РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ (Продолжение)
 

© Антон ТАЛАЛАЕВ

РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ-2

Памяти павших в Москве осенью 1993 года

(ПРОДОЛЖЕНИЕ.)

– Ре­бя­та, там, в Мо­ск­ве, на­ших рас­стре­ли­ва­ют. Из тан­ков… Пря­мой на­вод­кой!

Дверь за­хлоп­ну­лась.
Еще не­сколь­ко се­кунд я ту­по смот­рел на мо­ни­тор. Я ни­че­го не чув­ст­во­вал. Ни­че­го не ис­пы­ты­вал. Ме­ня на­кры­ла вол­на. Глу­хая, тя­же­лая. Я не знал, жив ли я. Мертв ли.

Под­нял­ся. Ото­дви­нул стул. Уви­дел: рас­пах­ну­лась дверь. Ми­тя. Бе­ло­ку­рый ши­ро­ко­пле­чий. С фи­зио­но­ми­ей сфин­кса. Толь­ко в го­ря­чих си­них гла­зах – стра­да­ние.

– Пря­мой ре­пор­таж по те­ли­ку, – го­во­рит Ми­тя, а гу­бы у не­го бе­лые-бе­лые. – Де­воч­ка из CNN... По­шли, Ан­то­ша.

– По­шли, – ска­зал я, за­ку­ри­вая си­га­ре­ту. – По­шли.

В коридоре краешком глаза я заметил Виктора. Наш фотокор. Высокий черноусый красавец есаул Романенко. Он был очень бледен. Перед ним стояла пухленькая Любочка, с пустыми неопределенного цвета, похожими на пожухлые листья, широко распахнутыми, всегда готовыми соврать глазами.

Любочка была неисправимой, фанатичной демократкой.

– Пойдем, – говорил ей Виктор. – Посмотришь, как развлекаются твои собратья. Может быть, тебе хоть это поможет.
– Этой, – подумал я. – Ничего уже не поможет.
То, что мы увидели, войдя в комнату, на телеэкране, замораживало.

Танки. Сначала я увидел только танки. Они разворачивались. Потом на секунду замерли, уставившись жерлами пушек на белоснежное в лучах утреннего солнца здание Верховного Совета

Я почему-то подумал:
– Какое солнечное утро сегодня в Москве.

Бесстрастный голос с не очень явным акцентом спокойно рассказывал о происходящем.
– Кто ведет репортаж? – спросил я.
– Си-эн-эн, – сказал кто-то.

Это и в кош­мар­ном сне не мог­ло бы при­снить­ся.

Ель­цин, наш "все­на­род­но из­бран­ный", на глазах онемевшего мира санк­цио­ни­ро­вал массовое убийство гражданского населения своей страны.

Девочка из CNN вдруг озадаченно произнесла:
– Откуда там люди?
И с отчаяньем, созвучным нашему, прошептала в микрофон, как заклинание:
– Люди! Нам же сказали, что там нет людей…



А снаряды вгрызались в белостенные этажи проклятого дома, черной копотью отпечатывали на них свои смертельные поцелуи, и вот, вслед за клубами черного дыма рванулось вверх тяжелое густое пламя…

Фанатичная демократка Любочка, случайно затесавшаяся среди нас, у телевизора, плакала.

Где ты, Шу­мер, Ва­ви­лон, Еги­пет, на­се­лен­ный егип­тя­на­ми? Где ты, Пер­сия, где ты, ве­ли­кая Ан­тич­ность?

Кру­ги на во­де – вот, что ос­та­ет­ся на ли­ке Зем­ли от стран, дав­ших хлеб и при­ют пе­ст­ро­цвет­ным разноязыким пле­ме­нам, бро­дя­щим по Зем­ле с од­ной бредовой це­лью – до­ка­зать всему ми­ру свою из­бран­ность.

Все, кто давал им приют, были оболганы, обворованы. Все исчезли с лица Земли.

Какая страшная судьба – быть отвергнутыми Богом и не понимать этого. Не видеть!..



Часть 2. ПОСЛЕ РАССТРЕЛА

АНДРЕЙ, 
до 3 ок­тяб­ря 1993 го­да – 
офи­цер пи­тер­ской ми­ли­ции


…Ан­д­рей при­шел не один. 
– Зна­комь­тесь, – ска­зал он, креп­ко по­жав мне ру­ку. – Это Ми­ха­ил. Мы вме­сте там бы­ли…
Оба вы­гля­де­ли стран­но, не по-пи­тер­ски. Ино­пла­нет­но как-то. Я по­нял, их все еще дер­жит Мо­ск­ва.
–Ко­фе бу­де­те? –спро­сил я.
–Да-да, спа­си­бо, – ско­ро­го­во­роч­кой про­из­нес Ан­д­рей, и бы­ло яс­но, что ему все рав­но. Ми­ша мол­чал. Он во­об­ще, как по­том вы­яс­ни­лось, был не из раз­го­вор­чи­вых.

Я за­ва­рил ко­фе. За­ку­рил.

– Мо­же­те по­здра­вить ме­ня, – ус­мех­нул­ся Ан­д­рей. – Я те­перь без­ра­бот­ный.
Он улы­бал­ся, но это ни­че­го не зна­чи­ло.
– То есть, как это – без­ра­бот­ный? –спро­сил я.
Мы все еще жи­ли при­выч­ны­ми по­ня­тия­ми, впи­тан­ны­ми со­вет­ски­ми людь­ми с мо­ло­ком ма­те­ри.

У нас, в Советском Союзе, без­ра­бот­ных не бы­ло. "Тре­бу­ют­ся" – вот, что ви­се­ло на всех уг­лах.
Стра­на мно­го строи­ла. Ко­раб­ли и до­ро­ги, дет­са­ды, шко­лы, и – до­ма, до­ма, до­ма… Вво­ди­ла но­вые за­во­ды и руд­ни­ки, ос­ваи­ва­ла кос­мос и но­вые ме­сто­ро­ж­де­ния… Лю­ди все­гда и вез­де тре­бо­ва­лись. И хо­тя к 1993-му все уже рух­ну­ло, ве­рить в это мы не мог­ли. И при­нять как не­из­беж­ность – то­же.

– Да, так вот оно по­лу­ча­ет­ся, – мед­лен­но про­из­нес Ан­д­рей.
У не­го бы­ло ли­цо че­ло­ве­ка, ко­то­рый вдруг об­на­ру­жил, что об­во­ро­ван.
– Ты зна­ешь, Ан­тон, там, в Мо­ск­ве, мне впер­вые в жиз­ни бы­ло стыд­но за свою фор­му… Бы­ло ут­ро. Мы вы­бра­лись с чер­да­ка и по­шли к во­кза­лу… И лю­ди пле­ва­лись. Ни­ко­гда это­го не за­бу­ду. По­ни­ма­ешь, они пле­ва­ли в ме­ня, по­то­му что на мне бы­ла фор­ма офи­це­ра МВД.
– По­че­му, Ан­д­рей?
– Они кри­ча­ли, что я убий­ца. Они ду­ма­ли, что я из тех, кто рас­стре­ли­вал Бе­лый Дом…
– Да­вай-ка обо всем по по­ряд­ку, – ска­зал я. – Вре­мя у те­бя по­ка есть.

Шут­ка по по­во­ду вре­ме­ни не по­лу­чи­лась. Иди­от, по­ду­мал я о се­бе, на­до же та­кое смо­ро­зить.
Ан­д­рей улыб­нул­ся.
– Это точ­но… По по­ряд­ку? Ну, да­вай, по­про­бую.
Ес­ли не оши­ба­юсь, 21 сен­тяб­ря 1993 го­да был опуб­ли­ко­ван указ Ель­ци­на. Но­мер 1400...

Ес­те­ст­вен­но, в лю­бом ми­ли­цей­ском под­раз­де­ле­нии он об­су­ж­дал­ся. То есть, ну как об­су­ж­дал­ся? На уров­не ка­би­нет­ных, ку­лу­ар­ных раз­го­во­ров. Я од­но­знач­но оце­нил его для се­бя.
Лю­бой юрист, ес­ли он дей­ст­ви­тель­но юрист и ес­ли он че­ло­век, ко­то­рый не кри­вит со­ве­стью, да лю­бой че­ло­век, имею­щий ма­ло-маль­ское юри­ди­че­ское об­ра­зо­ва­ние, по­ни­мал од­но­знач­но: на­ру­ше­ны все за­ко­ны. Мыс­ли­мые и не­мыс­ли­мые. И в пер­вую оче­редь на­ру­шен Ос­нов­ной за­кон – Кон­сти­ту­ция.
Кон­сти­ту­ция Рос­сии.
Дей­ст­вия со­труд­ни­ков ор­га­нов внут­рен­них дел оп­ре­де­ля­ют­ся чем? За­ко­ном о ми­ли­ции. Пункт 4-й За­ко­на о ми­ли­ции гла­сит, что ка­ж­дый со­труд­ник ми­ли­ции свои дей­ст­вия осу­ще­ст­в­ля­ет – пер­вое: в со­от­вет­ст­вии с Кон­сти­ту­ци­ей, да­лее – в со­от­вет­ст­вии с за­ко­но­да­тель­ной ба­зой, со­дер­жа­щей­ся в Ко­дек­сах, и нор­ма­тив­ны­ми ак­та­ми. Так что, для ме­ня все вы­гля­де­ло од­но­знач­но.

По­шел к на­чаль­ни­ку РОВД, к зам.на­чаль­ни­ка. Пе­ре­го­во­ри­ли: «Ну, как вы счи­тае­те?»
И вдруг слы­шу та­кие ут­вер­жде­ния, что нам, мол, не на­до со­вать­ся, они там на мес­те пусть са­ми раз­би­ра­ют­ся...
– А мы-то что, пеш­ки?..
– Нет, ну да, ко­неч­но, за­кон-то на­ру­шен, но...
Так что же по­лу­ча­ет­ся? Од­ним че­ло­ве­ком за­кон на­ру­шен – ему за это от­вет дер­жать, а дру­го­му все мож­но? Все?
За­кон не мо­жет дей­ст­во­вать на 20-30 про­цен­тов. Не за­кон это, ес­ли он не для всех пи­сан.
– Тем бо­лее, что ис­ста­ри бы­ло так, что ко­му мно­го да­но, с то­го мно­го и спро­сит­ся, – го­во­рю я.
– Да, ко­неч­но... И вдруг по­лу­ча­ет­ся что? Для ме­ня, пре­зи­ден­та, за­ко­ны не пи­са­ны, а вы, ре­бя­та, здесь, на ниж­нем уров­не... Мне все это на­дое­ло. Да и вре­ме­на не те.
Мне го­во­рят:
– Да при чем тут вре­ме­на, са­ми по­ни­мае­те, па­ны де­рут­ся – у хо­ло­пов чу­бы тря­сут­ся...

В об­щем, в Пи­те­ре, оно, ко­неч­но, по­ти­ше – от­си­деть­ся-то. Но и "от­си­деть­ся" – не факт.
При­дет при­каз из тех же про­ель­цин­ских струк­тур, и то­гда – все. Вы­бо­ра не бу­дет.
Но по­ка при­ка­за не бы­ло. А со­бы­тия раз­ви­ва­лись. Да­же по той ин­фор­ма­ции, ко­то­рая про­хо­ди­ла, хо­тя и в уре­зан­ном ви­де, о Мо­ск­ве, я ви­дел, что бло­ки­ров­ка там на­ча­лась. Ра­но или позд­но это за­кон­чит­ся очень пло­хо…

Вид­но бы­ло, что там бло­ки­ро­ва­ли со­труд­ни­ков Бе­ло­го До­ма. Ми­ли­ция там уже все ок­ру­жи­ла...
Есть лю­ди, Антон, ко­то­рые давно уже при­ня­ли ре­ше­ние. А для ме­ня это не сра­зу бы­ло.
У ме­ня двое ма­лень­ких де­тей. Доч­ке все­го год и че­ты­ре ме­ся­ца. Суп­ру­га. Мать боль­ная ле­жит, па­ра­ли­зо­ван­ная.
По­это­му, пре­ж­де чем по­ехать, я де­сять раз по­ду­мал, не то, что так, со­рви-го­ло­ва...
Встре­тил­ся на во­кза­ле с то­ва­ри­ща­ми. Стою. Смот­рю – с на­ше­го РОВД. По фор­ме то­же одет... Пер­вое, что в го­ло­ве –за мной по­сла­ли. Де­ло в том, что пре­ж­де чем уе­хать, я на­пи­сал ра­порт на имя на­чаль­ни­ка.
– Ра­порт? О чем? – спро­сил я.
– О том, что в стра­не осу­ще­ст­в­лен го­су­дар­ст­вен­ный пе­ре­во­рот, что при­ка­зы, ко­то­рые сей­час идут, со­мни­тель­ны... От­дал ра­порт од­но­му че­ло­ве­ку, ска­зал, что ес­ли я в по­не­дель­ник к 9-00 не прие­ду, ра­порт по­ло­жишь на стол на­чаль­ни­ку.
Да… По­ни­ма­ешь, у ме­ня не бы­ло чет­кой уве­рен­но­сти, что прие­ду и ос­та­нусь там. Ре­шил, прие­ду, по­смот­рю там на мес­те. Раз­бе­русь в си­туа­ции, по­го­во­рю с людь­ми...

У кас­сы на Мо­с­ков­ском во­кза­ле смот­рю, сто­ит че­ло­век впе­ре­ди, в фор­ме ар­мей­ской, по­ку­па­ет би­лет на Мо­ск­ву. Раз­го­вор у нас за­шел. По­зна­ко­ми­лись... В од­но ку­пе мы по­па­ли. Втро­ем. Вот та­кое стран­ное сте­че­ние об­стоя­тельств...
Мо­ск­ва… Ты зна­ешь, что она для ка­ж­до­го рус­ско­го… Мо­ск­ва!..

