А ты напрасно ее не пытай. Она, конечно, тебе откроет, как чайки умеют красиво летать. И звуки ласкового прибоя скрывают тайны и миражи. Что море чаще всего голубое. До горизонта. Длиною в жизнь, в которой счастливо и прекрасно. И облака в небесах легки. Расскажет, что с рыбой плывут в баркасах домой счастливые рыбаки. Подарит Оберег тепло-гладкий. Прозрачный,будто-бы из стекла. Покажет вечером, как мулатки танцуют меренге у костра. Будет учить тебя капоэйре. В венке из лилий на волосах Ты успокоишься и поверишь тому, что видишь сегодня сам. Под звуки моря так сладко спится. Она глядит на тебя. Молчит. И дождь ей капает на ресницы и у нее на губах горчит. И никогда, слышишь, никогда она тебе не проговорится. Как холодна в глубине вода. Как умирают в полете птицы, не долетевшие до гнезда. И страшно не видеть вдали земли, когда горизонт закрывает штормом. Как тонут уставшие корабли и души погибших протяжно стонут. И всколыхнется морское дно, незряче вглядываясь в их лица. И как из тысяч лишь ей одной дано их чувствовать и молиться. Она так вздрагивает во сне, когда опять прикоснется к бездне. Ей одиноко, хотя ты с ней. И ты боишься - она исчезнет. И нет во всем мире другой такой. С которой захочется встретить старость. Она глядит тебе вслед с тоской. Как - будто хочет сказать - постой, Ну сделай так, чтобы я осталась

наташа проценюк

И все пройдет. Закатятся во тьму
Восторженности, радости, печали,
Оборванные струны чьих-то мук,
Которые любовью отзвучали...

Их сумерками спрячет тишина
Под золотом давно опавших листьев.
И та, что не пытаясь вспоминать,
Отложит фотографии и письма,
Укроется за шепотом в ночи,
Чтоб новою любовью исцелиться...
Но что-то так похоже прозвучит.
И спрячется тоской в густых ресницах.

И омутом заплещется бокал,
Когда она его вином наполнит.
А тот, кто отпуская, не искал,
Наверно, не узнает и не вспомнит,
Как птицей одинокой среди стай,
К которым она так и не прибилась,
Все продолжает крыльями листать
Слова о нем, которого любила.

И на краю оплаканных молитв,
Среди других признаний и причастий,
Ни с кем, ни с кем никак не отболит
Ее несостоявшееся счастье...

И суть не в том, что сути нет нигде,
Когда ты сам внутри необитаем...
И лед в тебе настолько затвердел,
Что, кажется, он больше не растает.

И смысл не в том, что смысла нет искать,
Все, что опять в бессмыслице утонет.
И змейки равнодушного песка
Струятся через сжатые ладони...

А только в том, что глядя в синь небес,
Где крыльями прощально машут птицы,
Неведомый заплачет о тебе,
Когда ты не сумеешь возвратиться...

Это иллюзия, что ничего не случится...
Будни, как клоны - сплошь тишина да тина...
Осень неслышно крадется голодной волчицей.
Боги стреляют в мишень и звенят тетивы.
Это игра на " попал - не попал - задело"
Нет ни коварства, ни умысла. Так... обычай...

Осень дождём обозначит свои пределы.
Если случайно попал в них - ее добыча.

Быстро тоской беспросветной тебя обложит,
Желтыми листьями в ней по утрам сгорая.
Истин так много, и каждая непреложна.
Осень как картами в них на тебя сыграет.
Что тебе выпадет - встреча, любовь и счастье?
Или разлукой закончится эта встреча?
Осень так любит внезапно в других случаться...
Каждый краплено дождями ее отмечен.
Может казнит тебя, может быть пожалеет.
И , отпуская, листьями вслед покрестит...

Маленький Бог отбирает стрелу острее.
И выпускает беспечно в твою окрестность.

Это иллюзия, что ничего не случится.
Тот, кто помилован Осенью, в это верит.

Маленький Бог так любовью к тебе лучится -

- Ты всего шаг от стрелы не дошёл до двери...

Так не бывает. Ты знаешь, так не бывает.
Боги не пьют вина, не играют в карты.
Новорожденным новую жизнь давая,
Они забирают чью-то / обычный бартер/.
И никакого хаоса. Все в законе.
Небо и сушу несложно менять местами.
Мне остается помнить. Любить и помнить.
Больше никто ничего обещать не станет.
Все относительно... призрачно... иллюзорно...
Камень на солнце теплый, как сердце камень.

Но почему мне кажется - мир мой взорван?

