Под ароматы винно-коньячного комбината
Из цикла “Штейтеле Бэлц”

Марк Шагал. “Одиночество”

Пацаном я очень любил бродить по моему родному штетелэ Бэлц. Всё приводило меня в неописуемый восторг – и узкие, не совсем чистые улочки, и булыжные неровные мостовые, и дома с крохотными двориками. Сколько историй у меня связано с каждым уголком моего городка!

Вот, например, по этим улочкам с гиком несётся извозчик Буи, как всегда нетрезвый и шумный. А когда он, едва не вываливаясь, стоит в телеге и стегает что есть мочи свою лошадёнку по кличке Майя, мне всегда кажется, что это лихой красный командир на боевой тачанке летит в атаку на врага. И так мне всегда хотелось оказаться с ним рядом, так же кричать и размахивать несуществующей шашкой…

При этом Буи был очень толстым и с такими большими щеками, что они всегда выглядывали из-за спины. Он был всегда страшно голоден и постоянно что-то жевал. У нас в штетелэ даже посмеивались над ним и говорили, что Буи ест всего один раз в день, но с утра до вечера. Кроме того, его никто никогда не видел трезвым. Иногда по этой причине ему становилось плохо, и тогда он с трудом добирался до телефонной будки и на ломаном русской орал на всю улицу:

- Алло, это “скорый помыщь”? Приезжайте скорей, мне плохо, мне очень плохо! Мне так плохо, что я ничего не могу “кущать”!..

Особенно я любил гулять по штетелэ осенью, когда моросил мелкий дождик. Людей вокруг становилось меньше, было слышно, как капли крупные дождевые шлёпаются в лужи, а ветер с трудом шевелит насквозь промокшие опавшие листья. И что особенно чувствовалось в это время – всевозможные запахи.

Самый главный запах исходил от вино-коньячного комбината – это был запах молодого вина и коньяка. Про наш комбинат, наверное, стоит рассказать особо. Это предприятие коммунистического труда постоянно занимало первые места во всевозможных всесоюзных соревнованиях. Других побед у него, кажется, не было. Как любая уважающая себя городская достопримечательность, комбинат имел свои легенды, которые годами переходили из уст в уста. Например, рассказывали, что в пятидесятые годы какой-то алкаш пробрался к цистернам с готовым для отправки вином, открыл крышку, сунул голову в люк и сразу же задохнулся от хмельных паров. Свалившись в люк, он утонул в вине и нашли его только утром. Тем не менее, вино отправили к пункту назначения, и никаких жалоб на его качество не поступало. Другая легенда помельче гласит, что работал на комбинате некогда находчивый мужичок, который выносил коньяк с работы, заливая его в резиновые боты, которые носил на босую ногу. Дома он переливал жижу из бот в бутылки, наклеивал этикетки с надписью “Молдова” и очень даже успешно продавал “коньяк” по пять рублей.

Кстати, способов выноса спиртных напитков с комбината было множество. Одному из них научил меня наш хромой сосед, естественно, ударник коммунистического труда. Он соорудил себе инвалидную палку из трубки из нержавеющей стали, каждый день аккуратно заливал в эту импровизированную фляжку пол литра спирта и спокойно выходил через проходные. Наверняка охранники знали про этот его трюк, но кому охота связываться с ветераном и к тому же ударником? Дома он переливал спирт в бутылку и продавал её желающим выпить за три рубля. Это была почти официальная статья пополнения семейного бюджета.

