РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ (Продолжение) © Антон ТАЛАЛАЕВ РАССТРЕЛЯННА...
Антон ТАЛАЛАЕВ. РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ. (часть 1.) - (0)Антон ТАЛАЛАЕВ. РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ © Антон ТАЛАЛАЕВ РАССТРЕЛЯН...
Антон ТАЛАЛАЕВ. РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ. (часть 1.) |
Антон ТАЛАЛАЕВ. РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ
© Антон ТАЛАЛАЕВ
РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ
Памяти павших в Москве осенью 1993 года
Часть 1
…В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской…
Сам же Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса, стянутую кожаным поясом. А пищею его были акриды и дикий мед…
Черная бабочка. Неровный полет. Присела на край монитора. Оборачиваюсь – монитор пуст. Серый слепой квадрат на лунном бельме окна. Что есть истина?
Время лжет. Время – снежное шутейное одеяло на камнях и крови событий. Пока все не смыло, пока я слышу и вижу все это – звеняще прекрасная Москва, а по лику ее – рваной раной – голоса, крики, кровь.
Обнаженное девичье тело, безжизненно обвисшее, – белая рыбица в центре столпотворения, – куда и кто несет ее?
Она уже мертва, эта первая жертва неравной битвы вздыбившейся вдруг, попытавшейся постоять за себя, России.
Но прежде, чем окунуть вас в ад той страшной московской осени, в хронику ее дней и часов, я должен предупредить о следующем.
Я не стал ничего менять в ней. Хотя шло время, внося свои уточнения, искажения, свое понимание произошедшего.
Время всегда опутывает историю дымкой мифа, легенды, затушевывает ее кровавые корявости, ее рваные раны, обнаженное пульсирующее сердце.
Не потому ли историки так часто лгут? Да и работают они, как правило, по заказу. Есть, к счастью, редкостные исключения.
Лев Николаевич Гумилев, например.
Он искал и нашел ключ к явлениям, в жизни человечества – глобальным. Умеющий пользоваться этим ключом может предотвратить катастрофы этносов. Только вот ключ этот без неискаженного дробного знания "частных" событий, из которых складываются перевороты и революции, невидим и неосязаем. В слепые руки он не дается.
Летописцев же на Руси, похоже, не осталось.
Я почти круглосуточно "пришпилен" к компьютеру. В этом смысле на меня возложена чисто техническая функция – обеспечение круглосуточной связи Ленинграда с Москвой, Заполярьем и Восточной Сибирью. Запись и передача полученной из Москвы информации.
Из Питера – дальше, по "Кольцу".
Всем нам вне Москвы она была нужна, как воздух. А воздух этот официозными каналами был перекрыт.
С самого начала трагических событий, заливших кровью золотую московскую осень, оборвавших русское бабье лето 1993 года предсмертным криком сотен сыновей и дочерей России, восставших за поруганную Родину-Мать, – с самого начала мы, следуя долгу советских журналистов, пытались получить и сохранить всю информацию, которая прорывалась к нам из зачумленной Москвы.
Мы включились в Информационное Кольцо, созданное москвичами, и соединившее со столицей и Питер, и Сибирь.
Прямая связь с конституционными правительственными источниками информации оборвалась почти сразу после начала блокады Ельциным русского Парламента, и от коллеги-француженки, находившейся тогда в Москве, мы узнали, что участники 9-го съезда Советов и Верховный Совет страны (Парламент) остались в опутанном колючей проволокой здании без света и воды.
Информационное Кольцо в этой ситуации спасало. Оно прорывало глухую блокаду правительственных средств информации, которым было невыгодно, чтобы люди знали правду о том, что происходит и произойдет в Москве. Невыгодно, потому что им платили за молчание. И за ложь.
Телефонный звонок – долгожданный и всегда внезапный, потому, что каждый предыдущий мог оказаться без продолжения, разрывает ночь. Я поднимаю трубку и слышу:
– Алло, Ленинград?
– Да, да.
– Включитесь на прием!
– Готово, – произношу я, поглощенный одним, тем, чтобы хилая моя техника не подвела.
