.Она читала для самообразования и сочиняла рассказы просто потому, что не могла жить иначе, но она не верила, что благодаря литературному труду станет настолько известной, что сможет затмить своего мужа. Тем не менее, она писала и собиралась писать еще больше. Ведь она занималась этим с тех пор, как взяла в руки карандаш.
Так проходило у Маргарет лето 1926 года, - она читала и писала, посещала публичную библиотеку Атланты для справок, которые приводили ее к самым старым кипам газет. Как один из самых заядлых посетителей библиотеки, она уходила каждый вечер с такой огромной кипой книг, что приходилось закидывать наверх подбородок, чтобы хоть что-то видеть и здороваться с друзьями на остановке троллейбуса перед Большим театром Льюиса. Кое-кто из друзей поговаривал, что, заметив, как груда книг продвигается по проезду Карнеги перед библиотекой, можно было сразу сказать: "Привет, Пегги" и знать наверняка, что перед тобой Маргарет Митчелл. Наступила ранняя осень, и произошел еще один несчастный случай из тех, что так часто нарушали ее привычный ритм жизни. Маргарет растянула ногу в лодыжке - той самой лодыжке, которая была повреждена во время прогулок верхом в 1911 и 1920 годах, и осталась не залеченной. Врачи сначала находили артрит, затем ревматизм, потом - вероятную патологию в костной ткани. Маргарет не могла ходить, ей пришлось держать лодыжку в гипсе какое-то время, после этого она провела несколько недель в постели с шиной на поврежденной ноге. Это впоследствии породило слухи, что она писала свой длинный роман, лежа плашмя на спине и закованная в панцирь. Маргарет не могла бы даже письма написать в кровати, так как в этот период она все печатала на машинке.
…Прикованная к маленькой квартирке, сначала как лежачий больной, затем на костылях, Маргарет утешалась чтением. У нее была ненасытная писательская жажда печатного слова, и пока она не могла выходить, Джон приносил домой кипы библиотечных книг. Очень обязательный человек и необычайно преданный муж, он безропотно исполнял эту обязанность. Но, в конце концов, оказалось, что Маргарет перечитала все, что было в библиотеке Атланты. Однажды вечером на исходе 1926 года Джон сказал: "Похоже, Пегги, тебе самой придется написать книгу, если хочешь что-нибудь читать".
Маргарет ответила что-то вроде: "Именно этим я и собираюсь заняться". После долгого внутреннего развития подспудные силы готовы были выйти на поверхность: семейная традиция, любовь к отчему краю, мировоззрение, рожденное из проверенных личной практикой моральных норм, а самое главное - тяга писать, писать в непринужденном на вид стиле врожденного рассказчика, без барьера между читателем и героями повествования - все это сошлось вместе, и в ее воображении начал складываться сюжет. И, наконец, окрыленная вдохновением, не покидавшим ее от начала до конца, Маргарет села писать.
РОЖДЕНИЕ РОМАНА

Она сидела за длинным столом для рукоделия на тонких ножках, в нише гостиной под двумя узкими высокими окнами. На столе стояла портативная машинка "Ремингтон". Слева от нее - кипа желтой бумаги, справа - все растущая груда отпечатанных страниц. Иногда Маргарет печатала с раннего утра до возвращения Джона, а затем опять - после обеда до одиннадцати-двенадцати. Случалось, Маргарет вообще ничего не писала. Порой дни, не загруженные литературной работой, скапливались в недели, а то и месяц пролетал, не добавив к кипе ни единой печатной страницы. У Маргарет не было представления о конечных сроках. Но у нее было нечто другое - сюжет, настолько созревший в воображении, что она могла переложить на бумагу любую главу в любое время. Она писала иногда из начала, иногда из середины, иногда с конца. По правде говоря, первая глава, которую она написала, была последней в книге. Такой способ начинать был результатом привычки, выработанной в "Санди мэгэзин". Маргарет любила эффектно заканчивать написанное, и иногда бралась сначала за конец, и печатала его, не успев сочинить начало статьи. Она говорила, это дает ей толчок; то была одна из рабочих привычек с оттенком какого-то ритуала, к которым часто прибегают писатели, чтобы получить импульс. Но в случае с романом Маргарет получилось так, что последняя глава оказалась отделенной от первой почти пятьюстами тысячами слов. Действительно, было от чего отталкиваться. Когда Маргарет спрашивали, она признавала, что "кое-что пишет"; это кое-что могло быть поваренной книгой или путеводителем по Атланте, настолько неопределенные сведения она давала. Несколько близких друзей дознались, что она пишет художественное произведение, но так и не выяснили, о чем.
Новая, сыгравшая важную роль в жизни Маргарет подруга, появилась приблизительно в то время, когда она начала работать над книгой, отложила в сторону костыли и опять стала выходить. Это была молодая женщина по имени Лоис Дуайт Коул, она окончила Смитовский колледж уже после Маргарет и приехала в Атланту, чтобы руководить работой торгового отдела компании "Макмиллан". (…)
Молодые женщины обнаружили, что у них есть общие интересы - из которых бридж был самым незначительным - и мисс Коул вскоре начала заглядывать в Каморку на чай раз или два в неделю. Здесь она видела стол для рукоделия, портативную машинку и горы бумаги. Иногда она заставала Маргарет за работой в шортах и блузке, иногда в широких брюках, а порой в домашнем халате, но всегда ее костюм дополнялся козырьком. И всегда, если Маргарет писала, когда к ней приходили с визитом, она вставала от стола и прикрывала машинку и рукопись банным полотенцем, на которое потом бросала козырек. Лоис Коул была в числе тех, кого Маргарет удостоила сообщением, что задумала художественное произведение, и однажды мисс Коул спросила: "Как продвигается великий американский роман?" "Меня от него тошнит,- ответила Маргарет.- Сама не знаю, зачем вожусь с ним, просто некуда девать время". Лоис Коул заметила: "Макмиллан" очень хотелось бы взглянуть на него. Когда он будет закончен?" - "В таком случае, он никогда не будет закончен,- ответила Маргарет.- И никто на него смотреть не будет".
