Он понравился сразу, как только она его увидела.
Полутемное кафе гудело, многоликое и многоголосое, неистребимый сигаретный дым длинными лентами связывал обычную для этих мест публику в единое целое, в некое сообщество людей, проводящих вместе время. Он выпадал из общей схемы – сидел за столиком напротив, один, трезвый, и смотрел на нее внимательно и серьезно.
Время от времени она танцевала, то с девчонками, то с каким-нибудь парнем, но постоянно чувствовала на себе его взгляд. Он не подходил к ней, не заговаривал и этим был интересен.
- Кто это, ты его знаешь?
Оказывается, всем заметно, что тут что-то есть. Она повернулась к подружке, пожала плечами.
- Нет.
- Неправда, он так на тебя смотрит!
- А, может, он в меня влюбился. Вот так, с первого взгляда.
- Не знаю, может быть… Мы уходить собираемся, ты как – с нами?
Она впервые посмотрела прямо ему в глаза, посмотрела долгим, глубоким взглядом. И прочла ответ.
- Я остаюсь.
- Ну, ты авантюристка! Ладно, мы пошли, созвонимся.
Кафе постепенно пустело, и почти перед самым закрытием он вдруг встал, подошел к ней и протянул руку.
Они танцевали, у него оказался красивый голос, он интересно говорил, был хорош собой… Одним словом – то, что надо, то, о чем мечталось одинокими ночами, когда засыпал ребенок. Ей хотелось внимания, мужского внимания,  она видела, как он смотрит на нее, и понимала, что уже почти счастлива.
- Я провожу?
- Да, но только… Я с мамой живу, она строгая, и у меня двое детей.
Он улыбнулся.
- Ну, значит, до парадной…
- Да, поедем на автобусе – тут несколько остановок.
И зачем она сказала, что у нее двое детей? Ничего, когда они познакомятся поближе, для него будет приятным сюрпризом, что ребенок всего один.
В автобусе она разглядела его получше. Да, действительно красив. И умен. Только вот какая-то нотка есть в его голосе, да и во взгляде, пожалуй. Что-то не совпадало, не укладывалось в общую картину, мешало и беспокоило ее. Уже появился в голове вопрос, еще не вполне ясный. Она снова посмотрела на него. Да, это в глазах, в них ответ.
Они шли по улице к ее дому, и она уже знала, что не покажет ему свои окна.
- Какая зима в этом году холодная. Так где же ты живешь?
- Еще далеко. Слушай, я замерзла, давай – погреемся где-нибудь.
- Вот парадная. Пойдем?
Она на секунду задумалась, но потом решительно шагнула в темноту дверного проема.  А чего бояться – кругом полно квартир, там люди, в случае чего помогут.
Они поднялись на девятый этаж и теперь стояли у батареи, грелись.
Доставая сигареты, он переложил что-то из одного кармана в другой. Нож. Хороший такой, достойный, не складной, не перочинный.
- Это что, нож?
- Красивый, да? Хочешь посмотреть?
Она не хотела, но протянула руку – пусть видит, что ей не страшно. Ей, мол, привычное дело разглядывать по ночам ножи на пустых темных лестницах.
- Да, красивый… А ложбинки – для стока крови?
- Молодец, соображаешь.
Она с удивлением посмотрела на него – внимательный интеллигентный кавалер исчез куда-то, а стоит теперь перед ней… Кто? Ну, конечно! Всё встало на свои места. Она разгадала свои сомнения и ответила на незаданные вопросы.
- Скажи… Я хочу спросить… Ты не сидел в тюрьме?
- Вчера освободился.
Он достал из кармана несколько паспортов. Штук пять, наверное.
- На, смотри. Это за сегодняшний день. Неплохо, да?
Она замерла. Вот так, обыденно и просто оказаться рядом с преступлением. Сходила, что называется, развеяться, познакомилась, видишь ли, с парнем! Он раскрыл одну  красную книжечку.
Ничем не примечательный мужчина смотрел на нее с фотографии, он казался туповатым, с остановившимся взглядом, который часто  бывает на официальных документах. Почему нельзя улыбнуться?.. Сразу число приветливых людей увеличилось бы.
А сейчас этот человек ищет, наверное, паспорт со столь дорогим его сердцу изображением, огорчается, предвидя бесконечные хождения по инстанциям с объяснениями причин исчезновения документа. Он абсолютно  не знает, что на девятом этаже блочного дома стоят и греются у батареи – вор, укравший у него покой и уверенность и девушка, ошеломленная только что сделанным открытием.
- Здорово, правда?
Она не ответила, только повернулась спиной к окну, за которым так хорошо виден ее дом, кое-где освещенный теплым желтым светом. Хорошо, что не сделала глупость – не показала ему, где живет.
- Слушай, а у тебя тараканов нет?
- Тараканов?..
“Хороший вопрос. Он еще к тому же и с приветом”. Она уже была настороже.
- Нет… А что?