Факса у нас не было. Слабенький модем – связь держалась на чуде. Или на вере в то, что иначе не может быть. М-м-да-а… Я бы поставил здесь смайлик. Но это сегодня. Не тогда, когда мы фиксировали хронику. Хронику расстрела.
Щелкает, отключившись, модем. Я обнаруживаю, что вокруг, склонившись к экрану монитора, стоят все наши. Вчитываются в светящиеся на мониторе строчки…
ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА
РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
"О соответствии Конституции Российской Федерации действий и решений Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина, связанных с его Указом: "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года N 1400 и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года."
21 сентября 1993 года
город Москва
Конституционный Суд Российской Федерации в составе Председателя В.Д. Зорькина, заместителя председателя Н.В. Витрука, судей Э.М. Аметистова, Н.Т. Ведерникова, Г.А. Гаджиева, А.Л. Кононова, В.О. Лучина, Т.Г. Морщаковой, В.И. Олейника, Н.В. Селезнева, О.И.Тиунова, В.С. Эбзеева, рассмотрев в судебном заседании действия и решения Президента Российской Федерации, связанные с его Указом "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года № 1400 и Обращением к гражданам России 21 сентября 1993 года, руководствуясь статьей 165/1 Конституции Российской Федерации, пунктом 3 части второй и частью четвертой статьи 1 и статьями 74, 77 Закона о Конституционном Суде Российской Федерации,
ПРИШЕЛ К ЗАКЛЮЧЕНИЮ:
Указ Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина "О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации" от 21 сентября 1993 года и его Обращение к гражданам России 21 сентября 1993 года не соответствуют части второй статьи 1, части второй статьи 2, статье 3, части второй статьи 4, частям первой и третьей статьи 104, части третьей пункта 11 статьи 121/5, статье 121/5, части второй статьи 121/8, статьям 165/1, 177 Конституции Российской Федерации и служат основанием для отрешения Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 121/10 или 121/6 Конституции Российской Федерации.
Председатель Конституционного Суда
Российской Федерации
В.Д. Зорькин
Секретарь Конституционного Суда
Российской Федерации
Ю.Д. Рудкин
Я перевожу полученный текст на принтер. Краем глаза отмечаю, как чьи-то руки нетерпеливо выхватывают листки из его стрекочущей пасти. Сейчас наш творческий персонал перечитает все, скомпонует макет из всего, что получено за ночь, и вернет все это мне на компьютер, чтобы утром ленинградцы получили самую свежую информацию о событиях в Москве.
А пока они этим заняты, я вызываю Мурманск, затем Новосибирск, зная, что точно так же десятки незнакомых мне ребят сидят этой ночью у своих компьютеров, чтобы передать полученные нами сообщения из Москвы во Владивосток и Среднюю Азию, на Юг и Запад все еще великой страны…
… Да. Все мы, наверное, были обречены. Наверное, кто-то даже осознавал это.
Но никакое осознание обреченности не могло бы вырвать меня из того нашего общего ощущения абсолютной невозможности выключиться из "Кольца", спрятаться, отступить в тишину, в комфорт, в сторону.
Почему? По кому? По Гумилеву?
М-м-да…
Впрочем, тогда мне думать об этом было некогда.
Это пришло позже.
Когда рассеялся, рассочился над русской столицей тяжелый запах горящих трупов в почерневшем Белом Доме, который после первых же выстрелов из танков прямой наводкой стал крематорием.
Сколько людей было тогда расстреляно и сожжено в роскошных холлах, кабинетах и коридорах Верховного Совета страны? Сколько тысяч?
Обреченность на поражение.
Никто из нас не думал об этом. Но скольких тогда не стало.
Сколькие же никогда не вернулись домой?
***
Нет времен. Есть движущаяся точка – человек.
Улыбка младенца – чистое счастье, от которого зажмуриваются глаза.
Защищенность. Открытия. Детство.
Оно уйдет.
Метания отрочества. Вопросы. Ожидание ответов, которые можно пощупать пальцами.
