ПЬЕСА В 2-Х ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Иосиф Рувимович Либман – пенсионер, сосед по коммунальной квартире семьи Варшавских

Шурик Варшавский – инженер – конструктор, 43 года

Белла Яковлевна – жена Варшавского, врач – гинеколог, 42 года

Римма – дочь Варшавских, студентка медина, 21 год

Косик (Константин) – друг и кавалер Риммы, студент медина, 21 год


ДЕЙСТВИЕ 1

ПРОЛОГ

Пролог начинается звуком щелканья старой механической пишущей машинки. Печатает явно неопытный человек. Звук постепенно затихает.

Либман
– Меня зовут Иосиф Рувимович Либман. Обычно меня называют "мосье Либман". Людям тяжело произносить "Иосиф Рувимович". Это сильно длинно, а я не такой большой пуриц, чтобы хотя бы на старости лет, из-за меня так ломали себе голову с языком. Значительно проще сказать Либман, или мосье Либман. В конце концов, чем "мосье Либман" не имя отчество? Тоже два слова. И вообще, кого это волнует, кроме меня? А я уже привык. В этой стране, вообще, всех любят называть по фамилии. По имени отчеству меня называла только Беллочка. Белла Яковлевна, врач – гинеколог, между нами, тот еще абортмахер, но такая интеллигентная женщина.


Беллочка, с мужем Шуриком и с дитём, были мои соседи по малой коммуне.
Вы знаете, что такое малая коммуна? Не, вы этого уже не знаете. Так я Вам скажу. Малая коммуна – это когда в квартире меньше людей, чем первомайская демонстрация. Это когда вы, сдуру, запили рыбу молоком, и после этого сели подумать за такую глупость в одно интересное место, а вам сочувствуют, а не ненавидят всем скопившимся коллективом. Малая коммуна – это кухня, которая выглядит как кухня, а не как магазин торговли газовой плитой. Не, я вам скажу, это были приличные условия и соседи – приличная семья, и это было приличное время. Но кому я могу сегодня рассказать за то время? Раньше я мог пойти во двор, сесть на скамеечку, было с кем поговорить, было что послушать. А сейчас уже никто никуда не идет, слушают только телевизор, говорить вообще не с кем. Не, вы только подумайте, сейчас даже нет нигде приличной очереди, где можно обсудить все последние мансы, за которые не говорят по телевизору. А теперь – они всё говорят по телевизору. Раньше – надо было думать: а что же они не сказали. А теперь – они говорят столько, что думать уже просто некогда.
Да, поговорить не с кем. Ну так я же умею писать. И мне есть что написать. Это было интересное время, это были другие люди, другие интересы. И раз уж вы здесь, то я вам так и быть что-то расскажу. Есть одна манса, которую вы точно не знаете.
Это случилось… Это случилось, дай Бог памяти… Не, точный год я вам не скажу. Но! Шкалик тогда стоил еще три шестьдесят две, свежий батон, за двадцать две копейки, тогда пах хлебом и, свежий, был вкусный, как пирожное, а все эту лавочку с лекарством "фураин" уже начали щемить. А, вы же не знаете что такое фураин. На идиш это "ехать туда". Ехали тогда или в Израиль, или в Штаты, на ПМЖ. ПМЖ – это они так писали в ОВИРе, постоянное место жительства. Для нас, остающихся здесь, уехавшие на ПМЖ, отличались от тех, кто переехал на второе еврейское, на Ачкановых, только одним: с Ачкановых не приходили посылки. Так что, когда кто-то принимал фураин, так на вокзале это были чисто похороны.
Я ж вам говорил, что жил тогда в квартире с Варшавскими. Я занимал одну комнату, а Шурочка с Беллочкой и дитем, занимали другие две. Ихняя дочка, Риммочка, как раз тогда училась в медине. Поступить тогда в медицинский – это нужно было иметь или лапу, или папу. Лапу – высоко, или того же папу иметь цеховиком, таскающего деньги жменями. Так вы себе представляете, какой Беллочка была врач, с какими связями, если Риммочка поступила в медин без копейки денег. И вот, в один очень таки обычный день, заварился весь этот компот.

Сцена 1
(Кухня коммунальной квартиры Варшавских – Либмана)
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, если вы мне дадите соль, я не обижусь. Мои как всегда не купили соль, потому что я их об этом попросила.
ЛИБМАН. Беллочка, соль – это белая смерть. Это последняя манса из журнала "Здоровье".
БЕЛЛА. Белая смерть – это наш зав. хирургией, и то, если эта сволочь постирает свой халат. И сколько раз я вам говорила, не читайте журнал "Здоровье", не делайте себе лишние нервы. Оно вам надо.
ЛИБМАН. А чего нет? Это же так интересно. Журнал называется "Здоровье", а пишут за одни болячки.
БЕЛЛА. Я вас умоляю, что вы как маленький. Вон газета называется "Правда", и что?
ЛИБМАН. О, как раз анекдот в тему. Чем отличается газета "Правда" от газеты "Известия"? (Либман хихикает, не дожидаясь реакции Беллы)
В "Правде" нет известий, а в "Известиях" нет правды.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, вы мне уже пятый раз рассказываете этот анекдот. Или вы думаете, он смешной?
ЛИБМАН. Таки да смешной. И самое смешное, что я его могу рассказать и сам хихикать. А раньше расскажешь такой анекдот, а хихикает уже следователь и конвой. Хотите, я расскажу вам анекдот за Брежнева?
БЕЛЛА. Оно мне надо. Когда я была вот такой маленькой, у ваших анекдотов уже была такая борода. Вот если заявятся сейчас мои спиногрызы, а у меня не будет готова уха, вот тогда будет таки да смешной анекдот. Лучше сполосните мне мысочку, надо процедить уху, а с этим калечным краном нужна мужская сила. Нет, ну как вам это нравится. Нужно иметь инженера в доме, чтобы некому было сделать в доме нормальный кран.
ЛИБМАН. Я дико извиняюсь, Беллочка, не подумайте, что я учу вас готовить, но моя покойная мама, никогда не процеживала уху. Оно ж должно там все настояться, а то это будет не уха а пышарц.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, что вы переживаете, или вы не видели сколько рыбы я туда наложила? Это же царская уха, она еще до холодильника будет холодец и держать ложку. А вот если я не процежу, с нашим еврейским счастьем, там обязательно кто-то найдет себе косточку.
ЛИБМАН. И я опять же дико извиняюсь, Бога ради, не подумайте, что я лезу в вашу семью, но ваш Шурик конструктор, а не сантехник. А вы все время его пилите за этот кран.
БЕЛЛА. Где я его пилю, где я его пилю?! Пару раз в год нежно заметить за кран, это называется пилить? А где мне взять силы это крутить? Сначала надо взять силы его открыть, потом взять силы его закрыть. И так всегда. И попробуй его не закрыть, он же капает не в отлив, он капает мне прямо в мозг. Я что, так много прошу?
ЛИБМАН. Ну хотите, пилите меня, я же тоже сосед, я же тоже его не делаю.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, вы только не обижайтесь, но когда я захочу иметь в доме потоп, я попрошу вас починить кран. Или вы забыли, как мы чуть не взорвались, когда вы взялись чинить газовую колонку?
ЛИБМАН. Это было недоразумение, я ее немножечко неправильно собрал, с кем не бывает.
БЕЛЛА. Вот сильно легче от этого стало соседям, которых забрала карета скорой, когда они надышались газа.
ЛИБМАН. Если бы они до этого хорошо не дали газ, они бы услышали запах, и, как все нормальные люди с нашей парадной, вышли бы на воздух. Но я не за это, я за вашего Шурика. Он же конструктор, он же должен работать головой в своем КБ, а не крутить трубы.
БЕЛЛА. Не смешите мои тапочки, аицим КБ, клуб бездельников, КБ… Вот когда они ставили станки на КАМАЗ, я его месяцами не видела. Тогда таки работали. А сейчас… Вы посмотрите на часы. Что ему там до пяти вечера делать? У них один несчастный проект в год, на столько человек, но он торчит там каждый день до пяти, как поц на именинах. Пардон за выражение.

(Лязгнув замком, хлопает входная дверь. Одновременно звонит телефон.
Белла, подбегает к телефону, практически столкнувшись с входящим мужем.)

БЕЛЛА. Алё? Да, Риммочка. Что? Чего ты задерживаешься? Мы же тебя ждем, папа пришел с работы, я уху сделала. Что ты с Косиком покушаешь? Зайди домой поешь, потом идите на все четыре стороны. Что такое поздно? Значит никакие одиннадцать, чтобы в девять была дома. Так, меня это не волнирует, или берите на семь, или не морочь мне голову. Никаких сеанс в двадцать один, или ты будешь в двадцать один дома, или ты будешь иметь веселую жизнь и что послушать. Так, все, я тебе сказала. Мне папу кормить надо. (Кладет трубку и обращается к мужу) Шурочка, что ты стоишь, как засватанный, раздевайся, мой руки, и бикицер, уха уже почти на столе.
ШУРИК. Мамочка, мы будем кушать в комнате или на кухне?
БЕЛЛА. Та давай уже на кухне, чтоб я двадцать раз не бегала. Малая все равно сейчас не придет. Она уже сожрала какой-то дрек мит пфефер в столовке, в институте, и собралась после библиотеки идти с Косиком в кино.

(Шурик садится за стол. Белла подает ему тарелку с ухой.
Либман встает из-за стола.)

