме (Татарская АССР)»...

Разночтения ставили в тупик. Не оставалось иного выхода, как искать документы, опровергающие или подтверждающие одно или другое.

Документы

А теперь пусть говорят документы.

Документ № 1 - из Архива военно-медицинских документов Военно-медицинского музея Минобороны РФ:

«В архивных документах госпиталей, располагавшихся в г. Бугульме (Татарская АССР), сведений о лечении Богомолова (Войтинского) Владимира Иосифовича (Осиповича) за 1942 - 1943 гг. не имеется.

Документы госпиталей поступили на хранение не в полном объеме.

В общем алфавитном учете (неполном) раненых и больных, лечившихся в госпиталях в период Великой Отечественной войны, Богомолов (Войтинский) Владимир Иосифович (Осипович) не значится.

Материалов, касающихся лично Богомолова (Войтинского) В. И. (О.) в фондах музея нет».

Документ № 2 - из Центрального архива Минобороны России:

«Сообщаем, что 6-й гв. воздушно-десантный... полк 1-й гв. воздушно-десантной дивизии был сформирован 13.12.42 г. на базе 9-й гв. воздушно-десантной стрелковой бригады.

9-я гв. воздушно-десантная бригада была сформирована в августе 1942 г. ... и в состав действующей армии не входила».

Документ № 3 - из Архивной службы Вооруженных сил Российской Федерации:

«В картотеках по учету офицерского состава, по учету политсостава и по учету награжденных В. О. Богомолов, В. И. Войтинский, В. И. Войтинский-Богомолец не значится. Личного дела офицера В. О. Богомолова (Войтинского) на хранении в архиве не имеется»

Документ № 4 - из Российского государственного военного архива:

«Сообщаем, что по Вашему запросу были тщательно изучены:

1. Коллекция личных дел офицерского состава войсковых частей НКВД - МВД СССР.

2. Картотека служебных карточек офицерского состава войск НКВД - МВД СССР.

3. Картотека учетно-послужных карточек рядового и сержантского состава войск НКВД - МВД СССР.

В учетных данных Российского государственного архива на личный состав Пограничных, Внутренних и Конвойных войск НКВД - МВД СССР Богомолец (Войтинский, Богомолов) Владимир Иосифович (Осипович) не значится».


Документ № 5 - из Центра розыска и информации Общества Красного Креста:

«Сообщаем, что по материалам картотеки на лиц, эвакуированных во время Великой Отечественной войны, находящейся в нашем Центре, значится: Войтинский Владимир Осипович, год рождения - 1924, национальность - русский, до эвакуации проживал по адресу: Москва, ул. Фрунзе, д. 13, кв. 9... эвакуировался 26 июля 1941 г. в Татарскую респ., Бугульминский р-н, с. Бирючевка».

Документ № 6 - оттуда же.

«Проживаю в Татарская респуб... селе Бирючевка... Работаю колхоз «Новый мир»... 15 мая 1942 г.» («Карточка на эвакуированного».)

Примем во внимание возможную неполноту данных, о чем прямо сказано в документе № 1.
Но чтобы ни единого упоминания!
Ни наградных листов.
Ни свидетельств о ранениях.
6-й полк сформирован гораздо позже, чем якобы начинает служить в нем Богомолов.
В войсках НКВД (о которых мы тоже думали) не служил.
Дата эвакуации из Москвы - 26 июля 1941 года.

Многие из тех, с кем приходилось беседовать в процессе поисков, высказывали предположение, какое и нам приходило на ум: Богомолов сознательно ограничивал свои контакты, свою публичность, не заполняя анкет, не давая интервью, не снимаясь, уничтожая или требуя уничтожить фотографии, если случайно попадал в объектив (потому так мало его фото).

Документ № 7 - из Центра общественных связей ФСБ:

«В ответ на вашу просьбу в отношении возможности нахождения и ознакомления с биографическими архивными материалами в отношении Войтинского Владимира Иосифовича сообщаем следующее.

В соответствии со ст. 11 Федерального закона от 20. 02.95 г. № 24-ФЗ «Об информации, информатизации и защите информации» имеющиеся на хранении в Центральном архиве ФСБ России документы в отношении граждан (персональные данные) относятся к категории документов, содержащих конфиденциальную информацию ограниченного доступа...»

Хоронила писателя ФСБ...

Тайна

Что же происходило в этой жизни? Что заставило таиться, менять биографию?

И мне, и многим Богомолов признавался, что у него простая мать, что воспитывал его дед в деревне. «Внук полного Георгиевского кавалера», - констатирует оппонент. Кавалер стоял у верстака, пилил, строгал, был суров, деревня его боялась, мальчишку бил смертным боем, если тот что-то делал плохо, а кого-то из местных так просто убил, за что и отсидел на каторге.
Из автобиографических заметок: «Дед в 25 лет вернулся с русско-японской войны кавалером двух Георгиевских крестов... в 1916 году стал полным Георгиевским кавалером».