Юность. Весь мир – твой. Все – небо и звезды, облака и солнце, снега и дожди, зеленая травинка и золотой клен, – все твое. Все – для тебя.
И – обрыв. Кривые, уклончивые ответы. Обман и предательство. Ложь.
Иногда – солнце и радость.
Страдания. Потери. Обретения. И снова потеря. И страдание.
Будда… "Миром правит страдание".
Быть может, и так. Но…
Жизнь, вся жизнь держится этим "но".
А потом – все.
Тебя зарывают в землю. Она стучит о крышку гроба, в который заколотили тебя. И нет больше тебя там, где ты был.
Кто это чудовище, которое проглотило все, чем ты был?
Время?
Его нет.
И есть только оно.
Гумилев – старый, картавящий, прекрасный. Инопланетянин. Гений.
Что такое "время", говорит он, не знает никто.
Быть может, это странно, но с годами в лице Льва Николаевича, все больше проявляются черты великой его матери Анны. И это – тоже Время. След невидимого зверя.
"Однако измерять время люди научились..." Измерить – не постичь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ 1
…Липкий зной накрыл Пустыню Иерусалимскую. И крестя их в воде, он ловил себя на том, что ждет.
Он вглядывался в желтое марево над холмами, скользил взглядом по струям Иордана, журчащим кружевом ласкавшие стебли прибрежных кущ. Река – женщина. Грешный образ в святой час. Влажные завитки у шеи, пряди золотых волос под дождем – струятся, омывают, влекут. Поток, уносящий грех некрещения. Новое рождение. Рождение новой жизни. Всякий раз единственной…
Обожгло искушением. Полыхнуло, обдало жаром. Исчезло.
Он ждал. Потому, что знал то, о чем не думал никто – сам он всего лишь Предтеча.
А люди шли и шли:
– Окрести, Пророче!
***
Ночь космически бездонна, метеоритно прошита миллионами звуков. Явных и нет. Вслушиваюсь, боясь пропустить один-единственный сигнал.
В редкие минуты тишины экран монитора засыпает, и программная заставка – черное небо в мерцающих, несущихся мне навстречу колючих звездах – накрывает его усталую морду.
…Я вслушиваюсь в это пространство и ночью и днем, боясь, что шорох золотого листопада, кружащегося за окном во дворе и чуть дальше – в Таврическом, у Смольного над Невой, справа от которого еще растут лопухи, а невская вода холодным влажным языком вылизывает цветной галечник, и где еще бьет родничок, спасавший людей в блокадную зиму, – вслушиваюсь, опасаясь, что весь этот тихий шум мирного города, окутанного золотой осенней дымкой, спугнет тот единственный звук, собьет ту единственную волну, которая, преодолев все помехи, прорвется ко мне телефонным звонком и кто-то скажет:
– Алло! Это Москва. Примите сообщение.
…Солнце уже поднялось. Иоанн смотрел, как призрачно, миражно дрожит над холмами зыбкий воздух Пустыни, коей предстояло стать Живой Землей. Но Его все не было.
Смертная тоска охватила, подкравшись недобрым предчувствием. Заныло, захолонуло, заморозило на миг сомнение: "А вдруг?"
Искушение. Мелькнуло, згинуло. Он придет и скажет: и избавлю вас…
Иоанн взглянул на толпу страждущих. Но не лица, не руки и головы увидел, а один общий стон, одну боль, одну надежду.
– Спаси, – кричало все, что обращено было к нему. – Спаси!
– Нет, – произнес он. – Нет. Не я. За мной идет Он. Тот, чьи ремни на сандалиях не достоин я завязать. Маковая росинка я перед горой. Вот, что я перед тем, кто идет за мной.
И снова сжалось сердце. Он даже не понял, вслух ли произнес эти слова, или только подумал. Потому, что вдруг почувствовал – сегодня.
Это будет сегодня: Он придет…
Взвизгнул – ножом по стеклу – звонок. Хватаю трубку.
– Алло!
На этот раз голос был женским
Горячий сильный молодой голос. В нем звенела неспящая московская ночь. Я просто видел это.