ЛИБМАН. Ну, приятного вам аппетита.
БЕЛЛА. Ша, какое "приятного аппетита", сядьте обратно, сейчас будем кушать уху, я что, зря столько стояла.
ЛИБМАН. Беллочка, я ж уже обедал.
БЕЛЛА. Где вы обедали, что вы мне тут мансы рассказываете, я с трех часов на кухне.
ЛИБМАН. Я обедал в два часа, вашим воскресным завтраком. Картошечка с селедочкой, я себе такую дунаечку малосольную взял, вы должны обязательно попробовать.
БЕЛЛА. (ставит перед Либманом тарелку ухи)
Иосиф Рувимович, это не обед, а халоймыс. Сейчас вы нормально покушаете уху. Это же царская уха, с пяти сортов рыбы. Там даже осетр есть, у меня же лечится жена директора "Океана".
ЛИБМАН. (пробует уху)
Беллочка, это же не уха, это же нектар с амброзией в одном флаконе!
БЕЛЛА. Шурик, когда ты пробуешь деликатесы и так вздыхаешь – это значит, что уже что-то стряслось. Ну, и что мы имеем рассказать приятного жене?
ШУРИК. Что приятного? Так я тебе скажу приятного: Штерн едет в Лейпциг, это уже сегодня решили окончательно.
БЕЛЛА. И что? Ну так порадуйся за человека.
ШУРИК. Да, щас она войдет! Штерн едет за кордон, а я буду сидеть на горшке и радоваться, что Штерн едет в Лейпциг с моим станком.
БЕЛЛА. А что ты хотел? Или ты думал, что с твоей пятой графой, тебя пошлют полпредом в США?
ШУРИК. Можно подумать, как будто у Штерна другая пятая графа, и он родственник микадо. В этом станке, все, что нужно было думать мозгами, придумано мной, а едет Штерн.
БЕЛЛА. Так Штерн главный конструктор. И он партийный. Я же тебе говорила, поступай в партию.
ШУРИК. А то я не поступал. Сильно они меня туда приняли. Взяли разгон от моста до бойни.
БЕЛЛА. Шурик, ну у них же тоже квоты. У вас в КБ восемьдесят процентов евреев, и все хотят в партию, они же не могут сделать всю КПСС из одних евреев.
ШУРИК. Между прочим, было бы не так плохо.
БЕЛЛА. Ну конечно. А прием в члены КПСС начинался бы с обрезания этого самого члена. Они уже имели партию сплошь из евреев, и чем это закончилось в семнадцатом году? Оно им надо? У них квоты. Но они могут тебе это сказать открытым текстом? Нет. Они тебя развернули с умным видом, а тебе надо было слепить рыло, сделать реверанс и подавать заяву на следующий год. А что сделал ты? Ты открыл свой еврейский ротик в их парткоме и стал строить из себя целку. И что ты себе думал? Не, они тебе за эти гастроли должны дать Героя советского союза.
ШУРИК. Таки да!
БЕЛЛА. Да! Посмертно. Шурик, я тебя прошу, не делайся идиётом, не дай Бог я поверю. Ты хотел – ты получил. Теперь Штерн едет в Лейпциг, а ты теперь можешь только ехать в Ригу. Ты что, не знаешь с кем ты имеешь дело?
ШУРИК. Но что этот шлёц может там рассказать за мой станок? Он что, что-то знает?
БЕЛЛА. Ой, я тебя умоляю. А что тогда должна рассказывать я? Когда мой шеф уже доктор, а мне рассказывают, что может быть, когда-нибудь, меня пустят в аспирантуру. Я ему все пишу, а меня может быть, когда-нибудь пустят. А какие люди и какие деньги ему платят за аборт? Чтоб они еще знали, что, не дай Бог, он его станет делать. Профэссор, он же в нужную дырку не попадет и будет шкрябать через нос. Когда он своими ручками что-то делал? Он делает мне милую улыбку, подкатывает глазки под свой узенький лобик, демонстрируя, как высоко сидит перец, шиксу которого нужно срочно шкрябать. И я становлюсь и делаю. Или ты думаешь он мне за это хоть копейку отстегивает? Он таки всерьез считает, что я должна работать за его дегенеративную улыбочку. А когда он поехал на симпозиум в Голландию, у меня кто-то знал, что я три дня его натаскивала, как цуцика, чтобы он хотя бы правильно произносил слова, в докладе, который опять-таки писала я, пока ты мне рассказывал, что я не тем по ночам занимаюсь. И чтобы мы имели, если бы я делала ему весело и стояла в третьей позиции, как Плисецкая? Мы бы имели голый гурништ, как ты со своего парткома. А так, и Риммочка, слава Богу, в медине, и своя клиентура у меня, и одеты не как босяки, и на столе у тебя не перловая каша. Так что ты мне тут будешь рассказывать за своего Штерна?
ШУРИК. Но с него же такой конструктор, как с хера кондитер, он же там нас всех опозорит. А я потом буду за крайнего.
БЕЛЛА. Вот только не надо переживать за Штерна. Этот всегда найдет пара умных слов и пролезет в любую дырочку, без мыла. У него таки все в порядке. А ты пока что имеешь нервы и не кушаешь нормально даже ту царскую уху, что я тебе налила. Так кто из вас умный? Ешь давай, конструктор.
(молча, сосредоточенно едят. В этом молчании особенно резко звучит дверной звонок)
ШУРИК. Беллочка, сиди, я открою. (уходит в кулису. Через некоторое время появляется, держа в руках какую-то бумагу)
БЕЛЛА. Шурик, кто это был?
ШУРИК. (растеряно) Почтальон.
БЕЛЛА. И что он хотел.
ШУРИК. Он принес повестку.
БЕЛЛА. Шурик, в какой дрек ты уже вляпался?
ШУРИК. Почему сразу я, и сразу в дрек?
БЕЛЛА. Я никуда не вляпывалась, Римма – девочка, ей военкомат ничего не пришлет, значит остался ты. И кто тебе может слать повестки, военкомат? Не с твоим здоровьем и третьей молодостью. Значит таки во что-то вляпался. Логика.
ШУРИК. Так чтоб ты знала, вся твоя логика, до одного места кари очи. Повестка с почты. Пришло заказное письмо от дяди Изи.
БЕЛЛА. Вот это номер. Что вдруг он шлет заказные письма? За все время один раз позвонил, а тут заказное письмо.
ШУРИК. Слушай, я сбегаю. Как раз успею перед закрытие главпочтамта.
БЕЛЛА. От оно до завтра не подождет.
ШУРИК. Не, я все-таки сбегаю.
(уходит)