Прие­ха­ли. При­шли. Там уже оце­п­ле­ние стоя­ло... Мы в фор­ме бы­ли. Ог­ля­де­лись. За­сло­ны вез­де, но ме­ж­ду до­ма­ми еще мож­но бы­ло прой­ти. Про­шли. Про­со­чи­лись за бар­ри­ка­ды.
Око­пы там бы­ли вре­мен­ные. Про­бра­лись.
При­шли в при­ем­ную. Нам Хас­бу­ла­то­ва или Руц­ко­го, го­во­рим. Лад­но го­во­рят, по­до­ж­ди­те не­мно­го. По­до­ж­да­ли так с пол­ча­са. При­шел че­ло­век. Рос­та так метр-87, метр-88, пле­чи­стый та­кой. В оч­ках.
– Здрав­ст­вуй­те, – го­во­рит.
Пред­ста­вил­ся: я та­кой-то, на­зна­чен Вер­хов­ным Со­ве­том...
Мы го­во­рим – я лей­те­нант та­кой-то, я стар­ший лей­те­нант, я лей­те­нант та­кой-то. При­бы­ли в ва­ше рас­по­ря­же­ние.
– От­ку­да вы, ре­бя­та, прие­ха­ли? –спра­ши­ва­ет.
– Из Пи­те­ра, – го­во­рим.
– Ну, а как вы во­об­ще-то оце­ни­вае­те си­туа­цию?
– То­ва­рищ май­ор, как мож­но оце­ни­вать си­туа­цию? Од­но­знач­но. С пра­во­вой точ­ки зре­ния.

Ну а по­том, в лич­ной бе­се­де он рас­ска­зы­вал… Я, го­во­рит, не знал, кто та­кой ге­не­рал Ду­на­ев, кто та­кой Ба­ран­ни­ков был... Чис­то по-че­ло­ве­че­ски, все про­ис­хо­дя­щее –это на­ша тра­ге­дия. Лич­ная. По­то­му, го­во­рит, что мы са­ми это­го че­ло­ве­ка в 1991 го­ду под­са­ди­ли на танк, че­го я се­бе лич­но ни­ко­гда, го­во­рит, на­вер­ное, не про­щу...
Я то­гда уточ­нил у май­о­ра:
– «Это­го че­ло­ве­ка» – это о Ель­ци­не?
– Да, ко­неч­но... Ведь Ба­ран­ни­ков – это быв­ший ми­нистр внут­рен­них дел, а Ду­на­ев был за­мом Ери­на. В 1991 го­ду это бы­ли пер­вые ге­не­ра­лы, ко­то­рые от­ка­за­лись вы­пол­нять при­ка­зы ГК ЧП. Бы­ли бы то­гда си­лы, я бы сам их пер­вый рас­стре­лял. Ведь бе­да, я счи­таю, на­ча­лась имен­но то­гда. Про­зре­ние при­хо­дит ко всем. Но, к со­жа­ле­нию, толь­ко со вре­ме­нем...
Оцен­ка лич­но­сти Ель­ци­на у не­го то­же бы­ла не­од­но­знач­на. Он го­во­рил, что Ель­цин очень из­ме­нил­ся, что те­перь он – со­всем дру­гой че­ло­век…
А я счи­таю, что Ель­цин все­гда та­ким был.

…По­зна­ко­ми­лись. А по­том за­да­чу нам объ­яс­нял уже Ба­ран­ни­ков: са­мое глав­ное – не до­пус­тить про­во­ка­ций.
Ведь де­ла­ет­ся все это очень про­сто: бро­са­ет­ся с од­ной сто­ро­ны бу­тыл­ка, ка­мень, с той сто­ро­ны – вы­стрел. И даль­ше уже это­го не ос­та­но­вить. Соз­да­ли груп­пу из офи­це­ров ор­га­нов внут­рен­них дел, де­пу­та­тов. Хо­ди­ли по пе­ри­мет­ру оце­п­ле­ния, раз­го­ва­ри­ва­ли с во­ен­но­слу­жа­щи­ми, объ­яс­ня­ли, что, то, что они де­ла­ют – вы­пол­ня­ют не­за­кон­ные при­ка­зы, – под­па­да­ет под оп­ре­де­лен­ную ста­тью уго­лов­но­го ко­дек­са, они ста­но­вят­ся со­уча­ст­ни­ка­ми без­за­ко­ния.

Они не слу­жат Ель­ци­ну, не слу­жат кон­крет­но Хас­бу­ла­то­ву или Руц­ко­му. Они долж­ны под­чи­нять­ся за­ко­ну.
В пер­вые дни – в суб­бо­ту и вос­кре­се­нье до ве­че­ра мы этим за­ни­ма­лись.
Пе­ре­хва­ти­ли груп­пу Тю­мен­ско­го ОМО­На, съез­ди­ли на во­кзал.
Прие­хал тю­мен­ский ОМОН, вы­гру­зил­ся, мы подъ­е­ха­ли груп­пой, в фор­ме. Они при­ня­ли нас за встре­чаю­щих от Ери­на. А за на­ми бе­жал впри­скоч­ку его пред­ста­ви­тель. Нас уви­дел, рас­те­рял­ся, сто­ит...

Мы объ­яс­ни­ли прие­хав­шим, что их хо­тят столк­нуть здесь с та­ки­ми же со­труд­ни­ка­ми ми­ли­ции.
– Мы не при­зы­ва­ем вас пе­ре­хо­дить на на­шу сто­ро­ну. За­ду­май­тесь про­сто, ку­да вас тол­ка­ют и по­че­му здесь не хва­ти­ло мо­с­ков­ско­го ОМО­На.
Раз­да­ли за­кон­ные при­ка­зы, под­пи­сан­ные Хас­бу­ла­то­вым и Руц­ким. Тю­мен­цы го­во­рят:
– Раз та­кое де­ло, мы ни­ку­да не пой­дем.

Ерин­ский пред­ста­ви­тель кри­чит:
–Это не они, это я вас встре­чаю!

Тю­мен­ский ко­ман­дир в пол­ной рас­те­рян­но­сти...
Да… Вот та­кая бы­ла сте­пень ин­фор­ми­ро­ван­но­сти. Ну а даль­ше…

24-го сен­тяб­ря мы прие­ха­ли, и в ночь с 25-го на 26-е, око­ло двух ча­сов, про­шла ин­фор­ма­ция, что сей­час ель­ци­ни­сты пой­дут на штурм.
При­ка­за­ли нам ору­жие при­ме­нять как край­нюю ме­ру. На­столь­ко лю­ди бы­ли го­то­вы, все под­ня­лись, вы­строи­лись в оце­п­ле­ние…
За час до то­го, как, по на­шей ин­фор­ма­ции, дол­жен был на­чать­ся штурм, на­сту­пи­ло пол­ное ра­дио­мол­ча­ние. Так мы пе­ре­хва­ты­ва­ли пе­ре­го­во­ры, а тут – ти­ши­на.

БТРы на­ча­ли вы­дви­гать­ся. И по­том –раз, рез­ко вру­ба­ют про­жек­то­ра, и на­чи­на­ют ша­рить по зда­нию.
Мы в ме­га­фон:
– Пре­кра­ти­те про­во­ка­цию!

За де­сять дней с на­шей сто­ро­ны не бы­ло до­пу­ще­но ни од­но­го серь­ез­но­го ин­ци­ден­та.
А ведь – в по­след­ние три дня осо­бен­но – ОМОН ко­лош­ма­тил лю­дей кош­мар­но. Из­би­ва­ли, ка­ле­чи­ли. И в то же вре­мя не­ко­то­рые со­труд­ни­ки на­ча­ли пе­ре­хо­дить на на­шу сто­ро­ну.
По­том при­бы­ли из Прид­не­ст­ро­вья лю­ди.
В фор­ме, в бе­ре­тах. Без ору­жия, ес­те­ст­вен­но.

ПРОДОЛЖЕНИЕ 6.

Та сто­ро­на об этом зна­ла, у нее в Бе­лом До­ме аген­ту­ра ра­бо­та­ла, ес­те­ст­вен­но.
Де­зу­ха шла страш­ная – то го­во­рят, что две­сти ка­за­ков прие­ха­ло, то – два БТРа, а че­ло­век пой­дет про­ве­рить – и про­пал... Но, тем не ме­нее, все это сыг­ра­ло свою роль, и с 25-го на 26-е штурм у них не со­сто­ял­ся…

Го­во­ри­ли мы с те­ми, кто дер­жал Бе­лый Дом в бло­ка­де, разъ­яс­ня­ли:
– И с той, и с дру­гой сто­ро­ны – офи­це­ры ми­ли­ции, нам это не на­до, толь­ко мы дей­ст­ву­ем на ос­но­ва­нии за­ко­на, а вы – по­то­му что ге­не­рал Ерин при­ка­зал.
Они по­ни­ма­ли, что так и есть.
Ес­ли ге­не­рал Ерин на­ру­ша­ет и дей­ст­ву­ет во­пре­ки Кон­сти­ту­ции и су­ще­ст­вую­щим за­ко­нам, то он не ге­не­рал, а пре­ступ­ник. Отвечают, что пре­ступ­ни­ком мо­жет толь­ко суд объ­я­вить.
А как еще по-рус­ски на­звать че­ло­ве­ка, пре­сту­пив­ше­го за­кон? Им и ска­зать не­че­го. Мы по­ка­зы­ва­ем За­кон о ми­ли­ции, Кон­сти­ту­цию. Что, у нас дру­гая ка­кая-то Кон­сти­ту­ция при­ня­та бы­ла? Нет. Дру­гой За­кон о ми­ли­ции? Нет. Так кто вы? Про­тив это­го ар­гу­мен­та они все опус­ка­ли го­ло­ву, го­во­ри­ли:
– Ну, нам при­ка­за­ли.. Боль­ше дня под­раз­де­ле­ние у оса­ж­дав­ших не вы­дер­жи­ва­ло та­кой разъ­яс­ни­тель­ной ра­бо­ты, сра­зу ме­ня­ли. По­сто­ян­но ме­ня­ли.
Все это так и про­дол­жа­лось до ус­та­нов­ле­ния пол­ной оса­ды. До это­го еще вы­хо­ди­ли в го­род.
Ко­гда об­ре­за­ли связь, элек­три­че­ст­во – при­нес­ли ра­дио­те­ле­фо­ны. Ра­дио­те­ле­фо­ны есть – пи­та­ния к ним нет. Сня­ли ак­ку­му­ля­то­ры с че­го-то, ка­кое-то вре­мя те­ле­фо­ны эти ра­бо­та­ли.

Вы­хо­ди­ли из по­ло­же­ния, как мог­ли.

Мы, внут­ри зда­ния, ра­бот­ни­ки Бе­ло­го До­ма еще как-то тер­пе­ли.

Труд­нее все­го бы­ло тем, кто сна­ру­жи сто­ял, у ко­ст­ров. Мне, фи­зи­че­ски здо­ро­во­му че­ло­ве­ку, это тя­же­ло, а там бы­ли и жен­щи­ны и де­ти…
А ут­ром, ко­гда пер­вые вы­стре­лы раз­да­лись, я вы­бе­жал – они все па­да­ют. Один за дру­гим.
Это труд­но пе­ре­дать. Ко­гда вспо­ми­наю – ме­ня тря­сти все­го на­чи­на­ет.

За­бе­жал на­зад, го­во­рю – там лю­дей уби­ва­ют.

БТРы стре­ля­ли. Сей­час вы­яс­ня­ет­ся, что все это "бей­тар" был. "Бей­тар" и этот… Ко­те­нев. По­на­строи­ли войск… Но так стре­лять в без­о­руж­ных лю­дей мог­ли толь­ко чу­жие.
Все бы­ло за­кры­то пол­но­стью. Спи­раль Бру­но – это не со­всем ко­лю­чая про­во­ло­ка. Это ху­же. Ача­лов рас­ска­зы­вал, что да­вал в свое вре­мя за­да­ние сол­да­там: кто пре­одо­ле­ет эту спи­раль, едет в от­пуск.

За нее дос­та­точ­но за­це­пить­ся, она ре­жет до кос­ти. Сол­да­та, ре­шив­ше­го­ся прой­ти че­рез спи­раль, при­шлось вы­ре­зать ав­то­ге­ном.

При­ме­не­ние этой спи­ра­ли за­пре­ще­но Же­нев­ской кон­вен­ци­ей.

А оце­п­ляв­шие нас не про­пус­ка­ли ни "ско­рую по­мощь", ни лю­дей из со­сед­них до­мов, при­но­сив­ших нам ле­кар­ст­ва…

***

Ли­цо Ан­д­рея ста­ло же­ст­ким. Свет­лые гла­за су­зи­лись, как в при­цел. Я по­ни­мал, что воз­вра­щаю его в ад мо­с­ков­ских улиц, в кош­мар, ко­то­рый цеп­ко дер­жал всех, кто про­шел че­рез не­го и ос­тал­ся жи­вым. По­ни­мал, что это не­ми­ло­серд­но, что ре­бя­там на­до бы дать вре­мя, что­бы они ото­шли, что­бы пе­ре­жи­тое хоть чуть-чуть ос­лаб­ло.

Но они са­ми при­шли ко мне.

Воз­мож­но, это то­же был ва­ри­ант вы­хо­да из шо­ка – рас­ска­зать, по­де­лить­ся этой страш­ной бо­лью за всех ушед­ших с те­ми, кто еще ос­тал­ся здесь, на зем­ле.

Ми­ха­ил, все вре­мя, по­ка рас­ска­зы­вал Ан­д­рей, мол­чал. Он си­дел не­под­виж­но, раз­гля­ды­вая сжа­тые паль­цы силь­ных боль­ших рук, лишь ино­гда су­до­рож­но вздер­нув под­бо­ро­док, от­во­ра­чи­вал­ся к ок­ну, за ко­то­рым был то­поль и ти­хое си­нее пи­тер­ское не­бо.

