Недавно знакомый писатель рассказал мне эту удивительную историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски.
Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке.
Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш.
Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик
рассказал одну историю.
- Вот слушайте,- сказал старик.- Я живу на окраине Риги. Перед войной
рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой
человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он
занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни
сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция - это просто
обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже
всего - на нашей жадности".
Он спекулировал вместе со своей женой. Да...
И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы
часть, убить, а часть просто уморить с голоду.
Все "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто
приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте.
Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль - нагрузить фуру картошкой, "дать в руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять к картошку на драгоценности. Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на
улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,- сказал он,-
менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети". - Почему?-
спросил я. - А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом
заработаю втрое больше. Я промолчал, но мне это тоже недешево
обошлось. Видите? Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на
свои зубы. Нескольких зубов не хватало. - Я промолчал, но так сжал
зубами свою трубку, что сломал и ее, и два своих зуба. Говорят, что
кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь бросилась не в голову, а
в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые, будто их налили железом. И
если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его одним
ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и
оскалился, как хорек... Но это не важно. Ночью он нагрузил свою фуру
мешками с картошкой и поехал в Ригу в "гетто". Часовой остановил его,
но, вы знаете, дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он
дал часовому взятку, и тот оказал ему: "Ты глупец. Проезжай, но у них
ничего не осталось, кроме пустых животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари". В "гетто" он заехал во двор большого дома. Женщины и дети окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый мешок. Одна женщина стояла с мертвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы. "Сумасшедшая! - вдруг закричал этот человек.-Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!" Он сам рассказывал потом, что не знает - как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю. "Скорей! - закричал он женщинам.- Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!" Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал. Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали. Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: "Ну что? Я же тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со
своей вонючей картошкой, пока не пришел лейтенант". Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась война, он развелся с женой и уехал из Риги... Старый латыш помолчал. - Теперь я думаю,- сказал он и впервые улыбнулся,- что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком.

Константин Георгиевич Паустовский