И опять я восхищаюсь убедительностью и реалистичностью деталей, выдающих незаурядный творческий дар. («В кригере» - тот же сюжет!)

На деле выяснилось вот что.

Отец - Иосиф Савельевич Войтинский, известный юрист-правовед, крупнейший специалист по зарубежному трудовому праву, автор учебника по советскому трудовому праву, родился в семье преподавателя математики реального училища, впоследствии профессора Лесного института, либерально мыслящего разночинца. Мать - Надежда Павловна Тобиас, дочь юриста из Вильно. В первом браке она сопровождала мужа в длительной командировке во Францию. Знала французский. Дружили семьями с Семашко. Когда муж получил перевод в Аргентину, отказалась поехать с ним и вернулась в Россию. Замужем за Войтинским не была, сына родила вне брака, но Иосиф Савельевич признал ребенка, дал ему свою фамилию, навещал его, мальчик бывал в семье отца.

Где же тут место деревенскому деду-каторжнику, если один дед всю жизнь преподавал в Питере, а второй, успешный виленский стряпчий Пинхус Беркович, он же Павел Борисович, должен был родиться в 1880-м («в 25 лет вернулся с русско-японской войны»), и тогда выходит, что мать Володи появилась на свет у 7-летнего отца (год ее рождения - 1887-й)...

Дядя Володи Войтинского - Владимир Савельевич, незаурядный экономист, математик и статистик, эмигрировал в 1918 году, чем крайне осложнил жизнь родни в России. Сестру Иосифа и Владимира Надежду Савельевну, одаренную художницу, близкую к «Миру искусств», арестовали в 1938 году по статьям 58-10 и 58-11 («антисоветская агитация и пропаганда, деятельность, направленная к совершению контрреволюционного преступления»). Через год, к счастью, освободили. В 1938-м был арестован Иосиф Савельевич. В 1940-м - осужден. Бывшие соученики вспоминают: Володя настолько тяжело переживал происшедшее, что у него случился нервный срыв, его положили в больницу.

А дальше опять возникает Татарская АССР, город Казань. В «Книге памяти Татарстана» вычитываем трагические подробности о конце Иосифа Войтинского: он погибает в Казани, в психиатрической больнице, в 1943 году.

Допросы и пытки сломили его психику. Родные приводят страшный факт: перестал узнавать жену, разучился писать.

Вполне вероятно, что сын, бывший поблизости, захотел увидеть отца. Можно вообразить себе потрясающую сцену: потерявший рассудок отец и нервный, впечатлительный, любящий юноша...

Эта ли тайна или другая сформировала внутренний мир, который мог разрешиться чем угодно, а разрешился в итоге счастливым для него и нас образом - литературой!..

Одноклассница Володи Войтинского употребила именно слово «тайна». Она сказала: я хочу, чтобы вы знали, что в жизни Володи была тайна, но мама и сестра Володи умоляли нас, чтобы мы никогда об этом не говорили, и мы молчали, потому что нас просили молчать...

Стало быть, тайна была.

Помимо личной катастрофы, существовала опасность катастрофы социальной: фамилия Войтинский не сулила ничего хорошего. Войтинский стал Богомоловым. Ада Львовна Левидова, дочь Надежды Савельевны, живущая в Санкт-Петербурге, упоминает о последней встрече с Богомоловым, когда он сказал: я больше не Войтинский, я Богомолец...
Оппоненты нынче развернулись: да кто же этого не знает! Не знали. И меня укоряли: ты с ума сошла, какой Войтинский!.. Сейчас подтверждают, что в 1953 году Войтинский принял фамилию матери Богомолец, а в 1958-м вошел в литературу как Богомолов.

Отсечь свое прошлое. Отсечь свой род. Целую жизнь провести, как в окопе, зорко вглядываясь в передвижение людей, фактов, событий, «отстреливаясь» при любом тревожном поводе. И - писать. Сколько мужества, сколько горечи и какое одиночество. Личная и общая история переплелись корявыми корнями.

Война

Война тянула к себе Богомолова. Войной был пропитан. Войну избрал как стержневую основу творчества. И одержал победу. Он был гений систематики. Говорили, что у него есть досье на каждый день войны. Как добывал документы в архивах - излагал со смешком игрока, обыгравшего всех. Зато и знал войну, как никто. Его сила - в правде факта, правде документа. Называл себя не писателем, а автором. Какую разницу имел в виду? А настраивался писать, на минуту или полторы сосредоточив взгляд на полке с книгами Бунина и Чехова. Как музыкант - на музыку.