Я сно­ва за­ва­рил ко­фе, пред­ло­жил ре­бя­там. Кив­нув, они взя­ли кро­хот­ные ко­фей­ные чаш­ки… Я спро­сил:
– Есть дос­та­точ­но обос­но­ван­ная точ­ка зре­ния… Во вся­ком слу­чае, это вы­ска­зы­ва­лось в прес­се, оче­вид­ца­ми, – что вся опе­ра­ция по рас­стре­лу Бе­ло­го До­ма на­прав­ля­лась из аме­ри­кан­ско­го по­соль­ст­ва?..
Ан­д­рей, от­ста­вил чаш­ку с ко­фе, по­мол­чал.
– Очень мо­жет быть, – мед­лен­но про­из­нес он. – То, что се­го­дняш­нее пра­ви­тель­ст­во – это аме­ри­кан­ские ма­рио­нет­ки, нет со­мне­ний. Лю­ди, с ко­то­ры­ми я раз­го­ва­ри­вал, из ок­ру­же­ния Луж­ко­ва – не­ко­то­рые рань­ше в ох­ра­не Ель­ци­на ра­бо­та­ли, – го­во­ри­ли, что Ель­цин та­кой че­ло­век, что ес­ли на­до бу­дет на­чать атом­ную вой­ну, что­бы еще хоть не­де­лю по­быть у вла­сти, он нач­нет.

Еще его и на­страи­ва­ют со­от­вет­ст­вен­но. Под­хо­дит к не­му, ска­жем, ка­кой-ни­будь Бур­бу­лис и го­во­рит: "Бо­рис Ни­ко­лае­вич, да­вай­те по-муж­ски, вый­дем сей­час на Крас­ную пло­щадь и спро­сим у пер­во­го по­пав­ше­го­ся, до­во­лен ли он на­шей по­ли­ти­кой?". А там уже ждет под­го­тов­лен­ный маль­чик ка­кой-ни­будь, под­бе­га­ет, го­во­рит: "Спа­си­бо, Бо­рис Ни­ко­лае­вич, за на­ше сча­ст­ли­вое дет­ст­во, за "сни­керсы", за "марсы". И Ель­цин ду­ма­ет, что все идет, как на­до.

Это ма­рио­нет­ки. Са­мые эле­мен­тар­ные.
– Зом­би это, – го­во­рю я. – Зом­би. И не на­до их оп­рав­ды­вать. Им это со­стоя­ние – в кайф.
– Да, власть – са­мый силь­ный нар­ко­тик, – не­ожи­дан­но про­из­но­сит Ми­ха­ил.
– Да…– го­во­рит Ан­д­рей. – Ко­гда мы пер­вые дни в "Ле­фор­то­во" бы­ли, уже то­гда рас­про­стра­ни­лось – по "Ра­дио Рос­сии", в га­зе­тах, че­рез ка­ж­дые пять слов: "Штурм, штурм". А ни­ка­ко­го штур­ма не бы­ло. Был от­кро­вен­ный рас­стрел без­о­руж­ных лю­дей.

Из БТРов, БМП, из тя­же­лых тан­ко­вых ору­дий.
Ме­то­дич­но, в те­че­ние мно­гих ча­сов.

…3-го ок­тяб­ря на на­шу сто­ро­ну пе­ре­шли че­ло­век две­сти со­труд­ни­ков МВД. Без ору­жия, прав­да. И мне Руц­кой то­гда ска­зал:
– Не­у­же­ли я этих ре­бят по­ло­жу здесь?
С Руц­ким все вре­мя хо­ди­ли, боя­лись, что он за­стре­лит­ся, ко­гда на­ча­ли гиб­нуть лю­ди.

Что бы мне ни го­во­ри­ли про Руц­ко­го, про Хас­бу­ла­то­ва, что они та­кие-ся­кие, что они оши­ба­лись, – я вспо­ми­наю: тот же Хас­бу­ла­тов, ко­гда маль­чи­шек на­ча­ли ра­не­ных, мерт­вых при­но­сить, скла­ды­вать, он по­зе­ле­нел, по­бе­лел…
Ре­пор­те­ры – ино­стран­ные – там еще бы­ли, на­ши все про­па­ли ку­да-то…
А по­том по­шел к про­ло­му, ко­то­рый сна­ря­дом был про­де­лан в сте­не, встал там… А пу­ли сви­стят!
Руц­кой ему го­во­рит:
– Рус­лан, ты че­го?
А тот ему спо­кой­но от­ве­ча­ет:
– Че­го ты кри­чишь, Са­ша? Я хо­ро­шо слы­шу.
Что он хо­тел этим по­ка­зать?.. Что не пря­чет­ся он за этих маль­чи­шек, мо­жет.

Убить его там спо­кой­но мог­ли. Пу­ли там – бу­к­валь­но, ро­ем…
Ста­ли его от­тас­ки­вать, го­во­рить:
– Ко­му ты че­го хо­чешь до­ка­зать, мы те­бя и так зна­ем.
А он по­во­ра­чи­ва­ет­ся к этим ре­пор­те­рам и го­во­рит:
– Ви­ди­те? Вот она, де­мо­кра­тия – с тан­ко­вы­ми сна­ря­да­ми.

Мы ведь все ве­ри­ли в де­мо­кра­тию. До этих со­бы­тий. Не по­ве­ришь, Ан­тон.

– Вам здесь слож­нее бы­ло ра­зо­брать­ся, – го­во­рю я. – Вы не жи­ли в При­бал­ти­ке до кон­ца 80-х…

– Мы все столк­ну­лись с чем-то, че­го и по­нять сра­зу не мог­ли. Пси­хи­че­ская об­ра­бот­ка мас­со­во­го соз­на­ния…

Ты аб­со­лют­но прав, – го­во­рит Ан­д­рей. – Как ты ду­ма­ешь, для че­го сей­час по­вто­ря­ют это –"штурм, штурм"? Обе­лить тру­сов и пре­да­те­лей.

При сло­ве "штурм" все пред­став­ля­ют – вот идет че­ло­век под ав­то­мат­ным ог­нем, при­ги­ба­ясь, – как штур­мо­ва­ли Бер­лин. Как в филь­мах про Ве­ли­кую Оте­че­ст­вен­ную. Свя­тое де­ло. Пра­вое.

Ни­че­го это­го в Мо­ск­ве не бы­ло. Был хлад­но­кров­ный рас­стрел. Ель­цин­ские БТРы, БМП по­до­шли к До­му Со­ве­тов на пис­то­лет­ный вы­стрел. Был бы у нас хо­тя бы один гра­на­то­мет…

Но те зна­ли, что у нас ни­че­го нет, что это – рас­стрел Бе­ло­го До­ма – бу­дет для них без­на­ка­зан­ным.

Два­ж­ды ге­не­рал Руц­кой об­ра­щал­ся к стре­ляю­щим:
– Дай­те вый­ти жен­щи­нам, дай­те вый­ти де­тям!
Вый­ти не да­ли ни­ко­му…
Но как му­же­ст­вен­но ве­ли се­бя те же жен­щи­ны! И сре­ди де­пу­та­тов, и ра­бот­ни­ки Бе­ло­го До­ма, и за­щит­ни­цы… Еще ба­тюш­ка этот то­гда был жи­вой – отец Вик­тор. Его уби­ли. По­шел с ико­ной на­встре­чу тан­кам и – уби­ли.
Стре­ля­ли из мэ­рии, гос­ти­ни­цы "Мир", со сто­ро­ны аме­ри­кан­ско­го по­соль­ст­ва.

Ан­д­рей мол­чит, слов­но за­дох­нув­шись. Я жду. На­ко­нец он про­дол­жа­ет:

– Го­во­ри­ли с сол­да­та­ми до штур­ма – они: "Нет, ре­бя­та, ни на ка­кой штурм мы, ко­неч­но, не пой­дем". Ко­неч­но, бы­ли и мер­зав­цы. Но их на об­щем фо­не – еди­ни­цы. И ко­ман­ди­ры го­во­ри­ли, что они штур­мо­вать ни­че­го не долж­ны вро­де бы.

Ко­гда груп­па "Кас­кад" – спе­циа­ли­сты по борь­бе с тер­ро­ри­ста­ми, вер­зи­лы двух­мет­ро­во­го рос­та, они на шес­той этаж "кош­ку" ме­чут, – от­ка­за­лись штур­мо­вать Бе­лый Дом, у Ель­ци­на, ви­ди­мо, был об­мо­рок. Ведь ес­ли бы "Кас­кад", или "Аль­фа" взя­лись за де­ло, в жи­вых из нас бы ни­ко­го не ос­та­лось, – та­кая за­да­ча пе­ред ни­ми стоя­ла.

Пау­за.

Я фи­зи­че­ски чув­ст­вую ее тя­жесть…

ПРОДОЛЖЕНИЕ 7.

Ан­д­рей про­дол­жа­ет:

– И ко­гда в вос­кре­се­нье, третье­го ок­тяб­ря, сна­ру­жи лю­ди про­рва­лись (шум та­кой сто­ял, буд­то вол­на идет – по на­рас­таю­щей), все вы­ско­чи­ли, – а еще сол­неч­ный день та­кой, го­лу­бое не­бо, по­смот­ре­ли – идет вал. Лю­ди. Око­ло ста ты­сяч бы­ло.

Омо­нов­цы вро­де сна­ча­ла дви­ну­лись на­встре­чу про­рвав­шим­ся, по­том пе­ре­ду­ма­ли, по­бе­жа­ли, все бро­са­ют, щи­ты эти… По­гру­зи­лись в ма­ши­ны, на даль­них под­сту­пах сто­яв­шие, и уе­ха­ли.

Та­кой был мо­мент… Как День По­бе­ды. Со­вер­шен­но не­зна­ко­мые лю­ди пла­чут, об­ни­ма­ют­ся. Гло­ток сво­бо­ды. Та­кой ду­шев­ный подъ­ем…

А в это вре­мя от мэ­рии за­стро­чи­ли ав­то­ма­ты. Да еще ре­бят при­нес­ли на плащ-па­лат­ках, в кро­ви. Но, лю­ди и по­шли на мэ­рию.

Это бы­ло со­всем не так, как по те­ле­ви­зо­ру – ска­зал там Руц­кой или Хас­бу­ла­тов, и по­шли на "Ос­тан­ки­но" или мэ­рию. Нет. Все бы­ло не так.

Под­ня­лись ты­ся­чи лю­дей и та­кой ла­вой ло­ма­ну­лись, что тот же ОМОН с эти­ми ав­то­ма­та­ми, кто там стре­лял, – они врас­сып­ную. 10-15 ми­нут, и пер­вый этаж мэ­рии был взят.

А в гос­ти­ни­це "Мир" пой­ма­ли пол­ков­ни­ка, ко­то­рый пря­тал­ся в но­ме­ре, как на­шко­див­ший кот. Ду­на­ев спра­ши­ва­ет:

– То­ва­рищ пол­ков­ник, по­че­му Вы сня­ли фор­му?

– Да вот, я ис­пу­гал­ся…

– Зна­чит, Вы что-то де­ла­ли про­ти­во­за­кон­ное, что не­со­вмес­ти­мо ни с этой фор­мой, ни с Ва­шей со­ве­стью? Ви­ди­те, все со­труд­ни­ки в фор­ме. Они не пря­чут ли­цо, не сни­ма­ют фор­му, по­то­му что они дей­ст­ву­ют за­кон­но. А Вы сни­мае­те фор­му и бе­жи­те. Зна­чит Вы де­лае­те что-то про­ти­во­за­кон­ное. Что Вы на это мо­же­те ска­зать? Я за­кон­ный ми­нистр внут­рен­них дел. От­веть­те, по­че­му Вы сня­ли фор­му?

Пол­ков­ник мям­лит:
– Я, это… Я ис­пу­гал­ся… Я не бу­ду ни­ко­гда ни­че­го…
От­пус­ти­ли.
За­хва­ти­ли с сол­да­та­ми в мэ­рии двух май­о­ров. При­ве­ли. Те по­обе­ща­ли боль­ше не вы­сту­пать про­тив на­ро­да, и им пред­ло­жи­ли ид­ти, или ос­тать­ся с на­ми. Ду­на­ев го­во­рит им:

– Вы при­ся­га­ли слу­жить за­ко­ну. Вот Кон­сти­ту­ция. Вот За­кон о ми­ли­ции. Как ви­ди­те, мы дей­ст­ву­ем в со­от­вет­ст­вии с ни­ми. С ва­шей сто­ро­ны сплош­ное на­ру­ше­ние За­ко­на.
Мол­чат. А не­че­го ска­зать. Го­ло­вы опус­ти­ли, сто­ят…
Ду­на­ев:
– Вы долж­ны дать сло­во офи­це­ра, что стре­лять не бу­де­те. Иди­те.
Ни­кто из без­о­руж­ных не был тро­нут и паль­цем, ни­ка­ких из­де­ва­тельств, ес­те­ст­вен­но, не бы­ло.

Но это – с на­шей сто­ро­ны. А с той – уби­ва­ли.

Ты по­ни­ма­ешь, ко­гда на тво­их гла­зах уби­ва­ют без­о­руж­ных лю­дей, а ты про­тив это­го ни­че­го не мо­жешь, – это страш­но. Подъ­ез­жа­ет БТР, раз­во­ра­чи­ва­ет баш­ню…

…Ан­д­рей за­мол­ка­ет.

А я ду­маю: "Вот это и есть фа­шизм. Не­при­кры­тый. Са­мый на­стоя­щий. Вот он – ос­кал так на­зы­вае­мой "де­мо­кра­тии"…

По­то­му, что для ро­ж­де­ния это­го чу­до­ви­ща нуж­ны ра­бы. Без жертв ра­бов не на­брать.

Так бы­ло и в Древ­нем Ри­ме, и в Древ­ней Гре­ции. В "ста­рой" Ев­ро­пе, и в "но­вой" – США.

Без ра­бов нет де­мо­кра­тии.

По­то­му, что "де­мо­су" все­гда нуж­на бы­ла об­слу­га. И в свой со­став, в со­став сво­бод­но­го де­мо­са ее ни­ко­гда не вклю­ча­ли.
Но у нас се­го­дня об этом ни­кто не ду­ма­ет. Мы все, как и я, – все еще со­вет­ские лю­ди.
Ро­ж­ден­ные сво­бод­ны­ми.
У нас ра­бов не бы­ло.
И мы ни­ко­гда ничь­и­ми ра­ба­ми не бы­ли.
В этом вся про­бле­ма.
В том, что боль­шин­ст­во из нас про­сто за­бы­ли о том, что весь мир стро­ил се­бя на пле­чах ра­бов – то есть, тех, кто был не­сво­бо­ден…"

Ан­д­рей пре­ры­ва­ет, наконец, мол­ча­ние:
– Сей­час го­во­рят: "Ма­ка­шов с бое­ви­ка­ми по­шел на "Ос­тан­ки­но"…
Го­лос его глу­хо­ват, он зву­чит как-то про­ти­во­ес­те­ст­вен­но спо­кой­но:
– Бред это.

