По официальной версии, она погибла 23 августа 1791 года, выпав из окна. А по неофициальной...

Среди легенд и мифов всесоюзного пионерлагеря «Артек» всегда передавалась из уст в уста страшилка о «Белой леди» (в других вариантах – «Миледи»). Рассказывали, что по ночам светящийся силуэт женщины появляется на укромных аллеях «республики детства» и пугает пионеров, не угомонившихся после отбоя. Вожатые с удовольствием пересказывали новым поколениям артековцев историю о том, как французская авантюристка графиня де Ламотт – прототип Миледи из «Трех мушкетеров» – под именем графини де Гаше бежала в Россию и обосновалась в Крыму, на территории нынешнего Артека, в маленьком домике. Показывали и сохранившийся домик. По артековской легенде, лихая авантюристка подчинила себе здешних контрабандистов, через её руки проходили огромные богатства. Она же проложила контрабандную тропу с побережья Чёрного моря через мыс Аю-даг. В её домике по ночам всегда горел свет, туда заходили подозрительные личности и не всегда выходили обратно. Местные жители прозвали эту обитель авантюристки «чёртовым домиком». Графиня часто путешествовала по Крыму, навещала знакомых, всегда верхом, с парой пистолетов за поясом. Однажды она упала с лошади и сильно разбилась. Перед смертью она зарыла свои сокровища в землю и сожгла все бумаги. Слугам она приказала ни в коем случае не снимать с неё одежду и похоронить как есть. Слуги ослушались и увидели у графини клеймо – королевскую лилию. Неуспокоенный дух авантюристки и есть призрак «Белая леди».


Казалось, типичный детский фольклор, дополненный вожатской начитанностью. Однако в основе любой легенды есть доля истины.

Смерть понарошку

В 1791 году графине Жанне де Ламотт исполнилось тридцать пять лет. В те времена она считалась уже немолодой дамой, к тому же хлебнула лиха: перенесла бичевание, клеймение, тюрьму… Но и в Британии ей не было покоя: преступления на родине и клеветническая деятельность в эмиграции загнали авантюристку в тупик. Графиня жила в постоянном страхе. Ей необходимо было исчезнуть, причём так, чтобы её больше не искали.

В сущности, все авантюристы предлагают простакам то, чего те больше всего хотят. «Ах, вы желаете моей гибели? Извольте!» – решила Жанна де Ламотт. Инсценировать собственную смерть оказалось не сложнее, чем похитить ожерелье королевы или бежать из тюрьмы Сальпетриер.

На какое-то время Жанна скрылась в туманных долинах Британии и появилась оттуда уже графиней де Гаше. Возможно, она действительно вышла замуж за французского эмигранта или, может быть, купила или подделала брачное свидетельство.

Теперь нужно было решить, куда бежать. Надо бежать куда подальше. В Россию, например. Туда устремились тогда многие эмигранты-дворяне из Франции, среди них легко будет затеряться.

Камушки-спасители, камушки-предатели

Никому здесь не известная графиня де Гаше приехала в Россию налегке – всего пара сундуков с платьем и книгами. И только маленькой синей шкатулки она не выпускала из рук. В ней были деньги, ценные бумаги, бриллианты и письма очень знатных особ.

По понятным причинам графиня де Гаше не стремилась ко двору и в великосветские салоны, однако завела несколько полезных знакомств. Постепенно вокруг нее образовался кружок дам, приятных во всех отношениях. Бывали здесь и весьма знатные особы, иногда приезжала англичанка госпожа Бирх, урождённая Мари Казелет, придворная дама из свиты императрицы. С особым вниманием дамы слушали рассказы де Гаше о сеансах Калиостро, о величии и низости Версаля. Иногда графиня проговаривалась о близких отношениях с королевой. Когда же её спрашивали напрямик: «А вы не та ли самая графиня де Ламотт?» – она лишь загадочно улыбалась и переводила разговор на другую тему.

Итак, графиня де Гаше обрела в Санкт-Петербурге желанный покой. Но вот пришла пора распродавать остатки бриллиантов из похищенного колье. И тут перед графиней встала нелёгкая задача. В России авантюристку вряд ли опознали бы в лицо, но выдать могли знаменитые камни с характерными следами от оправ. Все ювелиры Европы знали друг друга, а в России к тому же работало много мастеров-иностранцев, преимущественно французов. Так что нашумевшее дело о колье королевы, из-за которого пострадали и ювелиры, было на слуху. Нужно было найти особого покупателя – богатого ценителя бриллиантов, но не ювелира, желательно знакомого и отчасти тоже авантюриста. В России, если поискать, и такой сыщется.

Фантастический граф

Граф Валицкий жил в Санкт-Петербурге на широкую ногу. Сначала снимал целый этаж во дворце Юсуповых, затем в 1799 году купил особняк на Большой Морской улице (позднее дом семьи Набоковых) и обставил его с необыкновенной роскошью. На его пиршествах собирался весь высший свет. «Мильонщик!» – говорили о нём. А между тем никто не знал доподлинно о его происхождении и источниках его огромного состояния. Правда, он на редкость счастливо (или умело) играл в карты, но это был приработок, а в чём был основной заработок, оставалось тайной. Неудивительно, что Валицкого называли «фантастический граф».

На самом деле его звали Михаил Мицкевич, он был потомком славного, но обедневшего польско-литовского рода. По традиции мелкой шляхты, юношей отдавали на воспитание более знатным и сановным родственникам. До восемнадцати лет Михаила пестовал дядя, королевский кравчий Бучинский. Затем подарил ему бричку с лошадьми, кучера и мальчишку-казачка, саблю и пару пистолетов, сотню червонцев да пару рекомендательных писем и с этим приданым отправил в Варшаву: w umizgi do Fortuny – волочиться за Фортуной.