– Москва, 27– 28 сентября 1993 года. По-прежнему Дом Советов в глухом кольце блокады. Отключена связь, освещение, теплоснабжение. В здание, где находятся сотни человек, не подается даже вода. Народных депутатов лишили того, в чем не отказывают даже военнопленным.
Молчат телефоны. Связь с внешним миром оборвана. Так первый "демократ" несчастного нашего Отечества выразил свое понимание права человека на жизнь и собственную точку зрения.
Вчера около 3-х часов ночи Дом Советов был внезапно освещен мощными прожекторами. Незадолго до этого защитниками Дома Советов был получен радиоперехват о приказе Ельцина взять Дом Советов России штурмом.
Однако приказ не был выполнен. Аналитики предполагают, что одной из причин сбоя был страх Ерина за то, что его сегодняшние хозяева именно его сделают "крайним".
Среди других причин называют то, что часть дивизии им. Дзержинского, которой ельцинисты подкрепили силы московской милиции и ОМОНа, задействованные в блокаде, проявила себя не вполне "благонадежно", из-за чего основной состав был снят с осады и вывезен.
Правительственными средствами информации это событие поначалу было преподнесено как снятие блокады Белого Дома, во что москвичи, на глазах которых происходит все это безумное действо, конечно же не поверили.
Брожение наблюдается и среди ОМОНовцев. Некоторые из них (к сожалению единицы) переходят на сторону осажденных, другие расходятся по домам, оставшиеся жгут костры и ... думают? Не знаю ...
На защиту Дома Советов прибывают казаки из Екатеринбурга, Тюмени, представители Сибирского и Уральского казачеств.
Вчера в Москву прибыли приднестровцы – наш героический и любимый народом батальон "Днестр". Им пришлось прорываться через сопротивлявшееся оцепление, что было сделано, как обычно, вполне профессионально мирным путем, без выстрелов и жертв…»
***
Что-то изменилось.
Напрягся, сгустился воздух.
Иоанну показалось, что дрогнула Земля. Но Небо, протянув невидимые руки, подхватило ее.
Непреодолимая, влекущая необъяснимой силой воронка неслышимого ещё, зарождающегося совсем неподалеку смерча, коснулась уже его одежд, обхватила. Вот сейчас…
Голова кружилась.
Едва удерживая сознание на том краешке, за которым – пропасть, провал, бесчувствие, – Иоанн оторвал взгляд от толпы, окружавшей его, поднял отяжелевшие вдруг веки и – поверх всех голов тех, кто сошелся в этот день у Иордана,– вместо раструба черного смерча надвигающейся песчаной бури, коих немало пережил он в Иудейской Пустыне, увидел неземной ясный чистый свет.
Свет этот не слепил, не обжигал. Он наполнял таким неизъяснимым чувством неосознанной еще, но уже вошедшей в душу радости, что Иоанн понял: «Он. Это Он идет!» И тут же увидел того, кого так ждал.
Струились белые одежды. Дрожало, струилось само небо вокруг них…
Стихли, замерли голоса. Шорох трав. Лёгкий плеск волны у кудрявых прибрежных куртин… Всё, что только что шелестело, шуршало, разговаривало, смолкло.
Он приближался, и всё было обращено к нему.
– Я пришел крещение принять от тебя.
Тихий, чарующий голос, которому и полушопота было много, чтобы быть услышанным.
– Мне надо креститься от Тебя, – побелевшими губами прошептал Иоанн. – Ты ли приходишь ко мне?
И прошелестели устами Пришедшего к Иордану Небо, Земля, Вселенная:
– Оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнить всякую правду…
***
«…Не выполнена и другая часть указа Ельцина – об отправке аппарата Верховного Совета в длительные и хорошо оплачиваемые отпуска. В своей основной массе аппарат отказался покинуть осажденный Главный Дом России. Даже женщины, которым было предложено из соображений безопасности, временно не приходить в блокированное экс-президентскими силами здание, не покидают его.
Съезд продолжает работу. Сдались, то есть купились самые слабые, – те, за кого мы голосовали зря.