И где-то внутри меня догорает пламя...

И слова, что каплей тепла висели, вдруг сорвались тонкой холодной льдинкой. Это север. Такой невозможный север. В нем пути для нас неисповедимы. Мы попали в царство сплошных торосов, перепутав где-то витки спирали. Частым пульсом бились во мне вопросы, а потом безропотно умирали.

Молча.

Север не терпит звуков, кроме воя яростного бурана. Ты бы мог легко протянуть мне руку, и коснуться сердца открытой раны. В исцеления тонкости не вникая, мог помочь, спасая, дойти к вершине.

Я - срываюсь - в пропасть - сры - ва - юсь - Ка - и - н

Ты, канат страховочный отпуская,
Говоришь, что это непогрешимо...

Ты когда - нибудь чувствовал - рушится мир.
И его не собрать и не склеить никак.
И тебя от тоски, от сумы, от тюрьмы
Не спасает ни чья-то любовь, ни рука.

Это словно беспомощно падать с горы,
Не молясь ни о чем и не ведая дна.
И когда ты не знаешь чем сердце укрыть,
Чтоб открытая рана была не видна.

Ты пытаешься кутаться в ауру лжи,
Говоря про свои острова и моря.
А в спине своей носишь большие ножи
Тех, кому абсолютно во всем доверял.

Когда хочешь клубочком свернувшись, уснуть,
Чтоб в размытости сна отпустило слегка.
И напиться вина. И забыть про вину.
И про то что ни с кем. И про то что никак.

Что сюжет твой банален, смешон и избит.
Бестолковый сценарий. Бездарна игра.
И уходят кого ты так сильно любил.
Кто - к хорошим другим, кто - за вечности край.

Ты когда - нибудь чувствовал в сердце волчат,
Что в тебе до волков продолжают расти.
Если да, то тогда приходи помолчать...
И молчаньем меня от меня же спасти.

Дом затерялся среди снегов. Вокруг метели метут... метут...
Здесь нет ни прошлого, ни долгов. И я не помню, зачем я тут.
Снег чист. И память моя чиста. Не мной приравнена к холодам.
И кто, не знаю, во мне устал, до сердца, ставшим осколком льда.
До отражения на стекле, до не привязанности к вещам.
Кто так любовью переболел, чтоб никогда уже не прощать...

Я позабыла бы меч и щит. Я приготовила бы седло...
Но тот, кто ранен во мне, молчит. Так обреченно и тяжело.
/Как - будто это его вина/, не в силах спорить и возражать,
Что он не хочет опять узнать, как беспощаден ее кинжал.

И как открыта его спина...

Следы завьюжило, замело. И я не помню зачем, о ком
Веду бессмысленный диалог с неразговорчивым двойником,
Не отдавая себе отчет, с чего он хрупок и так раним.

А он, невидимый, за плечом...

Незримо сердце мое хранит...

А под утро Город как будто тише. И от солнца - в розовом полусне. Мне так нужно, чтоб кто-то меня услышал, чтобы был со мной. Был на одной волне. То ли берег пуст... То ли я не очень говорю на вверенном языке. Отправляясь в плавание одиночное. Не услышанная никем. Океан то бесится, невменяем. То легко на штили меняет шторм. И меня восторгом переполняет. Но кому он нужен, немой восторг. Рядом плавают рыбы других содружеств, обсуждая рыбьи свои дела. Плавниками касаясь то сына, то мужа, чтобы я их восторгом не увела. Чтобы тем не казались мои секреты интересней, значительней их диет. Шепчут им, что на мне есть клеймо отпетой. Что во всем Океане отпетей нет. И в прозрачную даль уплывают чинно, подгоняя лениво мужей хвостом. И желают, наверное, мне пучину. Тридевятый вал. Тридесятый шторм. А мужья их глазами косят игриво, как лазутчики вражеской стороны. Только я закрываюсь поспешно гривой пробегающей мимо большой волны. И опять по привычке себя утешу:" Ерунда. Ну какие мои века..." Проплывет осьминог, как лохматый леший. Пролетит самолетом огромный скат. Поздний вечер туманом укроет берег. На болотах неслышно проснется тать. Я вернусь не спеша в свой хрущевский терем. И дорожкою лунной пройдет черта между сумрачно зыбким и слишком явным, там где ветер листвою коснется нот. И уставшей Царевною Несмеяной я открою навстречу ему окно. И почудится, что не одна на свете... Кто-то так же как я, подойдя к окну, Незнакомый, далекий, не свят, но светел, Так потерянно ловит мою волну...

Дневник Галочки