Шло время, и кое-кому из друзей удалось узнать еще одну деталь, связанную с произведением на столике для рукоделия: оно имело какое-то отношение к Гражданской войне. Об этом стало известно, когда Маргарет опять смогла посещать цокольный этаж публичной библиотеки Атланты, где переплетенные тома старых газет лежали на пыльных столах, придвинутых к стенам. Маргарет жаловалась, что тома эти были настолько тяжелыми, что она не могла держать или перелистывать их; она могла читать их только одним способом - лежа на полу и водрузив их на живот. "Я надрываю себе живот,- жаловалась Маргарет,- только для того, чтобы прочесть газеты, которые выходили в этом городе в 1850-1860 годах".
Она часами просиживала в библиотеке, и результат не замедлил сказаться: кипа отпечатанных страниц в гостиной значительно выросла. Она писала свое произведение по главам, работая то над одной, то над другой, независимо от их последовательности в романе. Завершив главу, она укладывала ее в огромный манильский конверт (плотный коричневатый конверт, сделанный из "манильской бумаги", первоначально эта бумага изготовлялась из манильской конопли - прим. пер.), который прибавляла к постепенно растущей стопке на полу возле столика для рукоделия. Иногда она делала пометки об исправлении на конвертах или писала новые абзацы на листочках бумаги и подкладывала их к основному тексту. Когда окончился 1927 год и начался 1928, груда конвертов выросла почти в стол высотой, и Маргарет отодвинула ее к стене и начала новую. К концу 1928 года на одной куче конвертов уже вполне можно было усесться - что и делали некоторые посетители. Самые старые конверты покрылись к этому времени пылью и грязью. Однако, Маргарет точно знала, где найти любую страницу или абзац; и когда ей нужно было поработать над каким-то определенным отрывком, она просто доставала его с отведенного ему места, как будто извлекала с помощью подробной картотеки, хранящейся в уме. Какое-то время она подкладывала два-три конверта под шатающуюся ножку тахты. На других она набрасывала сведения, которые не имели ничего общего с текущей работой; она использовала наполненные рукописями конверты как бумагу для записи телефонов, рецептов, списка бакалейных покупок и приглашений на обед.
Большинство друзей Маргарет стали относиться к работе за столиком для рукоделия как к милому чудачеству. Но немногие близкие люди, зная ясность ума Маргарет и живость ее фантазии, чувствовали, что такая замечательная личность способна произвести на свет, в той или иной форме, нечто замечательное. (…)
Она так и не говорила друзьям, чем занимается; ее ценителем был Джон Марш. По вечерам, когда скапливалась дневная порция, он прочитывал ее. Поскольку отрывок, написанный в тот день Маргарет, мог относиться к любому месту в романе, Джон, должно быть, воспринимал его как билетер в кинотеатре, который может оценить фильм в любом порядке, кроме хронологического. Но он знал тему: Маргарет впоследствии определила ее как "выживание". Джон знал также, что героиня Маргарет - девушка, напоминающая своим именем Пэнси О' Хара предыдущую героиню Пэнси Гамильтон,- должна была пережить войну и преуспеть, как пережила ее Атланта и процветала.
Однажды вечером Джон прочел страницу, которая должна была, в конечном итоге, появиться где-то в середине книги, после пожара и временного отъезда из города, когда персонаж из провинции говорит главной героине: "Вы знаете жителей Атланты не хуже меня. Они накрепко прикипели сердцем к своему городу, не меньше, чем чарльстонцы к Чарльстону, и никаким янки, никаким пожаром не оторвать их от Атланты. Они упрямы как мулы во всем, что касается Атланты. Правду сказать, непонятно - почему. Мне этот город всегда казался этаким напористым, нагловатым выскочкой..." И героиня Маргарет про себя соглашается: "Да, это был напористый, нагловатый выскочка-город, и этим он импонировал ей".
Такова была начальная простая тема женщины и города, которую Маргарет положила в основу своего длинного романа. У этой героини, однако, были человеческие потребности и страсти; Маргарет создавала, одновременно, любовный роман и художественное изображение истории. Ей удалось с поразительным успехом выделить романтическую линию сюжета, если можно применить это понятие к прямолинейной и откровенной передаче Маргарет отношений с мужчинами ее эгоистической героини. Как видно из писем, которые она посылала первокурсницей из Смитовского колледжа, Маргарет знала, что существует практическая сторона в любви и замужестве. Постукивая клавишами портативного "Ремингтона", она использовала эти знания, чтобы поддерживать любовную линию в своем произведении на уровне, до которого такой материал еще не поднимался в романах о Гражданской войне, разве что в книге Джеймса Бойда. То был выход на уровень реалистически изображенных мук ревности и страстей. С точки зрения психологического проникновения, эта сторона повествования производила такое сильное впечатление на тех, кто был готов воспринять ее, что можно было сказать - основной темой романа были взаимоотношения мужчины и женщины. Так думал Стивенс Митчелл; после публикации книги он сказал: "Тема ее - многие женщины находят хороших мужчин, но осознают это, когда уже слишком поздно".
Стивенс наблюдал за тем, что читает сестра, и заметил, как она жадно поглощала многотомный медицинский отчет о Гражданской войне. Сам он начал развивать особый подход к истории, изучая экономический аспект войны; он поднял малоизвестные материалы, проследив, куда ушел золотой запас конфедератов и на счета каких Северных и иностранных банков перетекли прибыли от блокады Юга. Он написал очерк о товарных операциях конфедератов периода Гражданской войны для "Бюллетеня" Исторического общества Атланты, образовавшегося в 1927 году. Маргарет внимательно прочла рукопись Стивенса, так как ей не удалось найти в общеизвестных исторических материалах то, что она хотела знать об обогащении спекулянтов на Севере и Юге. Она ввела в свой рассказ нить экономического обоснования; мать рассказывала ей: туда, где стояли вдоль дороги охранные посты Шермана, пробрались некоторые обитатели и снова подняли головы, другие - все больше опускались и, в конечном итоге, превратились в отребье. Дело тут было, безусловно, в характере, но это был и вопрос денег: откуда они брались, у кого они были и на что тратились?
