Наш замполит не любил евреев...

Зашли мы вчетвером к командиру. Без лишних стол нам приказали раздеться и сдать ротному старшине форму., одеться в солдатскую зелёную рабочую одежду, которую принёс батарейный  старшина в том мешке из наматрасника. Взял он четыре папочки-скоросшивателя и скомандовал нам» «На выход!». Повёл он нас строем  в казарму зенитчиков.. Мы даже ни с кем не попрощались. Вещички наши личные через час принёс ротный старшина, и мы получили их от нового своего властителя, батарейного старшины. Нас сразу отвели в рабочую комнату замполита, где за  столом сидел капитан- лейтенант (чисто флотский по форме одежды и званию) – нога на ногу. Мы притулились у уголке.  Туда нас отправил ужасный майор, комбат, наводивший священный страх на всех в учебке. Нас рассадили на стулья у стенки перед лицом замполита. Старшина кратко доложил о нас и положил на стол папочки, вышел, прикрыв плотно дверь. Молчали, шелестели листочки наших личных дел, прочитываемых по очереди офицерами.  Заговорил замполит, красивый утончённый красотой,. Голос у него был скрипучим, резким, брезгливым:

-Галкин Николай Николаевич!

Названный легко встал, вытянулся по стойке «смирно». Был он крепеньким, коренастым парнишкой, плечистый, длиннорукий и мускулистый с простым, ясным,  открытым русским лицом с карими глазами.  Он был очень силён.  Во время чистки картошки в наряде на камбузе, он легко давил в кулаке не только картофелины, он в мелкую кашицу раздавливал морковку!

-Садитесь, матрос. Так, образование всего 7 классов…слабенько О! Шестой разряд токаря расточника имеешь?! Это ведь почти мастер! Семейное положение…женат?!

Галкин заулыбался и кивнул:

-Ребёночка ждём скоро…

Повисло молчание, прерванное комбатом:

-Это меняет дело. Не обратил внимания, когда отбирал. Виноват!

Встал командир, посмотрел и пощупал руки матроса и сказал:

-Пишите, замполит – в расчёт первой батареи, помошником заряжающего!

-Должен сказать, что работёнка эта, заряжающего стомиллиметровой зенитки - это  каторга! Но скоро я увидел, как Николай играючи обращается с двухпудовиками масляных снарядов, неутомимо, сосредоточенно, чётко! Через год он был послан на флотские стрельбы-соревнования. Вернулся победителем со званием «Лучший заряжающий соединения»  и стал старшим матросом. Получил благодарность и десять суток отпуска на родину, не считая времени на дорогу, и поехал к жене и, родившемуся к тому сроку, сыну, к родителям, которых обожал! А ещё через год он стал помошником командира взвода и получил второй отпуск.

- Борман! – выкрикнул-выскрипел замполит, как-то растерянно даже, со взвизгом. – или Ворман? Не чётко написано…

Ефим медленно, корпусом, склонился к коленям, и распрямился неспешно. Был он человек сугубо штатский. Форма – вся в морщинах и складках, весела на нём. Одно плечо было ниже другого, длинные пальцы узких кистей лениво сжимались –разжимались. На лице было некое блезгливое выражение, похожее на то, что мне приходилось наблюдать в детстве, в Фергане и по пути к ней, а похзже – в зоопарке, на лицах верблюдов, язык не поворачивается, назвать  их «мордами»!  Глаза Ефима, жёлтые, обычно  скорбные, сейчас были ироничными:

- Можно и вор вам… - чётко но лениво произнёс Ефим. Но правильно пишется «Борман», с одним «р» - и сел.

-Встать! – рявкнул каплей – Издеваться!?

Ефим, так же неспешно, поднялся, молча пожал плечами. Дрожащим от бешенства голосом замполит сказал:

-Ефим Самуилович?

Ефим кивнул. Комбат глядел на него с прищуром, в глазах было скрываемое веселье, которое он хотел скрыть от замполита, но показать и Ефиму, и нам троим.

Коля не обращал внимания, на не касавшееся его происходящее, думая о своём.  Юрка моргнул голубыми глазищами на бледном до синивы, плаксивом, большеротом лице. Слушал он не без заинтересованности. Я весь подобрался, сжался, ловил каждое слово, следил за мимикой лиц, выражением глаз. То был цирк – салага и всемогущий замполит, на которому не то что сказать что-то не так, посмотреть не так – нельзя было.

- Образование средне-техническое…прекрасно…мастер термического цеха…К печи что ли его приставить? Но какой из него кок? Неряшлив, медлителен., ленив, судя по виду…

Ефим молча кивал на каждое слово замполита, а взгляд его стал излучать  неустрашимую силу. Тут вмешался командир, обращаясь к замполиту:

-Аврамов! Я его отобрал для службы ПФС, лично обучу и два года буду абсолютно спокоен – грамма не позволит уворовать!

Замполит как-то угас, но злость ещё душила его, и он попытался ещё куснуть противника:

- Борман…национальность?

