«Многие в мои годы уже готовятся к встрече с Богом, размышляют о том, сколько им еще осталось. А я не думаю, я танцую», — улыбается Ангелина Вовк, которая в 70 лет не побоялась принять участие в телепроекте «Танцы со звездами».

Год за годом мне периодически снился один и тот же кошмарный сон: на фоне грозного черного неба я вижу пикирующий самолет, его пожирает огонь, и огромная пылающая махина стремительно падает вниз,

превращаясь в обломки. Иногда я, трясясь от ужаса, наблюдала этот последний полет со стороны, а иногда сама оказывалась на борту горящего самолета… Просыпалась всякий раз в холодном поту, ни жива ни мертва. Но со временем поняла, что этот жуткий сон был предупреждением об опасности. Вскоре после него со мной непременно случалось что-нибудь плохое — либо я заболевала, либо какие-то неприятности наваливались. Но я точно знала, что мой ангел-хранитель, предупредив меня, поможет мне справиться с бедой. Уже в зрелом возрасте я пришла к вере. В лихие 90-е было трудно невыносимо, надо за что-то зацепиться. Стала ходить в церковь, молиться утром и вечером. И однажды мне приснился белоснежный лайнер, который красиво и как-то умиротворенно парил в голубом небе. Как будто папа дал мне понять: «Молодец, дочка! Ты все сделала
правильно. Теперь ты под защитой Господа, я за тебя спокоен». С тех пор горящий самолет мне больше не снится...

Мой отец был летчиком-истребителем. В войну его эскадрилья оказалась в Сибири. Там, в небольшом городке Тулун, под Иркутском, я и родилась в 42-м году. Потом отца перебросили в подмосковное Внуково, и наша семья перебралась туда. А когда мне было два года, папа погиб. Маме сообщили, что его самолет разбился где-то над Югославией — в густом тумане врезался в гору... Живым я папу не помню совсем, знаю его по фотографиям и воспоминаниям мамы и бабушки, которые не могли рассказывать о нем без слез. И, на меня глядя, плакали, ведь я очень на него похожа. Отец был красавцем, везде становился душой компании, великолепно пел, играл на гитаре. Компанейский, веселый,

открытый, добрейшей души человек… Мама его безумно любила. Какой же мощной силой и мужеством надо обладать, чтобы пережить такой удар судьбы! А ведь мамочка сама тогда была еще, по сути, девчонкой — 22 года, и осталась совсем без поддержки. Я крохотная, бабушка не работает. Ей пришлось очень несладко, но она отчаянно сражалась с трудностями, нюни не распускала. Мы, как все люди в военное и послевоенное время, хлебнули по полной — и голода, и холода. Мама устроилась на работу в бухгалтерский отдел авиаотряда (на его месте сейчас располагается аэропорт Внуково). Но прокормить нас с бабушкой не могла, как ни старалась. Надо было как-то выживать! И она отправила меня, трехлетнюю, с бабушкой к своему брату в Сибирь — он протянул нам руку помощи. А сама осталась, ей надо было работать, как-то налаживать жизнь. Я хоть и была

маленькая, но хорошо помню наш отъезд. До сих пор перед глазами картина: перрон, падает снег, мама стоит у фонаря и плачет, а я в вагоне, глядя на нее через окно, рыдаю взахлеб, и никто не может меня успокоить. У нас с мамой была сильнейшая связь, поэтому я очень тяжело пережила ту разлуку, затянувшуюся на целый год, — потом мы вернулись во Внуково… Долгое время мама верила, что отец выжил. Обломки его самолета так и не нашли, и папу объявили пропавшим без вести, а не погибшим. Мы с мамой ездили встречать поезда, в которых возвращались с войны военнопленные. Мама меня наряжала, завязывала шикарный бант и говорила: «Вот сегодня наш папочка обязательно вернется». Мы его очень тогда ждали. И потом очень ждали — долгие, долгие годы. Но так и не дождались… Когда мне было двенадцать лет, мама снова вышла замуж за очень хорошего человека. Он был учителем, его, как и папу, звали Мишей. У меня появился братик Володя. Мы дружно и славно зажили. Но я-то знала почему. Потому что папа всегда незримо был рядом с нами.