При штур­ме дол­жен быть чис­лен­ный пе­ре­вес хо­тя бы 1 к 3. Не­воз­мож­но штур­мо­вать от­ря­дом в 20 че­ло­век зда­ние, в ко­то­ром за­се­ли 400 воо­ру­жен­ных пу­ле­ме­та­ми и гра­на­то­ме­та­ми спец­на­зов­цев.

Ма­ка­шов и те не­сколь­ко че­ло­век, что бы­ли с ним, по­еха­ли про­сить все­го пол­ча­са эфи­ра. А по ним в упор, с 10 мет­ров – из пу­ле­ме­тов.

А ведь к те­ле­ви­зи­он­щи­кам об­ра­ти­лись де­пу­та­ты. И не дать им эфи­ра не име­ли пра­во. По за­ко­ну. Да­же гит­ле­ров­цы так не по­сту­пи­ли бы. Они стре­ля­ли боль­ше все по дру­гим на­ро­дам, не по сво­ему.

На­род под­нял­ся. Мо­ск­ва вста­ла. И им ос­та­ва­лось уто­пить это в кро­ви. Рас­стрел мир­ной де­мон­ст­ра­ции у "Ос­тан­ки­но"…
Про­ана­ли­зи­руй да­же то, что по­ка­зы­ва­ют по ТВ. Лю­бой ма­ло-маль­ски све­ду­щий че­ло­век оп­ре­де­лит, от­ку­да ве­дет­ся стрель­ба.

(Я это уже де­лал. Мы, в Пи­те­ре, ви­де­ли не толь­ко то, что транс­ли­ро­ва­ла в те дни по те­ле­ка­на­лам CNN. Не толь­ко за­пи­сы­ва­ли на дик­то­фо­ны то, что транс­ли­ро­ва­лось круг­ло­су­точ­но ра­дио­стан­ция­ми ми­ра из Мо­ск­вы. К нам на Су­во­ров­ский, 38 при­во­зи­ли фо­то­гра­фии и ви­део­кас­се­ты, сня­тые на мес­те со­бы­тий, – еще не оз­ву­чен­ные, ни­кем не мон­ти­ро­ван­ные, – жи­вой, го­ря­чий ма­те­ри­ал, со­хра­нив­ший всю до­ку­мен­таль­ность и под­лин­ность мо­с­ков­ско­го вос­ста­ния. И на них, этих плен­ках бы­ло то, о чем рас­ска­зы­вал сей­час Ан­д­рей: вос­торг мельк­нув­шей По­бе­ды, а за­тем – смерть и кровь…)

– Они до­би­ва­ли ра­не­ных в упор, – не­гром­ко про­из­но­сит Ан­д­рей. – БТРы стре­ля­ли в упор в без­о­руж­ных лю­дей. Это бы­ло на­ча­ло. А про­дол­же­ние – уже здесь в Бе­лом До­ме.
Им это нуж­но бы­ло – "ма­лень­кая" кровь, по­том чуть по­боль­ше, по­том – боль­шая кровь. Дей­ст­ви­тель­но го­во­рят: ко­гда убит один че­ло­век, – это тра­ге­дия, ко­гда мил­лио­ны – это уже ста­ти­сти­ка.

По хо­ро­шо спла­ни­ро­ван­но­му сце­на­рию они и дей­ст­во­ва­ли. Сей­час они бу­дут де­лать все, что­бы умыть ру­ки и най­ти ви­но­ва­то­го. И ви­нить бу­дут, ко­неч­но же, не се­бя. А мне за­пом­ни­лись сло­ва Руц­ко­го. Ко­гда пер­вый сна­ряд из тан­ка взо­рвал­ся в Бе­лом До­ме, он ска­зал:

– Те­перь яс­но, что ре­жим Ель­ци­на об­ре­чен. Де­ло толь­ко во вре­ме­ни.


("У Ан­д­рея", – думал я, – "есть пра­во иметь свое от­но­ше­ние к Руц­ко­му. Я же от­но­сил­ся к не­му ина­че. Я не нау­чил­ся до­ве­рять ге­не­ра­лам, при­вык­шим к по­ра­же­ни­ям."

Но я по­ни­мал Ан­д­рея. Он ис­крен­не пред­по­ла­гал, что за ги­бель ты­сяч лю­дей долж­но быть воз­мез­дие, как и за од­но­го-един­ст­вен­но­го. Не пом­ню, был ли в ис­то­рии пре­це­дент то­му, что про­ис­хо­ди­ло в Мо­ск­ве осе­нью 93-го.

Стре­лять по Пар­ла­мен­ту сво­ей стра­ны, по ее Кон­сти­ту­ции, по ее на­ро­ду… И – без­на­ка­зан­но?

"Все­на­род­но" из­бран­ный наш…

В кош­мар­ном сне не мог­ло та­кое при­снить­ся. А он, Ель­цин, санк­цио­ни­ро­вал это. Под друж­ные во­пли "ин­тел­ли­ген­ции" – ак­те­ри­шек, пе­ви­чек, в об­щем, бо­ге­мы, не­на­ви­дев­ший на­род, сре­ди ко­то­ро­го и на зем­ле ко­то­ро­го жи­ли.

Где ты, Шу­мер, Ва­ви­лон, Еги­пет, на­се­лен­ный егип­тя­на­ми? Где ты, Пер­сия, где ты, ве­ли­кая Ан­тич­ность? Кру­ги на во­де – вот, что ос­та­ет­ся на ли­ке Зем­ли от стран, дав­ших хлеб и при­ют пе­ст­ро­цвет­ным пле­ме­нам, бре­ду­щим по Зем­ле с од­ной це­лью – до­ка­зать ми­ру свою из­бран­ность.

На­ши за­ко­ны, за­ко­ны на­шей стра­ны, ко­то­рых к то­му вре­ме­ни еще ни­кто не смог от­ме­нить, очень же­ст­ко ог­ра­ни­чи­ва­ли при­ме­не­ние ог­не­стрель­но­го ору­жия. И Ан­д­рей, май­ор ми­ли­ции, знал это не ху­же всех.

Для не­го, как и для ты­сяч его кол­лег, ра­бо­тав­ших в со­вет­ской ми­ли­ции, в со­вет­ской про­ку­ра­ту­ре и КГБ За­кон был ме­ри­лом всех дей­ст­вий. И по­ступ­ков.

То­гда в ок­тяб­ре 1993-го этот стер­жень, де­лав­ший лю­дей в по­го­нах за­щит­ни­ка­ми в гла­зах всех, в гла­зах все­го на­ро­да, все­го ги­гант­ско­го и уни­каль­но­го со­вет­ско­го эт­но­са, – этот стер­жень был сло­ман и вы­бро­шен за не­на­доб­но­стью. С это­го на­чал­ся за­кат.

За­кат по­ряд­ка. И раз­гул бес­пре­де­ла.)

– Ты ведь зна­ешь, – го­во­рит Ан­д­рей. За­кон рас­про­стра­ня­ет­ся на всех – и на ар­мию, и на спец­наз.

Ору­жие – край­няя ме­ра в ис­клю­чи­тель­ных слу­ча­ях.

А здесь был имен­но хлад­но­кров­ный рас­стрел. То­го, кто стре­лял, и че­ло­ве­ком на­звать труд­но. По­че­му столь­ко жертв? Да по­то­му, что ни­кто в это не мог по­ве­рить, – в то, что Ель­цин при­ка­жет средь бе­ла дня в цен­тре Мо­ск­вы рас­стре­ли­вать жи­вых лю­дей. И в то, что най­дут­ся сво­ло­чи, ко­то­рые этот при­каз ис­пол­нят.

В 7 ут­ра 4 ок­тяб­ря при­ле­те­ли эти БТРы, по­стре­ля­ли, по­том вы­ез­жа­ет от­ку­да-то сбо­ку бро­не­транс­пор­тер, ос­та­нав­ли­ва­ет­ся мет­рах в пя­ти­де­ся­ти, раз­во­ра­чи­ва­ет баш­ню, и – пря­мо по лю­дям.

Лю­ди, за­щи­щав­шие Бе­лый Дом, сто­ят, за ру­ки взя­лись, а БТР стре­ля­ет по ним, как на по­ли­го­не… Они по­ле­те­ли, как тряп­ки.

По­ни­ма­ешь, Ан­тон, ко­гда в че­ло­ве­ка по­па­да­ет сна­ряд, его пе­ре­во­ра­чи­ва­ет в воз­ду­хе, вер­тит не­сколь­ко раз, про­сто, как тряп­ку. Кус­ки ко­жи, мя­са, кровь фон­та­ном брыз­жет… Бы­ло оце­пе­не­ние. Со­вер­шен­но шо­ко­вое оце­пе­не­ние.

А с дру­гой сто­ро­ны им би­ли в спи­ну. А ведь на бар­ри­ка­дах воо­ру­жен­ных во­об­ще не бы­ло. Да­же то не­мно­гое, что не­ко­то­рые при­вез­ли с со­бой, – все бы­ло спе­ци­аль­но за­бра­но, что­бы не про­изош­ло слу­чай­но­го вы­стре­ла. Не хо­те­ли мы кро­ви…

И здесь-то они боя­лись. Рас­стре­ли­ва­ли из тан­ков, ору­дий и тя­же­лых пу­ле­ме­тов БМП и БТРов. У них не бы­ло лю­дей, спо­соб­ных штур­мо­вать. Мы обя­за­ны жиз­нью офи­це­рам "Аль­фы".

– Как это бы­ло? – спра­ши­ваю я.

– При­шли двое из "Аль­фы". Толь­ко что у них уби­ли че­ло­ве­ка… Хо­ро­шо, что по на­прав­ле­нию вы­стре­ла они оп­ре­де­ли­ли, что стре­ля­ли не на­ши, а те, кто на­па­дал на нас. По­ня­ли, что сде­ла­но это бы­ло спе­ци­аль­но. В рас­че­те на то, что те­перь "Аль­фа" пой­дет кро­шить нас на­пра­во и на­ле­во. И вот, они стис­ну­ли зу­бы. Го­во­рят:

– На­ше­го од­но­го пар­ня уби­ли. Но мы зна­ем, что это – не ва­ши. У нас есть при­каз – ва­ших ни­ко­го жи­вым не брать и в жи­вых не ос­тав­лять. Един­ст­вен­ное, что мы мо­жем га­ран­ти­ро­вать вам, – это ав­то­бу­сы и в безо­пас­ное ме­сто от­вес­ти. Под на­шей ох­ра­ной. Есть при­каз вас всех пе­ре­бить.

Со­брал­ся со­вет. Руц­кой вы­сту­пил с об­ра­ще­ни­ем… Мы то­гда очень боя­лись, что он за­стре­лит­ся. Сле­зы на гла­зах, и все та­кое…

Он то­гда час­то об­ра­щал­ся по этой сла­бень­кой ра­ции к вер­то­лет­чи­кам. Он да­же не про­сил бом­бить Мо­ск­ву, про­сто для де­мон­ст­ра­ции, что­бы да­ли вы­вес­ти жен­щин и де­тей. Что­бы пре­кра­ти­ли стре­лять на вре­мя, да­ли их вы­вес­ти из Бе­ло­го До­ма…

О вер­то­ле­тах… Те, что пер­вые при­ле­те­ли, бы­ли, по­хо­же, на­ши.
Но тан­ки и бро­не­ма­ши­ны бы­ли ок­ру­же­ны зе­ва­ка­ми.
Стре­лять по ма­ши­нам, зна­чит по­ло­жить мно­го мир­ных гра­ж­дан.
На это ни­кто из на­ших не по­шел.
Так вот. По­кру­жи­ли и уле­те­ли…
Стре­ля­ли по нам час, два, три… За­го­ре­лось зда­ние. Бро­си­лись ту­шить – нет во­ды.

Тан­ки сна­ча­ла стре­ля­ли бол­ван­ка­ми, про­ши­ва­ли сте­ны.

По­том – бое­вы­ми.

Вол­на от взры­ва од­но­го 125-мил­ли­мит­ро­во­го тан­ко­во­го сна­ря­да вы­ши­ба­ла две­ри на не­сколь­ких эта­жах. А две­ри хо­ро­шие, ду­бо­вые. Ви­жу – жел­тая мас­са ка­кая-то ле­тит, пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся. А ни­че­го боль­ше не по­нять – дым, пыль, шту­ка­тур­ка. По­том ви­жу – это две­ри про­ле­те­ли. Си­ла взры­ва ко­лос­саль­ная.

От лю­дей час­ти ва­ля­лись… Ру­ки, но­ги…
Че­ло­ве­ка раз­ди­ра­ет вот как ко­гда све­жую бул­ку ло­ма­ют. Все это – на сте­нах, на по­тол­ке.
Ты зна­ешь, Ан­тон, ко­гда на­ча­ли гиб­нуть лю­ди, что боль­ше все­го уг­не­та­ло? Что маль­чиш­ки вот эти, сни­зу, на­ча­ли об­вя­зы­вать­ся бу­тыл­ка­ми с за­жи­га­тель­ной сме­сью, го­то­вясь уми­рать… Зна­ешь ведь, как мы с дет­ст­ва – рус­ские не сда­ют­ся. И луч­ше уме­реть стоя, чем жить на ко­ле­нях… Да…
При­хо­ди­лось удер­жи­вать их. Ведь они про­сто не до­бе­жа­ли бы до этих тан­ков, рас­стре­ли­вав­ших нас в упор. Не до­бе­жа­ли бы. Бес­по­лез­но все… От­кры­тая ме­ст­ность, про­стре­ли­ва­ет­ся все…

И еще уг­не­та­ло – пол­ная без­на­ка­зан­ность стре­ляв­ших в Бе­лый Дом. Пол­ная. Что мож­но сде­лать с пис­то­ле­том или ав­то­ма­том про­тив тан­ков?