Стивенс уже знал тогда, что в произведении его сестры будет что-то, связанное с историей медицины и что-то, имеющее отношение к экономике,- две темы, которые погруженный в батальные сцены роман о Гражданской войне пока не смог осветить. Он думал также, что в этом объемном творении, каковы бы ни были его художественные достоинства, будет нечто такое, что он называл философией автора, потому, что у Маргарет была своя точка зрения на вещи и на людей. Как близкий ей человек, иногда почти телепатически, Стивенс понимал, как Маргарет располагала материал в уме, и отмечал: "Ее философия была основана на индивидуальных случаях. Такая система есть в юриспруденции, здесь вы исходите не из правил и не из текста, а изучаете отдельные случаи, которые уже прошли судебное разбирательство и приговоры по ним были вынесены; вы исследуете, как они разбирались и, наконец, изучив много случаев и обсудив их со своими сверстниками-студентами, уже можете сами вывести правила. Философия Маргарет была философией "случая". Она не пыталась втиснуть людей в систему. Она изучала людей, и отсюда выводилось правило. Она, в свое время, мечтала о поприще врача-психиатра. Маргарет говорила, что практикует как психиатр на друзьях и знакомых. Создавая своих героев, она исходила из собственных наблюдений над поведением людей - но ни в коем случае не из какого-то предвзятого представления о том, как они должны себя вести. Она изображала их такими, какими они были."

(…) К концу 1929 года Маргарет завершила работу, которую печатала за столиком на паучьих ножках под двумя высокими окнами. Это утверждение, как и многие другие, связанные с литературным творчеством Маргарет, следует сразу же уточнить: сама она сказала: "Книга была, в основном, завершена". В ней все еще не хватало первой главы; остальные были в неудовлетворительном состоянии; в некоторых случаях она так и не сделала окончательного выбора между двумя или больше версиями событий. Маргарет знала, что значит подготовить рукопись к печати, поэтому она понимала, что ее тысячи страниц нельзя было в таком виде предложить ни одному издательству. Возможно, она отказалась от своего грандиозного проекта. Однако она постоянно думала о своем творении и держала незавершенные страницы в манильских конвертах, словно надеялась, что однажды настанет день, когда ей захочется посмотреть во что воплотились ее замыслы.
"Я еще немного отделала книгу в 1930 и 1931 годах",- говорила она впоследствии. К началу 1932 года горы конвертов переместились из гостиной в кладовки, где они взгромоздились на полки или скрылись за верхней одеждой Маргарет и вечерними костюмами Джона. (…)
В 1932 году Лоис Коул уехала из Атланты. Выйдя замуж за Аллана Тэйлора, она вернулась в Нью-Йорк, чтобы занять должность помощника редактора в центральном издательстве компании "Макмиллан". Маргарет сожалела, что не повторятся уже вечера, когда их мужья допоздна задерживались на работе и жены сидели вдвоем с корзинками для рукоделья. Обе они терпеть не могли шить и не слишком преуспели в этом деле, но было легче перешивать воротнички на рубашках, обсуждая книги, стихи, историю и личностей из прошлого и настоящего. В декабре 1933 года Маргарет очень удивилась, получив официальное письмо из секретариата редакции от своей подруги; в нем говорилось, что компании "Макмиллан" очень хотелось бы посмотреть ее роман либо в завершенном виде, либо в его нынешнем состоянии - не важно в каком. "Очень любезно с ее стороны, но Лоис не следовало бы так поступать",- сказала Маргарет Джону. Затем она ответила на письмо в тех же официальных выражениях, объясняя, что еще не завершила книгу и сомневается, что когда-нибудь завершит и будет смысл ее смотреть, но если она действительно закончит роман, "Макмиллан" увидит его первым. Независимо от этого эпизода, личная переписка между подругами продолжалась.
Конверты начали исчезать в кладовки в 1930 году. Казалось, при переезде в 1932 году было бы вполне естественно выбросить их совсем как мусор, каким они представлялись, но Маргарет, однако, нашла место для хранения в своем новом доме рукописи, ("которую, возможно, уже не придется извлекать на свет"). Можно только строить догадки о причинах, заставивших ее хранить рукопись и, в то же время, не давать редакторам. Мы знаем, что она никак не могла определить, стоящая это книга или нет; вполне понятно, что она боялась услышать от редакторов - плохая весть будет поневоле исходить, прежде всего, от ее старого друга - что годы работы оказались напрасными. И все же, Маргарет, вероятно, думала, что она, может быть, ошибается, и, возможно, первоклассный редактор все же возьмет книгу, и в один прекрасный день сон обратится в явь - книга окажется популярной, а автор станет знаменитостью. Что тогда? Работая в газете, Маргарет брала интервью у известных личностей, и ее опыт общения с ними убедил ее, что славы лучше избегать. Более того, если она станет автором нашумевшего романа, она затмит своего мужа в глазах света. А такой поворот событий не устраивал Маргарет.
(…) В первую неделю 1935 года директора "Макмиллан" обсуждали планы на ближайшие два года; депрессия спала и дела в стране стали понемногу поправляться. Отсюда издатели заключили, что в 1936 году, когда книги, которые они наберут в последующие несколько месяцев, дойдут до прилавка, распродажа по высоким ценам станет наградой любой работе, способной вызвать интерес у покупателей. В этом-то и заключался риск книжного бизнеса и его привлекательность: никогда нельзя было знать заранее, что книга пойдет, пока люди не начнут раскошеливаться. Во всяком случае, Гарольд Лэтем (вице-президент издательства "Макмиллан" - прим. лит. Клуба) решил, что 1935 год может оказаться удачным для его первой литературной поисковой экспедиции по Соединенным Штатам от компании "Макмиллан". Это предложение вызвало одобрение коллег и главы фирмы Джорджа П. Бретта. Тогда мистер Лэтем отметил, что южанка Каролин Миллер получила Пулитцеровскую премию в 1934 году за роман под названием "Младенец в душе"; хорошо бы начать с Юга и посмотреть, не найдутся ли там еще Каролины Миллеры; затем стоит двинуться на побережье Тихого океана. Разработав маршрут на три недели, мистер Лэтем отправился в путь в апреле. Первая остановка - в Атланте.