-Москвич, товарищ капитан-лейтенант! – Чётко отрапортовал Ефим.

Замполит начал приподниматься со стула, сипя:

-Издеваетесь, мотрос?

-Считаю, что Вы надо мной издеваетесь, товарищ капитан-лейтенант. Перед вами анкета, в которой всё про меня написано и фамилия чётко напечатана, и национальность - еврей. Подтверждаю, что я не немец, не калмык, и не чукча, а русский еврей, родившийся в Москве.

-Гордитесь?

-Горжусь, есть чем гордиться.

Махнув рукой, замполит продолжил работу:

-Шмуль Юрий Моисеевич

Юра неловко встал. Был он ужасно нескладным. Отвечал тихим голосом, чётко выговаривая каждый слог.

-Национальность…русский?! Быть такого не может! Что скажите, Шмуль?!

-Так в свидетельстве с рождения было написано, так и в паспорте значится.

Шмуль – ладно, но Моисеевич?!

-Оставь, запалит, всё бывает… - Вмешался командир., - Ты сам Аврамов…А парнишка хороший, робкий только, ничего, окрепнет, возмужает… Смотри, два курса московского физтеха! Чтобы поступить и продержаться, нужны способности и трудолюбие! А он ведь не бросил институт, а его призвали. У меня он через полтора года будет первоклассным специалистом!, лучшим оператором СОН, помощником приборного радиотехнического завода будет.

Закончив со Шмулем, замполит закурил и начал читать мою анкету. Тягучим вяловатым взглядом посмотрел мне в глаза, давая мне понять, что удивлён, что я не отвожу взгляд.

-Так, призван на год позже. Почему?  Понятно, учился, но не доучился… Родился в Архангельске? Не москвич?

При первом же вопросе я распрямился как пружина, вытянулся по стойке, радуясь, что смотрюсь по строевому, подтянуто и опрятно. На последний вопрос  ответил чётко:

-Не москвич по рождению, но призван из Москвы. Родился в Архангельске. С семьёй жил в Перми, Вологде, Самаре, Ростове-на-Дону, а в эвакуации – в Фергане и Шадринске.

- Не Пермь и Самара, матрос, а?

-Города Молотов и Куйбышев, товарищ капитан-лейтенант!

-Теперь правильно…так... Одесское высшее мореходное училище, курсант, электромеханический факультет… Отчислен по собственному желанию? Ответьте искренне, самоволки были? Сколько?

-Зафиксированных две, товарищ капитан-лейтенант!

Он удивлённо поднял брови., но я продолжал:

-Длительность каждой по 45 суток…

-Сколько?! – Подпрыгнул замполит, а командир радостно улыбался и крутил лысой головой, щуря глаза.

-Две самоволки по 45 дней, за которые и был списан в числе группы, нарушивших дисциплину во время плавпрактики на судне Поти. Мы в горы ушли и пешком добирались. Хотели дойти через Кавказ и Крым до Одессы и превзойти подвиг Бендера и его сподвижника Воробьянинова. Не привзошли. В Керчи были отловлены и с позором  были доставлены в экипаж родной мореходки. Но нас простили почему-то. Наказан был, без лишней строгости, только руководитель практики, который без ведома капитана выставил нас с вещичками на причал, превысив свои полномочия. Относительно второго случая – решил бросить мореходку, подал соответствующий рапорт. Командование медлило, тянуло… С  учётом того, что пагонами мы не были отягощены – присягу с посвящением в мичманы дают пятикурсники, а лейтенантские пагоны запаса полагались лишь на шестом году, не счёл я преступным провести время ожидания не в опостылевшем экипаже,  а в частных домиках в окрестностях Одессы, можно сказать,  области с подругой и собутыльниками. Но пил я немного.

Мог бы я всего этого и не говорить, но мне весело, отчаянно. Не хотелось победы меньшей, чем у Бормана. Но не получилось. Смял меня замполит, неплохой психолог…

-Начинаю понимать – сказал он, вчитываясь в анкету. – Так, отец начальник ГУУЗиК Минморфлота...член…так-с…завпарткабинетом ГЭС-I… Скажите, матрос, что сей ГУУЗиК означает?

-Главное управление учебных заведений и кадров.

-А что есть ГЭС –I?

-Электростанция в Москве, которая в Кремль ток даёт!

-Да-а, с ы н о к…- Добреньким скрипом втоптал меня в доски казарменного пола под ногами замполит, но снова, в который раз, встрял спаситель-командир:

-Электромеханический факультет, три семестра, плав практика, слесарь-сборщик моторов на автозаводе! Пиши, замполит :оператор ПУАЗО в ПРТВ. Прекрасный будет приборист, а там погляжу.

Замполит заспорил:

-Анархиста неприкрытого берём, командир, да ещё куда! На станцию орудийной наводки, под сердце батареи!