В Варшаве и Вильно молодой шляхтич в совершенстве овладел искусством игры в карты. Надо сказать, в ту пору Варшава славилась игорными домами, как ныне Монте-Карло, а варшавская школа шулеров была первой в Европе. Здесь начинали карьеру игроков и авантюристов братья Зановичи, здесь пытал счастья за карточным столом и сам Казанова.

Случалось, Михаил проигрывался в пух и прах. Однажды он оказался в бедственном положении, дело было в Лемберге (так назывался Львов, пока находился под властью австрийской короны). Выручил Михаила богатый и знатный земляк – князь Франциск Сапега. Этот магнат вёл рассеянный и эксцентричный образ жизни, путешествовал ради собственного удовольствия, ценил приятные знакомства и занимательные беседы. Князь принял участие в судьбе молодого шляхтича и взял его с собою в Париж. Здесь Сапега свел Михаила с польскими и французскими аристократами. А с местными игроками Мицкевич сам познакомился.

Как-то раз Мицкевич метал банк в одном довольно мрачном притоне. Вдруг вошёл незнакомец с длинными усами, одетый как венгерский набоб. Он пожелал сыграть ва-банк на честное слово, без денег. Несмотря на возражения всех игроков, Михаил удовлетворил просьбу незнакомца. Гость проиграл. Он предложил Мицкевичу последовать за ним для получения долга. Незнакомцем оказался венгерский князь Эстергази – он, словно Гарун аль-Рашид, посещал иногда злачные места Парижа (французский писатель Эжен Сю изобразил Эстергази в образе князя Родольфа в «Парижских тайнах»). Князю понравился благородный литвин, они подружились. Эстергази познакомил нового друга с мадам Полиньяк, приближённой королевы, а та представила его Марии-Антуанетте. Михаилу доводилось быть партнёром королевы за карточным столом, где он, разумеется, галантно подыгрывал гордой австриячке.

Теперь у него были деньги, связи, не хватало только аристократического имени и титула. Но, опять-таки, с деньгами и связями все доступно. Михаил отправился на родину, купил у литовского воеводы Валицкого знатную фамилию и принадлежность к роду, а у подскарбия (казначея) – должность. Затем у какого-то итальянского аристократа приобрёл графский титул. Конечно, это было незаконно, но по части документов – безупречно. Впоследствии Станислав Понятовский, последний король Польши, подтвердил титул и фамилию графа Валицкого.

В России граф Михаил Мартынович Валицкий прославился как большой барин и большой игрок. При этом никто ни разу не поймал его за руку. Говорили, что он играет наудачу, ради самой игры – азарта, риска, страсти. Случалось, шулеры объединялись, чтобы обыграть Валицкого, но не тут-то было! Граф применял против шулеров их же приемы, но так чисто и искусно, что их карты всегда бывали биты. Некоторых шулеров он выделял как «честных» игроков, соблюдающих профессиональный кодекс; таких он жалел и даже возвращал им проигранные ими деньги.

Тет-а-тет с государем

Однако подвиги за карточным столом и слухи о баснословных выигрышах графа Валицкого были ширмой, за которой скрывался главный источник его богатств – операции с бриллиантами. Вкус к драгоценностям Валицкому привили парижские аристократы. В России такие ценители, как он, встречались редко. Он собрал исключительную коллекцию драгоценных камней; знаменитый сапфир Валицкого, менявший цвет с заходом солнца, описала мадам Жанлис в рассказе «Великолепный сапфир». Но торговать зазорно для дворянина, пусть даже его товар – драгоценности, поэтому граф совершал сделки тайно, через ювелиров и доверенных лиц. По утрам его особняк представлял собою биржу: ювелиры приносили сюда камни и готовые украшения, устанавливали цены, обсуждали сделки. Проданные здесь бриллианты могли бы осветить своим блеском всю северную столицу.

Вероятно, графиня де Ламотт и граф Валицкий познакомились ещё в Париже или уж, во всяком случае, слышали друг о друге. По убеждению современников, именно Валицкий купил у старой знакомой алмазы из знаменитого колье королевы – страстный коллекционер вряд ли смог бы пройти мимо такой редкости. И уж его-то никто не посмел расспрашивать о происхождении «меченых» бриллиантов.

Продав с помощью Валицкого бриллианты, графиня де Гаше могла безбедно жить в России. Она вела спокойную и обеспеченную жизнь, достойную аристократки в изгнании. В 1812 году графиня приняла русское подданство. В начале наполеоновского нашествия многие французы-эмигранты пожелали выразить таким образом свою лояльность принявшему их государству. Однако российское гражданство давали иностранцам с большим разбором. Думается, за графиню похлопотала её подруга, госпожа Бирх.

Однажды императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, искала зачем-то госпожу Бирх, но той не оказалось во дворце. На другой день придворная дама явилась к императрице с извинениями. Елизавета Алекссевна спросила, где она провела вечер. «У графини де Гаше», – ответила дама и рассказала, что знала о своей подруге и о чём догадывалась. Во время её рассказа в комнату вошёл государь. «Так она здесь? – воскликнул император. – Сколько раз меня спрашивали о ней, и я утверждал, что она находится вне пределов России… Я желаю видеть её, приведите завтра её сюда».