С УЛЫБКОЙ ПО ЖИЗНИ

Я за свою жизнь получила мощнейший запас любви. В детстве меня обожали мама, бабушка, дядя Миша, брат Володя и все наши родственники. В ГИТИСе я была любимицей мастера нашего курса Григория Григорьевича Конского. И ведь надо же, однокурсники из-за этого на меня не ополчились. Наоборот, все девчонки хотели со мной дружить, мальчишки ухаживали напропалую, я была в центре внимания.

Во времена своего студенчества я не раз бывала на Шаболовке, на записях праздничных «Огоньков».

Студентов театральных вузов приглашали в массовку — мы сидели за столиками, аплодировали артистам, и за это удовольствие еще деньги платили — целых три рубля, немыслимое богатство для нас, нищих студентов. На столе — чай в бокале, изображающий шампанское, на тарелочке — бутафорские пирожные. По незнанию однажды чуть зуб об эклер не сломала — была страшно голодная и решила украдкой полакомиться. (Смеется.) Я тогда была молоденькая, хорошенькая, натуральная блондинка, операторы постоянно наводили на меня камеры, улыбались лично мне из-за своих агрегатов, и я ощущала себя звездой… Но на телевидение, тем не менее, совершенно не стремилась. Мечтала быть актрисой! Но мой горячо любимый муж Гена Чертов все решил за меня. С Геной мы учились на одном

курсе. Поначалу он встречался с другой девушкой, меня не замечал, а я сходила по нему с ума. Он был похож на французского актера Жерара Филипа: темные волосы, удивительные глаза. А потом выяснилось, что он тоже ко мне неравнодушен, а игнорировал меня сознательно, полагая, что такая девушка, как я, не для него. В общем, после института мы поженились. Гену пригласили в Театр имени Гоголя, а меня — в «Маяковку». Но муж сказал: «Ты не сможешь работать в театре, тебя коллеги сожрут. Там нужно иметь зубы, когти и локти, чтобы удержаться на плаву, а у тебя этого нет». Я с ним согласилась. Потом было несколько предложений сниматься в кино. В Одессу на пробы одной картины (сейчас и не вспомню ее название) Гена поехал вместе со мной. Да, вот такая я была ненормальная жена, с мужем поперлась на пробы. (Смеется.) И хотя я прошла их успешно, Гена мне
сниматься не разрешил. Нужно было на три месяца уехать в экспедицию, в Одессу, на что Гена сказал: «Нет. И точка! Как ты себе это представляешь? Я целых три месяца живу один, без жены, а ты снимаешься в другом городе? Это разве нормально?» А если муж сказал «нет», я ему не смела возразить. Любила его очень, боготворила даже и беспрекословно подчинялась. Гена был довольно деспотичным человеком — контролировал каждый мой шаг. Я боялась даже платье себе купить, с ним не посоветовавшись. Бывало, наберусь смелости, куплю обновку, прихожу домой и дрожу как осиновый лист, ожидая его реакции. Меня безумно ранило, когда муж сухо констатировал: «Лина, тебе это совершенно не идет»… Гена отработал в театре только год, а потом ушел, устроился на телевидение. А потом уж и я в 1968 году оказалась на Шаболовке. Гена был хорошим диктором, сделал блестящую карьеру — он читал новости. И то, что мы работали на одном поле, мне очень помогало. Хотя муж был для меня самым строгим педагогом. Он хотел, чтобы я была лучшей, поэтому критиковал нещадно. Если ему что-то не нравилось, говорил прямо, без обиняков, был суров, но справедлив. А я изо всех сил старалась доказать и ему, и всему миру, что чего-то стою.