Сцена 2
(Комната Варшавских. Белла сидит за столом и читает письмо. Шурик стоит, разглядывая в руках какую-то бумагу.)
БЕЛЛА. (читает) "Дети, вам обязательно нужно уезжать. Вы просто не представляете себе, в каком "Г" вы живете. Теперь вызов у вас уже на руках. Не благодарите, просто кидайте все и езжайте в чем есть. Вы будете иметь тут все. Это я вам говорю. Ваш дядя Изя."
ШУРИК. Не, он уже полный цедрейтер. Это ж надо иметь совсем пусто в голове, послать сюда вызов заказным письмом. Лучше бы он сразу писал на адрес КГБ: Бебеля, самый высокий дом, с которого видна Колыма.
БЕЛЛА. А как он его должен был слать?
ШУРИК. Ну передал бы с кем-то потихоньку.
БЕЛЛА. Ну конечно. Тут каждый день по двадцать людей швендяют туда-сюда, в Америку и обратно, передать – легче, чем сам себе. И кто же тут цедрейтер?
ШУРИК. Не, мне это нравится. Вот сейчас все это придет на работу, и что? Ты будешь радоваться, если тебе дадут мыть коридоры в твоей больнице. А я вообще буду иметь бледный вид.
БЕЛЛА. Я тебя умоляю. Все равно все всё узнают, ближе к отъезду.
ШУРИК. Ша, спокойно, еще никто никуда не идет. Меня кто-то спросил, за этот ваш отъезд?
БЕЛЛА. Опа, я не поняла. Ты не хочешь ехать? А кто мне вечно рассказывает за все эти слёзные переживания в этой стране? Что такое, ты уже срочно стал лэхайм-патриотом?
ШУРИК. Не я должен слушать твоего шлымазл дядю и бежать бегом, в чем есть.
БЕЛЛА. Слышишь, если бы не моя работа, ты бы бегал бегом не в чем есть, а в чем тебя родила твоя ненормальная мамочка.
ШУРИК. Не трогай маму, она не виновата, что она стерва. Ты знаешь, какая у нее была свекруха?!
БЕЛЛА. Ой, расскажи мне что-то новенькое. У меня еще хуже.
ШУРИК. У тебя шлымазл дядя Изя.
БЕЛЛА. Этот шлымазл, между прочим, тебе прислал вызов. А ты, вместо того чтобы сказать спасибо, устраиваешь мне тут хипиш из воздуха.
ШУРИК. Не я должен станцевать фрейлехс. И что я должен со всем этим делать? Сижу себе спокойно, вдруг нате вам на голову, дядя Изя сделал счастье: бегом бежи ехать в чем есть.
БЕЛЛА. Не бежи, а беги, говори правильно, ты не с мамой говоришь.
ШУРИК. Что тебе моя мама, от ты ее любишь.
БЕЛЛА. Не я должна ее в пупчик целовать. Чтоб ей легче хезалось мне на голову. Твой папа таки правильно сделал, что сбежал от нее в Израиль. Как он тогда сказал, а?
ШУРИК. Лучше в кибуце в песке, чем с мамой в постели.
БЕЛЛА. О! Он таки умный мужчина. Лучше бы ты был умный, как папа, и красивый, как… тоже папа, а не наоборот. Между прочим, твой папа нам вызов не прислал. А мой дядя Изя таки да прислал.
ШУРИК. И что с ним делать?
БЕЛЛА. Ехать.
ШУРИК. Куда?!
БЕЛЛА. Буцимто на Израиль через Рим, а с Рима в Штаты, к дяде Изе.
ШУРИК. Щас она войдет. А что с родителями делать?
БЕЛЛА. Будем там, сделаем им вызов. Всех помаленечку вытащим.
ШУРИК. Ты совсем нормальная? Мало нам дяди Изи, ты еще хочешь их всех туда на нашу голову?
БЕЛЛА. А что, я должна бросать тут свою маму, на полный произвол судьбы и нашу медицину? Чем тебе не нравится моя мама, в отличие от твоей, она таки хорошая женщина.
ШУРИК. Да, она хорошая женщина, у нее только один маленький недостаток: она – теща.
БЕЛЛА. Я не поняла, чем тебе не нравятся мои родители?
ШУРИК. Мне нравятся твои родители, когда мы живем хорошенечко отдельно. Я до сих пор помню ту неделю, что мы провели на даче вместе. Твоя мама учила меня хорошим дачным манерам все время, что я был при сознании: "Шурик, как ты пьешь чай на веранде, это же увидит тётя Софа, у нее будет инфаркт. Шурик почему у тебя вылазят семейники из под шортов, не дай бог увидит дядя Зяма, у него будет ин дрерт. Шурик, не ходи в трусах по территории, ходи в плавках. Шурик, не ходи в плавках по территории, с твоим размером это не эстетично. Шурик не спи в гамаке, скоро обедать. Шурик не спи в гамаке после обеда – от этого растет живот и заводится холестерин. Шурик, по-моему, кто-то не донес до туалета и сделал неприлично на дерево, а ты знаешь Шурик, что девочки на такую высоту не пикают?" И как мне было объяснить теще, пардон, твоей мамочке, что я не сцу на деревья, что ей нечего искать с микроскопом в моих плавках, а дядя Зяма не увидит мои трусы, потому что уже десять лет не видит свои собственные.
БЕЛЛА. У дяди Зямы дальнозоркость, он ничего не видит под своим носом, но очень даже видит хорошо через две дачи и три забора, в длину.
ШУРИК. А твой папочка. Я никогда не забуду это его "мое вино". Я даже запомнил сорт винограда, с которого он его мучил – Изабелла. Пятна от него не смывались вообще, оно пахло клопами, но там где он его проливал – насекомые не жили больше никогда.
БЕЛЛА. Ой, сильно ты там нюхал клопов. И можно подумать ты сильно стирал эти пятна.
ШУРИК. Но он же заставлял меня его пить! Кто мне рассказывал: "Шурик не отказывай папе, ему нельзя расстраиваться. Не обижай папу, он делал это вино свои руками" Руками, конечно. Он делал его своими грязными ногами и рассказывал, что так топчут лучшие вина Франции. И я должен был это пить три раза в день, имея изжогу и печень, а твоя мама мне при этом рассказывала, что от этого улучшается кров. И ты, врач, молчала! Где была твоя совесть и клятва Гиппократа? А как только мы вернулись домой, ты стала меня пихать всяким дреком, рассказывая как мне нужна диета. И ты хочешь, чтобы я за всем этим ехал в ихнюю Америку, имея те перспективы с дядей Изей, в довес? Та лучше я здохну в своем КБ, и меня повесят в рамке с ленточкой на доску почета.
(Шурик отходит, наливает себе рюмку коньяка и выпивает одним махом)
БЕЛЛА. Шурочка, успокойся, я уже все продумала. Мы поедем в Майами или в Сан-Франциско, там тепло, а мои родители буду жить на другом конце страны, на Брайтоне, там у них куча знакомых. Твоей маме мы тоже сделаем вызов, и она поедет к папе в Израиль.
ШУРИК. Папа будет счастлив, всю жизнь мечтал. Что он тебе сделал плохого?
БЕЛЛА. Шурик, если я готова, чтобы тебя с моими родителями разделял американский континент, то не за меньшее, чтоб с твоей мамой меня разделял Атлантический океан.
ШУРИК. Да что я забыл в той Америке?
БЕЛЛА. А что ты забыл среди здесь? Постоянный гембель на работе, за те слёзы, что они называют ЗРЯплатой? Или ты забыл, как ты давился, чтобы тебе к прогрессивке добавили 15 рэ? И что ты будешь иметь к пенсии? Социалистическое соревнование между инфарктом и инсультом, и обеспеченную старость геморроем? И весь этот нахыс ты вывалишь на голову нашему ребенку? Ты за Риммочку подумал? Что будет делать ребенок после всего этого медина? Пойдет участковым в поликлинику, собирать на себя весь грипп с района? Или может ее пустят к столу оперировать? Ты сильно много видел у нас женщин хирургов? Или она станет, как ее мама, делать по десять абортов в день, чтоб иметь пару копеек на покушать, на одеться, и на подержать семью? И при этом она будет иметь постоянный цурес, с каким-нибудь шаевотым завом, который будет делать себе диссер ее головой, не забывая щипать ее за жопу? Сам как босяк – халамидник и такого хочешь своему ребенку?
(Шурик опять берет бутылку коньяка, но не успевает налить в рюмку)
БЭЛЛА. Шикорник, что ты схватился за бутылку? Лучше налей жене валокардин, у меня от тебя уже сердце схватило. Да не там он, в кухне в полке. Посмотрите на этого хозяина. Где у нас лекарства.
(Шурик выбегает из комнаты, возвращается с рюмкой лекарства и стаканом воды. Белла пьет. )

Сцена 3
(Те же. В комнату Варшавских входит Либман.)
ЛИБМАН. Я дико извиняюсь, ради Бога не подумайте, что я вмешиваюсь в вашу личную жизнь. Просто у вас открыта дверь. Шурочка, послушайте меня. Я уже не молодой мальчик, я немножечко повидал в этой жизни. Так я вам скажу: ехать таки да надо.
ШУРИК. Мосье Либман! Вот только вас мне тут не хватало, для полного счастьечка. Вот я наверное с Беллочкой не разберусь, ехать нам или нет.
ЛИБМАН. Шурик, не гоните волну раньше времени, я же вам плохого не посоветую. Вы не машите рукой, вы лучше послушайте сюда. Вы знаете за доктора Кауфмана?
БЕЛЛА. Зав нейрохирургией, который уехал?
ЛИБМАН. Точно.
ШУРИК. Причем тут какой-то Кауфман?
ЛБМАН. Та вы ж послушайте и сразу будете знать причем. Вы ж ничего не знаете. Что Вы видите в жизни, кроме работа с восьми до пяти и новости с программы "Время"? И что вы можете знать, сколько тонн с гектара? Или вас сильно волнирует сколько дали стране мульон тонн стали? Вы что, видите людей? Вы имеете с кем поговорить? Вы ходите в театр, на праздники, на те билеты, что купил вам профком. И что Вы там имеете? Обратно аналогичные морды с работы. Так что вы вообще можете знать? Я – совсем другой компот. Я на пенсии, я выхожу в город каждый день, я имею общение. Я знаю все мансы, чтоб их "Международная панорама" знала сколько я. Так вот, у прошлый вторник, я не пошел на Дерибасовскую, а пошел в скверик на Прохоровской. И что вы думаете, кого я там встретил? Я там встретил Цилечку Зильберштейн.
ШУРИК. Какую Цилечку?
ЛИБМАН. Вы ее не знаете. Цилечка, как раз троюродная племянница Кауфмана по матери.
ШУРИК. По какой матери?
ЛИБМАН. По Хасе, конечно. Как будто девочка может иметь две мамы.
ШУРИК. Какая Хася, мосье Либман?
ЛИБМАН. Вы ее не знаете. Вэй змир, этот рот когда-то закрывается?
БЕЛЛА. Шурик, замолчи свой рот, иначе он никогда не кончит. Иосиф Рувимович, так что там рассказала Цилечка?
ЛИБМАН. Она рассказала, как устроился Кауфман. Та что вы. Что Кауфман имел здесь? Здесь он имел резать головы, которые всякие пьяницы бьют об рельсы, об столбы, об что вы только не хотите. Чтобы оперировать мозги, он же должен был их искать в голове, там же был такой контингент, уй-юй- юй- юй- юй. Если раз в месяц он имел прооперировать приличный инсульт или опухоль, и получить немножко благодарности – это было просто за счастье. А там он таки да режет как надо. Он имеет свой дом, у него машина, у жены машина и своей малахольной дочке он взял дико дорогой мотоцикл, и она уже два раза его даже разбила вместе с собой. Шурик, вы здесь своей дочке можете взять мотоцикл? Вы ей купите "Яву" на свою зарплату? А если она ее разобьет, не про нас сказано?
БЭЛЛА. Иосиф Рувимович, чтобы вы знали, Кауфман – хирург золотые руки.
ЛИБМАН. Беллочка, а у вас что, золотые ноги из плеч растут? У вас тоже нивроку руки. У вас же по городу репутация. И если вы поедете, репутация побежит впереди вас через океан. За наших я вам точно скажу сразу. А за их чернокожих негров – я вас прошу. Или их шиксы имеют между ног внутри что-то иначе чем у нас? Чтоб я так был здоров, на кусочек масла с хлебом я вам там гарантирую.
ШУРИК. Мсье Либман, если вы все так знаете, то что, по-вашему, там буду делать я?
БЭЛЛА. Шурик, я тебя умоляю. Хорошие еврейские мозги везде нужны. Безработным ты точно не будешь.
ЛИБМАН. Шурик, слушайте жену. Захотите – будете обратно рисовать свои чертежики, захотите – будете таки да безработным, будете сидеть дома, плевать в потолок и получать больше, чем имеете здесь. Опять же, если Беллочка будет иметь хотя бы половину, как Кауфман, так там еще вашим внукам хватит. Что вам далась та работа? Сидите смотрите телевизор, вы знаете сколько у них каналов?
ШУРИК. Белла, ну подумай сама. Одни, в чужой стране, без языка, без ничего, с одним дядей Изей.
БЕЛЛА. Шурик, ты что не знаешь моего дядю Изю? Дядя Изя – это уже совсем не без ничего. А язык таки да надо учить срочно. Я завтра договорюсь, я даже уже знаю с кем.
(раздается звонок в дверь Шурик торопливо уходит,за ним выходит Либман. Шурик возвращается с Риммой)

