В золотой стране воспоминаний,
На цветных дорогах сновидений,
Не меня ты ждёшь, мой Пиросмани,
От любви с ума сошедший гений.

Мы с тобою родились в Тбилиси,
Но не я тебе всех в мире ближе.
Любишь ты какую-то актрису
Родом из какого-то Парижа.

Нико, Нико, Нико Пиросмани…
Если б ты меня когда-то встретил.
Я б ждала тебя в ночном тумане,
Я бы пела песни нашим детям.
Нико, Нико, Нико, если б знал ты,
Как порой до слёз, до боли жалко,
Что не мой портрет нарисовал ты,
А портрет заезжей парижанки.

Не была актрисою великой
Дочь далёкой и капризной Сены.
Если бы не ты, безумный Нико,
Про неё давно забыли все мы.

Нико, Нико, Нико Пиросмани…
Если б ты меня когда-то встретил.
Я б ждала тебя в ночном тумане,
Я бы пела песни нашим детям.

Нико, Нико, Нико Пиросмани…
Стал бы наш роман с тобой балладой.
Жаль, что время встало между нами
Непреодолимою преградой.

Я нашла недавно возле Сены
Дом забытой взбалмошной актрисы.
И твоё украденное сердце
Из Парижа привезла в Тбилиси.

Нико, Нико, Нико Пиросмани…
Если б ты меня когда-то встретил.
Я б ждала тебя в ночном тумане,
Я бы пела песни нашим детям.

Нико, Нико, Нико Пиросмани…


Над ковром зеленым Алазани
Утром небо цвета лазурита.
Как живешь, художник Пиросмани,
Без своей красотки Маргариты?

Звезды наших встреч и расставаний
Замели осенние метели,
И цветы несбывшихся желаний
Под дождем и ветром облетели.

Припев:
А вино в бокале - сердце ало,
И вино любви в глазах разлито.
За тебя, мой милый, из бокала
Пьет твоя красотка Маргарита!

Прошумели годы, и в печали
Заросли травой дорожки сада,
Где любили мы под знойным солнцем
Золотые кисти винограда.

И теперь уже чужие дали -
Нежность и весна проходят мимо.
Где же ты, художник Пиросмани?
Грустно без тебя мне петь, любимый!

Не печалься, мой друг, всё проходит,
Боль когда-то и эта пройдёт;
Слышишь: песню шарманщик заводит,
Он о родине нашей поёт.

Нам с тобой ни к чему слёзы эти,
Что рассвет выдаёт за росу;
Отчего мы, как малые дети,
Заблудились в дремучем лесу.

Мы по диким угодьям плутаем,
Позабыв свой небесный полёт;
Если вдруг мы себя потеряем,
Нас шарманщика песня найдёт.





Нико Пиросмани
"Нико Пиросмани до того растворился в народе, что нашему поколению трудно уловить черты его индивидуальной жизни. Его будни так таинственны, что, пожалуй, ему придется остаться без обычной биографии".