По не вполне уточненным данным, Рязанская воздушно-десантная дивизия встала на сторону Верховного Совета. Хочется надеяться, что этот слух не останется мечтой Москвы, защитить которую может только вся Россия.
Сегодня – впервые за дни блокады – в Доме Советов заработали две радиостанции. О диапазонах, в которых можно принимать передачи, будет сообщено дополнительно.
Специально для ленинградцев: исполняющий обязанности Президента России Александр Руцкой издал указ об освобождении г-на Собчака от занимаемой им должности.
Подъельцинское правительство продолжает раздавать пряники предателям и махать кнутом по несогласным. Так, срочно была снята из эфира очень популярная в Москве передача "Русский Дом", в которой должны были принимать участие писатель Василий Белов и популярнейшая актриса России Татьяна Доронина.
Плетью хлещет по столице России разудалая демпотаскуха – ельцинская власть вне границ и Закона.
Закрыт "День"...
Впереди – ночь.
В.Ш.
23 часа 45 минут, Москва.
Она так и сказала:
– Подпишите инициалами "В.Ш." И время. Поставьте время!
– Хорошо, – сказал я. – Хорошо…
Я чувствовал себя так, словно все мы, вся Россия, от которой отключили Москву, – экипаж затонувшей подводной лодки.
Мы лежали на грунте. Над нами – тонны глухой океанской воды.
Тонны…
Глухота…
ПРОДОЛЖЕНИЕ 3>
Нам было трудно. Но там, в Москве, было еще труднее. И любой прорыв из столицы к нам, в Питер, был глотком кислорода. Спасительным и для нас – всех, кого накрыла океанская толща непроницаемости, и для тех, кто в самом центре русской столицы держал последний рубеж погибающей Державы.
***
… Они – те, по чьему приказу окружен сейчас Белый Дом, повторят этот свой первый черный опыт спустя несколько лет в другом месте России, в центре старой русской крепости с неслучайным именем – Грозный, когда бросят на ее улицы сотни русских ребят, сыто и безразлично зная, что все они погибнут…
И застонет земля, и пойдут по ней почерневшие от неизбывного горя матери. И будут искать своих сыновей. И не найдут их.
Это будет. Но свой первый опыт бесцеремонного бесстыдного массового убийства русских – советских граждан они, "демократы", приобретали в Москве воспаленной кровавой осенью 1993 года…
Я сжимаю ладонями звенящие виски. От бессилия. От невозможности быть там, в Москве, – с нашими.
Но если бы я сел в поезд, что было сделать проще, "Информационное Кольцо" не состоялось бы. Потому, что первым его звеном была Москва. А вторым – Питер. И разрыв этих звеньев означал бы одно – разрыв в тонкой кислородной трубке, к которой приникла Россия.
Потому, что на весь 5-ти миллионный наш город не нашлось никого, кто сумел бы, смог бы и захотел сделать то, что делали мы. На весь тогдашний Ленинград только крохотная точка на Суворовском, 38, где находились мы, пульсировала, жила в резонанс с московской трагедией. Только она оказалась способной принять и передать дальше слабый сигнал SOS, все еще шедший из задыхающегося сердца Москвы.
Почему?
Да, летописцев на Руси мало осталось. Образ Нестора вдохновлял нас? Не знаю… Мы хотели одного – сохранить истину, которая достигала нас; сохранить, как бы ни был страшен ее измученный лик.
***
…Будут написаны (и уже есть) книги о расстреле Белого Дома, романы и повести. С неизбежной в таких ситуациях долей вымысла. Но только то, что записано, запечатлено в те часы и дни, что зафиксировано по живому следу события, содержит в себе его подлинность.