Сцена 4
БЕЛЛА. О, Риммочка, ты рано.
РИММА. Конечно я рано. На семь же билетов нет, а ты мне: "В девять дома, в девять дома". Кисло тебе в борщ, если бы мы пошли в кино на девять. Мне уже не пять лет. И я же не одна.
БЕЛЛА. Чтоб ты хоть раз подумала о родной матери. Вам было пять, я не имела жизни. Вечно вы где-то гацали, как скаженные. Вспомни, как вы с Косиком залезли на стройку, и где вы ее взяли, на мою голову? Теперь вы выросли, и что? Опять где-то плынтаетесь, а я тут сходи с ума.
РИММА. И что, мне теперь из дому не выходить? Не пустила в кино, так мы пойдем в город.
БЕЛЛА. Вот! Вы будете швендять, а буду весь вечер иметь нервы. Мне мало. Шурик, что ты молчишь?
РИММА. Мама, это уже просто невозможно, каждый день одна и та же история.
ШУРИК. Римма, слушай маму, я ей только валокордин давал перед твоим приходом.
РИММА. Па, этот номер не пройдет. Вы меня на свой шантаж не купите. Хорошую моду взяли себе давить на жалость. Это что, чтобы вы себе жили спокойненько, я должна быть затворницей, нагадить жидко, на всю свою личную жизнь, только бы вам было спокойно. Так я еще раз говорю, этот номер не пройдет. Если вам нагадить на мою жизнь, так и мне тогда на вашу. Что вы из-под меня тогда хотите, если вы со мной по-скотски?
БЕЛЛА. Сядь! Деточка, слушай меня. У нас важные новости. Дядя Изя прислал нам вызов. Мы будем уезжать, но пока не дали разрешение, трындеть за это на каждом углу не надо. Даже своему Косику.
РИММА. Мне это нравится. А меня кто-то спросил, хочу ли я ехать? Или в этой семье мне уже вообще голоса нет? Я тут что, вместо табуретки – погрузили, повезли?
БЕЛЛА. Папина доця! Что я еще могу сказать, папина доця. На, Шурик, смотри на свое воспитание двумя глазами.
ШУРИК. Риммочка, ну нельзя же так. Ты же не одна. Мы же все-таки семья.
РИММА. Так что же вы меня ставите перед фактом, что же вы меня хотя бы не спросили?
ШУРИК. Так мы ж тебя и спрашиваем, вызов только пришел, тебя же не было.
РИММА. Это вы так спрашиваете. Так если вы спрашиваете, я вам говорю свое нет. Никуда я не поеду.
ШУРИК. Риммочка, ну ехать надо.
РИММА. Кому надо? Мне надо? Мне не надо.
ШУРИК. Ой, ну что ты себя ведешь, как совсем маленькая? Это такой шанс, такой шанс.
РИММА. Какой шанс?
БЕЛЛА. А такой шанс, посмотреть, например, живьем, на твоих этих пришмекнутых, как их…
РИММА. Kiss
БЕЛЛА. Кис, шмис, киш… Тоже мне еще, киш мир сама знаешь куда, а не кис. Это твой таки шанс посмотреть на них своими глазами, а не вешать себе в комнату их поганые раскрашенные рожи на пол стены.
ШУРИК. Ну причем тут Кисс. Беллочка, ну о чем ты говоришь?
БЕЛЛА. Я знаю, о чем я говорю. Ты помнишь, как я ее в детстве на игрушки подманивала? А как она у нас ела у соседей наш борщ, как за их? А что я еще должна говорить, если она не думает своими мозгами за свое же будущее? Что я могу говорить, когда у нее детский сад в одном месте, которым она думает, прямо рядом с глистами, которых я ей в детстве не довыгоняла?
ШУРИК. Риммочка, а ты что, в самом деле, не хочешь послушать живьем концерт Кисс?
РИММА. Папа, я тебя умоляю, я что, похожа на идиотку? Какой концерт, вы меня тут в кино в девять вечера не пускаете, так вы меня там пустите на концерт Кисс? Папа, это не соседский борщ из нашей кастрюли, а мне не пять лет. Разве дело в концерте? Да хоть все концерты. Причем тут концерты вообще?
БЕЛЛА. Вот именно. Ты же думай сначала, а потом уже словами кидайся. Ей ехать не надо. А что тебе надо?
ШУРИК. Риммочка, ну действительно, что тут ловить? Ни тебе поехать куда-то за кордон, ни тебе нормальной медицины. Что толку, что ты выучишься? И где это все применять? Или ты не знаешь, что у нас творится с лекарствами. А там же весь мир у твоих ног.
РИММА. И говорить я с этим миром буду по какому?
БЕЛЛА. Говорить ты будешь по-любому. Там все заговаривают, а ты что, самая тупая?
РИММА. Мамуль, ну куда? Чужая страна, чужие люди, без языка. У меня тут все, друзья, институт. Мне учиться надо, а там все с нуля. И это же навсегда, все, отрезано!
ШУРИК. Доча, ты еще молодая, у тебя и так все с нуля. Это нам этого "с нуля" нужно бояться.
БЕЛЛА. Ты что думаешь, мы не боимся? Или у нас друзей нет? Но мы слишком хорошо знаем всю эту советскую мелиху. И если такой шанс подвернулся – надо чухать отсюда, чтоб аж свистело.
РИММА. Только ты забыла про Косика.
БЕЛЛА. Аицим Косик, тоже мне великий пуриц а гройсер жених. Что ты не найдешь себе там приличного мальчика?
РИММА. Вот о чем я и говорю, на мои чувства всем просто наплевать слюной. Мама, мы любим друг друга, мы вместе с детства, и я не собираюсь менять Костю ни на какую Америку.
(Входит Либман)
Сцена 5
ЛИБМАН. Я дико извиняюсь, не подумайте, что я вмешиваюсь, просто у вас было открыто. Но, Риммочка, я таки имею сказать одну очень важную вещь. Деточка, ты меня слушай, я же плохого не посоветую.
РИММА. Дядя Либман, только вас не хватало на мою голову. Мне мало, что они с меня пьют кровь?
БЕЛЛА. Не хами старшим!
ЛИБМАН. Риммочка, я тебя носил на руках и ты мне подписяла мой выходной костюм, который я держал на свадьбу. И ты думаешь, что я не имею сердца до твоих чувств? И ты думаешь, что я хочу, чтобы ты вышла замуж за какого-то ихнего американского хозера, или какого-то пейсатого шмаровозника с ихней капиталистической синагоги? Так ты таки сильно ошибаешься на мой счет.
ШУРИК. Мосье Либман, это невозможно. Вы можете начинать говорить с конца?
ЛИБМАН. Могу. Вот.
ШУРИК. Что "Вот"?
ЛИБМАН. Я хотел закончить на "Вот". Вы хотели это иметь сначала – нате. И сильно вам это помогло?
БЕЛЛА. Шурик, что ты его всегда перебиваешь?
ШУРИК. А что ты мне всегда делаешь замечания?
РИММА. Дайте уже человеку слово сказать.
ЛИБМАН. О. Так я тебе вот что скажу. Риммочка, ты приедешь туда, и ты пришлешь своему Косику вызов. Он приедет к тебе, вы себе поженитесь и зай гезунд.
РИММА. Дядя Либман, чтоб вы были здоровы, какой вызов?! Его папа секретарь горкома, а я ему пришлю вызов. Сколько его папа после этого проработает? И с чего ему вообще слать вызов, он что, еврей?
ЛИБМАН. По еврейским законам, он таки еврей, раз его мама еврейка.
РИММА. Мама Кости еврейка?
ЛИБМАН. А ты думаешь Неля Шмуклер – это китайский мандарин? Я-то ее помню еще Шмуклер, а не Самсоненко, как сейчас, по мужу. Я и говорю, пришлешь мальчику вызов. Его папа, конечно, секретарь горкома, но он же не поц. Он будет только рад за мальчика. А если его самого выкинут с ихней партии, так он только спасибо скажет и тоже поедет за ребенком.
ШУРИК. В этом городе у всех есть еврейская кровь, но не у всех есть пятая графа и вызов на руках.
ЛИБМАН. Имея вызов и пятую графу нужно еще иметь немножко сихл в голове, чтобы таки да уехать.
БЕЛЛА. Уехать тяжело, остаться легко, но как же потом тяжело будет жить, и знать, что могли уехать.
РИММА. Здесь все философы. Полная квартира одних сплошных философов. У меня от вашей философии мозг уже беременный.
БЕЛЛА. Солнышко мое, от беременных мозгов аборт не сделаешь.
РИММА. Я сейчас переоденусь и ухожу, пойду делать беременную голову Косику.