- Нужно перышко в варенье обмакнуть и буквы в паспорте обвести. Потом запускаешь туда тараканов -  и они всё съедают. И варенье, и чернила. Ничего не остается, можешь новую фамилию писать.
- А, понятно…
- А ты не знала, что они варенье кушают?
- Нет…
Что-то происходило с ней, и она уже не могла смотреть на него. Медленно-медленно, как будто нехотя, постепенно овладевая  частями тела, стал подползать страх.
Тараканы, паспорта… Может, он еще и убивец какой-нибудь? Конечно, воры как будто не убивают, но – кто его знает? Вот она ему, например, зачем? Интимных радостей сподобиться не придется – холодно, да и не подразумевались они, эти интимные радости. Не у лифта же, в конце концов!
А он говорил.
- Я тебя сразу заметил. Ты необычная, мне нужна такая. Я на севере живу, там в деревне мать у меня. Она старая уже, ждет, что я с женой приеду – на родину. Поехали со мной?
"Вот те раз! В деревню, в глушь, в Саратов! Из родного Питера уехать куда-то с зэком – замечательная перспектива!" Было страшно, и она старалась отнестись ко всему с иронией, с юмором, хотя получалось плохо.
- Ты красивая и характер подходящий, поехали!
Она вдруг поняла, что он смотрит на нее и смотрит так, что  ясно – вот оно, главное. Если что-то должно произойти, то сейчас.
Он двинулся к ней.
- Что с тобой? Замерзла? Давай руки – погрею.
- Нет!
Ответ прозвучал резко, громко, и она с ужасом посмотрела на него. С ним происходили перемены – он прищурился, став сразу незнакомым и злым.
Испугавшись того нового, что появилось в его взгляде, она оглядела в панике лестницу и закрытые двери квартир. За черно-коричневым дерматином обивки ей чувствовалась пустота – там никого нет, ей не придут на помощь, не откроют, не спасут.
- Боишься меня?
Он подошел ближе, и она погрузилась во взгляд разгневанного зверя, голодный и беспощадный. Новое чувство обожгло холодом. Теперь уже это был не страх, а ужас. Она ничего не могла поделать. Бежать? Нельзя, потому что она теперь ни за что не повернулась бы к нему спиной.
- Да, боюсь.
От звука собственного голоса ей стало легче. Теперь он, по крайней мере, знает, что и как.
- Что же – я такой страшный?
Она молчала, смотрела на него и видела, как его рука достает из кармана нож.
- Отпусти…
- Так страшный или нет?
Он улыбался, глядя на нее, а она вдруг почувствовала, что сейчас единственное спасение – смотреть на него, не отрываясь, глаза в глаза. Как будто нет ножа, как будто ничего вообще нет, только два взгляда, упертые друг в друга, неотрывные, связанные неодолимой силой. Не отпускать, смотреть.
 И скоро она увидела, что все меняется. Теперь в его глазах была лишь бесконечная вселенская усталость, там читались годы и годы  разочарований, горький мудрый опыт бездомной собаки, обретенный где-то на задворках жизни.
На лестнице стоял безнадежно одинокий человек с ножом, ставшим теперь нелепым и  неуместным. Она больше не боялась – она его жалела.
Он не смотрел на нее.
- Уходи.
Звук лифта вернул обоих к действительности – нож исчез в кармане, задымилась сигарета. Она вошла в кабину, не оборачиваясь, нажала  кнопку. Двери закрылись, отрезая от нее эту странную историю, отрезая ее от истории, навсегда разведя по разные стороны бытия.
Она шла к дому, думая о том, какой дурацкий у нее характер. Мало того, что познакомилась неизвестно с кем – вором с ножом в кармане. Мало того, что знакомый этот мог оказаться насильником-расчленителем,  так она еще прониклась, понимаешь, к нему жалостью и сочувствием. Впечатлилась она, видишь ли, скорбью его и безысходностью, одиночеством ошеломилась бесконечным – ужас какой-то! Еще немного и она начала бы его спасать.
Уже виделась ей избушка в сельской местности, где мать-старушка, ведя натуральное хозяйство, поит ее парным молоком, а муж, сильный, красивый человек, заготавливает дрова – зимы-то суровые.
Нет, ну не дура? Ее, можно сказать, чуть не убили, а она опять за старое. Что хорошего могло быть с этим человеком, израненным тюрьмой и алкоголем, диким, грубым зверем?  Ничего.
Просто ей казалось – нужно, чтобы человека когда-нибудь, хоть раз в жизни,  кто-то пожалел. Она только что оказалась у разверстой судьбы, и, потрясенная, не знала, что с этим делать.
Она шла по темной улице, не чувствуя холода, одна.
А ничего и не надо – так ведь проще.  Идти домой и не думать о чужом человеке на девятом этаже чужого дома. Она посмотрела на свои окна – свет выхватывал из темноты пушистые медленные снежинки. Всё, в конце концов, обойдется, образуется.  Вот и снег пошел. Это к оттепели, к весне.