Делать нечего, госпожа Бирх поехала к подруге с повинной головою. «Что вы наделали? – вскричала графиня. – Зачем было говорить императору обо мне? Вы меня погубили… Тайна была моим спасением. Теперь он выдаст меня моим врагам, и я погибну». Но ослушаться графиня де Гаше не посмела и на следующий день прибыла во дворец.


Александр I встретил графиню словами: «Вы носите не свою фамилию. Назовите мне свою настоящую». Де Гаше ответила: «Мой долг повиноваться вам, сир, но я назову свою фамилию только вам, без свидетелей». Император сделал знак всем удалиться. Он долго беседовал с графиней тет-а-тет. Наконец, де Гаше вышла, очарованная государем и успокоенная. Госпоже Бирх графиня шепнула: «Он обещал сохранить мою тайну».

Ей казалось, что туча миновала. Но император думал иначе: если тайну графини случайно узнал он, то могут узнать и другие. Женщина, которая, без преувеличения, потрясла государственные основы Франции, может стать причиной для больших неприятностей в России. Наверное, из разговора с графиней император сумел понять: она и теперь осведомлена о многих европейских и российских секретах, и бог знает, что содержится в хранящихся у неё документах и письмах. Поэтому сразу после той встречи император решил отправить опасную гостью подальше от обеих столиц. Нет, не в ссылку, а с каким-нибудь поручением или миссией.

Вскоре представился подходящий случай. Две очень благочестивые дамы собирались ехать в Крым с религиозной миссией. Александр I настоятельно просил графиню де Гаше присоединиться к благородной компании. Это было предложение, от которого невозможно отказаться.

К крымским татарам в гости

Духовным вождём «крестового похода» в Крым была баронесса Варвара-Юлиана Крюденер, личность широко известная в Европе и России. Знатная прибалтийская дворянка, правнучка российского фельдмаршала Миниха, она получила прекрасное образование. В восемнадцать лет вышла замуж за российского дипломата, также прибалтийского немца по происхождению, и с ним подолгу жила за границей. В Париже баронесса Юлия увлеклась учением пиетистов – протестантских мистиков, ставивших религиозное чувство выше церковных догм и обрядности. «Я посетила небо, и земля исчезла у меня из-под ног», – так описывала баронесса своё духовное прозрение. Она сделалась проповедницей, ей приписывали и пророческий дар. Популярности госпожи Крюденер способствовали и литературные успехи. Её роман «Валери» вызывал восторг у современников, эта книга была и в библиотеке А.С.Пушкина, он с похвалой отзывался о «прелестной повести баронессы Крюденер».


В 1807 году госпожа Крюденер оставила высший свет, разъезжала с проповедями по Германии, привлекая тысячи последователей. В Гейльбронне её представили Александру I. Баронесса произвела на императора глубокое впечатление и в течение нескольких лет духовно влияла на него. В этот период Александр метался между преклонением перед Наполеоном и необходимостью противостоять ему. Баронесса Крюденер объяснила это с мистической точки зрения: Александр – «Белый ангел», Наполеон – «Черный ангел»; оба составляют некое космическое целое; но решающая схватка неизбежна. Многие считали, что и создание послевоенного «Священного союза» не обошлось без влияния госпожи Крюденер.

Но в те же послевоенные годы деятельность проповедницы начала беспокоить власти, её выслали из Швейцарии и Германии. Баронесса с дочерью переехала в Россию, приняла российское гражданство. Здесь она также нашла многих почитателей и поклонниц. Госпожа Крюденер пыталась по-прежнему влиять на императора. В частности, призывала его к крестовому походу против Османской империи. Это никак не согласовывалось с внешней политикой государства. И вообще, сектантская деятельность баронессы не нравилась Александру. В 1822 году все тайные общества были запрещены его указом, а госпоже Крюденер предписывалось покинуть Санкт-Петербург. Некоторое время баронесса с дочерью жила на пригородной даче у княгини Анны Сергеевны Голицыной, своей единомышленницы и тоже личности примечательной.

Анна Сергеевна, дочь генерал-поручика С.В.Всеволжского, была очень умна, одарена литературным талантом, хотя и не красавица. Благодаря огромному состоянию отца она считалась завидной невестой. Такие девицы долго засиживаются в невестах – ждут того, кто посватается не ради приданого. Уже в зрелом возрасте Анна Сергеевна махнула рукой на принципы и согласилась пойти за князя Ивана Александровича Голицына, адъютанта великого князя Константина Павловича. Ко времени сватовства адъютант проиграл в карты в Париже, Варшаве и в России чудовищные суммы, да ещё остался должен пять миллионов рублей. Приданое, которое давали за Всеволжской, позволяло вернуть долги и ещё не раз попытать Фортуну за карточным столом. Невеста все это понимала. Когда молодые вышли из церкви после венчания, Анна Сергеевна вручила мужу портфель с деньгами и ценными бумагами, сказав: «Вот половина моего состояния, я теперь княгиня Голицына, и между нами всё кончено!» После свадьбы супруги жили врозь.

У Голицыной было имение в Кореизе на южном берегу Крыма. Анна Сергеевна рассказала подругам об этом райском месте, пока ещё необжитом и диком. Вот тогда и возникли мечтания о просвещении крымского края: ах, как бы хорошо было, если бы крымские татары приняли христианскую веру! А вот бы ещё построить там приют для раскаявшихся преступников – в этом раю они превратятся в ангелов! Проект стал известен во дворце, и Александр I подхватил его: можно было под благовидным предлогом отправить Крюденер и К° далеко и надолго. Надо учитывать, что все дамы были уже немолоды. Естественно, император настоял, чтобы в Крым отправилась и графиня де Гаше. Вероятно, графиня бывала на собраниях у баронессы Крюденер; француженку считали близкой по духу, чуть ли не первой ученицей Великого Кофта – Калиостро.