Лоис Коул, помощник редактора, говорила Гарольду Лэтему о рукописи Маргарет: "Никто не читал ее, кроме мужа, но если автор ее может писать так, как говорит, это будет не книга, а конфетка". Лоис написала также Маргарет и Медоре Перкерсон, попросив их уделить как можно больше времени своему начальнику, чтобы его пребывание в городе было приятным и полезным. Таким образом, когда мистер Лэтем прибыл в Атланту, он обнаружил приглашение на ленч в Атлетический клуб Атланты.
В красивом кирпичном здании клуба, в двух кварталах ниже по холму от библиотеки Атланты, он познакомился с маленькой, симпатичной и любезной дамой, которую звали Маргарет Митчелл Марш. Вспомнив, что сказала ему Лоис Коул - рекомендация была поддержана Медорой Перкерсон, устроительницей ленча,- мистер Лэтем спросил Маргарет, нет ли у нее рукописи, которую можно было бы посмотреть. Гарольд Лэтем был первым нью-йоркским издателем, повстречавшимся Маргарет; ей казалось, что с такой знаменитостью трудно будет разговаривать, особенно по литературным делам. На самом деле редакторы - добрые и любезные люди, им всегда присущи оптимизм и желание читать почти все на свете. Мистер Лэтем был особенно удачным образцом редактора: он разговаривал, утешая и успокаивая, в манере, свойственной популярному профессору или священнику. (Впоследствии он, действительно, стал деятелем высокого ранга в Универсалистской церкви.) За столом в Атланте, беседуя с Маргарет тоном, где слышался неподдельный интерес, он давал Маргарет возможность, за которую большинство ни разу не публиковавшихся писателей сразу ухватилось бы. Маргарет ответила, что ей нечего показать. Позднее Гарольд Лэтем отмечал: "Я не намного продвинулся тогда на ленче".
На следующий день он присутствовал на завтраке в честь писателей и критиков Джорджии в одном из универмагов Атланты. Здесь он опять встретил Маргарет, и несколько человек сказали ему: "Пегги что-то написала, она так умна - это должно быть нечто стоящее. Почему вы не попросите у нее посмотреть?" Лэтем отвел Маргарет в сторону и сказал: "Послушайте, вы говорите, что у вас нет рукописи, однако, все ваши друзья хлопочут за вас". В ответ Маргарет предложила прокатиться и посмотреть на Каменную гору, где удивительным образом выходит на поверхность твердый гранит; она находится в шестнадцати милях от Атланты и является одним из самых достопримечательных мест в округе.
Усевшись подле Маргарет в "шевроле", мистер Лэтем опять попросил разрешения прочесть рукопись, но она не захотела обсуждать эту тему. Тогда Гарольд Лэтем попросил Маргарет дать обещание, что если у нее когда-нибудь действительно будет что показать, он посмотрит это первым. Маргарет ответила, что уже дала такое обещание издательству "Макмиллан" через Лоис Коул и повторяет его, однако мистер Лэтем отметил, что "судя по ее тону, это была самая маловероятная из всех возможностей".
На следующий день после поездки на Каменную гору Маргарет собрала группу писателей на чай, где познакомила их с Гарольдом Лэтемом. И опять редактору довелось услышать немало рекомендаций выяснить, что "Пегги" могла бы предложить. Он был слишком воспитанным человеком, чтобы пожать плечами, но он уже потерял надежду; возможно, его Каролина Миллер объявится где-нибудь в другом месте. Если бы мистер Лэтем обосновался в Атланте, он бы обнаружил, что окружающие Маргарет не были единодушны в предположении, будто она создала нечто достойное или, даже, вообще что-либо написала. Среди этих знакомых были злобные клеветники обоего пола. Например, один друг, если можно так выразиться, пустил по Атланте слух, что Маргарет никогда не написала ни строчки. Другие говорили - Маргарет делает вид, будто пишет длинную книгу, чтобы избежать скучных вечеринок. Не все уважали Маргарет или любили ее. Причину следует искать отчасти в том, что она умела таить обиду, а отчасти в усталости и постоянном напряжении от борьбы за существование, которые, кажется, выделяют, как это ни печально, определенное количество критики и враждебности прямо в воздух, что мы вдыхаем.
В результате - удивительный трюк непредсказуемой удачи - член группировки анти-Пегги-Марш оказался, в конечном счете, причиной публикации романа. Эту иронию судьбы засвидетельствовала Маргарет в письме к Лоис Коул:
"Мне приходилось видеть смерть и устраивать похороны, и те самые люди, которые обращались ко мне за помощью в подобных случаях, теперь говорят: "Неужели не позор - такому человеку как Пегги не иметь никакого честолюбия?" Меня это никогда особенно не взводило - пока не упала последняя капля. Ведь когда отдаешь что-то друзьям - деньги, любовь, время, сопереживание, работу - отдаешь это добровольно, без задних мыслей или не отдаешь вообще. И если уж я даю, я впоследствии не сожалею. Но именно это обстоятельство и вынудило меня вручить рукопись мистеру Лэтему. Он попросил ее у меня, и я чувствовала себя очень польщенной тем, что он, вообще, обратился ко мне. Я отказала ему, зная, в каком жутком состоянии находится работа. И на этот чай я позвала самых разных подающих надежды молодых авторов, и в машине заморочила им голову (так выражается один из друзей), и притащила их на чай, где они могли, наконец, встретиться с настоящим издателем во плоти и крови.
Среди них была одна девчонка, которая просто доводила меня своей книгой. Не успею я сесть за стол и начать работать - она уже тут как тут, ноет, что иссякла или не может писать любовные сцены, не напишу ли я за нее? Или звонит по телефону, вытаскивая из меня исторические факты, что я выкапывала неделями. Сгущались сумерки, и я везла ее и некоторых обожающих ее подружек домой после чая, вдруг кто-то спросил у меня, когда я собираюсь закончить книгу и почему я не отдала ее мистеру Лэтему.