По­че­му ар­мия не под­дер­жа­ла нас?
Нет ар­мии.

Есть "элит­ные" под­раз­де­ле­ния, сы­тые, при­корм­лен­ные. А ар­мии в обыч­ном смыс­ле это­го сло­ва – нет.

С 1985 го­да про­цесс раз­ло­же­ния ар­мии за­шел слиш­ком да­ле­ко. Уже в 1991 го­ду это бы­ла не та Со­вет­ская Ар­мия, ко­то­рой мы все гор­ди­лись ко­гда-то. А уж в 1993-м...

Антон ТАЛАЛАЕВ. РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ
 

© Антон ТАЛАЛАЕВ

РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ

Памяти павших в Москве осенью 1993 года

Часть 1

…В те дни при­хо­дит Ио­анн Кре­сти­тель и про­по­ве­ду­ет в пус­ты­не Иу­дей­ской…

Сам же Ио­анн имел оде­ж­ду из верб­люжь­е­го во­ло­са, стя­ну­тую ко­жа­ным поя­сом. А пи­щею его бы­ли ак­ри­ды и ди­кий мед…


Чер­ная ба­боч­ка. Не­ров­ный по­лет. При­се­ла на край мо­ни­то­ра. Обо­ра­чи­ва­юсь – мо­ни­тор пуст. Се­рый сле­пой квад­рат на лун­ном бель­ме ок­на. Что есть ис­ти­на?

Вре­мя лжет. Вре­мя – снеж­ное шу­тей­ное одея­ло на кам­нях и кро­ви со­бы­тий. По­ка все не смы­ло, по­ка я слы­шу и ви­жу все это – зве­ня­ще пре­крас­ная Мо­ск­ва, а по ли­ку ее – рва­ной ра­ной – го­ло­са, кри­ки, кровь.

Об­на­жен­ное де­ви­чье те­ло, без­жиз­нен­но об­вис­шее, – бе­лая ры­би­ца в цен­тре стол­по­тво­ре­ния, – ку­да и кто не­сет ее?

Она уже мерт­ва, эта пер­вая жерт­ва не­рав­ной бит­вы взды­бив­шей­ся вдруг, по­пы­тав­шей­ся по­сто­ять за се­бя, Рос­сии.



Но пре­ж­де, чем оку­нуть вас в ад той страш­ной мо­с­ков­ской осе­ни, в хро­ни­ку ее дней и ча­сов, я дол­жен пре­ду­пре­дить о сле­дую­щем.

Я не стал ни­че­го ме­нять в ней. Хо­тя шло вре­мя, вно­ся свои уточ­не­ния, ис­ка­же­ния, свое по­ни­ма­ние про­изо­шед­ше­го.

Вре­мя все­гда опу­ты­ва­ет ис­то­рию дым­кой ми­фа, ле­ген­ды, за­ту­ше­вы­ва­ет ее кро­ва­вые ко­ря­во­сти, ее рва­ные ра­ны, об­на­жен­ное пуль­си­рую­щее серд­це.



Не по­то­му ли ис­то­ри­ки так час­то лгут? Да и ра­бо­та­ют они, как пра­ви­ло, по за­ка­зу. Есть, к сча­стью, ред­ко­ст­ные ис­клю­че­ния.

Лев Ни­ко­лае­вич Гу­ми­лев, на­при­мер.

Он ис­кал и на­шел ключ к яв­ле­ни­ям, в жиз­ни че­ло­ве­че­ст­ва – гло­баль­ным. Умею­щий поль­зо­вать­ся этим клю­чом мо­жет пре­дот­вра­тить ка­та­ст­ро­фы эт­но­сов. Толь­ко вот ключ этот без не­ис­ка­жен­но­го дроб­но­го зна­ния "ча­ст­ных" со­бы­тий, из ко­то­рых скла­ды­ва­ют­ся пе­ре­во­ро­ты и ре­во­лю­ции, не­ви­дим и не­ося­за­ем. В сле­пые ру­ки он не да­ет­ся.

Ле­то­пис­цев же на Ру­си, по­хо­же, не ос­та­лось.

Я поч­ти круг­ло­су­точ­но "при­шпи­лен" к ком­пь­ю­те­ру. В этом смыс­ле на ме­ня воз­ло­же­на чис­то тех­ни­че­ская функ­ция – обес­пе­че­ние круг­ло­су­точ­ной свя­зи Ле­нин­гра­да с Мо­ск­вой, За­по­лярь­ем и Вос­точ­ной Си­би­рью. За­пись и пе­ре­да­ча по­лу­чен­ной из Мо­ск­вы ин­фор­ма­ции.

Из Пи­те­ра – даль­ше, по "Коль­цу".

Всем нам вне Мо­ск­вы она бы­ла нуж­на, как воз­дух. А воз­дух этот офи­ци­оз­ны­ми ка­на­ла­ми был пе­ре­крыт.


С са­мо­го на­ча­ла тра­ги­че­ских со­бы­тий, за­лив­ших кро­вью зо­ло­тую мо­с­ков­скую осень, обор­вав­ших рус­ское ба­бье ле­то 1993 го­да пред­смерт­ным кри­ком со­тен сы­но­вей и до­че­рей Рос­сии, вос­став­ших за по­ру­ган­ную Ро­ди­ну-Мать, – с са­мо­го на­ча­ла мы, сле­дуя дол­гу со­вет­ских жур­на­ли­стов, пы­та­лись по­лу­чить и со­хра­нить всю ин­фор­ма­цию, ко­то­рая про­ры­ва­лась к нам из за­чум­лен­ной Мо­ск­вы.

Мы вклю­чи­лись в Ин­фор­ма­ци­он­ное Коль­цо, соз­дан­ное мо­ск­ви­ча­ми, и со­еди­нив­шее со сто­ли­цей и Пи­тер, и Си­бирь.

Пря­мая связь с кон­сти­ту­ци­он­ны­ми пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми ис­точ­ни­ка­ми ин­фор­ма­ции обор­ва­лась поч­ти сра­зу по­сле на­ча­ла бло­ка­ды Ель­ци­ным рус­ско­го Пар­ла­мен­та, и от кол­ле­ги-фран­цу­жен­ки, на­хо­див­шей­ся то­гда в Мо­ск­ве, мы уз­на­ли, что уча­ст­ни­ки 9-го съез­да Со­ве­тов и Вер­хов­ный Со­вет стра­ны (Пар­ла­мент) ос­та­лись в опу­тан­ном ко­лю­чей про­во­ло­кой зда­нии без све­та и во­ды.

Ин­фор­ма­ци­он­ное Коль­цо в этой си­туа­ции спа­са­ло. Оно про­ры­ва­ло глухую бло­ка­ду пра­ви­тель­ст­вен­ных средств ин­фор­ма­ции, ко­то­рым бы­ло не­вы­год­но, что­бы лю­ди зна­ли прав­ду о том, что про­ис­хо­дит и про­изой­дет в Мо­ск­ве. Не­вы­год­но, по­то­му что им пла­ти­ли за мол­ча­ние. И за ложь.



Те­ле­фон­ный зво­нок – дол­го­ждан­ный и все­гда вне­зап­ный, по­то­му, что ка­ж­дый пре­ды­ду­щий мог ока­зать­ся без про­дол­же­ния, раз­ры­ва­ет ночь. Я под­ни­маю труб­ку и слы­шу:

– Ал­ло, Ле­нин­град?

– Да, да.

– Вклю­чи­тесь на при­ем!

– Го­то­во, – про­из­но­шу я, по­гло­щен­ный од­ним, тем, что­бы хи­лая моя тех­ни­ка не под­ве­ла.

Фак­са у нас не бы­ло. Сла­бень­кий мо­дем – связь дер­жа­лась на чу­де. Или на ве­ре в то, что ина­че не мо­жет быть. М-м-да-а… Я бы по­ста­вил здесь смай­лик. Но это се­го­дня. Не то­гда, ко­гда мы фик­си­ро­ва­ли хро­ни­ку. Хро­ни­ку рас­стре­ла.






Щел­ка­ет, от­клю­чив­шись, мо­дем. Я об­на­ру­жи­ваю, что во­круг, скло­нив­шись к эк­ра­ну мо­ни­то­ра, сто­ят все на­ши. Вчи­ты­ва­ют­ся в све­тя­щие­ся на мо­ни­то­ре строч­ки…



ЗАКЛЮЧЕНИЕ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

"О со­от­вет­ст­вии Кон­сти­ту­ции Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции дей­ст­вий и ре­ше­ний Пре­зи­ден­та Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции Б.Н. Ель­ци­на, свя­зан­ных с его Ука­зом: "О по­этап­ной кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­ме в Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции" от 21 сен­тяб­ря 1993 го­да N 1400 и Об­ра­ще­ни­ем к гра­ж­да­нам Рос­сии 21 сен­тяб­ря 1993 го­да."



21 сен­тяб­ря 1993 го­да

го­род Мо­ск­ва



Кон­сти­ту­ци­он­ный Суд Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции в со­ста­ве Пред­се­да­те­ля В.Д. Зорь­ки­на, за­мес­ти­те­ля пред­се­да­те­ля Н.В. Вит­ру­ка, су­дей Э.М. Аме­ти­сто­ва, Н.Т. Ве­дер­ни­ко­ва, Г.А. Гад­жие­ва, А.Л. Ко­но­но­ва, В.О. Лу­чи­на, Т.Г. Мор­ща­ко­вой, В.И. Олей­ни­ка, Н.В. Се­лез­не­ва, О.И.Тиу­но­ва, В.С. Эб­зее­ва, рас­смот­рев в су­деб­ном за­се­да­нии дей­ст­вия и ре­ше­ния Пре­зи­ден­та Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции, свя­зан­ные с его Ука­зом "О по­этап­ной кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­ме в Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции" от 21 сен­тяб­ря 1993 го­да № 1400 и Об­ра­ще­ни­ем к гра­ж­да­нам Рос­сии 21 сен­тяб­ря 1993 го­да, ру­ко­во­дству­ясь стать­ей 165/1 Кон­сти­ту­ции Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции, пунк­том 3 час­ти вто­рой и ча­стью чет­вер­той ста­тьи 1 и стать­я­ми 74, 77 За­ко­на о Кон­сти­ту­ци­он­ном Су­де Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции,

ПРИШЕЛ К ЗАКЛЮЧЕНИЮ:



Указ Пре­зи­ден­та Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции Б.Н. Ель­ци­на "О по­этап­ной кон­сти­ту­ци­он­ной ре­фор­ме в Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции" от 21 сен­тяб­ря 1993 го­да и его Об­ра­ще­ние к гра­ж­да­нам Рос­сии 21 сен­тяб­ря 1993 го­да не со­от­вет­ст­ву­ют час­ти вто­рой ста­тьи 1, час­ти вто­рой ста­тьи 2, ста­тье 3, час­ти вто­рой ста­тьи 4, час­тям пер­вой и треть­ей ста­тьи 104, час­ти треть­ей пунк­та 11 ста­тьи 121/5, ста­тье 121/5, час­ти вто­рой ста­тьи 121/8, стать­ям 165/1, 177 Кон­сти­ту­ции Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции и слу­жат ос­но­ва­ни­ем для от­ре­ше­ния Пре­зи­ден­та Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции Б.Н. Ель­ци­на от долж­но­сти или при­ве­де­ния в дей­ст­вие иных спе­ци­аль­ных ме­ха­низ­мов его от­вет­ст­вен­но­сти в по­ряд­ке ста­тьи 121/10 или 121/6 Кон­сти­ту­ции Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции.



Пред­се­да­тель Кон­сти­ту­ци­он­но­го Су­да

Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции

В.Д. Зорь­кин

Сек­ре­тарь Кон­сти­ту­ци­он­но­го Су­да

Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции

Ю.Д. Руд­кин



Я пе­ре­во­жу по­лу­чен­ный текст на прин­тер. Кра­ем гла­за от­ме­чаю, как чьи-то ру­ки не­тер­пе­ли­во вы­хва­ты­ва­ют ли­ст­ки из его стре­ко­чу­щей пас­ти. Сей­час наш твор­че­ский пер­со­нал пе­ре­чи­та­ет все, ском­по­ну­ет ма­кет из все­го, что по­лу­че­но за ночь, и вер­нет все это мне на ком­пь­ю­тер, что­бы ут­ром ле­нин­град­цы по­лу­чи­ли са­мую све­жую ин­фор­ма­цию о со­бы­ти­ях в Мо­ск­ве.

А по­ка они этим за­ня­ты, я вы­зы­ваю Мур­манск, за­тем Но­во­си­бирск, зная, что точ­но так же де­сят­ки не­зна­ко­мых мне ре­бят си­дят этой но­чью у сво­их ком­пь­ю­те­ров, что­бы пе­ре­дать по­лу­чен­ные на­ми со­об­ще­ния из Мо­ск­вы во Вла­ди­во­сток и Сред­нюю Азию, на Юг и За­пад все еще ве­ли­кой стра­ны…



… Да. Все мы, на­вер­ное, бы­ли об­ре­че­ны. На­вер­ное, кто-то да­же осоз­на­вал это.

Но ни­ка­кое осоз­на­ние об­ре­чен­но­сти не мог­ло бы вы­рвать ме­ня из то­го на­ше­го об­ще­го ощу­ще­ния аб­со­лют­ной не­воз­мож­но­сти вы­клю­чить­ся из "Коль­ца", спря­тать­ся, от­сту­пить в ти­ши­ну, в ком­форт, в сто­ро­ну.

По­че­му? По ко­му? По Гу­ми­ле­ву?

М-м-да…



Впро­чем, то­гда мне ду­мать об этом бы­ло не­ко­гда.

Это при­шло поз­же.