Война тянула...

По рассказам одноклассников, он исчез в 1943 году, Надежда Павловна думала, что никогда не увидит сына. Она считала, что его уже нет в живых, и была потрясена, когда он вернулся после войны. Где был? Можно опереться на те же автобиографические заметки. Но если начало - легенда, как быть уверенным, что не легенда - продолжение?

Обращаемся к однополчанам Владимира Войтинского, если они есть: откликнитесь, пожалуйста, расскажите о нем то, что знаете.

Обращаемся к Раисе Александровне, вдове. Вполне допускаем, что даже близкие могут не знать подлинной биографии своего знаменитого родственника. Наследникам ФСБ откроет свои архивы. Если военное прошлое Богомолова было секретным, данные такого рода рассекречивают через пятьдесят лет. Почему бы ФСБ не подтвердить военных подвигов автора «Момента истины»? Давайте сотрудничать.

Еще раз: вновь открывшиеся обстоятельства нисколько не унижают, а, напротив, только укрупняют и драматизируют эту фигуру. Мы ведем не расследование, а исследование, желая воссоздать для будущих поколений реальную судьбу писателя.

Я бесконечно дорожу книгой, которую он сам пожелал подарить мне, и надписью, сделанной твердым почерком: «Ольге Андреевне Кучкиной на добрую память от автора, с уважением, симпатией и самыми лучшими пожеланиями. Богомолов».

Я отвечала и отвечаю этому неординарному человеку тем же, что бы ни думали те, кто хочет почему-либо думать иначе.
******
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вот такие пироги, как говорится, уважаемый читатель. Снова скажу, что я лично не верю, что Владимир Богомолов вообще не участвовал в войне. Пусть даже под именем Владимир Войтинский, какая в принципе разница? Ну взял себе фамилию матери, немного ее подправив на русский лад. Однако исследование Ольги Кучкиной заслуживает внимания. Возможно, все точки над i могла бы расставить жена писателя Раиса Глушко. Но откуда она может знать точно о биографии мужа после 1943 года? Он же тогда куда-то бесследно исчез, и вернулся, когда мать считала его погибшим.
И при странной замкнутости писателя, который не рассказывал почти ничего о своей биографии.

Вот справка из архивов, подтверждающая, что Владимир Войтинский был отправлен на фронт.



2 июня 1943 года, Войтинский – старший группы, отправлен по месту прохождения службы.

И вот, в этом, 2012 году издательством «Книжный клуб 36.6» выпущен последний роман Владимира Богомолова «Жизнь моя, иль ты приснилась мне». Конечно, без больших усилий вдовы писателя Раисы Глушко, собравшей и систематизировавшей все записи мужа, этого никогда бы не было. Наверное, это было и лично необходимо для нее. Как ответ на многочисленные версии-вопросы о том, служил ли в самом деле Владимир Богомолов в армии во время войны?



Книга очень большая, 880 страниц. В ней в основном – документальные данные. Приказы, справки, объяснительные записки. Все посвящено окончанию войны, победе в Берлине в мае 1945 года. Такой продуманной и последовательной сюжетной линии, как в «Августе 1944-го» нет. Видно, что собраны воедино его записки, наброски, копии архивных документов.
Но вот открываем книгу и читаем отрывок из последнего романа. У меня после него укрепилось мнение о том, что Богомолов участвовал в боевых действиях, был в Германии в момент окончания войны. Что бы ни говорили сомневающиеся в этом.

5. ЛИКУЕМ! ПОБЕДА (ОБЕД С АМЕРИКАНЦАМИ В ЧЕСТЬ ДНЯ ПОБЕДЫ)

