В Москве возле Чистых прудов располагалась усадьба, в которой выросла девочка, ставшая знаменитой поэтессой. Родилась Евдокия Сушкова в январе 1811 года, росла без матери, которая рано умерла от чахотки, и почти без отца, бывшего в постоянных разъездах. К десяти-двенадцати годам уже писала стихи. Бабушка и дед, как умели, воспитывали двух внуков и внучку. Как и у всех девочек ее круга, учение маленькой Додо было несложным: немного истории, чуть-чуть географии и арифметики, русская грамматика, французский и немецкий языки, игра на фортепиано и танцы. Но барышня оказалась на редкость любознательной – едва освоив азбуку, не пропускала в доме ни одной книги. Кроме французского и немецкого она самостоятельно изучила английский и итальянский языки.

Восемнадцати лет Евдокию Сушкову стали вывозить в свет, где ей сопутствовал большой успех. Живая, остроумная девушка была очень красива: смуглое лицо, карие глаза, черные, с блеском, тонкие волосы… На одном из первых балов на Додо обратил свое внимание Пушкин, танцевал и беседовал с ней. Примечательно, что почти все современники так или иначе подчеркивали простоту и естественность, душевное обаяние и ясный ум юной Сушковой, которая в двадцать один год станет графиней Ростопчиной.

На руку Евдокии Петровны претендовал князь Александр Голицын; она тоже была влюблена в него. Но бабушка и тетки Сушковы по какой-то причине не допустили свадьбы. В мае 1833 года Додо неожиданно для всех знакомых выдали замуж за графа Андрея Федоровича Ростопчина – чрезвычайно богатого, уже облысевшего гвардейского «шалуна» и кутилу.

«Жених был еще несовершеннолетний и моложе невесты, – уточнял брат Додо, С. П. Сушков. – Сначала Евдокия Петровна не соглашалась принять его предложение, но после поддалась общему влиянию и напору со стороны всех родных и коротких друзей семейства…»
«Накануне свадьбы дед мой, к своему удивлению, узнал по бумагам, врученным моим отцом, что жениху не 30 лет, как все думали, судя по наружности, а всего только 19. Дед был поражен. Моя мать была еще более удивлена, оказавшись на два года старше своего жениха… Человек, преждевременно состарившийся, вызывает удивление, если не страх».

Так рассказывала о свадьбе родителей младшая Ростопчина.

Брак оказался неудачным, а Ростопчин – очень недалеким человеком, чьи интересы ограничивались кутежами, картами и лошадьми, и молодая графиня, чувствуя себя очень несчастливой в семейной жизни, полностью отдалась балам и прочим светским увеселениям.

Вот как характеризовал поэтессу Д. М. Погодин – сын историка М. П. Погодина:

«Графиня Евдокия Петровна Ростопчина в описываемое мною время была в апогее своей лирической славы и красоты. В Москве она жила на широкую ногу в своем прекрасном доме на Садовой… Ее талант, красота, приветливость и хлебосольство влекли к ней и подкупали в ее пользу всех, а вдали, как в тумане, мерцал над нею ореол мученичества, испытанного, как говорили, в III отделении за ходившее по рукам стихотворение «Насильный брак».

Современники относились к стихам Ростопчиной с искренним восхищением. Так, в 1840 году П. А. Плетнев писал лингвисту Я. К. Гроту: «Она, без сомнения, первый поэт теперь на Руси». Ростопчина, к ее чести, была чужда самомнения. Конечно, ей льстила похвала, но она находила силы честно сказать в ответ:

Но не исполнить мне такого назначенья,
Но не достигнуть мне желанной вышины:
Не все источники живого песнопенья,
Не все предметы мне доступны и даны…

В воронежском селе, которое называлось Анна, написала Ростопчина первую книгу прозы, множество стихотворений. В 1841 году вышел ее поэтический сборник, один за другим появлялись романы в стихах и прозе. Имя женщины-драматурга не сходило с афиш знаменитых театров. Ее дом на Садовой украшали скульптуры итальянских мастеров, картины известнейших художников Европы, с любовью собранные в обширной библиотеке гравюры. Все, кто хотел посмотреть картины, свободно допускались сюда.