Ко­гда рас­се­ял­ся, рас­со­чил­ся над рус­ской сто­ли­цей тя­же­лый за­пах го­ря­щих тру­пов в по­чер­нев­шем Бе­лом До­ме, ко­то­рый по­сле пер­вых же вы­стре­лов из тан­ков пря­мой на­вод­кой стал кре­ма­то­ри­ем.

Сколь­ко лю­дей бы­ло то­гда рас­стре­ля­но и со­жже­но в рос­кош­ных хол­лах, ка­би­не­тах и ко­ри­до­рах Вер­хов­но­го Со­ве­та стра­ны? Сколь­ко ты­сяч?



Об­ре­чен­ность на по­ра­же­ние.

Ни­кто из нас не ду­мал об этом. Но сколь­ких то­гда не ста­ло.

Сколь­кие же ни­ко­гда не вер­ну­лись до­мой?



***



Нет вре­мен. Есть дви­жу­щая­ся точ­ка – че­ло­век.

Улыб­ка мла­ден­ца – чис­тое сча­стье, от ко­то­ро­го за­жму­ри­ва­ют­ся гла­за.

За­щи­щен­ность. От­кры­тия. Дет­ст­во.

Оно уй­дет.

Ме­та­ния от­ро­че­ст­ва. Во­про­сы. Ожи­да­ние от­ве­тов, ко­то­рые мож­но по­щу­пать паль­ца­ми.

Юность. Весь мир – твой. Все – не­бо и звез­ды, об­ла­ка и солн­це, сне­га и до­ж­ди, зе­ле­ная тра­вин­ка и зо­ло­той клен, – все твое. Все – для те­бя.

И – об­рыв. Кри­вые, ук­лон­чи­вые от­ве­ты. Об­ман и пре­да­тель­ст­во. Ложь.

Ино­гда – солн­це и ра­дость.

Стра­да­ния. По­те­ри. Об­ре­те­ния. И сно­ва по­те­ря. И стра­да­ние.

Буд­да… "Ми­ром пра­вит стра­да­ние".

Быть мо­жет, и так. Но…

Жизнь, вся жизнь дер­жит­ся этим "но".

А по­том – все.

Те­бя за­ры­ва­ют в зем­лю. Она сту­чит о крыш­ку гро­ба, в ко­то­рый за­ко­ло­ти­ли те­бя. И нет боль­ше те­бя там, где ты был.

Кто это чу­до­ви­ще, ко­то­рое про­гло­ти­ло все, чем ты был?

Вре­мя?

Его нет.

И есть толь­ко оно.

Гу­ми­лев – ста­рый, кар­та­вя­щий, пре­крас­ный. Ино­пла­не­тя­нин. Ге­ний.

Что та­кое "вре­мя", го­во­рит он, не зна­ет ни­кто.

Быть мо­жет, это стран­но, но с го­да­ми в ли­це Льва Ни­ко­лае­ви­ча, все боль­ше про­яв­ля­ют­ся чер­ты ве­ли­кой его ма­те­ри Ан­ны. И это – то­же Вре­мя. След не­ви­ди­мо­го зве­ря.

"Од­на­ко из­ме­рять вре­мя лю­ди нау­чи­лись..." Из­ме­рить – не по­стичь.

ПРОДОЛЖЕНИЕ 1


…Лип­кий зной на­крыл Пус­ты­ню Ие­ру­са­лим­скую. И кре­стя их в во­де, он ло­вил се­бя на том, что ждет.

Он вгля­ды­вал­ся в жел­тое ма­ре­во над хол­ма­ми, сколь­зил взгля­дом по стру­ям Иор­да­на, жур­ча­щим кру­же­вом лас­кав­шие стеб­ли при­бреж­ных кущ. Ре­ка – жен­щи­на. Греш­ный об­раз в свя­той час. Влаж­ные за­вит­ки у шеи, пря­ди зо­ло­тых во­лос под до­ж­дем – стру­ят­ся, омы­ва­ют, вле­кут. По­ток, уно­ся­щий грех не­кре­ще­ния. Но­вое ро­ж­де­ние. Ро­ж­де­ние но­вой жиз­ни. Вся­кий раз един­ст­вен­ной…

Обожг­ло ис­ку­ше­ни­ем. По­лых­ну­ло, об­да­ло жа­ром. Ис­чез­ло.

Он ждал. По­то­му, что знал то, о чем не ду­мал ни­кто – сам он все­го лишь Пред­те­ча.

А лю­ди шли и шли:

– Ок­ре­сти, Про­ро­че!



***



Ночь кос­ми­че­ски бездонна, ме­тео­рит­но про­ши­та мил­лио­на­ми зву­ков. Яв­ных и нет. Вслу­ши­ва­юсь, бо­ясь про­пус­тить один-един­ст­вен­ный сиг­нал.

В ред­кие ми­ну­ты ти­ши­ны эк­ран мо­ни­то­ра за­сы­па­ет, и про­грамм­ная за­став­ка – чер­ное не­бо в мер­цаю­щих, не­су­щих­ся мне на­встре­чу ко­лю­чих звез­дах – на­кры­ва­ет его ус­та­лую мор­ду.



…Я вслу­ши­ва­юсь в это про­стран­ст­во и но­чью и днем, бо­ясь, что шо­рох зо­ло­то­го лис­то­па­да, кру­жа­ще­го­ся за ок­ном во дво­ре и чуть даль­ше – в Тав­ри­че­ском, у Смоль­но­го над Не­вой, спра­ва от ко­то­ро­го еще рас­тут ло­пу­хи, а нев­ская во­да хо­лод­ным влаж­ным язы­ком вы­ли­зы­ва­ет цвет­ной га­леч­ник, и где еще бьет род­ни­чок, спа­сав­ший лю­дей в бло­кад­ную зи­му, – вслу­ши­ва­юсь, опа­са­ясь, что весь этот ти­хий шум мир­но­го го­ро­да, оку­тан­но­го зо­ло­той осен­ней дым­кой, спуг­нет тот един­ст­вен­ный звук, со­бьет ту един­ст­вен­ную вол­ну, ко­то­рая, пре­одо­лев все по­ме­хи, про­рвет­ся ко мне те­ле­фон­ным звон­ком и кто-то ска­жет:

– Ал­ло! Это Мо­ск­ва. При­ми­те со­об­ще­ние.



…Солн­це уже под­ня­лось. Ио­анн смот­рел, как при­зрач­но, ми­раж­но дро­жит над хол­ма­ми зыб­кий воз­дух Пус­ты­ни, ко­ей пред­стоя­ло стать Жи­вой Зем­лей. Но Его все не бы­ло.

Смерт­ная тос­ка ох­ва­ти­ла, под­крав­шись не­до­б­рым пред­чув­ст­ви­ем. За­ны­ло, за­хо­ло­ну­ло, за­мо­ро­зи­ло на миг со­мне­ние: "А вдруг?"

Ис­ку­ше­ние. Мельк­ну­ло, зги­ну­ло. Он при­дет и ска­жет: и из­бав­лю вас…

Ио­анн взгля­нул на тол­пу стра­ж­ду­щих. Но не ли­ца, не ру­ки и го­ло­вы уви­дел, а один об­щий стон, од­ну боль, од­ну на­де­ж­ду.

– Спа­си, – кри­ча­ло все, что об­ра­ще­но бы­ло к не­му. – Спа­си!

– Нет, – про­из­нес он. – Нет. Не я. За мной идет Он. Тот, чьи рем­ни на сан­да­ли­ях не дос­то­ин я за­вя­зать. Ма­ко­вая ро­син­ка я пе­ред го­рой. Вот, что я пе­ред тем, кто идет за мной.

И сно­ва сжа­лось серд­це. Он да­же не по­нял, вслух ли про­из­нес эти сло­ва, или толь­ко по­ду­мал. По­то­му, что вдруг по­чув­ст­во­вал – се­го­дня.

Это бу­дет се­го­дня: Он при­дет…





Взвизгнул – ножом по стеклу – звонок. Хватаю трубку.



– Алло!



На этот раз го­лос был жен­ским



Го­ря­чий силь­ный мо­ло­дой го­лос. В нем зве­не­ла не­спя­щая мо­с­ков­ская ночь. Я про­сто ви­дел это.

– Мо­ск­ва, 27– 28 сен­тяб­ря 1993 го­да. По-преж­не­му Дом Со­ве­тов в глу­хом коль­це бло­ка­ды. От­клю­че­на связь, ос­ве­ще­ние, те­п­ло­снаб­же­ние. В зда­ние, где на­хо­дят­ся сот­ни че­ло­век, не по­да­ет­ся да­же во­да. На­род­ных де­пу­та­тов ли­ши­ли то­го, в чем не от­ка­зы­ва­ют да­же во­ен­но­плен­ным.

Мол­чат те­ле­фо­ны. Связь с внеш­ним ми­ром обор­ва­на. Так пер­вый "де­мо­крат" не­сча­ст­но­го на­ше­го Оте­че­ст­ва вы­ра­зил свое по­ни­ма­ние пра­ва че­ло­ве­ка на жизнь и соб­ст­вен­ную точ­ку зре­ния.

Вче­ра око­ло 3-х ча­сов но­чи Дом Со­ве­тов был вне­зап­но ос­ве­щен мощ­ны­ми про­жек­то­ра­ми. Не­за­дол­го до это­го за­щит­ни­ка­ми До­ма Со­ве­тов был по­лу­чен ра­дио­пе­ре­хват о при­ка­зе Ель­ци­на взять Дом Со­ве­тов Рос­сии штур­мом.

Од­на­ко при­каз не был вы­пол­нен. Ана­ли­ти­ки пред­по­ла­га­ют, что од­ной из при­чин сбоя был страх Ери­на за то, что его се­го­дняш­ние хо­зяе­ва имен­но его сде­ла­ют "край­ним".

Сре­ди дру­гих при­чин на­зы­ва­ют то, что часть ди­ви­зии им. Дзер­жин­ско­го, ко­то­рой ель­ци­ни­сты под­кре­пи­ли си­лы мо­с­ков­ской ми­ли­ции и ОМО­На, за­дей­ст­во­ван­ные в бло­ка­де, про­яви­ла се­бя не впол­не "бла­го­на­деж­но", из-за че­го ос­нов­ной со­став был снят с оса­ды и вы­ве­зен.

Пра­ви­тель­ст­вен­ны­ми сред­ст­ва­ми ин­фор­ма­ции это со­бы­тие по­на­ча­лу бы­ло пре­под­не­се­но как сня­тие бло­ка­ды Бе­ло­го До­ма, во что мо­ск­ви­чи, на гла­зах ко­то­рых про­ис­хо­дит все это бе­зум­ное дей­ст­во, ко­неч­но же не по­ве­ри­ли.

Бро­же­ние на­блю­да­ет­ся и сре­ди ОМО­Нов­цев. Не­ко­то­рые из них (к со­жа­ле­нию еди­ни­цы) пе­ре­хо­дят на сто­ро­ну оса­ж­ден­ных, дру­гие рас­хо­дят­ся по до­мам, ос­тав­шие­ся жгут ко­ст­ры и ... ду­ма­ют? Не знаю ...

На за­щи­ту До­ма Со­ве­тов при­бы­ва­ют ка­за­ки из Ека­те­рин­бур­га, Тю­ме­ни, пред­ста­ви­те­ли Си­бир­ско­го и Ураль­ско­го ка­за­честв.

Вче­ра в Мо­ск­ву при­бы­ли прид­не­ст­ров­цы – наш ге­рои­че­ский и лю­би­мый на­ро­дом ба­таль­он "Днестр". Им при­шлось про­ры­вать­ся че­рез со­про­тив­ляв­шее­ся оце­п­ле­ние, что бы­ло сде­ла­но, как обыч­но, впол­не про­фес­сио­наль­но мир­ным пу­тем, без вы­стре­лов и жертв…»

***

Что-то изменилось.

Напрягся, сгустился воздух.

Иоанну показалось, что дрогнула Земля. Но Небо, протянув невидимые руки, подхватило ее.

Непреодолимая, влекущая необъяснимой силой воронка неслышимого ещё, зарождающегося совсем неподалеку смерча, коснулась уже его одежд, обхватила. Вот сейчас…

Голова кружилась.

Едва удерживая сознание на том краешке, за которым – пропасть, провал, бесчувствие, – Иоанн оторвал взгляд от толпы, окружавшей его, поднял отяжелевшие вдруг веки и – поверх всех голов тех, кто сошелся в этот день у Иордана,– вместо раструба черного смерча надвигающейся песчаной бури, коих немало пережил он в Иудейской Пустыне, увидел неземной ясный чистый свет.

Свет этот не слепил, не обжигал. Он наполнял таким неизъяснимым чувством неосознанной еще, но уже вошедшей в душу радости, что Иоанн понял: «Он. Это Он идет!» И тут же увидел того, кого так ждал.

Струились белые одежды. Дрожало, струилось само небо вокруг них…

Стихли, замерли голоса. Шорох трав. Лёгкий плеск волны у кудрявых прибрежных куртин… Всё, что только что шелестело, шуршало, разговаривало, смолкло.

Он приближался, и всё было обращено к нему.

– Я пришел крещение принять от тебя.

Тихий, чарующий голос, которому и полушопота было много, чтобы быть услышанным.

– Мне надо креститься от Тебя, – побелевшими губами прошептал Иоанн. – Ты ли приходишь ко мне?

И прошелестели устами Пришедшего к Иордану Небо, Земля, Вселенная:

– Оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнить всякую правду…

***

«…Не вы­пол­не­на и дру­гая часть ука­за Ель­ци­на – об от­прав­ке ап­па­ра­та Вер­хов­но­го Со­ве­та в дли­тель­ные и хо­ро­шо оп­ла­чи­вае­мые от­пус­ка. В сво­ей ос­нов­ной мас­се ап­па­рат от­ка­зал­ся по­ки­нуть оса­ж­ден­ный Глав­ный Дом Рос­сии. Да­же жен­щи­ны, ко­то­рым бы­ло пред­ло­же­но из со­об­ра­же­ний безо­пас­но­сти, вре­мен­но не при­хо­дить в бло­ки­ро­ван­ное экс-пре­зи­дент­ски­ми си­ла­ми зда­ние, не по­ки­да­ют его.