Сцена 6
(Двор дома Варшавских. Костя встречает Римму)
КОСИК. Ну сколько можно переодеваться?
РИММА. Так, сядь, есть разговор.
КОСИК. Мы говорить можем только сидя?
РИММА. Лежа из тебя, почему-то, слова не вытянешь.
КОСИК. Я и предлагаю идти, мы же собирались в город.
РИММА. Сядь!
КОСИК. Все сижу.
РИММА. Сиди серьезно, разговор не простой.
КОСИК. А, ты мне сейчас скажешь что-то такое, что я свалюсь с ног. Как ты мудра, моя подруга. Копчиком на асфальт – это удовольствие ниже среднего.
РИММА. Ты можешь пять минут быть серьезным.
КОСИК. Могу, но они уже прошли.
РИММА. Ничего, сейчас наступят. Мои вызов получили.
КОСИК. Какой вызов, куда?
РИММА. В центральную прачечную, на конгресс стирунов. За бугор, конечно, куда еще присылают вызов.
КОСИК. Вот это хохма.
РИММА. Или. И самое смешное, что они собираются ехать.
КОСИК. Без тебя?
РИММА. Вот мне нравится, как все за меня все решают.
КОСИК. А что, ты поедешь с ними?
РИММА. Это мои родители, так на всякий случай.
КОСИК. Это я заметил. А я тогда кто?
РИММА. Ты мой любимый.
КОСИК. Нормально, и мы имеем одесскую дилемму: "Стой там – иди сюда". И что ты будешь выбирать?
РИММА. Почему обязательно выбирать? Мы имеем проблему, с ней надо что-то делать.
КОСИК. Так я уже согласен, ты знаешь как?
РИММА. Не, ну с родителями я поехать должна, не могу же я их пустить одних. С их еврейским счастьем, их только одних пускать в Америку.
КОСИК. Чтоб их пустили в Америку, их отсюда надо выпустить. Я могу сказать папе, и их не выпустят даже за город на арбузы.
РИММА. Только попробуй. Я лично оторву тебе голову и дам в руки, будешь ее пинать ногами, как тот арбуз.
КОСИК. Ладно, никто никому ничего не говорит. Дальше?
РИММА. Дальше – проще. Я присылаю тебе оттуда вызов и ты приезжаешь ко мне.
КОСИК. Ну конечно. Нашла еврея-эмигранта.
РИММА. А что такое, у тебя мама еврейка, значит, по их законам ты еврей и я тебе свободно могу дать вызов.
КОСИК. Откуда ты знаешь?
РИММА. Что я не знаю еврейских законов, это же так легко запомнить. У нас в Союзе все по папе, а у евреев наоборот – все по матери.
КОСИК. Я не об этом. Откуда ты знаешь, что у меня мама еврейка? Это же страшная тайна нашей семьи, папа это ото всех скрывает.
РИММА. Ну да, сильно большая тайна, которую знает весь город, только твоему папе не говорят, чтобы его не расстраивать.
(Косик становится на скамейку и, приложив руки ко рту, вопит изо всех сил)
КОСИК. Кто еще не знает, что у меня мама еврейка?!
ГОЛОС ЛИБМАНА. Молодой человек, я понимаю, что вы имеете в жизни счастье, но тут же люди пытаются немножечко отдыхать.
РИММА. Сядь, не делай с себя клоуна.
КОСИК. Кто еще не знает, что моя мама еврейка при таком папе?!!
ГОЛОС ЛИБМАНА. Молодой человек, если вы не закроете уже свой нежный ротик, то ваша еврейская мама будет иметь немножечко набуцканного сына, даже при таком папе.
РИММА. Если ты не перестанешь, я сейчас уйду.
КОСИК. Не, мне это нравится, она сейчас уйдет, а то, что она едет – это уже просто мелочи.
РИММА. А что ты предлагаешь?
КОСИК. Я предлагаю? Я уже ничего не предлагаю. Я тебе предложил, ты согласилась, мы уже даже собирались знакомить родителей. И что? Моя будущая жена едет с мамой, папой навсегда, и чья она будущая жена – я уже не знаю.
РИММА. Я сказала, я тебе пришлю вызов.
КОСИК. Я счастлив. Вместо нормальной семьи, я буду иметь ожидание вызова, потом гембель с папой, когда я его получу.
РИММА. Вот если бы мы сейчас поженились, это сильно бы помогло. Я что брошу родителей?
КОСИК. А мужа значит можно.
РИММА. А мужа можно и в вызов вписать, особенно если папа подсуетится.
КОСИК. И долго папа будет в своем кресле, если он так начнет суетиться?
РИММА. О, своего папу тебе жалко, а я своих целых двух родителей должна отпустить на съедение всему американскому империализму.
КОСИК. Да наш первый секретарь хуже, чем весь американский империализм со всей их американской военщиной, вместе взятых. Он такие вырванные годы моему бате сделает, что атомная война праздником покажется.
РИММА. Ладно, не хочешь жениться на эмигрантке – не надо. Или ты думал, я тебя упрашивать буду?
КОСИК. Я не хочу жениться? Не мне это нравится. Или это я собрался чухнуть в Америку?
ГОЛОС ЛИБМАНА. Дети, чтоб вы были здоровы, не надо в Америку, пойдите уже хотя бы куда-нибудь на Дерибасовскую.
РИММА. А, так по-твоему, я чухаю?
КОСИК. Нет, ты постепенно дефилируешь за океан.
РИММА. О, тоже мне юморист с дохлыми шутками.
КОСИК. Твои шуточки мне уже боком вылазят.
РИММА. Так, тебе что-то не нравится – гуляй вальсом.
КОСИК. Я гуляй вальсом? Ну так и плыви себе в свою Америку и найди себе там Ротшильда.
РИММА. Косик, ты видишь те ворота? Ну так и иди себе сам через те ворота, чтобы я не сказала тебе адрес, куда тебе идти.
КОСИК. Ой, можно подумать.

Сцена 7
(Кухня квартиры Варшавских, горит только настольная лампа)
БЕЛЛА. И что? Погыркались?
РИММА. Да пошел он.
БЕЛЛА. Успокойся, девочка, все перекрутится. Еще двадцать раз помиритесь.
РИММА. Не собираюсь я с ним мириться. Полный придурок.
БЕЛЛА. О, так у него таки есть шансы стать человеком, при умной жене. Ты же у меня вроде не Шая из сарая, со временем воспитаешь.
РИММА. Мама, ну что ты такое говоришь?
БЕЛЛА. Я знаю что я говорю. Если я умудрилась что-то сделать из твоего папы после его мамы, то тебе сам Бог велел, с такой наследственностью. Чтоб я его еще научила зарабатывать деньги, так мне бы дали нобелевскую премию
РИММА. Ма, ты в своем репертуаре. Ты себя не похвалишь – ночь спать не будешь.
БЕЛЛА. Не, я должна хвалить тебя, что ты погрызлась с Косиком, устроив геволт на весь двор. Я уже теперь буду иметь что послушать от Либмана, на два года вперед: и как ему не давали отдыхать, и как надо воспитывать детей, и как он не хочет меня учить жить, и какая молодежь была в его время. Ты не могла сделать три шага и гыркаться за воротами?
РИММА. Мама, тебя волнует Либман, когда у меня такое!
БЕЛЛА. Нет, меня волнует не Либман, меня волнует здоровье моих ушей вместе с мозгом. Если бы ты имела счастье слушать это каждый день вместо меня, тебя бы это тоже немножечко волновало. Он пожилой человек, ему не с кем поговорить, я все понимаю, но кто поймет меня, если даже собственная родная дочь не понимает?
РИММА. Мама, ты знаешь что мне сказал Кося? Этот козел…
БЕЛЛА. Ша орать. Не надо мне весь этот халоймес по второму разу, все эти мансы я уже слышала через окно, в аккомпанементе Либмана. И я тебе скажу, слава Богу, что так.
РИММА. Ну как ты так можешь говорить, я же его люблю.
БЕЛЛА. Солнышко мое, я имела сердце, когда я это поняла, но я хоть раз тебе что-то сказала плохое за Косика? Косик хороший мальчик, вы дружили с детства, и я не имела ничего против этой дружбы. Но когда я поняла, что эта дружба не просто так, я таки имела почти инфаркт. У него конечно мама еврейка, но что ты будешь делать с партийными генами его папы?
РИММА. Что за бред, какие партийные гены, причем тут национальность вообще.
БЕЛЛА. Девочка моя, ты у меня уже взрослая, но таки еще такой ребенок. Национальность всегда причем. Родиться евреем – это и цурес и нахес в один стаканчик. Когда евреи не были виноватыми, и где? Ты что думаешь, поговорку "Когда у фараона болит живот, еврею ставят клизму" придумали вчера? Нет, мое солнышко, ее ложили с тем фараоном в пирамиду, еще тогда, как инструкцию по эксплуатации. А быть евреем в этой стране, с этой мелихой – это вообще отдельное удовольствие. Причем тут национальность. Причем… Национальность – это такой рак, который неоперабельный уже от рождения, и я не хочу, чтобы от этого у моих детей был летальный исход. Вот спроси меня, почему я не хочу ехать в Израиль? Я тебе скажу. Я не хочу всю жизнь прожить здесь "жидами", чтобы, наконец, приехав в государство из одних евреев, тебе кинули в морду: "Ты, русский".
РИММА. Причем тут Косик, мама?!
БЕЛЛА. Ой, Риммочка, Риммочка… Косика папа так любит его маму. Но как бы он ее не любил, он всю жизнь стесняется ее национальности. И ты думаешь, он будет сильно счастлив, заиметь еще такую чистопородную невестку? Ему мало гембеля с женой? Да, он таки поднялся, но выше уже не вылезет. Он никогда не станет первым секретарем, у него пятно в биографии – жена еврейка. Он попачканный. Для этой мелихи мы всегда враги. И еще большие враги, потому что непонятно за что.
РИММА. Ма, я думала, он меня любит. Ну разве плохо было бы, если бы он с нами поехал? Разве плохо, даже подождать, но все равно потом быть вместе? Я же люблю его, придурка такого.
БЕЛЛА. Девочка моя, переболеешь. Это как с детскими болезнями, чем раньше переболеешь, тем легче жить. Он хороший мальчик, он заботится за своего папу, но всрался тебе такой муж тридцать три раза даже даром?
РИММА. Но он же отец моего будущего ребенка.
БЕЛЛА. Что?!!!
РИММА. Ма, я забыла тебе сказать. Я беременна.