Тут эта девчонка вскричала: "Неужели ты пишешь книгу, Пегги? Как странно, что ты никогда не говорила об этом. Почему же ты не отдала ее мистеру Лэтему?" Я сказала, что не сделала этого, так как она ужасная, и мне за нее стыдно. На что она ответила, правда, не нарочно: "Да, интересно. И правда, трудно подумать, что ты из числа тех, кто способен написать удачную книгу. Ты ведь сама знаешь, что не настолько серьезно относишься к жизни, чтобы быть романистом. И тебе никогда не отказывали издатели? Как странно! Мне отказывали самые лучшие издатели. Но моя книга - великая. Все говорят, что она получит Пулитцеровскую премию. Да, Пегги, я думаю, ты напрасно теряешь время, Ты не создана для этого".
Я вдруг расхохоталась и хохотала, как сумасшедшая, мне даже пришлось остановить машину: я смеялась до упаду. И это укрепило их во мнении, что мне не хватает серьезности. И когда я приехала домой, я все еще находилась в этом сумасшедшем состоянии. Так вот, я схватила ту часть рукописи, которую могла забрать с собой, совершенно позабыв, что не включила конверты из-под кровати или те, что лежали в кладовке с посудой, и помчалась в отеотель, и поймала мистера Лэтема, когда он собирался уезжать на вокзал. Я подумала, что, по крайней мере, смогу похвастаться отказом самого лучшего редактора. И как только я это сделала, и мистер Лэтем отбыл из города, я испугалась и своей вспышки, и необузданных действий, и того, что дала ему материал в таком жутком виде и без стольких глав".
В отеле Маргарет позвонила из холла: "Мистер Лэтем, это Пегги Марш, я внизу. Могу я видеть вас на минуту?" Естественно, и через пару минут редактор вышел из лифта, оглянулся и увидел Маргарет, взгромоздившуюся на огромный диван. Возле нее во многочисленных конвертах лежал самый большой роман, который ему довелось видеть. Гора конвертов доходила Маргарет до плеч; увидев, что он приближается, она встала и сказала: "Вот, берите, пока я не передумала".
Лэтем пришел в восторг от того, что заполучил эту гору бумаги, но у него не хватило для нее места в багаже. Он поспешил в магазин для отъезжающих за новым чемоданом, куда и вложил неотредактированную рукопись, не отпечатанную как положено, без заглавия и без первой главы. Затем он отправился на вокзал.
В ночном поезде в Новый Орлеан Гарольд Лэтем начал читать о героине миссис Марш - Пэнси О' Хара и ее друзьях и недругах. Сказать, что рассказ показался ему интересным, будет недостаточно, он почувствовал восторг, когда читал отпечатанные и помятые страницы и добавлял их к кипе на зеленом пульмановском ковре своего купе. Поезд мчался вперед, мистер Лэтем читал; позднее он вспоминал, что быстро понял: роман миссис Марш "был событие необычайной важности". Он добавил: "Любой издатель признал бы это. Мне повезло, я подвернулся вовремя".
На следующий день в отеле Нового Орлеана Гарольда Лэтема ждала телеграмма от Маргарет: "ПОЖАЛУЙСТА ВЕРНИТЕ РУКОПИСЬ Я ПЕРЕДУМАЛА". Лэтем воспринял это как признак переживаний автора и телеграфировал Маргарет, что начал читать ее роман и уверен - она не захочет, чтобы он вернул, не узнав его впечатлений. Затем он закончил свои дела в Новом Орлеане и отправился в Остин, Техас.
В поезде он отпечатал письмо к Маргарет, датированное 18 апреля. Он поблагодарил ее за разрешение отвезти или отослать роман в Нью-Йорк на рассмотрение своих коллег и одного из внешних советников компании "Макмиллан". Маргарет заботило скомканное состояние рукописи, и мистер Лэтем заверил ее что "наши консультанты прекрасно понимают, в чем дело". Он продолжал: "На меня роман произвел сильнейшее впечатление. Я вижу в нем задатки поистине важной и значительной книги. Я, правда, прочел еще очень небольшой кусок, но то, что я прочел, очень обнадеживает. Итак, я возьму его с собой или отошлю и буду заниматься им, когда вернусь, с вниманием, которого он заслуживает. У меня предчувствие, что мы будем поддерживать этот проект, пока не выйдет из печати роман; он, безусловно, будет воспринят как очень значительная публикация".
Перед отъездом из Нового Орлеана в Калифорнию Гарольд Лэтем отправил рукопись пароходом в Нью-Йорк к Лоис Коул. Мисс Коул отмечала: "Внешне это была самая худшая рукопись, которую мне довелось видеть". Желтая бумага поблекла и рассыпалась. На некоторых страницах Маргарет писала карандашом над печатными строчками, изменяя почти каждую из них. Встречались разные варианты одной и той же главы, противоречащие друг другу, а отдельные главы просто отсутствовали, так как еще не были написаны или все еще лежали среди кастрюль и сковородок на 17-ой Восточной улице, и, как объяснила Маргарет мистеру Лэтему, первой главы не существовало вообще. Тем не менее, Лоис Коул поняла, что читает один из самых увлекательных романов в мире. И прочтя, отправила рукопись дальше, советнику издательства "Макмиллан" по художественной литературе; суть его мнения вылилась в следующих словах: "Печатайте немедленно". В начале июня Гарольд Лэтем вернулся в редакцию и закончил чтение романа с неменьшим энтузиазмом, чем начал. Затем состоялось заседание редакционной коллегии издательства "Макмиллан". При поддержке Лоис Коул, Лэтем заверил мистера Бретта и других сотрудников, что од привез хорошую книгу, возможно, великую книгу и, без сомнения, книгу, которую будут покупать. Он посоветовал предложить миссис Марш контракт, и ему было поручено подготовить таковой.
17 июля Гарольд Лэтем послал Маргарет Митчелл Марш телеграмму, где говорилось, что ее роман был воспринят компанией "Макмиллан" с энтузиазмом, и была выражена убедительная просьба принять и подписать контракт, который вскоре дойдет до нее. (…)
…Маргарет прочла телеграммы из Нью-Йорка и позвонила на работу Джону. Маргарет сказала Джону, что она еще не может поверить, что издателю удалось разобраться в ее рукописи, добавив: "Немыслимо, как можно было там что-то понять". Джон ответил: "Ты лучше сядь поудобнее, чтобы не пришлось падать с высоты, когда до тебя дойдет, что кому-то кроме меня понравилась эта проклятая штука". Маргарет сказала: "Но я все-таки не могу понять, как они собираются распродать хоть что-то". Джон ответил: "Об этом не беспокойся: У нас с тобой столько родственников, что мы продадим, по меньшей мере, пять тысяч экземпляров в одной только Джорджии".