Одним словом, путешествие было добровольно-принудительным. Возможно, Александр I поступил не слишком благородно, однако у него были на то причины. Вдобавок дамам поручили сопровождать в Крым партию иностранных колонистов: Россия ещё с екатерининских времен стремилась заселить южные области иностранцами. На деле баронессе Крюденер с подругами часто приходилось брать на себя руководство всей партией, насчитывавшей более ста человек.

До Крыма добирались долго, почти полгода, большую часть пути плыли на барке по Волге и Дону. Во время бури на Волге барка едва не перевернулась, всех спасла княгиня Голицына: она приказала срубить мачту, и судно выровнялось.

Осенние дожди застали экспедицию в крымском городке Карасубазар, там пришлось зимовать. Здесь умерла от рака баронесса Крюденер, так и не увидев крымского рая – южного берега.

Вторая смерть графини

В 1824 году княгиня Голицына и графиня де Гаше обосновались в Кореизе. Они являли собою полную противоположность друг другу. Княгиня ходила в шароварах и длинном кафтане, всегда с плетью в руке, ездила повсюду верхом, сидя в седле по-мужски. Местные татары прозвали её «старуха с гор». (Видимо, «Белая леди» из артековской легенды впитала в себя и черты княгини Голицыной тоже.) Графиню де Гаше в Крыму запомнили пожилой, но стройной, в сером строгом рединготе, седые волосы прикрывал чёрный бархатный берет с перьями. Умное приятное лицо оживлялось блеском глаз, её изящная речь была пленительна.

Княгиня Голицына ездила по татарским селам, графиня иногда её сопровождала. Очень скоро стало ясно, что татары не хотят менять свою веру. А идея с приютом для раскаявшихся преступников умерла вместе с баронессой Крюденер. Миссионерши превратились в дачниц. Их часто навещали соседи – в Крыму уже появились русские и иностранные помещики, в том числе получили земли французы-эмигранты. И, конечно, все знатные путешественники обязательно гостили в Кореизе у княгини Голицыной.

Но графиня де Гаше чувствовала себя в имении Голицыной неуютно. Роль компаньонки ей не пристала, у неё самой были слуги и небольшая свита – обнищавшие французы-изгнанники. Кстати, она обращалась с ними порой резко и высокомерно. Неприятны были ей и интимные отношения старой княгини с молодой Жюльеттой Беркгейм, дочерью покойной баронессы Крюденер. В общем, графиня де Гаше была здесь лишней, поэтому предпочла жить в маленьком, но своем домике на территории нынешнего Артека.


Само жилище располагало к скромности. Графиня де Гаше уволила слуг, распустила свиту и наняла одну лишь служанку, местную армянку. Служанка никогда не видела, как одевалась и раздевалась её госпожа – это происходило в запертой комнате.

Скромность сделалась привычкой и перешла в скупость. Но характер графини был по-прежнему импульсивен: скупость вдруг сменялась великодушной щедростью. Переменчивость нрава графини испытал на себе барон А.К.Боде, её соотечественник.

Он ещё подростком приехал в Россию с родителями, в конце концов семья оказалась в Крыму. Теперь он сам уже растил детей, управлял имением в Судаке. В городке Старый Крым у него был прекрасный сад, принадлежавший когда-то крымским ханам. Барон часто принимал у себя княгиню Голицыну и графиню де Гаше. Когда подруги расстались, Боде предложил графине купить у него сад, а пока поселиться в небольшом домике поблизости; таким образом, графиня имела бы и пристойное жилище, и доход от садового хозяйства. Графиня заинтересовалась предложением Боде и сразу переехала в дом при саде. Начали торговаться. Боде просил три с половиной тысячи рублей. Графиня соглашалась на две с половиной. Барону нужны были деньги для своих виноградников под Судаком – он был лучшим виноделом Крыма, девять лет руководил Судакским училищем виноградарства и виноделия, поставлял рислинг, бордо и зант к императорскому двору. Он согласился на две с половиной, но графиня тут же скорректировала цену: полторы! При этом она не подпускала других покупателей, уверяя, что сад ею уже куплен. Барон уступил в очередной раз, но теперь графиня предложила всего пятьсот рублей.

Боде обиделся и перестал общаться с графиней. Прошло около года. Вдруг однажды утром к дому барона Боде подъехала подвода с поклажей. Посыльный вручил хозяину письмо. После любезного приветствия графиня де Гаше писала, что тяжело больна, что она раскаивается, что нанесла барону ущерб, помешав выгодно продать его собственность, просила её простить и в знак искренней дружбы принять подарки. Де Гаше прислала несколько изящных предметов обстановки, в том числе великолепный книжный шкаф для кабинета барона, туалетный столик для баронессы и итальянскую гитару для их дочери. Барон в ответ послал графине ящик превосходных вин, не уступающий по стоимости её подаркам.

Действительно графиня болела или это была уловка для примирения, но дружеские отношения семьи Боде и де Гаше возобновились. Графиня даже захотела переехать из Старого Крыма в Судак, чтобы жить по соседству. Барон Боде вызвался помочь: светские, образованные люди, тем более соотечественники, были такой редкостью в Крыму! Кроме того, он полагал, что общение с графиней будет полезно для его дочери. Он даже начал строить на своей земле небольшой дом для графини де Гаше. Осенью 1826 года барон сообщил графине, что к весне дом будет готов к её переезду. Вскоре он получил с нарочным сообщение, что де Гаше тяжело больна и просит его приехать проститься. Барон выехал в Старый Крым, но опоздал.