Съезд про­дол­жа­ет ра­бо­ту. Сда­лись, то есть ку­пи­лись са­мые сла­бые, – те, за ко­го мы го­ло­со­ва­ли зря.

По не впол­не уточ­нен­ным дан­ным, Ря­зан­ская воз­душ­но-де­сант­ная ди­ви­зия вста­ла на сто­ро­ну Вер­хов­но­го Со­ве­та. Хо­чет­ся на­де­ять­ся, что этот слух не ос­та­нет­ся меч­той Мо­ск­вы, за­щи­тить ко­то­рую мо­жет толь­ко вся Рос­сия.

Се­го­дня – впер­вые за дни бло­ка­ды – в До­ме Со­ве­тов за­ра­бо­та­ли две ра­дио­стан­ции. О диа­па­зо­нах, в ко­то­рых мож­но при­ни­мать пе­ре­да­чи, бу­дет со­об­ще­но до­пол­ни­тель­но.

Спе­ци­аль­но для ле­нин­град­цев: ис­пол­няю­щий обя­зан­но­сти Пре­зи­ден­та Рос­сии Алек­сандр Руц­кой из­дал указ об ос­во­бо­ж­де­нии г-на Соб­ча­ка от за­ни­мае­мой им долж­но­сти.

Подъ­ель­цин­ское пра­ви­тель­ст­во про­дол­жа­ет раз­да­вать пря­ни­ки пре­да­те­лям и ма­хать кну­том по не­со­глас­ным. Так, сроч­но бы­ла сня­та из эфи­ра очень по­пу­ляр­ная в Мо­ск­ве пе­ре­да­ча "Рус­ский Дом", в ко­то­рой долж­ны бы­ли при­ни­мать уча­стие пи­са­тель Ва­си­лий Бе­лов и по­пу­ляр­ней­шая ак­три­са Рос­сии Тать­я­на До­ро­ни­на.

Пле­тью хле­щет по сто­ли­це Рос­сии ра­зу­да­лая дем­по­тас­ку­ха – ель­цин­ская власть вне гра­ниц и За­ко­на.

За­крыт "День"...

Впе­ре­ди – ночь.



В.Ш.

23 ча­са 45 ми­нут, Мо­ск­ва.

Она так и ска­за­ла:

– Под­пи­ши­те ини­циа­ла­ми "В.Ш." И вре­мя. По­ставь­те вре­мя!

– Хо­ро­шо, – ска­зал я. – Хо­ро­шо…



Я чув­ст­во­вал се­бя так, слов­но все мы, вся Рос­сия, от ко­то­рой от­клю­чи­ли Мо­ск­ву, – эки­паж за­то­нув­шей под­вод­ной лод­ки.

Мы ле­жа­ли на грун­те. Над на­ми – тон­ны глу­хой оке­ан­ской во­ды.

Тон­ны…

Глу­хо­та…

ПРОДОЛЖЕНИЕ 3>

Нам бы­ло труд­но. Но там, в Мо­ск­ве, бы­ло еще труд­нее. И лю­бой про­рыв из сто­ли­цы к нам, в Пи­тер, был глот­ком ки­сло­ро­да. Спа­си­тель­ным и для нас – всех, ко­го на­кры­ла оке­ан­ская тол­ща не­про­ни­цае­мо­сти, и для тех, кто в са­мом цен­тре рус­ской сто­ли­цы дер­жал по­след­ний ру­беж по­ги­баю­щей Дер­жа­вы.

***

… Они – те, по чье­му при­ка­зу ок­ру­жен сей­час Бе­лый Дом, по­вто­рят этот свой пер­вый чер­ный опыт спус­тя не­сколь­ко лет в дру­гом мес­те Рос­сии, в цен­тре ста­рой рус­ской кре­по­сти с не­слу­чай­ным име­нем – Гроз­ный, ко­гда бро­сят на ее ули­цы сот­ни рус­ских ре­бят, сы­то и без­раз­лич­но зная, что все они по­гиб­нут…

И за­сто­нет зем­ля, и пой­дут по ней по­чер­нев­шие от не­из­быв­но­го го­ря ма­те­ри. И бу­дут ис­кать сво­их сы­но­вей. И не най­дут их.



Это бу­дет. Но свой пер­вый опыт бес­це­ре­мон­но­го бес­стыд­но­го мас­со­во­го убий­ст­ва рус­ских – со­вет­ских гра­ж­дан они, "де­мо­кра­ты", при­об­ре­та­ли в Мо­ск­ве вос­па­лен­ной кро­ва­вой осе­нью 1993 го­да…

Я сжи­маю ла­до­ня­ми зве­ня­щие вис­ки. От бес­си­лия. От не­воз­мож­но­сти быть там, в Мо­ск­ве, – с на­ши­ми.

Но ес­ли бы я сел в по­езд, что бы­ло сде­лать про­ще, "Ин­фор­ма­ци­он­ное Коль­цо" не со­стоя­лось бы. По­то­му, что пер­вым его зве­ном бы­ла Мо­ск­ва. А вто­рым – Пи­тер. И раз­рыв этих звень­ев оз­на­чал бы од­но – раз­рыв в тон­кой ки­сло­род­ной труб­ке, к ко­то­рой при­ник­ла Рос­сия.

По­то­му, что на весь 5-ти мил­ли­он­ный наш го­род не на­шлось ни­ко­го, кто су­мел бы, смог бы и за­хо­тел сде­лать то, что де­ла­ли мы. На весь то­гдаш­ний Ле­нин­град толь­ко кро­хот­ная точ­ка на Су­во­ров­ском, 38, где на­хо­ди­лись мы, пуль­си­ро­ва­ла, жи­ла в ре­зо­нанс с мо­с­ков­ской тра­ге­ди­ей. Толь­ко она ока­за­лась спо­соб­ной при­нять и пе­ре­дать даль­ше сла­бый сиг­нал SOS, все еще шед­ший из за­ды­хаю­ще­го­ся серд­ца Мо­ск­вы.

По­че­му?



Да, ле­то­пис­цев на Ру­си ма­ло ос­та­лось. Об­раз Не­сто­ра вдох­нов­лял нас? Не знаю… Мы хо­те­ли од­но­го – со­хра­нить ис­ти­ну, ко­то­рая дос­ти­га­ла нас; со­хра­нить, как бы ни был стра­шен ее из­му­чен­ный лик.



***

…Бу­дут на­пи­са­ны (и уже есть) кни­ги о рас­стре­ле Бе­ло­го До­ма, ро­ма­ны и по­вес­ти. С не­из­беж­ной в та­ких си­туа­ци­ях до­лей вы­мыс­ла. Но толь­ко то, что за­пи­са­но, за­пе­чат­ле­но в те ча­сы и дни, что за­фик­си­ро­ва­но по жи­во­му сле­ду со­бы­тия, со­дер­жит в се­бе его под­лин­ность.

По­это­му глав­ным для нас бы­ло од­но – со­хра­нить с пре­дель­ной точ­но­стью то, что зна­ли мы, то, что до­нес­ли до нас лю­ди – и пе­ре­дать эту но­шу вам. Что­бы вы мог­ли про­нес­ти это зна­ние даль­ше, че­рез го­ды, и пе­ре­дать его сво­им вну­кам и пра­вну­кам…

Спа­сет ли их это от ду­хов­ной сле­по­ты? Как знать…

Но не зря же при­хо­ди­ли мы на эту зем­лю. И не зря ро­ж­да­лись и уми­ра­ли рус­ски­ми…



***

В не­дол­гих пау­зах ме­ж­ду прие­мом, пе­ре­да­чей, вер­ст­кой, пи­шу:



"Не­ко­то­рые на­ча­ли бы эту кни­гу с ель­цин­ско­го ука­за № 1400. А на са­мом де­ле все на­ча­лось го­раз­до рань­ше – с убий­ст­ва пра­во­слав­ных мо­на­хов в Оп­ти­ной пус­ты­ни в Пас­халь­ную ночь 1993-го го­да, со взры­ва атом­но­го ре­ак­то­ра в ма­лень­ком рус­ском го­ро­де на реч­ке При­пять в 1986-м, еще рань­ше – с убийств Рус­ских Пра­во­слав­ных Ца­рей, ри­ту­аль­но­го унич­то­же­ния Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви по­сле то­го, пер­во­го, фев­раль­ско­го 1917 го­да, за­хва­та вла­сти эти­ми…

То, что слу­чи­лось в Мо­ск­ве в сен­тяб­ре-ок­тяб­ре 1993-го го­да, – лишь про­дол­же­ние ста­рой борь­бы до­б­ра и зла, Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста и са­та­ны, пра­во­слав­ной ве­ры рус­ских лю­дей и – ее вра­гов.

Все про­изо­шед­шее и про­ис­хо­дя­щее – лишь от­ра­же­ние ве­ли­кой не­ви­ди­мой бра­ни ду­ха зло­бы и его при­сных про­тив Бо­га и нас. По­это­му нач­нем так: со свя­ты­ми упо­кой, Гос­по­ди, ду­ши уби­ен­ных изу­вер­ны­ми не­хри­стя­ми в Мо­ск­ве раб Тво­их, чис­ло же и име­на их Ты Сам ве­си…"

Зво­нок об­ры­ва­ет мысль. Но я рад ему.

Ча­ще ин­фор­ма­ция шла по мо­де­му. Ко­гда пе­ре­да­ва­ли го­ло­сом, я вклю­чал дик­то­фон.

Не­сколь­ко ча­сов – и вся по­лу­чен­ная ин­фор­ма­ция оформ­ля­лась в спе­ци­аль­ные ин­фор­ма­ци­он­ные вы­пус­ки на­шей "Хро­ни­ка со­бы­тий".

Для "Хро­ни­ки" мы ис­поль­зо­ва­ли все дос­туп­ные нам то­гда ис­точ­ни­ки. Вот, о чем со­об­ща­ли они.

***



"Мо­ск­ва, 28 сен­тяб­ря 1993 го­да. По со­об­ще­ни­ям за­ру­беж­ных ин­фор­ма­ци­он­ных агентств, с ут­ра Дом Со­ве­тов Рос­сии ок­ру­жен на­столь­ко плот­ным мно­го­слой­ным ка­ре воо­ру­жен­ной ми­ли­ции и тех­ни­ки, что за ни­ми не­воз­мож­но уви­деть то­го, что про­ис­хо­дит внут­ри оце­п­ле­ния.

Все дос­ту­пы к Бе­ло­му До­му пе­ре­кры­ты. Вы­ска­зы­ва­ют­ся пред­по­ло­же­ния, что внут­ри оце­п­ле­ния, у бар­ри­кад на­хо­дят­ся око­ло 700 за­щит­ни­ков.

Из тех же ис­точ­ни­ков со ссыл­кой на ми­ни­ст­ра безо­пас­но­сти Рос­сии Вик­то­ра Ба­ран­ни­ко­ва ста­ло из­вест­но, что мо­с­ков­ские ОМО­Нов­цы за­дер­жа­ли и жес­то­ко из­би­ли де­пу­та­тов Ураж­це­ва и Мо­ро­ки­на…"



"Что бы­ло бы, ес­ли Клин­тон ок­ру­жил бы Кон­гресс США ко­лю­чей про­во­ло­кой?", – во­про­ша­ет мюн­хен­ская "Liberty".



"У сво­бо­ды не­дет­ское злое ли­цо", – по­ет се­го­дня "Ма­ши­на Вре­ме­ни".



***



…Ча­ще все­го зво­нил из Мо­ск­вы "Ар­хан­гел". Че­рез не­го в Пи­тер шла ос­нов­ная ин­фор­ма­ция от де­пу­та­тов, оса­ж­ден­ных в Бе­лом До­ме. Все, что я знал о нем, так это то, что ро­дом он был из Ар­хан­гель­ска. Встре­тить­ся нам так и не уда­лось. Где ты сей­час, Ар­хан­гел? Мо­жет быть – чу­до, и ты жив?



***

"Ве­че­ром 28 сен­тяб­ря про­изош­ло пер­вое круп­ное на­па­де­ние Ерин­ских бан­ди­тов на за­щит­ни­ков за­кон­но­сти и по­ряд­ка у До­ма Со­ве­тов. Ерин­цы при­ме­ня­ли во­до­ме­ты, бое­вые от­рав­ляю­щие ве­ще­ст­ва, ду­бин­ки. Есть жерт­вы.

30 сен­тяб­ря жес­то­ко из­бит де­пу­тат Ал­кс­нис, пы­тав­ший­ся вый­ти из коль­ца бло­ка­ды ель­цин­ско-ерин­ских упы­рей за про­дук­та­ми и ме­ди­ка­мен­та­ми для боль­ных, ра­не­ных и уми­раю­щих. К До­му Со­ве­тов не про­пус­ка­ют "ско­рую по­мощь" к боль­ным и уми­раю­щим. Из­би­ты мно­гие жен­щи­ны, ста­ри­ки, де­ти..."

Го­лос Ар­хан­ге­ла зве­нит. Как что-то очень зна­ко­мое, од­на­ж­ды пе­ре­жи­тое и ос­тав­шее­ся со мною на­все­гда.

Как что?

Вос­по­ми­на­ние – се­кун­да, нет, мень­ше. Про­сто вспыш­ка. Ты про­бо­вал ко­гда-ни­будь сло­ва­ми – не ки­стью – сло­вом об­ри­со­вать то, что вме­ща­ет в се­бя та­кая вспыш­ка? Ду­маю, мне не очень-то это уда­ст­ся, но по­про­бую.



Го­лос Ар­хан­ге­ла зве­нит, как ти­ши­на. Та са­мая, ко­то­рая на­кры­ла ме­ня од­на­ж­ды, дав­ным-дав­но, за­хле­ст­ну­ла, по­во­лок­ла…



Ти­ши­на… Она зве­не­ла то­гда во мне от не­воз­мож­но­сти ни слы­шать, ни го­во­рить…

А на­чи­на­лось все так про­сто.