На Шаболовке меня приняли тепло, хотя в дикторском отделе я была самой молодой и совершенно неопытной. Я же буквально летала от восторга — меня эта удивительная, творческая атмосфера, царящая на Шаболовке, будоражила и восхищала. Я была готова заключить в свои объятия каждого! Мой художественный руководитель, интеллигентнейший Игорь Кириллов, который взял меня под свое крыло, удивлялся: «Лина, почему вы все время

улыбаетесь?» Я не знала почему, просто не могла иначе! (Смеется.) А Валентина Леонтьева стала одним из моих педагогов. Когда я начинала свой путь на телевидении, она уже была телезвездой. Так вот, Валентина Михайловна как-то сравнила меня с милым щеночком, который с воодушевлением бросается к каждому встречному и априори всех людей считает прекрасными. Но милого «щеночка» на телевидении полюбили далеко не все, случалось, что и ногой кто-то пнет, и оплеуху даст, и щелкнет по носу. С возрастом пришлось помудреть, стать осторожнее. И теперь перед вами наученная горьким опытом взрослая «собака». (Задумчиво.) Но все равно так и иду по жизни с улыбкой и открытым сердцем и считаю людей прекрасными. Правда, не всех.

ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ

Поначалу читала объявления, короткие столичные новости. Потом мне доверили вести «Музыкальный киоск», когда хозяйка этой передачи Элеонора Беляева ушла в отпуск. Я справилась, потому что была очень ответственной и старательной девушкой. Позже стала ведущей детской программы «Будильник». Вела вечера классической музыки, концерты, всевозможные фестивали, музыкальные конкурсы. И постепенно доросла до «Кинопанорамы» и «Голубых огоньков». В «Голубых огоньках» принимали участие телезвезды — Светлана Моргунова, Светлана Жильцова, Валентина Леонтьева, Анна Шатилова. Для меня это была вершина! И вот когда я поднялась на эту вершину, расправила крылья и начала свой полет, меня раз… и подстрелили, я стремительно рухнула вниз… Мы записывали «Голубой огонек» к 8 Марта, я — в роли ведущей. Это было уже в «Останкино». Я объявила популярного в то время венгерского певца Яноша Кооша, присела за столик, сижу, слушаю его. И вдруг все передо мной поплыло, я потеряла сознание, рухнула со стула. Запись остановили, срочно вызвали «скорую», меня отвезли в Склиф. Там мне попался врач-бездельник, который, видя, что у меня температура 41 градус и я, плохо соображая, мечусь в горячечном бреду, сказал: «Будем с вами утром разбираться». До утра я дожила, как потом мне говорили, чудом. Это был перитонит.Умереть могла запросто. Мне сделали операцию, но время было упущено. Возникли серьезные осложнения. Потом была вторая операция, третья, четвертая… Эти бесконечные операции меня жутко измучили. Я и так была худенькой, а тут похудела на целых двадцать килограммов, превратилась в мощи. Лежала в реанимации. Мама, муж и самая близкая подруга дежурили возле меня круглосуточно, сменяя друг друга, кормили с ложечки. Я с огромным трудом съедала чайную ложку манной каши и уставала смертельно. Врачи говорили: «Мы делаем все, чтобы тебя спасти. Но если ты не захочешь выздороветь, ничего у нас не получится. Старайся! Ты должна жить!» Но я лежала, как растерзанная лягушка, мне ничего не хотелось. Только чтобы эти адские боли, измучившие мой организм, закончились. И в какой-то момент они действительно прекратились… Я летела вверх в светящейся трубе, видела над собой бездонное голубое небо, белоснежные облака. Мне было так хорошо! Испытала абсолютное блаженство — ничего не болит, тело стало таким легким, невесомым, послушным. Я свободно парила в воздухе, поднималась все выше и выше, и было ужасно любопытно, что

