Есть предположения, что прожекты архиепископа и баронов были представлены Джону где-то в ноябре 1213 года. Король их выслушал, просмотрел наброски, и сказал, что последствия подобных изменений будут настолько широки и глубоки, что лучше оставить дискуссии и обсуждения на «после Рождества». Когда будет время подумать и прикинуть. Во всяком случае, так описывает этот момент летописец из Барнуэлла. Роджер Вендоверский дает куда как более драматичное описание момента, но он вообще склонен к драматизму.
В принципе, и он соглашается с тем, что рассмотрение возможности введения Хартии Вольностей короля Генри I было согласовано королем и баронами на послерождественский период. Но он добавляет, что бароны сговорились собрать достаточные силы, чтобы захватить крепости Джона, и, таким образом, обеспечить его согласие. Возможно, Вендоверский летописец прав. Во всяком случае, Джон вернулся в Лондон к Новому году, а бароны явились к нему в день Богоявления, закрывающий рождественские торжества. И явились достаточно воинственно, с большими силами.
Бароны утверждали, что он лично поклялся архиепископу искоренить злые законы в Англии, что означало, по их мнению, признание их баронских свобод и вольностей. Король связан собственным словом, сказали они. Джон, рассыпавшийся в свое время перед Стефаном Лэнгтоном и папским легатом в любезностях, был, естественно, немало удивлен тем, как его достаточно округлые обещания были интерпретированы. Он-то, скорее всего, вообще ничего не имел в виду.
В любом случае, Джону как-то удалось выторговать себе время до конца Пасхи, и время он это зря терять не стал, а постарался договориться с каждым противником в отдельности. Неизвестно, что он предлагал, но известно, чего он хотел – чтобы ни от него, ни от его преемников не требовали никаких хартий «никогда больше».
Понять Джона можно. Он постепенно выстроил довольно эффективную и тонкую систему управления государством, нацеливаясь на централизацию власти в руках одного человека – монарха. А ему упрямо подсовывали документ, дающий баронам слишком много козырей. Но его действительно поймали на слове! Недаром, все-таки, никому не известный Стефан Лэнгтон был вытолкнут папой на роль первого прелата Англии. Лэнгтон был достаточно искушен, чтобы уцепиться за совершенно пустую фразу, форму вежливости, и сделать из нее грозное оружие.
Более того, бароны достаточно изучили Джона, чтобы ничего не оставлять без обеспечений – уж больно король был непредсказуем. И пришлось ему заверить свое обещание поручительством самого архиепископа Кентерберийского, епископа Или, и Уильяма Маршалла. Странный выбор, на первый взгляд. И абсолютно гениальный, потому что теперь архиепископ Кентерберийский оказался в самом центре переговоров – единственный человек в этом предприятии, которому, по сути, было начхать на привилегии баронов. Они ему были нужны постольку, поскольку исправляя их, можно было исправить общие перекосы в управлении. Они ему были нужны потому, что за привилегиями баронов стояла сила баронов, при помощи которой можно нажать на короля. Но теперь король простейшим решением не позволил зачинщику остаться в стороне, во всем белом и на пьедестале.
Лэнгтону пришлось вспомнить о том, что его пост предполагает не противостояние короне, но посредничество, миротворчество между недовольными и имеющими власть. Джон любил навязанного ему архиепископа не больше, чем архиепископ любил его, но порядочности Лэнгтона он, все-таки, вполне доверял.
Еще до Пасхи 1214 года, Джон решил снова призвать своих подданных принести ему оммаж, причем не простой, а liege homage, который освобождал принесшего клятву от всех обязательств по отношению к другим. Джон предлагал, чтобы каждый его подданный был «с ним против всех других».
Разумеется, бароны встали на дыбы, усмотрев в этом потенциальную возможность разделения своих рядов. В самом деле, если их собственные вассалы принесли бы, как подданные короля, подобную клятву, они стали бы подчиняться только и только королю. Впрочем, Джон довольно быстро пришел к выводу, что провести нужные разъяснения и подготовку будет слишком сложно, и отбросил эту идею. Призвав, тем не менее, своих баронов из Пуату на всякий случай. Он не собирался встречаться со своими баронами совсем уж безоружным.
В феврале 1214 года Джон дал северным баронам разрешение на встречу по интересующему их вопросу, которая должна была пройти в Оксфорде. Об этой встрече или о том, что она не состоялась, никаких упоминаний не сохранилось, но в марте Джон написал в Пуату, что благодарит всех, кто откликнулся на его зов, но вопрос решился, и поэтому тем, кто еще людей не выслал, высылать их и не надо, и что расходы он, конечно, возместит.
На самом деле, ничего, конечно, не решилось, а просто дело было передано папе в Рим. Для того ведь Джон и принес ему в свое время так удививший самого папу оммаж – чтобы его склочные бароны могли быть посланы. К высшему авторитету.
Рассматривая перипетии этих переговоров, начинаешь понимать, почему многие историки говорят, что Ричард и Джон были скроены, по сути, по одному шаблону. Ричарда всегда война занимала больше, чем завоевания. Джона политические игры всегда увлекали больше, чем возможная победа или поражение. Он делал ход, ждал хода противника, а иногда и предупреждал его, и потом азартно потирал руки.
Даже послав баронов жаловаться папе, он ухитрился их в этом деле опередить. Его посол был в Риме уже 17 февраля, а представители баронов добрались до папы только через 11 дней.
Бароны обратились к папе Иннокентию именно как к лорду их короля. Они просили папу «to urge and, if needful, compel the king to restore the ancient liberties granted by his predecessors and confirmed by his own oath» - заставить или убедить короля восстановить их древние свободы, гарантированные им, баронам, его предшественниками и подтвержденные им самим.
О чем писал папе Иннокентию Джон, мы не знаем. Сохранились только письма Иннокентия епископам и архиепископу в Англию, и по ним можно судить, о чем шла речь. Джон просто вцепился в факты, оставив теории в стороне: во-первых, весь шум поднялся из-за нежелания части баронства платить законный и легальный скутаж, и, во-вторых, бароны имели тайную встречу, на которой было обговорено вооружиться Хартией Вольностей короля Генри.
Папе Иннокентию был не чужд тот же дух драматической игры, которым отличался король Джон. В своем письме от 19 марта епископам и архиепископу он выражает искреннее изумление тому, что они там совсем проглядели, что король поссорился с некоторыми магнатами и баронами, и выражает свое недовольство их рассеянностью. Он также резко осуждает заговорщические поползновения баронов, и приказывает епископам следить, чтобы все действия их паствы носили абсолютно законный и открытый характер. Короля же он просит отнестись к знати милостиво и доброжелательно, и предоставить им то, на что они имеют право.
К баронам в тот же день отправились из папской канцелярии копии писем Иннокентия епископам и королю, а 1 апреля он довольно резко выразил им свое осуждение их попыткам уклониться от выплаты скутажа.
Бароны этот раунд проиграли вчистую. А Джон… А Джон, по примеру брата, принял крест 4 марта 1214 года – обязался отправиться в следующий крестовый поход, по поводу которого как раз хлопотал Иннокентий. Говорят, что в Риме об этом стало известно ДО того, как папа сел писать свои письма баронам и епископам Англии.
Утащено вот отсюда с разрешения автора