ВОЛНА УСПЕХА

(…) Сделать экземпляр читабельным для машинисток было только частью огромно работы. Маргарет была намерена придать повествованию последовательность с начала до конца в обычаях произношении, диалектах, местностях, времени и датах. Она хотела, чтобы читатели восприняли массу героев и сотни сцен, ни разу не запнувшись, что бывает, когда событие кажется выбивающимся из логической цепи или незначительный по замыслу персонаж говорит не так, как ему полагается. Маргарет постаралась, чтобы каждый ее герой имел свои индивидуальный голос; она чувствовала, что в напечатанной прозе это зависело от того, как речь смотрится на бумаге в неменьшей степени, чем от того, как написанное воспринимается внутренним ухом читателя. А значит, ее редактирование и перепечатывание должно учитывать и вид, и звук. Такая решимость обеспечить технически безупречное произведение - одно из самых поразительных качеств Маргарет. Она говорила, что выложить на бумагу первоначальный вариант было тяжелее, чем рыть окопы, но, чтобы вернуться к нему уже остывшему,- на некоторые куски работы она последний раз взглянула почти десять лет назад - требовалась стальная сила воли.
Гарольд Лэтем вернул недоработанную рукопись через несколько дней после обмена подписанными контрактами между Атлантой и Нью-Йорком. К тому времени Маргарет была автором двух произведений: одно было тем длинным романом, который она собиралась редактировать и переписывать; другое рассказывало историю Европы Кармаджин и ее трагической любви. Лэтем получил повесть вместе с длинным романом и считал, что ее можно печатать сразу. К сожалению, компания "Макмиллан" не смогла опубликовать прозаическое произведение такого размера. Лэтем прибавил: "Прекрасная повесть показывает, Вы можете справиться с самым разным материалом и героями". Лоис Коул, которая также прочла повесть, сказала, что от нее и в самом деле по спине побежали мурашки. Но автор убрала "Европу Кармаджин" с глаз долой и, по-видимому, никогда больше всерьез о ней не думала.
Самым главным было теперь подготовить большую книгу. Переписка все росла, она включала такие темы, как стиль суперобложки, титульный лист, заключительные страницы оформления - "все равно какие", как отозвалась Маргарет. (Сюда входят внутренняя сторона передней и задней обложки вместе с первой и последней страницами.) Все согласились, что "Завтра будет новый день" - неплохо для заглавия, но когда стали проверять, обнаружили, что уже находились в печати тринадцать книг, где "завтра" входило в название, и это выставило в благоприятном свете предложение профессора Эверетта "Другой день". Маргарет нравилось как оно звучит, но она написала, что пришлет еще несколько вариантов на рассмотрение редакции.
Перед тем как приступить к редактированию и изданию, Маргарет хотела знать мнение своего брата и отца. Первым прочел рукопись Стивенс с точки зрения своих профессиональных знаний в экономической истории Юга. Он нашел, что сестра исторически достоверна в трактовке торговли и финансов и добавил: "Это очень компетентное произведение. Я горжусь им". От Митчелла Митчелл этого было достаточно. Их отец выразился более эмоционально: он казал, что роман - гениальное произведение. Его беспокоило только, что потомки семейств, разбогатевших в эпоху Реконструкции, могут оскорбиться. Он просто стонал, когда читал как охарактеризовала Маргарет одно из семейств в своей книге, и сказал, что в Атланте есть клан, члены которого публично возмутятся таким изображением. Но Маргарет и Стивенс считали, что ничего подобного не случится, и они оказались правы. Что касается истории вообще, мистер Митчелл отметил необычайную точность Маргарет.
Но это не удовлетворило автора; она страшилась быть пойманной на исторической ошибке, больше чем боялась критики сюжета и стиля. Ничего не оставалось делать как только опять идти в библиотеку Атланты и проверять с точки зрения места и времени бесчисленные данные в романе, которые могли быть исторически подтверждены. Маргарет уверяла, что после проверки в библиотеке она могла процитировать по меньшей мере четыре авторитетных источника в связи с каждым невымышленным событием в книге. Это кажется чрезмерным; ей не нужно было преувеличивать, описывая, к примеру, свою кропотливую работу в связи с военными событиями. Пока она не свалилась от изнеможения, Маргарет составила почасовой график каждого события, происходившего в Атланте и ее окрестностях в последние двадцать четыре часа кампании Шермана. В самом деле, она соорудила, по меньшей мере, каркас книги, которая могла быть названа "День, когда пала Атланта", но это нужно было лишь на тот случай, если кому-нибудь вздумается усомниться в ее точности - никто и не подумал. Насколько можно судить, в романе нет ни малейшего искажения фактов. Это служит свидетельством ее честности и учености, но для среднего читателя небольшие ошибки в исторической части повествования не имели бы значения. Характеры и драма делали книгу притягательной для всех.