же ТАМ будет со мной… Это была клиническая смерть. Мама в тот момент сидела рядышком, почувствовала, что я затихла, не дышу, начала истошно орать, подняла на уши всю больницу. Ко мне в реанимацию вызвали дополнительную бригаду реаниматоров. И в ней оказался мой знакомый, он ухаживал за мной, когда мы были студентами. Вот такое случайное или неслучайное совпадение. Он учился в медицинском институте, был в меня влюблен, даже предлагал выйти за него замуж, но я уже любила Гену и отвергла его. И вот судьба нас снова свела, когда я была в прямом смысле на грани жизни и смерти. Мама потом мне рассказывала, что он все время повторял: «Я не дам тебе умереть!»… Короче говоря, вернули меня на грешную землю, чтобы я дальше мучилась. А окончательно выходили меня в Институте имени Сеченова — Валентина Леонтьева договорилась с
его руководителем, академиком Кузиным, и меня перевезли туда. Целых шесть месяцев я была прикована к постели. В 33 года как будто родилась во второй раз. Пришлось заново учиться всему — самостоятельно держать ложку, одеваться, ходить. Каждый шаг поначалу давался с невероятным трудом, ноги дрожали, не слушались. Пока лежала, мечтала о том, как я когда-нибудь смогу сама надкусить яблоко и его сок брызнет мне на губы. И еще очень хотелось пройтись своими ногами в валенках по снегу, чтобы он радостно хрустел и переливался на солнце. Когда я осуществила эти свои незатейливые мечты, то поняла, что из таких вот прекрасных мелочей и состоит настоящая жизнь. И если раньше я спешила делать карьеру, работала как сумасшедшая, то с этого момента мне хотелось просто радоваться каждому дню, каждому мгновению. Пока человек здоров и полон сил, он не задумывается, что жизнь — это бесценный дар, очень хрупкий, в любой момент ты можешь его лишиться… Мы должны быть благодарны Богу за все, что он нам посылает, — не только за удачи, радости и подарки судьбы, но и за испытания, страдания, горести, пройдя через которые мы духовно обогащаемся, растем, становимся сильнее. Меня судьба испытывала на прочность не раз. Но я старалась не жалеть себя, не страдать, не озлобляться на весь мир, не поддаваться унынию ни при каких обстоятельствах.

ВОСХОЖДЕНИЕ

По возвращении из больницы меня щедро вознаградили за мои мучения. Отправили на целый год в Японию — вести на местном телевидении программу «Говорите по-русски». Это

была моя первая в жизни заграничная командировка. Что-то вроде полета на Луну. (Смеется.) 76-й год... За рубеж тогда выпускали редких счастливчиков. Удивительно, муж на этот раз отпустил меня от себя, не раздумывая. Тот год в Японии был чудесным, сказочным. Я голову потеряла от этой страны, настолько она была прекрасна. Японские коллеги взяли надо мной шефство: водили по ресторанам, возили повсюду... И я так воспряла духом, что решила подняться на вершину Фудзиямы. Осуществить восхождение можно только в июле, в остальное время гора покрыта снегом, и это очень опасно — люди не раз гибли на горной тропе. Высота Фудзиямы впечатляет — почти 3800 метров. Зачем я, едва оправившись после болезни, туда полезла? Какая-то внутренняя сила неудержимо тянула меня наверх, поближе к Богу. Разумеется, я шла не одна, поодиночке в горы не ходят.

Компанию мне составили корреспондент нашей программы и девушка из российского посольства. Сначала мы два часа добирались на машине от Токио до подножия Фудзиямы. Восхождение начали в одиннадцать часов утра и лишь к десяти вечера, когда уже село солнце, добрались до вершины. Всего один раз остановились для того, чтобы немного перекусить и передохнуть. Жажда мучила нестерпимо, но, взбираясь на гору, пить было категорически нельзя. Под конец я падала постоянно — воздуха не хватало, силы на исходе. Руки, колени разбила в кровь, вся одежда была вымазана вулканическим песком. Мимо шла группа японцев, они увидели, что девушке совсем плохо, пожалели меня, подхватили на руки. Так что на вершину Фудзиямы меня внесли на руках. Там был пронизывающий до костей, ледяной холод. Но нас об этом предупреждали, и мы прихватили теплые вещи. Ночь провели в одном из бараков, спали «штабелями» на татами — в Японии ими по традиции застилают полы домов. А утром встречали рассвет. Японию не случайно называют Страной восходящего солнца. Фантастическое зрелище!.. После той поездки было тяжело возвращаться к нашей действительности. К хорошему быстро привыкаешь. Японцы очень спокойные, выдержанные, доброжелательные люди, говорят тихо, не суетятся. А у нас в дикторском отделе была сплошная ­нервотрепка — перед эфиром, как правило, все стоят на ушах. Бегают, хлопают дверьми, орут, кричат. Одна ведущая как-то запнулась на полуслове и нечаянно оговорилась, а эфир прямой. Неприятно, конечно, но это же не смертельно! А с ней случилась настоящая истерика — она рыдала и рвала на себе волосы… Вот вам атмосфера на нашем телевидении.