ДЕЙСТВИЕ 2
Сцена 8
(мелькание дней – бобслей коротких сцен)
ШУРИК. Беллочка, мне таки дали в парткоме характеристику в ОВИР.
БЕЛЛА. Ты что, убил у них на глазах парторга?
ШУРИК. Привет, а кто бы мне тогда ее подписывал? Просто этот идиёт решил, что я еду по турпоездке в ГДР, назло Штерну. Я не стал его разубеждать.

ЛИБМАН. Риммочка, опять заходил ваш Косик.
РИММА. Мосье Либман, это не мой Косик, сколько раз в день вам надо повторить, что мы расстались?
ЛИБМАН. Ой, я тебя умоляю, знаю я эти "расстались", Косик такой хороший мальчик, а какая семья.
РИММА. Ну так и берите его себе, раз он такой хороший вместе со всей его семьей.
ЛИБМАН. Ну всей – не всей, но его маму я бы таки взял, вместе с его папиной должностью. Но кто ж мне даст?

БЕЛЛА. Римма, кто тебя смотрел и рассказал за беременность?
РИММА. Козакевич.
БЕЛЛА. Ха, нашла к кому пойти, он же беременность от радикулита не отличит.
РИММА. Но ты же говорила, что он твой лучший ученик и уже доцент?
БЕЛЛА. Мало ли что я говорила. Когда не надо ты таки да слушаешь маму, чтоб ты во всем другом так меня слушала.
РИММА. Так ты таки была права, такой хороший специалист, и приятный человек. Между прочим, он предложил мне сделать аборт совершенно бесплатно и ничего тебе не говорить, чтобы ты не нервничала.
БЕЛЛА. Скажи своему Козакевичу, что если он, хотя бы приблизится к тебе с такой мыслью, я сделаю ему обрезание ржавым скальпелем, и по самые уши.

ЛИБМАН. Беллочка, ваша Риммочка беременная?
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, откуда такие познания в гинекологии?
ЛИБМАН. Просто у вас была открыта дверь, и я все слышал.
РИММА. Так вы имеете вопрос или вы имеете тонкий слух?
ЛИБМАН. Я имею оба два и еще тонкий нюх до всяких неприятностей. И знаете что я вам скажу, детей таки да надо поженить.
РИММА. Если вы хотите быть свахой, так я уже согласна. Тёщу вы уже уговорили, осталось уговорить невесту и жениха.
ЛИБМАН. О, так я вам за то и говорю. Косик ходит кругами вокруг двора, но прячется, как партизан в лесу, как только видит нашу Риммочку. Если вы за, так может мне поговорить с мальчиком?
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, чтоб я вас знала первый день, так я б вам таки да поверила. Я не спрашиваю, сколько раз вы уже говорили с мальчиком, мне просто интересно, что он вам сказал.
ЛИБМАН. Ой, что он мне мог сказать?
БЕЛЛА. Так что ж вы спрашиваете?
ЛИБМАН. Ну все-таки.

ЛИБМАН. Шурик, вы уже подали документы?
ШУРИК. Да, там, в ОВИРе, такая очередь. Такое впечатление, что уезжает пол-Одессы.
ЛИБМАН. Вы только подумайте. Как много умных людей в этом городе.
ШУРИК. Дай Бог нормально уехать, и мы вам тоже пришлем вызов.
ЛИБМАН. Не, Шурочка, спасибо конечно, но если уеду еще и я, то на кого же останется этот город? У него же просто не будет будущего, одни парткомы и дом колхозника.

ШУРИК. Белла, на работе уже знают, что мы подали документы.
БЕЛЛА. Тоже мне новость, как только подали, так мы уже. Будут знать на работе, будут знать все кто надо.
ШУРИК. Не, ну как тебе нравятся эти идиёты, они меня вызвали на партком, прорабатывать, как врага советской власти.
БЕЛЛА. Ну ты же не настолько малахольный, чтобы туда пойти.
ШУРИК. Конечно нет. Я им сказал: "Если я враг советской власти, то что мне делать на парткоме? А если я не враг советской власти, то я беспартийный. Раньше надо было думать и принимать, тогда бы имели сейчас кого выкинуть с партии"
ЛИБМАН. Риммочка, как ты думаешь, если бы твоя мама так реагировала на твоего папу, как ты на коники своего Косика, сильно вы бы имели нормальная семья?
РИММА. Мосье Либман, не трогайте уже меня с вашим Косиком. Вы меня таки доведете до некультурного. Вы что не знаете, что беременные женщины страшно нервные? Я ж молчу, молчу, но еще пара слов за Косика, и вы пойдете дальше Америки без всякого вызова. Вам надо эти обиды?

Сцена 9
(кухня квартиры Варшавских)
ШУРИК. Все, меня поперли с работы.
БЕЛЛА. Или ты ждал, что они дождутся твоего отъезда, а потом уволят тебя задним числом? И с какого ты уволенный?
ШУРИК. Завтра буду писать заявление по собственному.
БЕЛЛА. Какое сраное говно эта мелиха. Мало того что выкидывают человека на улицу, так им еще надо, чтобы человек сам писал заяву – сам он уйти хочет, аж не может. Как на мой характер, я б им написала.
ШУРИК. Не, так меня никто не выгоняет. Как бы! Они просто сократили отдел на одного конструктора, на именно меня. Они ж мне даже предлагают должность на ту же зарплату. Все по закону.
БЕЛЛА. Я не поняла, тогда что тебе писать по собственному, пересидел бы себе.
ШУРИК. Щас она войдет. Или ты думаешь они сокращаются, чтобы сделать мне приятные каникулы? Знаешь, куда они мне предложили? Они хотят меня запихнуть на завсклад спецодежды.
БЕЛЛА. Опять не поняла. Какая тебе разница где высиживать?
ШУРИК. Я тебе скажу, какая разница. Там я материально ответственный. Начнем с того, что с этой материальной ответственностью, я уже так просто не уволюсь, когда мне будет надо. А потом, как я могу взять ту ответственность? У них там тонны всякого барахла, еще с войны, я что его пересчитывать все буду? А как им захочется, чтобы я вместо ехать немножечко сидел, они просто придут, посмотрят куда я даже не знаю, посчитают какие-то украденные тридцать лет назад робы, и я уже у них на таком крюке, что я не то что ехать, ходить не смогу. Они же знают куда меня суют. Не, все, завтра пишу по собственному.
БЕЛЛА. Еще один нарыв на голову. Я уже не говорю за деньги, но надо срочно куда-то сунуть твою трудовую, а то они домахаются, что ты тунеядец.
ЛИБМАН. (голос за сценой) Беллочка, я щас!
(входит Либман)
ЛИБМАН. Слушайте сюда, мои дорогие, я знаю просто золотое место. Есть двор, так там еще угольная кочегарка. Я там знаю сестру жены начальника ЖЕКа, у них как раз сейчас один кочегар спился, есть место. Сутки через двое. Получать будете не как на своей КБ, но босяком тоже не будете.
ШУРИК. А дворник там им не нужен? В пять утра уже на улице, дышишь воздухом – чистое здоровье.
ЛИБМАН. Шурочка, о чем вы говорите. Либман же не Господь Бог, чтобы сделать вас дворником. Это же жирная должность, дворникам же положена жилплощадь. Вы б еще сказали, чтобы я вас устроил секретарем горкома, или товароведом в горкомовский буфет.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, вы не Господь Бог, вас никто в этом не обвиняет. Будем думать.
ШУРИК. Надо было получать верхнее образование, чтобы идти в кочегарку. Подожди, еще неизвестно, как с Риммочкиным институтом будет.
БЕЛЛА. Пусть у тебя тут голова не болит. Риммочка же у нас беремчатая. Пока они будут решать выгнать ее за то, что она не еще, или оставлять, потому что она уже – можно успеть родить. Кстати, насчет этого…
ЛИБМАН. Я извиняюсь, я вас перебью. Шурик, а вы заходили до инспектора в ОВИР, что он вам сказал?
ШУРИК. Ой, не спрашивайте. Что-то мне это все не нравится, чтоб это все не закончилось отказом.
ЛИБМАН. Тьфу, тьфу, тьфу, Боже избавь.
БЕЛЛА. Подождите с вашим "Боже избавь", не надо меня было перебивать, уже никто никуда не едет.
ШУРИК. Я что-то пропустил в этой жизни?
БЕЛЛА. Ты пропустил, на секундочку, беременность твоей дочери. Как ты себе думаешь она будет переезжать в другую страну, где она будет рожать?
ШУРИК. Можно подумать, что там женщины не рожают, или рожают в подворотнях?
РИММА. Не, мне это нравится, тоже мне папочка. Я что пущу ее рожать неизвестно где? А что такое устраиваться на новом месте, имея на руках грудного ребенка? И что она будет в той Америке искать себе мужа, имея ребенка на руках, но не имея языка и специальности? Тебе что, там пенсию дадут, по уходу за внуком, или у меня там будет клиентура, чтобы вас кормить? А как девочка там сможет учиться, если кто-то не будет сидеть с ребенком? И подожди, еще надо, чтобы в ихней Америке ей дали бесплатное медицинское образование. Ты что имеешь за что ее там учить?
ШУРИК. Белла, ты меня таки отправишь на дурку. Кто мне тут доказывал, что ехать надо? Кто мне тут рассказывал за дядю Изю и кисельные берега? Это что, я все придумал? Вот ты мне скажи, оно мне было надо?
БЕЛЛА. Шурик, ша орать, на дурку ты всегда успеешь, а сейчас нужно думать о ребенке.
ШУРИК. За какого из? За того который есть, или за того который будет?
БЕЛЛА. А ты попробуй сразу за всех, гамузом. Твоей дочке нужен муж, а ее ребенку нужен отец. И что-то с этим надо делать. Ты ей папа или кто?
ЛИБМАН. Беллочка, мне кажется, что вы немножечко сгущаете. Вот вы вспомните, вы же сами рассказывали за лекарства, которые вам тут могут только сниться, а там – полно. Или что такое здесь достать приличную коляску. Вы будете доставать приличную импортную коляску, вы будете искать концы, вы будете иметь гембель. А там, вы заходите в магазин и все коляски импортные. А вы знаете, что мне рассказала Дора Бейзер? Вы Дору не знаете, но ее дочка пару лет назад уехала, и там надумала рожать в тридцать восемь лет. Так чтоб вы знали, у этих проклятых капиталистов даже подгузники одноразовые.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, я вас умоляю, вы еще расскажите, что у них говно уже упакованное выходит.
ЛИБМАН. Вот вы напрасно не верите, Беллочка, Дора Бейзер врать не будет. Представьте себе, вы не имеет весь этот гембель с пачканными пеленками, с этими подгузниками. Ребенок сходил, вы сняли и выкинули. Все сухое, не воняет, вы не имеете всей этой круглосуточной стирки. Так может вы все-таки подумаете? Их медицина, их лекарства, и все для ребенка уже есть. А стиральная машина, которая сама все стирает и еще сушит? Я бы на вашем месте все-таки хорошо подумал.
(звук дверного звонка. Шурик уходит, возвращается с Косиком)