…Мы си­де­ли на Ар­ба­те и смот­ре­ли, как ре­бя­та тан­цу­ют брейк. Да, это бы­ло лет пять на­зад, нет – шесть, – я то­гда окон­чил пер­вый курс, и пер­вые мои сту­ден­че­ские ка­ни­ку­лы бы­ли в са­мом раз­га­ре…

(Продолжение)

Мы си­де­ли и гла­зе­ли на тан­цую­щих. По­лу­ча­лось не у всех.

Я знал о ней толь­ко то, что она прие­ха­ла от­ту­да, где рас­тут ло­то­сы, и сквозь за­рос­ли тро­ст­ни­ка вид­но, как бро­дят по ко­ле­но в во­де ро­зо­вые фла­мин­го.

–Ты ви­де­ла цве­ту­щий ло­тос? – как мож­но без­раз­лич­нее спро­сил я.

Она за­смея­лась, за­ки­нув го­ло­ву, и вол­на свет­лых во­лос ко­лых­ну­лась на­зад, ук­ры­ла спи­ну.

–Ко­неч­но! – ска­за­ла она сме­ясь. – Ко­неч­но! Кто это­го не ви­дел?

И сно­ва за­смея­лась.

У нее бы­ли очень бе­лые зу­бы. И ко­жа. Слов­но све­ти­лась.

"Я не ви­дел", – по­ду­мал я, но го­во­рить об этом не стал.

Ре­бя­та сме­ня­ли друг дру­га, но на­стоя­щий брейк-данс ни­ко­му не да­вал­ся.

– Пой­ду-ка я.

– Иди, – ска­за­ла она. – Я за те­бя бу­ду бо­леть.

И она опять за­смея­лась.

Я встал в круг. По­до­ж­дал, ко­гда брейк сам кос­нет­ся кон­цов мо­их паль­цев и пой­дет от фа­лан­ги к фа­лан­ге, к пред­пле­чью.

Я тан­це­вал так, как тан­це­ва­ли мы в Виль­ню­се на на­ших "ба­лах".

Да, у нас лю­бую ве­че­рин­ку на­зы­ва­ли ба­лом. На­вер­ное, с тех вре­мен, ко­гда в Виль­ну на­ез­жа­ла на ле­то пе­тер­бург­ская знать во гла­ве с са­ми­ми Го­су­да­рем и Го­су­да­ры­ней. Го­род те­рял го­ло­ву от люб­ви и му­зы­ки.

Двор лю­бил Виль­ну. Ве­ли­кий Фе­дор Ива­но­вич пи­сал о ней:



"Над рус­ской Виль­ной пра­во­слав­ной

Род­ные те­п­лят­ся кре­сты..."



Ес­ли бы Вы зна­ли, Тют­чев, ес­ли бы...



Но то­гда на Ар­ба­те ме­ня уво­лок брейк. Я вы­рвал­ся толь­ко то­гда, ко­гда в кру­ге уже ни­ко­го, кро­ме ме­ня, не ос­та­лось, и все ре­бя­та и дев­чон­ки во­круг за­хло­па­ли и за­кри­ча­ли.

И она то­же пры­га­ла и кри­ча­ла:

– По­бе­да, по­бе­да! На­ша по­бе­да!

Я по­до­шел к ней. Она бы­ла очень кра­си­вой.

– Как те­бя зо­вут? – спро­сил я.

– А те­бя?

Я ска­зал.

С тех пор про­шел год. И сно­ва бы­ло ле­то.

Она жи­ла все там же, да­ле­ко-да­ле­ко, где рас­тет ло­тос, и ино­гда зва­ла к се­бе, но я ни­как не ре­шал­ся...

…Ле­то ше­ст­во­ва­ло по тра­вам, и го­род был за­ва­лен па­даю­щи­ми каш­та­на­ми.

И яб­ло­ка­ми.

Они осы­па­лись с оди­чав­ших яб­лонь, ос­тав­ших­ся на мес­те ста­рых ху­то­ров, ко­то­рые во­бра­ла в се­бя древ­няя Виль­на.

Я ре­шил­ся и по­зво­нил ей.

– При­вет, – ска­зал я.

Она за­ве­ре­ща­ла что-то ра­до­ст­ное.

Я спро­сил:

– Ты вый­дешь за ме­ня за­муж?

– Да, – ска­за­ла она.

– То­гда при­ез­жай, – ска­зал я.

– Хо­ро­шо, – ска­за­ла она. – Зав­тра я при­ле­чу.



Вот так. Она жи­ла сре­ди ло­то­сов и фла­мин­го. И уме­ла ле­тать.

Я по­ло­жил труб­ку.

– Ма, – про­из­нес я, не слы­ша сво­его го­ло­са. – Ма! Она ска­за­ла: "Да".

Ма­ма кив­ну­ла.

– Я же­нюсь, ма­ма, – ска­зал я. – Ты не про­тив?

– Хо­ро­шо, – ска­за­ла ма­ма как-то очень серь­ез­но.

– Мож­но, она бу­дет жить с на­ми?

– Ко­неч­но же! – ска­за­ла ма­ма. – Это та де­вуш­ка с Ар­ба­та, ко­то­рая зво­нит те­бе по но­чам?

– Да, это она. У них там вре­мя дру­гое. И зна­ешь, Ма? У них там рас­тут ло­то­сы.

–Ло-о-то­сы! – про­тя­ну­ла Ма. – Та­кое чу­до...

Я взял ги­та­ру и по­шел к вы­хо­ду. Мне на­до бы­ло по­быть од­но­му.

– Уже ночь, – ос­то­рож­но ска­за­ла Ма.

– Я не­на­дол­го, – от­ве­тил я и вы­шел.



Наш дом сто­ял над древ­ней ре­кой Ви­ли­ей, ко­то­рую штур­мо­ва­ли в 1812 сол­да­ты На­по­ле­о­на, пы­та­ясь пе­ре­бить бро­сив­ших­ся им на­встре­чу рус­ских кон­но­гвар­дей­цев из Го­су­да­ре­вой ох­ра­ны – рус­ский Двор встре­тил Оте­че­ст­вен­ную 1812-го в Виль­не.

По край­ней ме­ре, так ут­вер­жда­ет Лев Николаевич Тол­стой.

Ли­тов­цы пе­ре­име­но­ва­ли Ви­лию в Не­рис. На­вер­ное, им так бы­ло лег­че при­вы­кать к рус­ско­му го­ро­ду. Но меня это не качало.

Я лег в тра­ву. Столь­ко звезд, сколь­ко по­ка­за­ло мне не­бо, я еще не ви­дел.

Сна­ча­ла я про­сто пе­ре­би­рал стру­ны, и раз­гля­ды­вал их. Тра­вы ка­за­лись вы­со­ки­ми, как де­ре­вья. Ка­жет­ся, я что-то наи­гры­вал и, мо­жет быть, на­пе­вал.

А по­том стал орать в пол­ный го­лос. Все пес­ни под­ряд.

На всех язы­ках, ка­кие знал.

Я не мог мол­чать.

Мне на­до бы­ло рас­ска­зать. Не­бу и ми­ру.

Ко мне по­до­шли два пар­ня. Се­ли в тра­ву ря­дом:

– Ты не про­тив?

– Ка­жет­ся, я же­нюсь, – ска­зал я, не от­ры­вая глаз от не­ба.

– По­здрав­ля­ем, – ска­за­ли они.

У них то­же бы­ли с собой ги­та­ры, и они сначала ста­ли по­дыг­ры­вать мне ак­кор­да­ми.

А по­том мы пе­ли вме­сте. И "Ма­ши­ну", и "БГ", и бит­лов. И мое лю­би­мое с дет­ст­ва "Ticket to the Moon"… Пе­ли, по­ка не по­свет­ле­ло не­бо за ре­кой над Ан­то­ко­лем. По­ра бы­ло по до­мам.

Мы по­жа­ли друг дру­гу ру­ки и ста­ли про­щать­ся. И тут я уви­дел ма­му. Она си­де­ла не­да­ле­ко в тра­ве, при­сло­нясь к бе­рез­ке и об­хва­тив ко­лен­ки ру­ка­ми. Я понял, что она просидела так в траве всю ночь.

–Ой, Ма, – ска­зал я. – Про­сти. Мы так ора­ли.

– Вы очень хо­ро­шо пе­ли, – ска­за­ла она, под­ни­ма­ясь. – Пой­дем?

– Да.

Я все еще на­хо­дил­ся в ка­ком-то ир­ре­аль­ном ми­ре.

И толь­ко под­хо­дя к до­му, я уви­дел, что по­ду­шеч­ки мо­их паль­цев со­рва­ны в кровь.

Как неж­но хра­ни­ла нас та сча­ст­ли­вая ночь в Виль­ню­се, ко­гда я ждал свою де­вуш­ку!



Ее зва­ли Ау­ре­лия.

Свадь­ба бы­ла знат­ной. В луч­шем рес­то­ра­не го­ро­да. Пан Со­ло­мон по­да­рил нам су­пер-пы­ле­сос, и мы та­щи­ли его до ма­ши­ны на се­бе.



... Ау­ре­лия умер­ла в три дня.

Ска­за­ли: Чер­но­быль.



Вре­мя ос­та­но­ви­лось. И на­ча­лась эта зве­ня­щая ти­ши­на. Она уто­пи­ла ме­ня. Я не мог ни слу­шать, ни го­во­рить…



А мо­жет быть, мне все это про­сто од­на­ж­ды при­сни­лось?

И брейк на Ар­ба­те, и то­нень­кая си­не­гла­зая де­воч­ка с об­ла­ком свет­лых во­лос до поп­ки, пры­гаю­щая от сча­стья? И звезд­ная ночь в вы­со­кой до не­ба тра­ве на реч­ном ко­со­го­ре по­сре­ди как буд­то бы спя­ще­го го­ро­да?



Но пы­ле­сос был ре­аль­ным. Он так и ос­тал­ся в на­шей кро­хот­ной квар­тир­ке в до­ме над ре­кой и рос­кош­ной си­ре­нью под ок­на­ми. И ло­то­сы... Я их все-та­ки уви­дел. Они все-та­ки бы­ли…



Вот, что я слы­шу в го­ло­се Ар­хан­ге­ла – боль рву­ще­го­ся серд­ца, в го­ло­се его зве­нит, бьет­ся рус­ская бе­да:



"…Три­дца­то­го сен­тяб­ря де­мон­ст­ран­ты пред­при­ня­ли еще од­ну по­пыт­ку про­рвать сна­ру­жи коль­цо бло­ка­ды. К со­жа­ле­нию, и она окон­чи­лась не­уда­чей.

В Бе­лом До­ме, став­шим сим­во­лом со­про­тив­ле­ния ок­ку­па­ции на­шей стра­ны кон­ча­ют­ся да­же све­чи. Нет во­ды, све­та, те­п­ла. Идет снег.

Че­рез коль­цо бло­ка­ды не про­пус­ка­ют ни жур­на­ли­стов, ни де­пу­та­тов.

Сре­ди за­щит­ни­ков Вер­хов­но­го Со­ве­та уже есть умер­шие.

По­дон­ки в мун­ди­рах не да­ют да­же вы­вез­ти и за­хо­ро­нить тру­пы...



(29-30 сен­тяб­ря 1993г. 4 ча­са ут­ра. "Ар­хан­гел")



***



Из ком­на­ты на­про­тив при­но­сят дис­ке­ту.

– Вот, по­чи­тай, Ан­тон.

Мяг­ко за­хло­пы­ва­ет­ся "двер­ца" дис­ко­во­да. На­жи­маю "enter". А вот и текст для ут­рен­ней "Хро­ни­ки". Име­на ис­точ­ни­ков не ука­за­ны. Та­кая до­го­во­рен­ность. Язык "Хро­ник" те­ле­граф­но же­ст­кий:



"Из Мо­ск­вы со­об­ща­ют: ми­тинг око­ло До­ма Со­ве­тов со­брал уже 50-60 ты­сяч че­ло­век (сна­ру­жи коль­ца бло­ка­ды). Лю­ди не рас­хо­дят­ся ни днем, ни но­чью.

Ука­зом ВС РФ из воо­ру­жен­ных за­щит­ни­ков Вер­хов­но­го Со­ве­та сфор­ми­ро­ва­ны два от­дель­ных пол­ка, под­чи­няю­щих­ся не­по­сред­ст­вен­но ВС РФ. Во­ен­но­слу­жа­щие и доб­ро­воль­цы про­дол­жа­ют при­бы­вать. Но их все-та­ки ма­ло.

Ма­ло все­го – еды, ле­карств, лю­дей, во­ды, све­та и те­п­ла. Мно­го толь­ко хо­ло­да и го­ло­да, да еще ре­ши­мо­сти уме­реть стоя, а не жить на ко­ле­нях.

(Продолжение> )

Как со­об­ща­ют, не­воз­мож­но да­же на­нять ком­мер­че­ский вер­то­лет, что­бы сбро­сить к Бе­ло­му До­му ме­ди­ка­мен­ты и про­до­воль­ст­вие.

Все бо­ят­ся ель­цин­ско-луж­ков­ской мес­ти. Но, не­смот­ря на все это, Вер­хов­ный Со­вет, а вме­сте с ним и рус­ский на­род про­дол­жа­ют дер­жать­ся про­тив ту­пой зве­ри­ной си­лы ок­ку­па­ци­он­но­го ре­жи­ма Ель­ци­на в ус­ло­ви­ях, на­по­ми­наю­щих зи­му 1942 го­да в Ле­нин­гра­де.

В стой­ко­сти – за­лог по­бе­ды."



***

«…И крестившись, Иисусъ тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на него…»

«…И се, гласъ с небесъ глаголющий: Сей есть Сынъ мой Возлюбленный, въ Которомъ Мое благоволение.»

***



"…От До­ма Со­ве­тов ото­шла ди­ви­зия им. Дзер­жин­ско­го. Ее ко­ман­до­ва­ние муд­ро ре­ши­ло, что ему не скрыть­ся бу­дет ни на зем­ле, ни под зем­лей от гне­ва от­цов и ма­те­рей сол­дат сроч­ной служ­бы, ко­то­рые мо­гут по­гиб­нуть за не­пра­вое де­ло в при­бли­жаю­щем­ся по­бои­ще. »

«Часть сол­дат