Я ВЫБРАЛА ЛЮБОВЬ

Мне грех гневить судьбу, но, возможно, если бы я жила разумом, а не сердцем, могла бы большего достичь в своей профессии. Как известно, к бракам с иностранцами в Союзе относились, мягко говоря, настороженно. А я выбрала-таки брак с иностранцем! С чехом Индржихом Гецем познакомилась, когда снималась в Праге, в учебном фильме «Уроки русского языка». Он работал главным художником на чешской киностудии «Баррандов». Это была любовь с первого взгляда. Наши взгляды встретились, и все. Моя прошлая жизнь полетела в тартарары. Хотя я пыталась, конечно, сопротивляться этому лавинообразному потрясающему чувству. Гена был частью меня, мы прожили вместе 18 лет. И тут такое! Индро звал замуж, не оставлял в покое. А у меня в голове не укладывалось, как я могу развестись со своим Геночкой. Он дежурил у моей постели, когда я болела, делал возможное и невозможное, чтобы меня спасти. Мне казалось, у нас крепкая семья, которую не разбить. Хотя и не было детей. После той страшной болезни врачи сказали, что родить я не смогу. Любой женщине такое сложно принять. Я переживала, в глубине души надеялась на чудо. Гена тоже переживал, и тоже молча. Это сейчас существует много способов забеременеть — суррогатное материнство, искусственное оплодотворение, ЭКО, а тогда этого всего и в помине не было. Но чуда не произошло. С годами я смирилась, человек ко всему привыкает. Ну, не суждено мне испытать это счастье, ничего тут не изменишь… Так вот, я пыталась себя остановить, но не смогла. Вырвалась на свободу! Как знать, если бы Гена не довлел так сильно надо мной, может, я и не рванула бы никуда? Когда мы разводились, мне приснилось, как у меня на глазах обрушились купола церкви. Это был знак, что я плохо поступила, неправильно... Свадьбу сыграли по высшему разряду — гуляли в гостинице «Националь», откуда открывался красивейший вид на Красную площадь. Индро был интересным мужчиной — нравился женщинам, они перед ним, как по команде, делали «стойку». (Смеется.) Он сразу предупредил: в Москве жить не будет. Ждал, что я перееду к нему, стану хозяйкой его шикарного дома в Праге, который он построил сам. Я понимала, что должна быть рядом со своим любимым мужем, и все время обещала: «Подожди еще чуть-чуть — я перееду». Однако мой переезд все время откладывался. Я не могла бросить маму. Отчим умер, мне надо было о ней заботиться. Да и без своей работы не представляла