Но не только запахи винно-коньячного комбината радовали обоняние жителей нашего города. Не менее привлекательным был запах, исходивший от городской маслобойни. Одуряющий аромат свежеотжатого нерафинированного подсолнечного масла навевал зверский аппетит на всех без исключения жителей штетелэ. До сих пор не могу забыть, как мы со старшими братьями священнодействовали: нарезали мелкими колечками лук, заливали его свежим подсолнечным маслом, добавляли виноградный уксус и макали в эту божественную смесь ломти серого хлеба. Ничего вкуснее я в жизни не ел…

Следующая яркая картинка – футбольные матчи местной команды “Строитель”, уверенно и безвылазно сидевшей в классе “Б” футбольного чемпионата страны. Каждый из болельщиков считал позором явиться на очередной матч любимого клуба трезвым, а тут ещё неистребимые запахи от сахспирткомбината, находящегося неподалеку от стадиона. Был у нас местный дурачок по имени Лёвка, который прославился тем, что всегда сидел на центральной трибуне и после каждого забитого гола орал дурным голосом и бросался вниз на головы других болельщиков, но тем, конечно же, было не до него, поэтому Лёвке всё сходило с рук.

Самым же “вкусным” местом нашего штетелэ была улица Хотинская, на которой долгое время работала популярная в городе шашлычная, а неподалеку от неё находился подпольный ресторанчик, который держал Хаим Малаештер. Вместе с женой они готовили самую вкусную на свете пастраму, которая славилась на всю Молдавию. Более чем уверен, что если бы наш уважаемый читатель попробовал её хотя бы разок, запомнил бы её вкус и запах на всю жизнь. Как я и мои земляки.

Так вот, каждый день в девять часов вечера хозяева подпольного ресторанчика вытаскивали жаровню с пастрамой на улицу, расставляли столы для посетителей, и начинался пир. Съедалось всё без остатка, и даже остающийся жир посетители выбирали свежеиспечённым хозяйским хлебом. Мы с отцом неоднократно бывали в этом “оплоте капитализма”, лакомились изумительной пастрамой, взрослые запивали её водкой, а дети “Крем-содой”.

Я вообще очень любил бывать на этой улице. Здесь у меня жили друзья, с которыми мы частенько играли в дурачка. И всегда рядом с нами начинал кружиться здоровый чёрный индюк по кличке “Цыган”. Следом за ним появлялся местный дурачок Меир с вечно свисающим изо рта языком. Каждый раз его кто-нибудь спрашивал, где он учится, и его ответ всегда вызывал взрыв смеха:

- В школе для слаборазвитых учителей!

А потом и вовсе начинался спектакль. Во время карточной игры кто-нибудь из ребят громко свистел, что очень сильно раздражало индюка “Цыгана”. Он принимался бегать вокруг нас, громко курлыкать, а “висюльки” на его шее становились багрово-красными от гнева. Не успевал он успокоиться, как кто-то снова свистел, и всё повторялось заново. Минут через десять индюк уже уставал и начинал хрипеть и спотыкался. А тут кто-то из шалопаев менял объект внимания и спрашивал у дурачка Меира про одного из наших общих знакомых:

- Где Славка?

И Меир послушно отвечал на ломаном русском:

- Шлёпки уехали в Одесс! (Славка уехал в Одессу!)

И всё это происходило по кругу несколько раз, пока шла игра, – то индюку свистнут, то Меира спросят. А бедняга Меир обречённо сидел рядом с нами и разглядывал бьющегося об землю индюка, который уже закидывал назад голову, еле волочил по земле крылья и издавал громкие хриплые крики…

Наше развлечение было, конечно, не ахти каким интеллектуальным, но мы получали от него неописуемое удовольствие, а тут ещё разносящиеся вокруг бесподобные ароматы от шашлычной и подпольного еврейского ресторанчика…

Не меньше удовольствия я получал, наблюдая за лавкой мясника Шмила, что находилась на колхозном рынке. Скамейка у её дверей была центральным наблюдательным пунктом, с которого друзья и собутыльники Шмила разглядывали и прямо-таки поедали взглядами проходящих мимо женщин. Одному древнему старичку, завсегдатаю посиделок, нередко кто-нибудь говорил, мол, мы тут сидим, здоровые мужики, полные сил, а ты что здесь забыл? На что старичок всегда отвечал:

- Так же, как и вы, глазами совершаю половой акт, а просморкаюсь – закончу. На это много сил не надо!