Эта слова были написаны в 1926 году. И десятилетия не прошло со дня смерти художника, на стенах некоторых духанов еще не были замазаны его росписи, были побиты еще не все стекла, разукрашенные им, а в самых заброшенных винных погребах еще можно было купить его картину, ускользнувшую от собирателей; живы еще были его друзья, приятели, собутыльники и заказчики, а среди них попадались и люди, знававшие его в молодости и даже в детстве.
Что же должны сказать мы сейчас, когда почти не осталось людей, не то чтобы хорошо знавших, но хотя бы видевших его в самые последние годы жизни? В представлениях о Пиросмани господствуют легенды и стереотипы. Стереотипы услужливо подвертываются на каждом шагу: стереотип сироты, отданного в услужение, стереотип нищего художника, не имеющего денег на краски, стереотип страдальца, загубленного недругами. Легенды возникали уже при его жизни, появляются они и сейчас. В, казалось бы, бесхитростном и простом существовании Пиросманашвили слишком много было необъяснимого и непонятного, да и его удивительное искусство отбрасывает на него причудливый свет. Необычностью судьбы, своеобразием личности, таинственностью будней он был словно создан для легенды. По-своему загадочным он казался каждому из обоих миров, знавших его: миру духанов, винных погребов и шарманки - и миру художников, писателей, журналистов. И оба эти мира - каждый на свой лад - творили о нем легенды и чистосердечно соединяли вымысел с фактами.
Очевидно, часть того, что мы знаем о художнике, - легенда. Бывают легенды откровенные - их обнаруживает сопоставление с известным точно. Другие - неотторжимы от фактов, по-своему осмысливают, дополняют и развивают их; эти легенды распознать невозможно или почти невозможно. Третьи - правдивы поэтически. Надо примириться с тем, что все написанное о Пиросманашвили в прошлом, настоящем и будущем неизбежно будет содержать в себе хоть частицу вымысла и каждый вновь пишущий о Пиросманашвили будет создавать новую легенду - в лучшем случае только более убедительную, чем существовавшие до сих пор.
Легенды рождаются избытком фантазии, стереотипы - недостатком. Но они не противоположны. Легенда легко становится стереотипом, а из стереотипов, как из кирпичиков, складывается легенда.
Мы действительно знаем о Пиросманашвили очень мало, однако гораздо больше, чем принято считать. Еще в конце 1910-х годов энтузиасты - поэты, художники, журналисты - стали отыскивать людей, знакомых с Пиросманашвили, и записывать их рассказы. Многие записи были опубликованы тогда же или несколько позже. Собирание не прекратилось до сих пор, и время от времени рядом с несомненными апокрифами, неуклюжими подделками, беззастенчивыми компиляциями отыскивается нечто новое и интересное, хоть и доходящее до нас чаще всего из вторых или даже третьих рук.
Правда, материалы эти очень уж специфические. Запись устного рассказа вообще не самый надежный источник, а тем более рассказов тех пряных людей, которые окружали Пиросманашвили. Рассказы их временами чрезвычайно увлекательны сами по себе, немало любопытного они сообщают и о художнике. Но они страдают неполнотой и бессвязностью: многое из того, что интересует нас, вовсе не волновало рассказчиков, многое искажено их собственным восприятием; события, отделенные друг от друга годами, оказываются соединенными, о событиях, тесно взаимосвязанных, говорится так, словно они не имеют друг к другу отношения. Нитка порвалась, большая часть бусинок-фактов потерялась, а оставшаяся перепутана - такой предстает перед нами его биография.
Обезоруживает масса противоречий. Не раз те или иные обстоятельства описываются одним рассказчиком так, а другим - иначе. Сплошь и рядом решительно невозможно отдать предпочтение ни одной из версий, и не всегда можно догадаться о том, что же произошло на самом деле. Иные свидетельства просто фантастичны. Что, например, может стоять за рассказом родной сестры Пиросманашвили о том, будто он долго жил в чужих странах, или о том, как он, угрожая револьвером, требовал отдать ему хранящийся у нее паспорт? Нелепая выдумка или искаженная до неузнаваемости реальность?
Но как ни обрывочны наши знания о внешней стороне жизни Пиросманашвили, еще меньше нам известно о его внутренней жизни - о его мыслях, привязанностях, убеждениях.
Пиросманашвили ничего не сообщил нам о себе сам. Он переписывался с сестрой, жившей в деревне; письмам этим не было бы цепы, но они погибли нелепым образом - их уничтожила сама сестра, внезапно испугавшись чего-то, может быть, все учащающихся расспросов о брате. Он носил с собой толстую тетрадь и часто делал в ней какие-то записи; тетрадь пропала еще при его жизни. А спутникам его будней были малоинтересны, да и недоступны его внутренние побуждения, и из их воспоминаний можно извлечь только разрозненные намеки, с трудом поддающиеся истолкованию. Лишь к концу жизни Пиросманашвили стал встречаться с людьми образованными, но и они, как будто понимавшие значение его творчества, или, по крайней мере, проявлявшие к нему интерес, оказывались на редкость невнимательны: не записывали, не запоминали.
Известны, правда, и часто цитируются несколько его суждений - о своей работе и об искусстве вообще, о жизни. Но в большинстве своем они не могут быть признаны вполне достоверными, документально точными. В лучшем случае они содержат очень приблизительное воспроизведение того, что сказал художник, сделанное по памяти, спустя много времени. Счастливое исключение - дневники Ильи Зданевича, который в течение нескольких дпей записывал свои впечатления от встреч с ним.
Существование Пиросмани было настолько неофициально, что не оставило после себя почти никаких следов в архивах (кроме четырех лет службы на железной дороге. После него не сохранилось тех бумаг, которые сопровождают жизнь каждого, вполне ординарного человека и отмечают ее основные вехи.
Мы не знаем простого - года рождения.



















(Автора текста - Эраст Давидович Кузнецов)