Накануне графиня жгла письма и бумаги. Написала завещание и другие последние распоряжения. Затем кликнула служанку. Испуганная женщина не всё поняла из речи хозяйки, но запомнила следующее: что графиня скоро умрет, что она запрещает её раздевать и велела похоронить её в чём есть. Ещё она сказала, что вокруг её смерти будет много толков и волнений и что её, возможно, перезахоронят… После этих слов графиня отослала служанку, и свет в её комнате погас.

Суета вокруг шкатулки

Власти Старого Крыма не знали, как её хоронить. Соседки решили всё-таки по обычаю обмыть тело. На груди умершей женщины заметили V-образный шрам от раны или от ожога. Отпевали усопшую два священника – русский и армянский. Могилу накрыли каменной плитой, которую графиня заказала каменотёсу загодя. На ней была высечена ваза с акантовыми листьями – символ триумфа и преодоления испытаний, под ней – вензель из латинских букв, такой затейливый, что в нём при желании можно было разглядеть разные инициалы. В нижней части плиты был высечен щит, на котором обычно помещают имя и даты. Но он остался чистым.

Тёмно-синюю шкатулку графиня завещала госпоже Бирх. Барону Боде покойная поручила распродать своё имущество, а все вырученные средства отослать во Францию, в город Тур, некоему господину Лафонтену. Боде исполнил волю умершей. Её вещи он сам выкупил на аукционе и оставил себе на память, а деньги отправил указанному наследнику. В сопроводительном письме он пытался выяснить, кем приходится господин Лафонтен графине де Гаше и хоть что-нибудь о самой графине. Но Лафонтен ловко уходил от вопросов, называл графиню своей «почтенной родственницей», а потом и вовсе перестал отвечать на письма. Возможно, это был племянник Жанны де Ламотт, также участвовавший в афере с ожерельем королевы и поэтому сменивший фамилию.

Как только весть о смерти графини де Гаше долетела до столицы, тотчас «пошла писать губерния» и помчались «тридцать тысяч одних курьеров». Ну, поменьше, конечно, зато какие! Генерал Дибич поскакал к Таврическому губернатору Нарышкину с депешей от самого Николая I.

Как нетрудно догадаться, императора интересовала как раз та самая темно-синяя шкатулка, и он требовал от губернатора «по прибытии к Вам нарочного… отдать ему сию шкатулку в таком виде, в каком она осталась после смерти графини Гаше».

Дибич скакал восемь дней до Симферополя и вручил депешу по назначению. Губернатор Нарышкин тотчас отправил чиновника Мейера в Старый Крым с приказом изъять на всякий случай все шкатулки, принадлежавшие графине. Выяснилось, что все шкатулки находятся у барона Боде. Мейер помчался в Судак и получил от барона шкатулку, а также письменное объяснение: он прибыл в Старый Крым через сутки после смерти графини, в её комнате обнаружил только баул, а в нём тёмно-синюю шкатулку, запечатанную городскими властями; представитель ратуши её распечатал и передал ему, барону Боде. «Причём, сколько могу припомнить, – уверял барон, – она была в таком же виде, как теперь». То есть пуста.

Этим дело не кончилось. Граф Бенкендорф написал управляющему Новороссийскими губерниями графу Палену, а тот передал Нарышкину требование: провести более тщательное дознание. Причина этой нервозности была выражена недвусмысленно: «…подозрение, падающее на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершею близ Феодосии графинею де Гаше, в похищении и утайке бумаг её, кои заслуживают особого внимания правительства».

Губернатор Нарышкин поручил новое следствие своему доверенному чиновнику Ивану Браилко. Тот допросил всех, особенно долго беседовал с бароном Боде. Барон стоял на своём, но после настойчивых расспросов всё-таки вручил чиновнику два письма графини де Гаше. Эти письма вместе с отчётом о следствии были немедля отправлены в Санкт-Петербург. После этого суета вокруг могилы графини де Гаше надолго утихла.

Хранительница секретов империй

Чего же всё-таки опасался император Александр, а потом и Николай? Почему так интересовала их графиня де Гаше – живая и мёртвая?

Историки высказывали разные предположения. Больше всего было политических версий: указывали на прежние связи графини во Франции, предполагали интриги вокруг Венского конгресса (через госпожу Крюденер), строились и более фантастические догадки.

Я думаю, что графиня была опасна для русского императорского дома тем же, чем для французской королевской семьи – разоблачением интимных тайн, нравов двора. Эти секреты она могла узнать от своей ближайшей подруги, госпожи Бирх. Но были ли в императорской семье альковные тайны, из-за которых стоило так беспокоиться?

О да! Александр Павлович женился задолго до вступления на престол. Цесаревич и его юная супруга были красивой парой; «Психея с Амуром», – говорили о них. Но любовь продолжалась недолго. Александр увлёкся Марией Нарышкиной, Елизавете Алексеевне также приписывают увлечения. Ходили слухи, что первая дочь венценосной семьи – не от супруга, а от польского аристократа Адама Чарторыйского. Даже император Павел, увидев внучку, выразил недоумение: родители оба блондины, а ребёнок черноволосый (Чарторыйский как раз был брюнет).