Поэтому главным для нас было одно – сохранить с предельной точностью то, что знали мы, то, что донесли до нас люди – и передать эту ношу вам. Чтобы вы могли пронести это знание дальше, через годы, и передать его своим внукам и правнукам…
Спасет ли их это от духовной слепоты? Как знать…
Но не зря же приходили мы на эту землю. И не зря рождались и умирали русскими…
***
В недолгих паузах между приемом, передачей, версткой, пишу:
"Некоторые начали бы эту книгу с ельцинского указа № 1400. А на самом деле все началось гораздо раньше – с убийства православных монахов в Оптиной пустыни в Пасхальную ночь 1993-го года, со взрыва атомного реактора в маленьком русском городе на речке Припять в 1986-м, еще раньше – с убийств Русских Православных Царей, ритуального уничтожения Русской Православной Церкви после того, первого, февральского 1917 года, захвата власти этими…
То, что случилось в Москве в сентябре-октябре 1993-го года, – лишь продолжение старой борьбы добра и зла, Господа нашего Иисуса Христа и сатаны, православной веры русских людей и – ее врагов.
Все произошедшее и происходящее – лишь отражение великой невидимой брани духа злобы и его присных против Бога и нас. Поэтому начнем так: со святыми упокой, Господи, души убиенных изуверными нехристями в Москве раб Твоих, число же и имена их Ты Сам веси…"
Звонок обрывает мысль. Но я рад ему.
Чаще информация шла по модему. Когда передавали голосом, я включал диктофон.
Несколько часов – и вся полученная информация оформлялась в специальные информационные выпуски нашей "Хроника событий".
Для "Хроники" мы использовали все доступные нам тогда источники. Вот, о чем сообщали они.
***
"Москва, 28 сентября 1993 года. По сообщениям зарубежных информационных агентств, с утра Дом Советов России окружен настолько плотным многослойным каре вооруженной милиции и техники, что за ними невозможно увидеть того, что происходит внутри оцепления.
Все доступы к Белому Дому перекрыты. Высказываются предположения, что внутри оцепления, у баррикад находятся около 700 защитников.
Из тех же источников со ссылкой на министра безопасности России Виктора Баранникова стало известно, что московские ОМОНовцы задержали и жестоко избили депутатов Уражцева и Морокина…"
"Что было бы, если Клинтон окружил бы Конгресс США колючей проволокой?", – вопрошает мюнхенская "Liberty".
"У свободы недетское злое лицо", – поет сегодня "Машина Времени".
***
…Чаще всего звонил из Москвы "Архангел". Через него в Питер шла основная информация от депутатов, осажденных в Белом Доме. Все, что я знал о нем, так это то, что родом он был из Архангельска. Встретиться нам так и не удалось. Где ты сейчас, Архангел? Может быть – чудо, и ты жив?
***
"Вечером 28 сентября произошло первое крупное нападение Еринских бандитов на защитников законности и порядка у Дома Советов. Еринцы применяли водометы, боевые отравляющие вещества, дубинки. Есть жертвы.
30 сентября жестоко избит депутат Алкснис, пытавшийся выйти из кольца блокады ельцинско-еринских упырей за продуктами и медикаментами для больных, раненых и умирающих. К Дому Советов не пропускают "скорую помощь" к больным и умирающим. Избиты многие женщины, старики, дети..."
Голос Архангела звенит. Как что-то очень знакомое, однажды пережитое и оставшееся со мною навсегда.
Как что?
Воспоминание – секунда, нет, меньше. Просто вспышка. Ты пробовал когда-нибудь словами – не кистью – словом обрисовать то, что вмещает в себя такая вспышка? Думаю, мне не очень-то это удастся, но попробую.
Голос Архангела звенит, как тишина. Та самая, которая накрыла меня однажды, давным-давно, захлестнула, поволокла…
Тишина… Она звенела тогда во мне от невозможности ни слышать, ни говорить…
А начиналось все так просто.
…Мы сидели на Арбате и смотрели, как ребята танцуют брейк. Да, это было лет пять назад, нет – шесть, – я тогда окончил первый курс, и первые мои студенческие каникулы были в самом разгаре…
(Продолжение)
Мы сидели и глазели на танцующих. Получалось не у всех.
Я знал о ней только то, что она приехала оттуда, где растут лотосы, и сквозь заросли тростника видно, как бродят по колено в воде розовые фламинго.
–Ты видела цветущий лотос? – как можно безразличнее спросил я.