Хотя она обладала талантом и внутренней дисциплиной в большей степени, чем многие другие писатели, Маргарет, подобно самым слабым из них была склонна недооценивать время, необходимое для доработки, 10 сентября она писала Лоис Коул, что доработка будет, вероятно, окончена в начале осени. Мисс Коул была полна энтузиазма, но, возможно, в глубине души сомневалась в этом. Нужно было еще многое уладить; например, как и для всех великих романов, для Маргарет имена имели особое значение; в основном, это были "просто имена, присущие героям", как она выражалась, но некоторые из них не звучали как следовало. Она изменила аристократическую девичью фамилию Эллин О'Хара с Д'Антиньяк на Робийяр - исправила по наитию. Она работала над данным второй героине именем Мелани, примеряла вместо него имя Пермелиа; оно не подходило, звучало слегка комично. Она попробовала "Мелизанда". Это было получше, но слишком роскошное, царственное. Затем напряжение спало: ну конечно, Мелани было в самый раз. Пусть останется, с ударением на первом слоге. Теперь она стала биться над проблемой имени первой героини. Пэнси О'Хара звучало хорошо, и в "Макмиллан" оно нравилось. Но что-то в нем было не то. Она попробовала "Сторм": Сторм О'Хара. Неплохо, но у него был ореол условной литературщины. А Робин? Хорошо, но отдает сорванцом, а здесь не о сорванце речь. Келлс? Ирландское, но незнакомое. Может Энджел? Те же претензии, что и к Сторм. Маргарет оставила эту проблему где-то "на задворках сознания" и однажды, в конце сентября, взяла карандаш и сделала свою героиню Скарлетт. Это имя стало одним из самых удивительных и незабываемых в художественной литературе. Единодушная реакция в издательстве "Макмиллан" выразилась так: "Трижды Ура Скарлетт О'Хара!". (…)
Имена героев были не единственной проблемой такого рода: Маргарет все еще не могла найти название книги. Хотя издатели приняли название "Другой день", она продолжала предлагать варианты. Среди них были такие:
"Неси тяжелый груз";
"Жернова";
"За борт";
"Ай-яй-яй! Черная овца";
"Немыслимая слепота";
"Не в нашем созвездии";
"Трубы пропели точно".
Последнее название было взято из стихотворения о Гражданской войне: "Наши трубы пропели точно, ночной туман опустился. Звезды-часовые вышли сторожить на небо, а тысячи полегли в изнеможении на землю: уставшие - уснуть, а раненые - умереть". Это было, по-своему, неплохо, но Маргарет не была уверена, что "Трубы пропели точно" было то, что нужно. Тем не менее, она не оставляла надежды найти ответ в какой-нибудь другой цитате и подсознательно оставалась все время начеку. Стивенс предложил свою помощь, рассмешив Маргарет,- "Пикколо в сумерках", хотя она заметила, что лучше уж предложенное им "Дома среди развалин". Поиски окончились в последнюю неделю октября, когда Маргарет взяла антологию английской поэзии и взглянула на любимое стихотворение Эрнста Доусона "Non sum qualis Eram Bonae sub regno Cynarae". Свое название Доусон позаимствовал из оды Горация, в переводе оно означает "Я не тот, кем был в дни добрые, Цинара". Оно было наилучшим творением романтика, чья короткая и, в основном, неудачная жизнь, окончилась в 1900 году смертью от туберкулеза. С тех пор поколения молодых людей испытывали леденящее чувство, когда впервые читали начальные строки Доусона:
"Прошлой ночью, ах, минувшей ночью, меж губ ее и моих твоя упала тень, Цинара!…" И завершение каждой строфы: "Я верен был тебе, Цинара! на свой лишь лад". Но теперь внимание Маргарет привлекли строки: "Я многое позабыл, Цинара, унесенные ветром, разлетелись розы, закружились в буйном хороводе..."
"Унесенные ветром" - вот слова, что она так долго искала. Они вошли в число тех названий, которые каким-то волшебным образом преображают книгу. Хотя Маргарет не стала тут же подробно анализировать ее, фраза Доусона была идеальным названием по многим причинам. Прежде всего, она хорошо звучала: здесь перекликались "gone" и "wind" и первые звуки второго и последнего слов; "with" и "wind" добавляли удачно рифмующееся созвучие короткого "i". Первое слово начиналось с задненебной согласной, что обеспечивало основательный фундамент, на котором можно было легко произнести всю фразу. И смысл этой фразы постоянно проскальзывал в книге; стоило прочесть лишь страницу, как в сознании начали возникать его отголоски: эти люди исчезли, их унес ветер.
Скорее всего, роман Маргарет имел бы успех даже если б она назвала его просто "История". Но немыслимому успеху, который пришелся на долю книги, она, вероятно, больше обязана блестящему названию, чем какой-нибудь другой отдельно взятой причине. Доусон использовал эти слова в несколько ином смысле, чем Маргарет. Поэт подразумевал, что он позволил ветру унести себя; Маргарет, конечно, употребила слово "унесенные", имея в виду "насильно оторванные". Фраза эта встречается в тексте романа на странице 397 американского издания, где Скарлетт с трудом пробирается по дороге домой из Атланты и спрашивает себя: "Сохранилась ли Тара? Или Тару унесло ветром, который пронесся над Джорджией?" Добавила ли Маргарет эту вставку после того как выбрала заглавие? Она не говорила об этом, и мы этого никогда не узнаем.
Список из двадцати четырех названий был отправлен в Нью-Йорк. "Унесенные ветром" стояло под номером семнадцать с припиской: "Это мне нравится больше всего". Редакторы немедленно согласились, что оно идеально подходит.
Тара вошла в жизнь как Фонтеной Холл: ирландец вполне мог бы назвать свой дом в честь бельгийской деревни, где Морис Саксонский победил графа Кумберлендского в 1745 году с помощью ирландских отрядов, служивших Франции.
Но Маргарет казалось преступлением замедлять течение событий из-за объяснений такого сорта. Почти каждый грамотный человек помнил ссылку на залы Тары в балладе Томаса Мура, а поскольку там еще звучала арфа, дух был по-настоящему ирландский и как раз такой, какой нужен был Маргарет. Холм Тара в графстве Мит был, как полагают, резиденцией древних королей; Тара в Джорджии пришлась так же к месту, как Скарлетт О'Хара и само название книги.
Маргарет и ее помощник Джон собирались отправить рукопись в производство "через шесть недель". У них ушло на нее шесть месяцев, после этого должна была наступить пора сражения с гранками, а затем с корректурой…

Весь октябрь они были настроены оптимистически. Более совершенные имена героев и обретение подходящего и красивого названия подбодрили их. Своим мелким аккуратным почерком Джон набросал на семнадцать страниц словарик негритянской речи и речи пограничных областей, чтобы помочь сохранять на всем протяжении романа особенности различных диалектов: эта квалифицированная помощь, без сомнения, сопровождалась теплыми воспоминаниями о той поре, когда, будучи женихом, Джон играл роль добровольного редактора рукописей. Что касается существенных решений, она находила их сама, как например, более драматичную версию смерти Фрэнка Кеннеди. Маргарет использовала эпизод, где негодяи из Шэнтитауна убили Фрэнка в стычке с ку-клукс-кланом, вызванной недальновидностью и тщеславием Скарлетт.