…Ликующее настроение меня не покидало с той ночи, когда дежурный по полку, забегая во все комнаты помещичьей усадьбы, где разместили наш полк и все спали, оглушительно кричал возбужденным голосом:
— Победа!!! Мир!!! Да вставайте же! По-о-беда!!!
Спросонья поначалу ничего не соображали и опешили от неожиданности. Затем все, кто в чем был, выскочили во двор и под непрерывные крики «Ура-а-а!!! Мы победили! Войне конец!» началась дикая беспорядочная стрельба: ружейная, автоматная, пистолетная, трассирующими пулями. И мы по обойме патронов разрядили из своих пистолетов в небо... Стреляли все, кто имел оружие... Везде кучки бойцов, паливших в воздух. Кто-то достал ракетницы, и звездное майское небо взорвалось вспышками ракет — желтых, красных, зеленых. Одним словом, и у нас был свой праздничный салют. Весь горизонт был расцвечен трассирующим огнем.
И все динамики Советского Союза разносили победные марши над израненной голодной страной.
Ликует весь советский народ! Ликует Красная Армия! Великий Маршал Сталин в своем первомайском приказе, который я помнил наизусть, сказал: «Смертельно раненный фашистский зверь находится при последнем издыхании. Задача теперь сводится к одному — доконать фашистского зверя!».
И вот доконали! Кончено! Над черной его шкурой еще вьется дым последних залпов.
Однако пьянящую радость Победы тревожила мысль: выполнят ли фашистские заправилы условия капитуляции?
Ни о каком сне уже не могло быть и речи.
Под утро стало тихо-тихо. Дремал окутанный сизоватым туманом сад, позади сада, во дворе, задрав оглобли вверх наподобие орудийных стволов, готовых тоже произвести салют, валялась перевернутая телега.
Я долго смотрел, как алел восток, как заря разгоралась все ярче и ярче, наконец, блеснул диск солнца и во все стороны взметнулись его лучи. Даже солнце ярко и торжественно приветствовало наступление первого дня мира.
Перед торжественным приемом американцев в честь подписанного акта о капитуляции Кириллов провел инструктаж со всем офицерским составом, особенно напирая на соблюдение кодекса советского офицера — внешний вид, выдержка, доброжелательность, дисциплина и бдительность. Для участия в «особом мероприятии», как со значением в голосе подчеркнул он, я накануне вечером приводил себя в надлежащий вид: стирал гимнастерку и штаны, надраивал сапоги до зеркального блеска — так что наутро сиял как медный пятак. Как я узнал, «особое мероприятие» — это торжественный праздничный обед с американцами в честь Дня Победы.
В кулуарах до встречи начальник политотдела дивизии предупреждает:
— Американки еще опасней немок, тут бдительность нужна огромная!
— Изнасилуют и завербуют, — смеется Астапыч. — Брюки на зад не успеешь натянуть, а уже завербован!
Зал, в котором проходит обед, украшен портретами Сталина, Трумэна, Рузвельта, флажками, плакатами и лозунгами на английском языке.
Распорядитель обеда рассаживает гостей согласно отпечатанным для каждого офицера американской армии специальным визитным карточкам.
На столе продукты союзников: американские — консервированные колбаса и говядина, консервированный горошек, английские — галеты и наши — селедка, сало, водка, коньяк.
Астапыч открывает торжественный обед:
— Дорогие товарищи, позвольте мне вас так называть.
Поздравляю вас с Праздником Победы! Мы шли сюда четыре года, и вот мы встретились. Выполняя решение Крымской конференции, Красная Армия и союзные нам англо-американские войска соединились для окончательного совместного разгрома врага. Это исторический день и великий праздник для миллионов людей разных государств, с разной идеологией, объединившихся перед общим врагом. Мы долго ждали этого дня и дрались за него, не щадя жизни. Наконец фашистская Германия поставлена на колени и признала свое поражение. Это Победа, какой еще не знал мир, и далась она дорогой ценой. Слава тому, кто привел нас к этому светлому дню!
Слава великому Сталину!
Честь и слава советскому оружию, которое сыграло решающую роль в разгроме немецко-фашистских разбойничьих армий!
Речь прерывается возгласами «Ура!» и тостами за великого Сталина, президента Трумэна, маршала Жукова.
На вопрос сидящему рядом американскому офицеру, знает ли он, кто такой маршал Жуков, тот воскликнул: «О, да! Жуков — гросс-маршал! Он взял Берлин и не отдал Москву!».
Астапыч, опрокинув рюмку и не закусывая, продолжает зачитывать пространный тост по бумажке: за коалицию, перспективу дальнейшего развития дружбы СССР и США и т. д. и т. п. Затем, совсем без связи с только что сказанным, провозглашает:
— Гарантией и залогом успеха нашей Победы явилась руководящая роль партии Ленина — Сталина, воспитавшая в наших командирах, коммунистах и комсомольцах высокое сознание ответственности перед своей совестью за честь Родины. Мы завоевали нашу Победу благодаря той воле, которую имеет человек, воспитанный в героической школе Октября, чей разум просвещен передовыми идеями. Вот постоянный и неистощимый источник боевого духа армии!
Произнеся это, он вдруг запнулся.
— Нехорошо! — вполголоса сказал он. — Они же гости. Это уже хвастовством попахивает. Я с этим не согласен. Про партию им не понять, они же беспартийные! Кто это писал? — потрясая бумажками, спросил он.
— Майор Дышельман!
— Мудак! — выругался Астапыч. — Думать надо головой, а не жопой...
Американцы оживились, поняв, что что-то произошло.
— Товарищ полковник, вы конец прочтите — и ладушки! — шепотом подсказывает Фролов…»




Мне интересно, что думаете вы по этому поводу, уважаемые читатели, осилившие данный большой материал?