Сцена 10
ЛИБМАН. Ой, я извиняюсь, но я вас покину.
БЕЛЛА. (перехватив Либмана, говорит тихо, так что не слышат Шурик и Косик) Иосиф Рувимович, вы говорили мальчику, что Риммочка в положении?
ЛИБМАН. Я что, совсем? Мне надо этих лишних разговоров? (уходит)
БЕЛЛА. Косик, кушать будешь?
КОСИК. Нет, тетя Белла, спасибо, я не хочу.
БЕЛЛА. Так, хочу – не хочу, когда ты кушал.
КОСИК. Тетя Белла, я вас прошу. Я специально пришел, пока Риммы нет.
ШУРИК. Белла, ну слушай. Мальчик зашел поговорить серьезно, что ты со своим "покушать". Косик, говори сюда, что ты хотел?
КОСИК. Дядя Шурик, ну нельзя так. Это все какой-то бред с этим вашим отъездом. Я люблю Римму, и я знаю, что она меня любит. Но она едет с вами, а я остаюсь здесь. Ну скажите мне, вся эта американская колбаса, жвачка, кока-колла стоит любви вашей дочери?
БЕЛЛА (растерянно) Может, все-таки покушаешь?
ШУРИК. Константин, ты уже взрослый человек. И ты приходишь к нам, к родителям, просить. Чего? Чтоб мы вас помирили, чтоб мы не ехали, что?
КОСИК. Я не знаю, просто у меня ощущение, что у меня оторвали кусок тела. И я не знаю что делать. Я пытался поговорить с Риммой, но она просто переходит на другую сторону улицы, чуть под машину вчера не попала.
БЕЛЛА. Косик, я тебе убью!
ШУРИК. Ша, спокойно, авто проехал мимо, а Косик таки да попал. Ты мне лучше другое скажи. Что вы вообще себе думали?
КОСИК. Как что? Мы планировали вести вас знакомиться с моими.
БЕЛЛА. Косик, ты что, малахольный? Ты с Риммочкой с первого класса за одной партой. Или ты думаешь, я не знаю твоих родителей за столько лет? Ты в первом классе разбил ей нос головой. И я имела счастье тогда познакомиться с твоими обоими.
КОСИК. Ну да, вы тогда чуть дверь нам в квартире не выбили.
БЕЛЛА. Зато когда Риммочка засунула тебе циркуль в задницу, я уже имела счастье сама принимать гостей.
ШУРИК. Белла, ты не поняла, что он сказал.
БЕЛЛА. Он сказал…
ШУРИК. О! Дошло.
БЕЛЛА. Но… Это же… А…
ШУРИК. Косик, спокойно, она сейчас быстро оклемается. Так, и когда вы думали строить свадьбу?
КОСИК. После сессии. Но этот отъезд…
БЕЛЛА. Не, Косик, секундочку. У тебя очень интересно получается. Ты весь такой из себя влюбленный, но если мы едем, то все, конец света. С глаз долой из сердца вон. Что тебе так этот отъезд мешает жениться?
ШУРИК. О, я же говорил, что она быстро оклемается.
КОСИК. А как?
ШУРИК. Не, мне нравятся эти современные дети. Как самим делать детей они знают, а как про жениться, он спрашивает "как". Косик, чтоб ты был здоров.
КОСИК. Да знаю я как жениться! Как жениться когда вы уезжаете?
ШУРИК. А ты что собрался жениться на ходу?
БЕЛЛА. Косик, не обращая внимания, дядя Шурик шутит.
ШУРИК. Какие шутки, тоже мне жених, невеста уезжает, он не женится, догнать не может.
БЕЛЛА. Шурик, спокойно, он уже у Риммочки получил, ему уже не за мало.
ШУРИК. Косик скажу прямо, как мужчина мужчине. Или ты думаешь, мы не понимаем, что тебя рвет на части из-за папиной карьеры? Или ты думаешь, что кто-то не в курсе, как он ныкает пятую графу твоей мамы непонятно от кого? И сильно ему улыбается еще иметь такую же невестку? Так я тебе скажу вот что, если ты любишь, если ты хочешь быть с девушкой, никакие отъезды – шмаезды, никакие папы – шмапы тебя не останавливают. Есть вы, и есть окружающий мир, а иначе не так уж ты и хочешь быть вместе.
БЕЛЛА. Чему ты учишь ребенка? Или ты хочешь, чтобы дети тебе плевали на голову?
ШУРИК. Я хочу, чтобы у мой дочки была семья, а муж был мужиком. Я конечно могу терпеть долго твои закидоны, но если бы я не понял, что моя семья – это ты, азохен вэй была бы та семья. Не с нашими родителями.
КОСИК. Но я…
ШУРИК. Не говори. Все, замолчи свой рот и не говори. Делай или не делай, а твои слова я в борщ не положу.
(входит Римма)
Сцена 11
БЕЛЛА. О, Риммочка, шо у лиси сдохло, что ты с собой взяла ключ?
РИММА. Что он тут делает?
ШУРИК. А де "здрасте"?
РИММА. Не заговаривайте мне зубы. Я спрашиваю, что он тут делает?
БЕЛЛА. Так, я не поняла, что за тон?
ШУРИК. Риммочка, может уже хватит этих детских штук?
РИММА. Что вы из-под меня все хотите?
БЕЛЛА. Риммочка, по-моему, тебе есть что рассказать Косику, и хватит уже валять дурака. Шурик, пошли отсюда, пусть они сами разбираются.
(Белла и Шурик уходят)
РИММА. Какого ты приперся?
КОСИК. Потому что я тебя люблю, и ты это знаешь. А вот какого ты все это вытворяешь?
РИММА. Потому что ты меня предал.
КОСИК. Ну не начинай опять.
РИММА. Я еще и не начинала. Если я начну, ты таки будешь иметь.
КОСИК. Ну все, хватит. Я уже все понял. Если тебе так хочется, поедем в Америку. Хочешь, буду ждать твоего вызова тут. Как тебе будет удобнее, так и сделаем.
РИММА. А как же папина карьера?
КОСИК. Переживет. Он же всегда говорит, что это все только для нас с мамой. Так что, переживет, в крайнем случае, и без карьеры, ему что, в генсеки расти?
РИММА. Вот видишь какой ты гнусный, сначала все нервы вынул, а не мог сразу сказать.
КОСИК. Ну все.
ГОЛОС ЛИБМАНА. Риммочка, я извиняюсь, я только напомнить. Вы ничего не забыли Косику сказать?
РИММА. Вот… Мосье Либман, возьмите и заверните свою умную голову в свои большие уши, и засуньте себе в то самое место, чем вы думаете. Это можно выдержать?! Я вам говорю, с вашими штуками, вы у меня своей смертью не умрете! Не, ну как тебе это нравится?
КОСИК. А что он имел в виду?
РИММА. Ты спрашиваешь меня, что он имел в виду? Так я тебе скажу, он всех имел в виду крупным планом.
КОСИК. Не, ты мне скажи, что он хотел сказать этим своим "я только напомнить"? Что напомнить?
РИММА. Косик, я беременна.
КОСИК. И ты молчала?!
РИММА. Ну, я просто не успела тебе сказать, ты меня обидел и мы поссорились.
КОСИК. Ты молчала. Пол Одессы уже знает, все кроме меня, даже Либман.
РИММА. Либман всегда все знает.
КОСИК. Ты молчала, ты собралась ехать, не сказав мне ни слова, что у нас будет ребенок. Ты все решила, и за меня, и за нашего будущего ребенка. Ты мне рассказываешь, что меня заботит карьера моего папы, но нашего ребенка ты легко оставляешь без папы, поскольку едут твои родители.
РИММА. Косик, ты все не так понял.
КОСИК. О нет, я все прекрасно понял. И кто-то еще тут говорил о предательстве. Ты не только меня предала, ты еще предала и нашего ребенка.
РИММА. Косик, остановись! Подожди, все не так.
КОСИК. Ты можешь ехать куда угодно. Ты решила обречь нашего ребенка на безотцовщину? Хорошо, пусть будет по-твоему.
РИММА. А-а-а, понимаю. Тут весь такой из себя несчастненький. Пришел поплакать моим родителям, обидели маленького. А как услышал про беременность, быстренько нашел повод слинять.
(входит Белла)
БЕЛЛА. А ну-ка ша! Я сказала ша, байстрюки!
РИММА. Мама, в чем дело?! Чего ты вмешиваешься?!
БЕЛЛА. Ша орать, я сказала! Ты у меня сейчас заработаешь по первое число. Ты у меня сейчас таких получишь "чего ты вмешиваешься", что мало тебе не покажется аж ни разу. Косик, сядь! Я сказала, сядь, и драпануть не получится, или я не посмотрю, что ты чужой ребенок, тоже поимеешь у меня от души.
РИММА. Так, я ухожу и не хочу все это слушать.
БЕЛЛА. Щас! Через мой труп ты отсюда уходишь.
РИММА. Я все равно не буду тут находиться.
БЕЛЛА. Значит через два моих трупа, но ты будешь сидеть здесь и слушать маму, иначе я тебе одену вон ту мыску на голову и приклею без всякой сварки.
Не, вы только на них посмотрите. Взяли себе моду, чуть что, погыркались и разбегаются. Родители уже из-за них не имеют сердца, а им все параллельно. А вы за своего ребенка подумали? Вы уже, нивроку, не в первом классе, что парту поделили, и каждый разбежался на свою половину. Надо немножко думать за других.
КОСИК. Тетя Белла, но как она могла мне не сказать?
БЕЛЛА. Ой, можно подумать, ему не сказали. Не сказала тогда, сказала сейчас. А ты тут же устроил геволт с разбеганиями. Лучше бы ты раньше устраивал геволт, а не брызгал как пульверизатор. Тоже мне еще, обер-штымпало, чем ты думал, девочке еще всего ничего, ей учиться надо еще сколько. У тебя что, руки бы отсохли, и хозяйство отвалилось, натянуть изделие №2?
РИММА. Мама, прекрати говорить эти пошлости.
БЕЛЛА. Пошлости?! Я говорю, а вы делаете? И где твоя голова была в тот момент? Вот это таки да пошлость. Но еще большая пошлость – чуть что – сразу разбегаться. Все, детишки, малина кончилась. Добро пожаловать во взрослую жизнь. Значит так. Вы мне сейчас, прямо тут, решаете: или вы любите друг друга, или вы хотите быть семьей, чтобы ребенок имел нормальные папа и мама, или у вас это все было понты для бедных, до первого милиционера. И тогда я уже сама прослежу, чтобы вы так разбежались, как до Луны.
РИММА. Мама, ну как можно решать такие вещи на ходу?
БЕЛЛА. На ходу?! Сидишь себе и сиди. На ходу… А дитё вы делали не на ходу? А кто хотел свадьбу уже?
РИММА. Да, мы хотели свадьбу, но…
БЕЛЛА. И все, никаких "но". Все "но" вам уже дальше жизнь подкинет, вот и будете с ними вместе разбираться.
КОСИК. Белла Яковлевна…
БЕЛЛА. О, ты посмотри на него, он еще не успел жениться, но уже вместо "тётя Белла", он меня называет "Белла Яковлевна". А что будет после свадьбы, я стану "эта сволочь теща"?
КОСИК. Тётя Белла, я согласен называть вас по имени, по отчеству, хоть тётей, хоть мамой, но чтоб вы знали, Риммочку я не брошу в любом случае, и защищать ее буду даже от вас.
БЕЛЛА. О! Значит завтра идем к твоим, знакомиться семьями. Не, какое завтра, я уже с вами совсем мозги потеряла, твоей же маме надо подготовиться. В общем, завтра скажешь мне, когда нас ждут знакомиться. И чтобы я больше от вас громкого слова не слышала.
Сцена 12
(мелькание дней – бобслей коротких сцен)