Она засмеялась, закинув голову, и волна светлых волос колыхнулась назад, укрыла спину.
–Конечно! – сказала она смеясь. – Конечно! Кто этого не видел?
И снова засмеялась.
У нее были очень белые зубы. И кожа. Словно светилась.
"Я не видел", – подумал я, но говорить об этом не стал.
Ребята сменяли друг друга, но настоящий брейк-данс никому не давался.
– Пойду-ка я.
– Иди, – сказала она. – Я за тебя буду болеть.
И она опять засмеялась.
Я встал в круг. Подождал, когда брейк сам коснется концов моих пальцев и пойдет от фаланги к фаланге, к предплечью.
Я танцевал так, как танцевали мы в Вильнюсе на наших "балах".
Да, у нас любую вечеринку называли балом. Наверное, с тех времен, когда в Вильну наезжала на лето петербургская знать во главе с самими Государем и Государыней. Город терял голову от любви и музыки.
Двор любил Вильну. Великий Федор Иванович писал о ней:
"Над русской Вильной православной
Родные теплятся кресты..."
Если бы Вы знали, Тютчев, если бы...
Но тогда на Арбате меня уволок брейк. Я вырвался только тогда, когда в круге уже никого, кроме меня, не осталось, и все ребята и девчонки вокруг захлопали и закричали.
И она тоже прыгала и кричала:
– Победа, победа! Наша победа!
Я подошел к ней. Она была очень красивой.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– А тебя?
Я сказал.
С тех пор прошел год. И снова было лето.
Она жила все там же, далеко-далеко, где растет лотос, и иногда звала к себе, но я никак не решался...
…Лето шествовало по травам, и город был завален падающими каштанами.
И яблоками.
Они осыпались с одичавших яблонь, оставшихся на месте старых хуторов, которые вобрала в себя древняя Вильна.
Я решился и позвонил ей.
– Привет, – сказал я.
Она заверещала что-то радостное.
Я спросил:
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да, – сказала она.
– Тогда приезжай, – сказал я.
– Хорошо, – сказала она. – Завтра я прилечу.
Вот так. Она жила среди лотосов и фламинго. И умела летать.
Я положил трубку.
– Ма, – произнес я, не слыша своего голоса. – Ма! Она сказала: "Да".
Мама кивнула.
– Я женюсь, мама, – сказал я. – Ты не против?
– Хорошо, – сказала мама как-то очень серьезно.
– Можно, она будет жить с нами?
– Конечно же! – сказала мама. – Это та девушка с Арбата, которая звонит тебе по ночам?
– Да, это она. У них там время другое. И знаешь, Ма? У них там растут лотосы.
–Ло-о-тосы! – протянула Ма. – Такое чудо...
Я взял гитару и пошел к выходу. Мне надо было побыть одному.
– Уже ночь, – осторожно сказала Ма.
– Я ненадолго, – ответил я и вышел.
Наш дом стоял над древней рекой Вилией, которую штурмовали в 1812 солдаты Наполеона, пытаясь перебить бросившихся им навстречу русских конногвардейцев из Государевой охраны – русский Двор встретил Отечественную 1812-го в Вильне.
По крайней мере, так утверждает Лев Николаевич Толстой.
Литовцы переименовали Вилию в Нерис. Наверное, им так было легче привыкать к русскому городу. Но меня это не качало.
Я лег в траву. Столько звезд, сколько показало мне небо, я еще не видел.
Сначала я просто перебирал струны, и разглядывал их. Травы казались высокими, как деревья. Кажется, я что-то наигрывал и, может быть, напевал.
А потом стал орать в полный голос. Все песни подряд.
На всех языках, какие знал.
Я не мог молчать.
Мне надо было рассказать. Небу и миру.
Ко мне подошли два парня. Сели в траву рядом:
– Ты не против?
– Кажется, я женюсь, – сказал я, не отрывая глаз от неба.
– Поздравляем, – сказали они.
У них тоже были с собой гитары, и они сначала стали подыгрывать мне аккордами.