По четвергам Ростопчина собирала у себя литераторов. Когда поэтесса жила в Петербурге, на ее вечерах бывали Жуковский, Крылов, Пушкин, Гоголь, Вл. Одоевский, Плетнев, Соллогуб, Александр Тургенев, играли братья Виельгорские, Ференц Лист, Даргомыжский и Глинка. В Москве основу ее литературного кружка составляли Островский, Мей, артисты Щепкин и Самарин, не забывали хозяйку салона петербургские писатели Григорович, Тургенев и Майков.

Многие стихотворения Евдокии Ростопчиной положены на музыку М. Глинкой, А. Даргомыжским, А. Рубинштейном. Известный романс «И больно, и сладко» П. Чайковского тоже написан на ее слова… Она же признавалась: «…мне хочется пробудить эхо, сочувствующее мне, везде, где чтится и любится слово русское». Все средства от издания своих произведений Евдокия Петровна передавала на благотворительные цели.

Личная жизнь этой талантливой и красивой женщины не была счастливой. Отцом двух дочерей Евдокии Петровны, носивших фамилии Андреевых, стал Андрей Карамзин, сын знаменитого писателя и историка. Но прошло время, и любимый ею человек обвенчался с красавицей Авророй Демидовой…

Настанет разлука –
И, холодно, гордо простясь,
Уйдешь с своей тайной и мукой!..
А в сердце истома и скука, –
И вечностью каждый нам час,
И смерть нам разлука!..

«Мне всегда бывало нерадостно, а теперь просто тоска меня одолевает, когда посмотрю на жизнь свою, и на все, чего она не дала, чего во мне не утолила, что даром погубила и что отняла без возврата», – признавалась поэтесса в письме к Ю. Н. Бартеневу.

Ее незаконнорожденные девочки воспитывались за границей, в семье женевского русского священника. Одна из них, Ольга, впоследствии тоже стала писательницей. Правда, не столь известной.

…В феврале 1841 года, приехав в Петербург в отпуск, Михаил Лермонтов, друживший с Додо Сушковой, увидел уже не тоненькую черноглазую девочку, а женщину, много пережившую, в том числе и собственную литературную славу. «Я одна из последних пожала ему руку», – вспоминала она. Думала – до встречи. Оказалось – на вечную разлуку. Тогда, уходя, у самого порога он протянул Додо альбом, куда вписал посвященное ей стихотворение.

Я верю:
под одной звездою
Мы с вами
были рождены:
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны…

В 1850-е годы Ростопчина чувствовала себя все более одиноко в обновлявшемся литературном мире. Она часто и сильно болела… В это время поэтесса создала одно из самых значительных патриотических стихотворений, в котором оплакала жертвы Крымской войны и гибель Андрея Карамзина:

Мир вам, Отечества сыны!..
Внемли, о Боже, их моленья,
Пусть эти жертвы примиренья
Нам будут свыше сочтены!

В письмах Евдокии Петровны можно найти высказывания, прямо ложащиеся на день сегодняшний:

«А что наши литераторы люди не светские, в этом виноваты не они, а все наше безграмотное, бестолковое, антинациональное высшее общество, не любящее ни русского слова, ни русского характера, ни русского человека».

«7 декабря (1858), на Басманной, у церкви святых Петра и Павла, толпился народ, – писал в дневнике один из современников. – Церковь была полна молящихся: совершался обряд отпевания усопшей графини Е. П. Ростопчиной. Она скончалась 3 декабря, после долгой, мучительной болезни, на 47-м году от роду… Тело ее предано земле за Троицкой заставою на Пятницком кладбище, возле праха свекра ее, знаменитого градоначальника Москвы в 1812 году».