Но это всё слухи и сплетни. Однако один «роман императрицы» имеет документальное подтверждение. 1803-й год. Александр и Елизавета были уже царствующей парой. Однажды императрица обратила внимание на красавца-кавалергарда Алексея Охотникова. Дуэль взглядов, сдерживаемые вздохи, нервические слёзы – платоническая фаза романа продолжалась больше года. Императрица всё фиксировала в дневнике: «Понедельник, 15, Петергоф. На обратном пути встретила совсем рядом с Каменным островом его в карете, красавец, красавец… влюблена безумно!» В 1805-1806 годах роман перешёл в фазу адюльтера.

Ох уж эти интимные дамские дневники! После смерти Елизаветы Алексеевны (она пережила мужа всего на полгода) император Николай I сжёг все её бумаги, в которых упоминался Алексей Охотников. Но перед этим он дал прочитать их своей супруге Александре Фёдоровне – в назидание, я полагаю. Императрица была потрясена и записала в дневнике: «Если бы я сама не читала это, возможно, у меня оставались бы какие-то сомнения. Но вчера ночью я прочитала эти письма, написанные Охотниковым, офицером-кавалергардом, своей возлюбленной, императрице Елизавете, в которых он называет её ma petite femme (моя женушка), mon amie, ma femme, mon Dieu, ma Elise, je t'adore (мой друг, моя жена, мой Бог, моя Элиза, я обожаю тебя) и т.д. Из них видно, что каждую ночь, когда не светила луна, он взбирался в окно на Каменном острове или же в Таврическом дворце, и они проводили вместе 2-3 часа. С письмами находился его портрет, и всё это хранилось в тайнике, в том самом шкафу, где лежали портрет и памятные вещи её маленькой Элизы (вторая дочь Елизаветы) – вероятно, как знак того, что он был отцом этого ребёнка».

Но вернёмся в 1806 год. Октябрьским вечером Алексей Охотников с сослуживцем вышел из театра после спектакля. И вдруг кто-то в толпе ударил его ножом в спину. Друг подхватил Алексея на руки. Охотников произнёс: «Отвези меня домой. Рана не должна быть смертельной. Я буду жить». Его привезли домой, пришёл врач, перевязал рану. Но Алексей порывался встать, чтобы написать письмо – ясно кому. При этом рана открылась, он потерял много крови. Охотников прожил ещё несколько месяцев, но был обречён. Он умер в январе 1807 года.

Излишне говорить, кому была выгодна его смерть. Можно себе представить, в каком состоянии находилась безутешная Елизавета Алексеевна. Вероятно, госпожа Бирх не отходила от неё, переживая горе императрицы как своё. Только по вечерам она уезжала к подруге, графине де Гаше, и, без всякого сомнения, делилась с ней самыми сокровенными тайнами петербургского двора.

Вот почему Александр I отослал слишком осведомлённую даму подальше, в Крым. Конечно, он знал, что первоисточником опасной информации была госпожа Бирх, но с ней даже император не мог сладить: императрица не дала бы свою наперсницу в обиду. И удалить её, как русских подданных де Гаше и Крюденер, было невозможно: ведь госпожа Бирх была подданная Великобритании.

Теперь становится понятно, почему и император Николай I также позаботился о том, чтобы семейная тайна покойного брата не всплыла наружу и не уронила авторитет самодержавной власти, как это случилось во Франции после истории с колье королевы.

…Прошло без малого двести лет. За это время графиню де Гаше то забывали, то вспоминали. Её могилу теряли, потом снова находили. Постоянно она жила лишь в рассказах жителей Крыма. И только лет двадцать назад российские и французские историки пришли к общему убеждению: Жанна де Ламотт действительно приехала в Россию под именем графини де Гаше, жила в Санкт-Петербурге и в Крыму, где и окончила свой жизненный путь, её похоронили на старом армянском кладбище близ Феодосии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Ожерелье для королевы

Жанна де Ламотт совершила самую грандиозную аферу XVIII века, обманув при этом кардинала, королеву Франции и даже короля авантюристов – самого Калиостро

Утверждение, что бриллианты – лучшие друзья девушек, приписывают Мэрилин Монро. На самом деле это слова из песенки, которую актриса исполняла в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок». Но если забыть на минуту, что это комедия, становится грустно: жалко женщину, у которой нет друзей лучше, чем камушки, пусть и драгоценные. Они ведь могут стать смертельно опасными друзьями.

Особенно не везло с алмазами французским королевам. Сколько неприятностей принесли алмазные подвески Анне Австрийской! Но если этот эпизод – плод фантазии Александра Дюма, то «дело о колье королевы» имело место на самом деле и сыграло роковую роль в судьбе несчастной Марии-Антуанетты. Известный общественный деятель той эпохи Мирабо утверждал, что именно афера с драгоценным ожерельем положила начало революционным событиям во Франции.

Рококотка

На улице провинциального городка девочка лет шести просила милостыню: «Подайте сиротке из королевского дома Валуа!» Известный приём попрошаек – выдавать себя за потомков знатных фамилий. Однажды маленькая нищенка так растрогала маркизу Буленвилье, что благородная дама решила позаботиться о её будущем. Велела навести справки о родителях, и выяснилось, что отец малышки – опустившийся дворянин, мать занималась проституцией. Их дети, сын и две дочери, побирались. Младшая, Жанна, как раз и тронула сердце маркизы. Но, что самое поразительное, оказалось, в её жилах действительно текла кровь французских королей: её предком был внебрачный сын короля Генриха II и его фаворитки, госпожи де Сен-Реми. Поэтому маленькая бродяжка на законном основании носила имя Жанна де Люз де Сен-Реми де Валуа.