"Впервые за всю мою жизнь,- писала она Гарольду Лэтему,- работается сравнительно легко...
Как говорит Джон, ничто не сравнится с подписанием контракта, чувством ответственности за доставку товара и поджиганием мостов за собой... Все еще многое нужно сделать,,. проверить, чтоб все сходилось и убрать повторы..."
Но рукопись проявляла свое собственное упрямое нутро; Маргарет начала думать, что никогда уже не справится с ней и не выпихнет из дома. То была физическая борьба; она писала, что "черкает рукопись, режет ножницами, сокращает и склеивает опять". Вплотную столкнувшись с литературным трудом, Маргарет поняла, что это тяжелый труд.
Возможно, из-за физического перенапряжения у нее на голове высыпали фурункулы. Она писала Гарольду Лэтему в ноябре, что врачи выбрили ей голову в нескольких местах размером с пятидесятицентовую монету, чтобы вылечить это заболевание. Она продолжала работать, убрала две длинных главы, написала "мост", чтобы скрыть пробел, затем рассмотрела каждую оставшуюся страницу с точки зрения читателя, как она выражалась. Для читателя Маргарет хотела, чтобы ее повествование было лишено вычурностей стиля, было написано просто и ясно.
По мысли Маргарет, такие усилия завязать контакт с читателем не имели ничего общего формой или стилем. Если должен быть какой-то стиль, она хотела, чтоб читатели его не ощущали. В письме к другу она поясняла: "Возможно, это пережитки газетной поры, но я всегда чувствовала, что если история, которую хочешь рассказать, и характеры не выдерживают простоты, что называется, голой прозы, лучше их оставить. Видит Бог, я не стилист и не могла бы им быть, если бы и хотела". Больше того, я вылезаю из кожи, чтобы сохранять то, что пишу таким же безыскусным как доклад юриста, таким же неприкрашенным как автодорожное происшествие". Но текст Маргарет не был ни намеренно цветист, ни сух. Когда это было уместно, она вставляла описательную фразу, как при передаче пейзажа Северной Джорджии - "среди мрачных темных красавиц сосен на перекатывающихся холмах", или если речь шла об одежде неопрятного джентльмена, "которая выглядела так, словно ее только что нацепил на него ураган".
Маргарет благоразумно воздерживалась от разговоров о своем предстоящем дебюте среди современных романистов. Она не хотела никаких официальных объявлений, пока не закончит отделку. Тем не менее, в торговых кругах ходили слухи, что у издательства "Макмиллан" есть нечто сногсшибательное. Гарольд Лэтем разговаривал с торговцами "Макмиллан" в декабре, заявив, что привез прекрасное приобретение: бестселлер, бесспорный, если можно, конечно, что-то предугадать в их полной риска профессии. Представители компании "Макмиллан", бродя по бывшим подпольным барам в центре Манхэттена, где книжные торговцы, литературные репортеры и известные люди собирались на ленчи и коктейли, принимали поздравления от коллег. Новость просочилась, возбуждение перед грядущей удачей витало в воздухе. Некоторые распространители из фирм-соперников были искренними в своих поздравлениях; другие - нет, а работники двух больших нью-йоркских издательств говорили, что их редакторы отвергли книгу, потому что в ней не было ничего хорошего. Но даже не удержавшись от лжи, они знали, что если книга пойдет, как ожидают в издательстве "Макмиллан", она поможет всей отрасли.
Тем временем Маргарет продолжала сражаться со своими "семью-восемью пудами печатных страниц" целыми днями, вспоминая о наказании, наложенном Зевсом на короля Сизифа из Коринфа, приговоренного вечно втаскивать тяжелый камень на гору.

(…) …Маргарет убеждалась, что становится все труднее и труднее переписывать, гоняясь одновременно за авторитетами по архитектуре, украшениям, костюмам, языку, географии, сельскому хозяйству и истории блокады Юга. Перед самым Рождеством Лоис Коул написала Джону, что она боится "слишком сильного напряжения для Пегги". И правда, сидеть по девять-десять часов в день за столом было не лучшим лечением для позвоночника, пострадавшего в автомобильной катастрофе, но для Маргарет не существовало понятия "слишком сильного напряжения". Работа была изнурительно тяжелой, но она выпускала пар, смеясь над собой или рассказывая что-нибудь в юмористически преувеличенном виде; например, она утверждала, что переделывала первую главу сорок раз. Она действительно писала ее со скрупулезным вниманием, и по привычке, которая зародилась в пору детства, вложила в первое предложение притягательную силу: "Скарлетт О'Хара не была красавицей, но мужчинам редко удавалось осознать это, когда они попадали в ее сети, подобно близнецам Тарлтонам". Для пущей уверенности, что ни один читатель не отложит книгу, Маргарет дает вслед за этим точный портрет Скарлетт, выполненный в манере тех миниатюр Рембрандта Пиля5, где подчеркнут острый подбородок, светло-зеленые глаза и черные брови, взлетающие вверх, прорезая поразительную кривую на белой как цветы магнолии коже. Не только близнецы Тарлтоны были очарованы Скарлетт О'Хара, ее создательница позаботилась об этом. Маргарет написала тот открывающий занавес отрывок в декабре, и в праздники только на Рождество оторвалась от работы ради традиционного сборища у Маршей с таким количеством гостей, что "некоторым из них пришлось сидеть на корточках в холле . Маргарет работала и в канун Нового года; на следующий день она сказала Джону, что вряд ли закончит редактирование и правку в 1936 году . Три недели потребовалось для завершающего этапа работы и 22 января машинистки отдали последнюю страницу. В Нью-Йорке, в издательстве Макмиллан возликовали, узнав, что наконец-то рукопись готова.
Печатается по изданию
"Финис Фарр "Маргарет Митчелл и ее "Унесенные ветром"
перевод с английского Е.Е.Палиевской
Алгоритм, Москва 2000