существования… Вот и получилось, что целых тринадцать лет мы жили на две страны. Я ездила к мужу раз в год, Индро старался приезжать почаще. Но все равно в основном мы жили врозь. Разговоры по телефону были для нас связующей ниточкой. Причем Индро сам звонил мне очень редко, потому что это было безумно дорого. Чехов не случайно называют «скупыми рыцарями Европы». Вот и он оказался скрупулезным в расходах, деньги на ветер не бросал. Зато не жалел никаких средств мне на подарки — привозил из Праги чемоданы с красивой одеждой, дорогие украшения. Ему доставляло удовольствие меня одевать, преображать. А для меня важнее всего было слышать его голос. Поэтому я звонила ему постоянно. Подробно рассказывала, чем живу, ставила свои любимые песни Аллы Пугачевой: подносила трубку к магнитофону, и мы их слушали вместе. Моей зарплаты не хватало на оплату огромных телефонных счетов, поэтому я продавала подарки мужа. Благо желающих было много, за импортными вещами коллеги в очередь выстраивались. А я расставалась с ними легко, без сожаления… Индро долго и упорно надеялся, что я все-таки приеду. Поскольку он знал, что родить я не смогу, предложил усыновить ребенка. После страшного землетрясения в Спитаке много детей остались сиротами. И муж мне как-то говорит: «Сходи в представительство Армении, скажи, что хочешь взять ребенка, и приезжайте уже вдвоем ко мне». Я сходила, но там сказали: «Своими детьми мы будем заниматься сами». И мы отказались от идеи усыновления… Короче говоря, Индро меня ждал, ждал и в какой-то момент перестал ждать. У него появилась другая женщина. Рано или поздно это должно было случиться. Когда люди вместе не живут, такие отношения обречены. Мы и так продержались слишком долго…

БЕДА НЕ ПРИХОДИТ ОДНА

Когда меня оставил Индро, в жизни наступила черная полоса. Беда не приходит одна. На работе сложности возникли еще до того, как мы с мужем расстались. Начало 90-х, перестройка, разруха везде и всюду. Программу «Спокойной ночи, малыши!» собираются закрывать. Нет денег на то, чтобы купить новых кукол, обновить студию, пришедшую в плачевное состояние. И «тетя Лина», проработавшая на этой программе 20 лет, поспешила на помощь. (Смеется.) Вела юбилей одного банка и оказалась за столиком с молодыми приятными банкирами. Спрашиваю: «Ребята, у вас дети есть?» — «Да, есть», — улыбаются. «А вы знаете, что передача «Спокойной

ночи, малыши!» может закрыться, если вы не возьмете ее под свое крыло?» — «Да какие проблемы, возьмем». Не пожалели денег, сделали ремонт в студии, купили новую мебель, кукол. Однако вести программу меня больше не звали, а когда я поинтересовалась у одного редактора почему, он сказал: «А ты нам плати, тогда будешь вести». Я потеряла дар речи, было очень обидно. Но любовь зрителей окупила обиду сполна. Постоянно слышу: «Тетя Лина, я вырос на этой передаче». Иногда эти слова произносит какой-нибудь бородатый мужчина, выглядящий гораздо старше меня… (Смеется.) А потом закрыли «Песню года», опять же из-за финансовых проблем. Моим соседом по лестничной площадке был Егор Яковлев, тогдашний председатель Гостелерадио. Я официально записалась на прием и поехала к нему на телевидение, просить посодействовать в возрождении программы. Он откликнулся, обратился с просьбой к самому президенту, и по его указанию «Песню года» вернули на экран. Оставалось дело за малым — найти деньги на ее производство. Я пошла к руководству «Газпрома». Снова почему-то я. Но мне помогли. Компания выделила на «культурные цели» 50 миллионов рублей — в начале 90-х это были огромные деньги. Их хватило, чтобы возродить «Песню года». И когда она вновь появилась на экране, мы получили миллион поздравлений. Какое это было счастье!.. Но тут на телевидении начались сокращения старой гвардии. Взамен профессионалов в штат набирали молодежь. Вот паника-то у нас была: до пенсии еще далеко, а работы нет! Признаюсь, было очень страшно. Но жизнь-то продолжалась, надо было выплывать. Перспективы были настолько туманны, что решила: сделаю легкий ремонт в квартире и
стану ее сдавать, а сама к маме перееду. Пошла в церковь, записалась в сестры милосердия, думала: хотя бы буду при деле, людям помогать… Потихоньку жизнь наладилась. Стали приглашать вести концерты, мероприятия. Ну и «Песня года» у меня оставалась. 35 лет я вела эту программу и даже попала в Книгу рекордов Гиннесса. Я прекрасно понимала, что ничего вечного не бывает и нам с Женей Меньшовым рано или поздно придется уступить дорогу другим. Два новогодних выпуска «Песни года» мы провели вместе с Аллой Пугачевой. Последний — в 2006 году. Я всегда искренне уважала Аллу Борисовну. Ей не просто так досталась корона королевы нашей эстрады, она прошла через огонь, воду и медные трубы. И Алла всегда хорошо ко мне относилась. В сентябре поздравила с юбилеем, а недавно позвонила и наговорила много теплых и лестных