ШУРИК. Белла! Белла! Все, кажется мы не выездные! Был я у того инспектора в ОВИРе. Этот жлоб с деревянной мордой рассказал мне, что наше дело найти не могут. У Гольдфарбов было то же самое, сначала вроде потеряли документы, а потом потеряли Гольдфарбов. И теперь они сидят в отказе по самые уши. Господи! Господи, дай нам уже спокойно свалить и я сделаю все, что ты захочешь, хоть покрещусь, хоть обрезание. Господи, ну зачем тебе здесь еврей атеист без работы?!

БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, я говорила по телефону с Америкой. Угадайте с кем? Я говорила с Кауфманом. Он конечно нейрохирург, но он мне все объяснил. Рожать мы будем в Штатах. Я не просто смогу быть рядом с Риммочкой, мне нужно будет еще им доказывать, что я таки да доктор. Да, Иосиф Рувимович, ваша Дора Бейзер таки не соврала. У этих гниющих капиталистов таки да одноразовые подгузники. Интересно, если все младенцы, целой Америки, сходят хотя бы один раз по-большому, и куда они девают такое количество этого Г? Это ж тонны, тонны подгузников?

КОСИК. Папа! Ты не бойся неприятностей. Я все равно пришлю вам с мамой вызов, и ты будешь жить в Штатах так же как дома. У них там негры живут, как у нас секретари горкома – ничего не делают, получают за это деньги, называется вэлфер, так же имеют машину, и отовариваются в магазинах тем же самым, чем вы, в вашем спецраспределителе. Папа, не переживай, я вас вытащу, и ты будешь жить как негр, даже лучше, без первого секретаря на голове.

ЛИБМАН. Шурик, вы же конструктор. Вы знаете, что мне сказала Софа Гимпель? Не, Софу вы не знаете, она уже тоже уехала. Но она мне рассказывала за своего зятя. Он ваш ровесник, и тоже все думали, что он полный елд. Так он придумал что-то там для машины, и теперь эту цацку засовывают в каждый ихний автомобиль. И что Вы думаете, Шурик, теперь этот елд имеет парнус с каждой ихней машины. Шурик, это такие деньги, что я даже боюсь говорить вслух какие, чтобы не услышала ваша мама и не стала вас выпихивать отсюда обеими своими ногами. Шурик, что вы себе думаете здесь, когда вас ждут такие деньги там?

РИММА. Мама! Косик! Только что звонил папа, нам дали разрешение на выезд. Косик, если бы ты меня не таскал на свадьбе на руках, ты не имел бы грыжу. А теперь твоя грыжа поедет в иммиграцию, а беременная жена с тёщей у тебя будут геморроем. Я люблю тебя, мой хороший. Мы едем!

Сцена 13
(кухня квартиры Варшавских)
ЛИБМАН. Ну что, Беллочка, все? Завтра вы скажете этой мелихе: "Гэй э век", я вам скажу: "Зай гезунд", и вы поедете строить капитализм с человеческим лицом.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, что вы такое говорите? Я всю жизнь им строила здесь "светлое будущее", и я что, буду ехать за этим в Америку? Хватит с меня "светлого будущего", я хочу уже немножко иметь "светлого настоящего".
ЛИБМАН. Дай вам Бог, Белочка, но вы же знаете, что там хорошо, где нас нет.
БЕЛЛА. Как говорят наши враги, мы есть везде, за это нас и не любят. И я сильно надеюсь, что так паршиво, как здесь, уже не будет нигде.
ЛИБМАН. Вот послушайте меня. Пройдет каких-то лет десять, вы забудете за все эти "паршиво", и будете рассказывать, как было хорошо. На днях, я встретил Бетю Гершенович, вы ее не знаете, так она стала рассказывать мне за войну, и за то, как тогда было хорошо. Вы что думаете, она сумасшедшая? Не, просто тогда она была молодая, а сейчас у нее молодые только болячки. Это жизнь, Беллочка, это жизнь.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, что за похоронные настроения, мы же переезжаем в Штаты, а не на второе еврейское?
ЛИБМАН. О чем вы говорите, какие похоронные настроения. Я дико радуюсь. Вы будете жить по человечески там, а я буду жить по человечески здесь. Я уже договорился, мне никого уже не подселят. Дай вам Бог здоровья в той Америке, но я тут мог рассчитывать иметь самостоятельную трехкомнатную в центре? А вы завтра уехали и я уже богач. Ко мне уже дамы начали заезжать, чтобы выскочить замуж за такую жилплощадь. И далеко не все пенсионного возраста, на некоторых даже еще приятно посмотреть.
БЕЛЛА. О, так вы себе наконец устроите личную жизнь.
ЛИБМАН. Деточка, в моем возрасте, на дам уже лучше смотреть на витринке в чужом доме, чем тащить к себе.
БЕЛЛА. Ай бросьте, какие ваши годы, вы же еще мужчина.
ЛИБМАН. Я таки еще мужчина, но уже с мозгами. А в мои годы уже пора таки думать ими.
БЕЛЛА. Иосиф Рувимович, мы как только там на месте обкрутимся, сразу пошлем вам вызов. Найдете себе жену в Штатах.
ЛИБМАН. Беллочка, я вас умоляю, вот только еще за американскую жену я себе не морочил спину и ниже.
БЕЛЛА. А что, найдете себе негритянку, с вот такой жопой. И как только будете гыркаться, будете сразу переходить на национальный вопрос: она будет звать вас жидовской мордой, а вы ее черножопой.
ЛИБМАН. Ну и шуточки у вас.
БЕЛЛА. Какие шуточки, ждите вызов.
ЛИБМАН. Моя дорогая Беллочка, даже не делайте себе беременную голову на этот счет, ни за какой вызов. Я уже отсюда если поеду, то только вперед ногами. Что я не видел в ихних Штатах, одноразовые подгузники или ихнюю жвачку, кошмар на мои мосты? Если вы раз в год вспомните за своего бывшего соседа и напишите мне пару строк за свою заморскую жизнь, это будет от азой. А я буду вспоминать за вашу царскую уху, которую вы готовили на э