Благодаря хлопотам маркизы Буленвилье, положение семьи несколько поправилось: отец получил место в администрации одной из колоний Франции, мать оставила позорное ремесло и жила на средства общины местной церкви, сын поступил в школу офицеров, а девочек определили в пансион женского монастыря. В этом пансионе монахини воспитывали дочерей из самых благородных семейств.

Жанна быстро освоила аристократические манеры, вот только наука скромности и смирения ей не давалась. Она была умной, способной, но вздорной девчонкой и к тому же ужасной лгуньей.

Двадцати двух лет от роду Жанна удрала из монастыря и отправилась покорять провинцию. Почти сразу выскочила замуж, её избранником стал жандармский офицер Никола де Ламотт, мелкопоместный дворянин, называвший себя графом без всяких на то оснований. Так Жанна сделалась графиней де Ламотт, иногда прибавляя к этому имени ещё и королевское – Валуа. А главное, получила не только мужа, но и сообщника, потому что Никола был продувной бестией.

Первое время молодые супруги жили весьма стеснённо, пока муж не понял, что прелести жены могут приносить недурной доход. В Страсбурге она завязала два особенно важных знакомства. Первое – с кардиналом де Роганом, епископом Страсбургским. В результате Никола де Ламотт был произведён в чин ротмистра драгунского полка, а Жанна получила значительную сумму «на булавки». Второе знакомство – со знаменитым Джузеппе Бальзамо, уже прославившимся под именем графа Калиостро, магом, алхимиком, масоном и прочая, и прочая. Новым знакомцам предстояло встретиться вновь в Париже.

Блеск и нищета куртизанки

В последнее десятилетие перед революцией парижане жили сегодняшним днем, все гнались за удовольствиями. Богатые множили долги, а бедные тратили последние су. Мудрый Талейран, вспоминая свою молодость, говорил: «Кто не жил до 1789 года, тот не жил никогда».

Именно в это чудесное время граф и графиня де Ламотт приехали в столицу. Жанна не раз появлялась в Версале, но лишь как просительница, добиваясь приема у влиятельных вельмож. Она уверяла, что обширные поместья ее предков незаконно перешли в руки бесчестных дельцов, и добивалась восстановления справедливости. Жанна проникала в кабинеты министров и даже в покои членов королевской семьи. Однажды она эффектно упала в обморок в приемной, и кругом зашептались: «Какой ужас! Представительница дома Валуа чуть не умерла от голода в королевском дворце!» Подействовало, Жанну облагодетельствовали. Она еще дважды повторяла этот нехитрый прием. Наконец, в высшем свете ее имя и хорошенькое личико запомнили, о ней заговорили.

Кардинал де Роган и граф Калиостро ввели Жанну в высшее общество, банкиры открыли Ламоттам кредит. Графиня говаривала: «Милостыню можно просить лишь тогда, когда приезжаешь за ней в собственной карете».

Супруги обзавелись особняком на улице Нёв-Сен-Жиль и зажили на широкую ногу. К ним зачастили знатные господа, и Жанна с таким знанием дела рассказывала о тайнах парижского двора, что её начали считать своим человеком в Версале. Более того, она то и дело проговаривалась о сердечной дружбе с королевой Марией-Антуанеттой. Эта легенда настолько укоренилась, что начали даже шептаться об интимной связи между прелестной графиней и королевой, не удовлетворённой в браке.

Дворец кардинала де Рогана был неподалеку от особняка Ламоттов, и Калиостро снял апартаменты в том же квартале, графиня бывала у них запросто, по-соседски, а жена мага Лоренца стала её близкой подругой.

Одновременно вокруг Ламоттов вились авантюристы помельче. Один из них – приятель мужа Рето де Вийетт – был мастер на все руки, особенно удавались ему чужие почерки и подписи на векселях и ценных бумагах. Конечно, он был мошенник, но зато галантный кавалер, иногда Рето заменял графине мужа. Никола де Ламотт не ревновал: супружеские отношения с Жанной давно сменились на исключительно партнёрские. Другая близкая знакомая, девица Николь Леге, ещё недавно была модисткой – из тех парижских модисток, которые «ещё и немного шьют». Теперь Жанна взяла Николь в свою свиту, пообтесала и приодела. А в довершение наградила её титулом баронессы и звучным именем д’Олива. Всё-таки Жанне не откажешь в остроумии: придуманное ею имя д’Олива было анаграммой фамилии Валуа.

Грёзы кардинала


Луи Рене Эдуард принц де Роган-Гемене
Супруги Ламотт жили, как все светские люди, в долг. Высочайшая милостыня не покрывала и части расходов семьи. Нужен был более щедрый и надёжный источник доходов. Его искать не пришлось: кардинал де Роган жил под боком.

Луи Рене Эдуард принц де Роган-Гемене принадлежал к одному из самых благородных и богатых семейств Франции, чьё родовое древо переплеталось несколькими ветвями с королевским. Несмотря на свой сан, де Роган был вполне светским человеком, любившим театр, музыку, охоту, изысканный стол, весёлое общество, особенно женское. Словом, у него было почти всё. Недоставало одного – наивысшей придворной должности и настоящей близости к трону. Но королева Мария-Антуанетта не выносила де Рогана.