слов по поводу того, как я здорово танцую.

НЕ НАДО СТАВИТЬ НА СЕБЕ КРЕСТ

То, что я в своем возрасте танцами решила заняться, да еще на виду у всей страны, — большая авантюра с моей стороны. Но я как раз была полна сил и энергии — только вернулась с Алтая, где отлично отдохнула: пила парное молоко, заряжалась от неба и солнца. Вот и подумала: почему бы мне не потанцевать? Недавно наша с Олегом Вечкасовым пара покинула проект. Но я не жалею, что рискнула. Моя коллега диктор ЦТ СССР Анна Шатилова посмотрела на мои «танцевальные па» и говорит: «Линка, тебе что — делать нечего?! Я бы ни на какие танцы не согласилась, даже за большие деньги!» Отвечаю: «А я в восторге!» Если откровенно, дико уставала, ничего не успевала, но был азарт и огромное удовольствие от процесса. Вечкасов оказался моим давним поклонником — в детстве смотрел «Спокойной ночи, малыши!», ему нравилось называть меня «тетей Линой». (Смеется.) Разумеется, стройным молодым «газелям» я во многом уступала, но с ними тягаться мне бессмысленно. Зато для женщин моего возраста я, безусловно, пример для подражания. Постоянно слышала от них: «Ну вы смелая! Я бы так не смогла». А я всем говорю: никогда не надо ставить на себе крест, в любом возрасте можно жить ярко и интересно. Я занимаюсь плаванием, кручу педали на тренажере. У меня на даче есть баня, без которой жизни не представляю. Я морж со стажем — зимой регулярно окунаюсь в прорубь. А в 60 лет мне вдруг захотелось научиться кататься на горных лыжах. И теперь я катаюсь на подмосковных горнолыжных трассах и даже ездила с друзьями в Австрию.
Человек хорошо выглядит, когда ведет активный образ жизни. Согласитесь, для своего возраста я выгляжу неплохо. Хотя никогда не делала пластических операций. Я бы, может, и не отказалась чуть-чуть омолодиться. Но после тех операций, которые я пережила в 33 года, любое хирургическое вмешательство вызывает во мне безумный страх.

ОБРАТНО НА ФУДЗИЯМУ!

Я живу одна. После двух своих браков не стремилась выйти замуж. А точнее — не встретила за все эти годы мужчину, с которым бы мне захотелось связать свою судьбу. Но одинокой себя не чувствую. У меня есть брат, семья племянника Кирилла. А еще у меня одиннадцать крестников, к которым я отношусь, как к своим детям. Рада, что могу заботиться о близких людях, помогать им, делать какие-то

подарочки. Я нужна им — и это для меня очень важно. Люблю мир, который создала сама, — свою квартирку, машину, загородный дом. Иногда глажу руками стены своего дома и вслух говорю: «Домик, какой ты у меня славный, уютный, самый лучший». Я благодарю Бога за то, что до сих пор активно работаю. Это большое счастье! Веду концерты, музыкальные фестивали. А в начале декабря запускается новая программа на Первом канале — «Доброго здоровьица», которую буду вести с Геннадием Малаховым. Телевидение меня по-прежнему не отпускает. А еще мне бы хотелось снова подняться на Фудзияму. Опять какая-то мощная сила тянет меня туда, поближе к Богу. Значит, надо собраться и идти.

Наталья Дьячкова 7 Дней