-Ну, что ты! Какой же он анархист? Комсорг учебного отряда, а какой перед присягой концертик из ничего соорудил?! Маяковского импровизировал – слёзы из глаз текли. Помнишь? Мы же с тобой рядом стояли, видели, что слёзы в его глазах стояли настоящие! А сценка «Против хулигана»? Какие чудеса гибкости показал – каучук! Мостики, фляки, сальто, хождение на руках вокруг сцены? А пародия на строевую песню? Сам ведь всё сочинил! Мы же все ухохатывались… Берём?

-Бери, командир, да не замарайся… Чую – г….цом попахивает!

-Читал я в анкете его автобиографию, собственноручно написанную. Восхитился – каждое слово к месту и искренне, без оправданий. Поразил меня его почерк, словно я сам писал…Но мне такой текстик не сплести бы… Беру – и точка!

Командир встал, распахнул дверь в казарму, гаркнул:

-Батарея! Готовность номер один! – И мгновенно затопали сотни ног. Всё задвигалось, побежало на выход, на сопку, к боевым постам и расчётам! Обращаясь к каплею, капитан сказал:

-Товарищ капитан-лейтенант! Замените меня наверху! Час боевой учебной стрельбы. Я подбегу через четверть часа. – И побежал замполит, отмахнув ладонью «честь», как положено, выполнять приказ начальника.

Мы четверо топтались перед командиром, и были уже все влюблены в него, не жалели об учебке и не желали других мест службы… Ну, а замполита, думалось, стерпим как-нибудь, притрёмся! Было у меня предчувствие, что не долго этот замполит тут будет, и прав оказался. Больше мы не «беседовали» с ним. Уехал с женой и дочкой в отпуск и не вернёлся больше. Перевели в плавсостав флота. На его место приехал из Серероморска капитан Любенко, разжалованный аж из подполковников. Имел он прежде кресло в Политуправлении СФ. Был он гитарис, балалаечник, певун народных песен – душа нараспашку!  Бывало, мы с ним выпивали с его холодном финском домике над ручьём… Ночи проводили в разговорах… Я пил совсем мало, а он по чёрному, плакал и клял несправедливость судьбы…

-Концерт придумал и поставил не я, Господин, а Борька Дрезинер, но он не хотел авторства своего открывать, предпочитал быть за моей спиной. На концерте он только песню спел Ив Монтана, хорошо спел, красиво. В сценке с хулиганом я играл со Сливковым. Он изображал пьяного амбала, пытался сбить меня, а я акробатическими прыжками и прогибами уклонялся, все смеялись…  После этого он стал старшину изображать, тоже всем смешно показалось. А ко мне присоединился Дрезинер. Был он двухметровый тощий парнишка. Сперва он был избран комсоргом, а я его замом, а через неделю, я занял его место. .. На сцену поднимались и другие ребята, способные попеть и покривляться, становились « кавалерийским строем» По команде: «Запевай!» - топтались на месте, высоко задирая колени, что вызывало смех, и пели. Текст я сочинил на известный мотивчик пионерской песни «До чего же хорошо кругом!», и здесь я рявкал, изображая старшину: «Кругом!», а потом пел дальше жалобным «козлетоном»: «Мы над Озерком идём, и дорога растакая, наши ноги заплетает, но ногами мы идём, до чего же хорошо…» И опять рявкал: «Кругом!»

-Изумительный человек был наш комбат! Напрасно мы трепетали при его появлении, тогда, в учебке, наблюдая, как подчинённые его волоком извлекают из залива из плотов лесовозов сырые брёвна, распиливают их на чурки, колют на полешки, складывают вокруг казармы и вдоль дороги в километровые поленницы…

Мы и сами успели ещё повкалывать до кровяных мозолей на ладонях, не понимая до поры смысла этой работы… Уже пошёл снежок – первый раз – 23 августа- когда мы стали укладывать звонкие, ветром просушенные, дровишки в каменные сараи, оставленные ещё немцами с войны…  Лишь полярной зимой оценили мы заботу командира и его предусмотрительность! Сколько раз, бывая на чужих батареях, в частях, видел я зачуханных матросов и солдат, в темноте и пурге выковыривавших брёвна из снего и льда… Ад кромешный! В казармах сырость и холод, дым ест глаза, жратва недоваренная, полусырая! А у нас намбатарее – рай! На лошадке в саночках поъедешь к сараю, звенящих полешков набросаешь, отвезёшь в казарму, на камбуз, к офицерским домикам, к бане – везде тепло, сухо и весело. А полярная ночь уж не так страшна!

Из воспоминаний Бориса Ягупьева.

Серия сообщений "В начале было Слово":
Часть 1 - Глава 2 Пробуждение
Часть 2 - Глава 4. На поиски "креста"
...
Часть 4 - Глава 3. Командировка
Часть 5 - Попытка бежать из СССР в Финляндию. Воспоминания.
Часть 6 - Глава 5. Армия - Учебка
Часть 7 - Предисловие к повести "Евангелие - атеисту"
Часть 8 - Глава 5. Армия: учебка
...
Часть 31 - Крушение империи. Командировка в Киргизию
Часть 32 - Конец империи
Часть 33 - СССР. Служба в Армии.Учебка