А потом мы пели вместе. И "Машину", и "БГ", и битлов. И мое любимое с детства "Ticket to the Moon"… Пели, пока не посветлело небо за рекой над Антоколем. Пора было по домам.
Мы пожали друг другу руки и стали прощаться. И тут я увидел маму. Она сидела недалеко в траве, прислонясь к березке и обхватив коленки руками. Я понял, что она просидела так в траве всю ночь.
–Ой, Ма, – сказал я. – Прости. Мы так орали.
– Вы очень хорошо пели, – сказала она, поднимаясь. – Пойдем?
– Да.
Я все еще находился в каком-то ирреальном мире.
И только подходя к дому, я увидел, что подушечки моих пальцев сорваны в кровь.
Как нежно хранила нас та счастливая ночь в Вильнюсе, когда я ждал свою девушку!
Ее звали Аурелия.
Свадьба была знатной. В лучшем ресторане города. Пан Соломон подарил нам супер-пылесос, и мы тащили его до машины на себе.
... Аурелия умерла в три дня.
Сказали: Чернобыль.
Время остановилось. И началась эта звенящая тишина. Она утопила меня. Я не мог ни слушать, ни говорить…
А может быть, мне все это просто однажды приснилось?
И брейк на Арбате, и тоненькая синеглазая девочка с облаком светлых волос до попки, прыгающая от счастья? И звездная ночь в высокой до неба траве на речном косогоре посреди как будто бы спящего города?
Но пылесос был реальным. Он так и остался в нашей крохотной квартирке в доме над рекой и роскошной сиренью под окнами. И лотосы... Я их все-таки увидел. Они все-таки были…
Вот, что я слышу в голосе Архангела – боль рвущегося сердца, в голосе его звенит, бьется русская беда:
"…Тридцатого сентября демонстранты предприняли еще одну попытку прорвать снаружи кольцо блокады. К сожалению, и она окончилась неудачей.
В Белом Доме, ставшим символом сопротивления оккупации нашей страны кончаются даже свечи. Нет воды, света, тепла. Идет снег.
Через кольцо блокады не пропускают ни журналистов, ни депутатов.
Среди защитников Верховного Совета уже есть умершие.
Подонки в мундирах не дают даже вывезти и захоронить трупы...
(29-30 сентября 1993г. 4 часа утра. "Архангел")
***
Из комнаты напротив приносят дискету.
– Вот, почитай, Антон.
Мягко захлопывается "дверца" дисковода. Нажимаю "enter". А вот и текст для утренней "Хроники". Имена источников не указаны. Такая договоренность. Язык "Хроник" телеграфно жесткий:
"Из Москвы сообщают: митинг около Дома Советов собрал уже 50-60 тысяч человек (снаружи кольца блокады). Люди не расходятся ни днем, ни ночью.
Указом ВС РФ из вооруженных защитников Верховного Совета сформированы два отдельных полка, подчиняющихся непосредственно ВС РФ. Военнослужащие и добровольцы продолжают прибывать. Но их все-таки мало.
Мало всего – еды, лекарств, людей, воды, света и тепла. Много только холода и голода, да еще решимости умереть стоя, а не жить на коленях.
(Продолжение> )
Как сообщают, невозможно даже нанять коммерческий вертолет, чтобы сбросить к Белому Дому медикаменты и продовольствие.
Все боятся ельцинско-лужковской мести. Но, несмотря на все это, Верховный Совет, а вместе с ним и русский народ продолжают держаться против тупой звериной силы оккупационного режима Ельцина в условиях, напоминающих зиму 1942 года в Ленинграде.
В стойкости – залог победы."
***
«…И крестившись, Иисусъ тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на него…»
«…И се, гласъ с небесъ глаголющий: Сей есть Сынъ мой Возлюбленный, въ Которомъ Мое благоволение.»
***
"…От Дома Советов отошла дивизия им. Дзержинского. Ее командование мудро решило, что ему не скрыться будет ни на земле, ни под землей от гнева отцов и матерей солдат срочной службы, которые могут погибнуть за неправое дело в приближающемся побоище. »
«Часть солдат
Рубрики: | prose |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |