Ван Гог рисовал так, как рисовал бы ребенок, будь у него силы и мастерство, чтобы изобразить видение незамутненного разума. Но так кажется только поначалу, когда смотришь на немного нелепые, лубочно-яркие картины, так отличающиеся от дымчатого импрессионизма Моне и почти осязаемых картин Поля Гогена. Второй взгляд уже другой: приходит понимание, что ни одна детская кисть не перерисовала бы жизнь так, как ее перерисовал Ван Гог. В ней нет классического понимания школы, ей чужды азы, которые создавала итальянская живопись эпохи Рубенса. Она - ничейная.

Возможно, отчасти такая манера живописи родилась именно потому, что у Винсента Ван Гога и не было школы, в которой он бы учился правилам светотени, штриховки, цветопередачи и прочим премудростям, которым учат начинающих художников, когда они садятся за свой первый мольберт для детей. Так получилось, что Винсент, не чувствуя способности к чему бы то ни было, решил стать монахом, но для этого нужно было пройти небольшую проверку - хотя бы полгода провести в роли миссионера в шахтерском поселке. Там Винсент спускался вместе с рабочими в шахту - настолько глубоко, насколько позволяло чувство самосохранения, и делал первые зарисовки углем. Это было просто люди, идущие на работу или домой. Все эти угольные рисунки открыли в будущем живописце дыхание творчества, которое он потом уже упорно не хотел терять.

Решение стать отшельником забылось, но отшельником он и остался: даже в шумном Лондоне, даже в Париже, куда он переехал впоследствии. Ван Гога восхищали работы Милле, француза, который писал жизнь простого люда. Он пытался подражать ему и со временем они с братом Тео решили открыть собственную контору, продавая работы Винсента. Но идея провалилась: в кафе "Тамбурин" продалась пара картин, и это стало точкой. 

В отчаянии, художник бросает все и переезжает в городок Арль, планируя там открыть школу живописи. Арль - это арена для небезызвестных событий: безумие художника, отрезанная мочка уха, помещение в психиатрическую лечебницу; смерть. Во всех поздних работах фигурирует только Арль. Закат, рассвет, сады, поля, больница, люди, площадь, номер гостиницы: Арль, Арль, Арль. 

И уникальная маковая техника Ван Гога так и осталась нетронутой. Больше никто не посягал на манеру живописца, который, кстати, мог безупречно рисовать не только свои наивные полотна, но и картины с идеальными пропорциями и идеальной композицией. Просто он не хотел так рисовать. Он хотел по-другому.

$Реклама$