То и дело из лавки выходил сам Шмил и громким канторским голосом начинал петь свою любимую песенку, которой зазывал в лавку покупательниц:

Их бин а кацев ан эйнер,
Их hак флэйш мит бэйнэр.
Вайбэлэх, кумт цу мир арайн!
Линг ун лэйбэр, фэтэ брист
Ун а марэх-бэйн умзист…

(Я мясник особенный,
Разделываю мясо и кости,
Дамочки, заходите ко мне!
Лёгкое, печень, жирная грудинка.
А мозговая кость – бесплатно…)

Он пел и при этом так подмигивал проходившим мимо дамам, что сразу становилось ясно, какую мозговую косточку он имел в виду. Одним из самых ярких воспоминаний детства было первое посещение нашего городского кинотеатра имени Котовского. Перед началом сеанса там всегда давали небольшой концерт две замечательные певицы Фаина Марченко и Рита Абрамович. Но во время нашего первого похода в кино с мамой моё внимание привлекла совсем другая вещь. В фойе на самом видном месте висел громадный портрет в полный рост нашего земляка, “героя” гражданской войны Григория Котовского. Особенно здорово в портрете была прорисована его шашка, которой я тут же и принялся любоваться. Но вдруг по геройскому лицу пополз большой рыжий таракан. Заняв самую выгодную позицию для обзора на лбу народного героя, таракан принялся шевелить усами и надменно поглядывать на копошащихся под ним зрителей. Этого вынести я не мог и тут же поспешил на защиту униженного тараканом героя. Достав рогатку из кармана и скатав шарик из наших с мамой билетов, я наслюнявил его и смачно влепил в портрет. Однако выстрел оказался неверным, и попал я не в таракана, а в глаз Котовскому. И тут уже мне стало страшно по-настоящему – мне казалось, что разгневанный герой сейчас вытащит свою замечательную шашку и прямо с портрета зарубит меня. Конечно же, я сразу убежал к матери и, бывая в кинотеатре потом, каждый раз поглядывал на Котовского очень настороженно. Да и он поглядывал на меня с портрета весьма недружелюбно.

…Много лет прошло с тех пор. Я давно уже живу в Израиле, в столице Негева Беэр-Шеве. Но город своего детства – мой любимый штетелэ Бэлц вспоминаю постоянно. Люди, которых уже давно нет, приходят ко мне, и мы с ними беседуем, выпиваем ворованный коньяк “Молдова”, смеёмся, вспоминаем общих знакомых…

И ещё мне очень часто снится один и тот же сон. Будто бы я сижу в каких-то волшебных салазках, которые несут меня, не касаясь земли, по нашему штетелэ среди цветущих садов и фруктовых деревьев, вокруг цветёт полузабытая сирень, запах которой смешивается с другими запахами моего детства. Моя душа полна покоя и радости. Всё выше и выше поднимают меня над землёй волшебные салазки, и мне уже видно, как мои земляки – живые и умершие, знакомые и незнакомые, взявшись за руки, пританцовывают в длинной извилистой змейке-хороводе. Змейка извивается и течёт по знакомым улочкам – таким, какими они были в моём детстве, и сердце моё бьётся всё чаще и чаще. Я не выдерживаю и спускаюсь на своих салазках, хватаю протянутую мне руку, и вдруг вижу, что это рука моей любимой школьной учительницы Лины Львовны Лев. Я поглядываю, как она пританцовывает, продвигаясь вместе со змейкой, и ноги мои невольно повторяют эти движения…

Как мне хочется, чтобы этот сон никогда не заканчивался. А ещё мне очень хочется, чтобы он хотя бы разок приснился моим землякам, которых судьба разбросала по разным городам и весям далеко от нашего штетелэ Бэлц. Хотя он наверняка им тоже снится – разве может быть иначе?

Мендель ВЕЙЦМАН, Беэр-Шева
Еженедельник “Секрет” (velelens.livejournal.com)