Жанна де Ламотт умела играть на чувствительных струнах мужской души. Партитура была несложной ещё и оттого, что де Роган, при всем его уме и образованности, иногда оказывался послушным инструментом в искусных руках. Поверив кому-нибудь в малом, кардинал доверялся затем всецело. Так безрассудно поверил он и графу Калиостро.


граф Калиостро
Джузеппе Бальсамо (Бальзамо), он же граф Феникс, он же маркиз Пеллегрини, начинал карьеру авантюриста с мелких афер, затем получил известность как целитель, алхимик, прорицатель, духовидец. Калиостро основал египетскую масонскую ложу, а себя провозгласил её магистром – Великим Кофтом. Он утверждал, что был знаком с Сократом, Авраамом и Исааком. Жена, красавица Лоренца, помогала Калиостро и словом, и телом. В частности, ею насладились и русские вельможи – князь Потёмкин и граф Орлов.

Во Франции дела у Калиостро шли превосходно. Его имя стало модным брендом: появились духи «Калиостро», кольцо «Калиостро», брошь и браслет «Калиостро», о нём писали газеты, печатались гравированные портреты, а горожане распевали куплеты. А ведь, казалось, век Просвещения на дворе! Ан нет, когда наука и религия воюют, поле битвы принадлежит мародерам – магам и лжепророкам.

Кардинал де Роган стал первым и самым верным почитателем Великого Кофта. В свою очередь Калиостро обещал кардиналу изготовить для него в своей лаборатории кучу золота. Поверил кардинал и плутовке Жанне де Ламотт. И когда она, будто бы сжалившись над ним, пообещала замолвить за него словечко перед венценосной «подругой», де Роган пришёл в восторг.

И началась упоительная игра: Жанна сообщила кардиналу, что ей удалось переубедить подругу, и предложила ему написать письмо королеве. Тот написал подробное послание и получил в ответ несколько благосклонных слов (записку на тисненой бумаге с королевскими лилиями начертал Рето де Вийетт). Однако кардинал жаждал более явного знака. И Жанна пообещала устроить им тайное свидание.

Сцена в саду

К тому времени уже состоялась премьера комедии Бомарше «Женитьба Фигаро». В ней есть такая сцена: графиня дурачит графа, переодевшись служанкой. В сумерках, в тенистой беседке граф принимает графиню за Сюзанну, предмет его вожделений. Должно быть, эту сцену припомнила Жанна де Ламотт, задумывая свидание кардинала с мнимой королевой. Местом действия графиня де Ламотт выбрала боскет Венеры в парке Версаля – укромную аллею между стенами ровно подстриженного кустарника. Через проходы в живой стене можно было незаметно появляться на дорожке и незаметно исчезать – идеальное место для тайных рандеву.

Роль королевы получила Николь Леге, она же баронесса д’Олива (девушка походила на Марию-Антуанетту ростом и фигурой, и клиенты, бывало, называли её «маленькой королевой»). Малышку Николь использовали отчасти втёмную, не называя имён жертв мистификации, но она догадывалась, что участвует в опасной авантюре, и отчаянно трусила.

И вот 11 августа 1784 года, в 11 часов вечера, Жанна де Ламотт привела оробевшего кардинала и буквально вытолкнула его на слабо освещённую сцену. Представление началось…
Безлунный вечер. Боскет Венеры. Появляется кардинал.
Кардинал. О боже! Неужели я увижу её!..
Появляется королева (исп. Н. Леге),
с розой в руке, скрывая лицо под вуалью.
Кардинал (заикаясь). Ва-ва-ва… Ваше Величество! Я не верю своему счастью!.. (Припадает на одно колено, целует край платья.)
Королева (протягивая розу кардиналу). Вы знаете, что это означает. Можете считать, что всё прошлое забыто.
Кардинал. О-о! (Прижимает розу к груди.)
Слышатся шаги по гравию аллеи.
Голоса за сценой: «Сюда идут!
Скорее уходите!»
Кардинал и королева покидают сцену. Занавес.

Кардинал не знал, как и чем отблагодарить Жанну де Ламотт за бесценную услугу. Но Жанна неизменно отвечала: ей ничего не нужно, она делает это ради дружбы. А вот у королевы есть к кардиналу маленькая просьба. Дело в том, что её величеству захотелось облагодетельствовать одно дворянское семейство, впавшее в крайнюю нищету. Но как раз сейчас королева не при деньгах, а просить у государя не решается. Не поможет ли кардинал по-христиански? И нужно-то всего-навсего сорок тысяч ливров.

Кардинал пришёл в ещё больший восторг – королева ему доверяет! Правда, денег у него не было, банкиры больше не давали, и пришлось обращаться за кредитом к еврейской общине. Но деньги были одолжены и вручены ближайшей подруге королевы – Жанне де Ламотт.

Две с половиной тысячи карат

Говорят, деньги к деньгам. В декабре того же года Жанна де Ламотт познакомилась с придворным ювелиром Шарлем Бёмером и его компаньоном Бассанжем. А вместе с ними на сцену выступило главное действующее лицо этой истории – драгоценное ожерелье.

Это колье из шестисот бриллиантов, общим весом 2500 карат и стоимостью 1 600 000 ливров, было изготовлено для мадам дю Барри, последней фаворитки предшествующего монарха Людовика XV.

Ювелиры не только вложили в этот шедевр все наличные средства, но и влезли в долги. Однако монарх скончался, фаворитка была отправлена в свое имение. Как только в Версале появилась молодая, красивая королева, обожавшая драгоценности, ювелиры предложили ей купить ожерелье. Мария-Антуанетта обратилась к супругу, но тот проявил редкую для него твердость и отказал.

Долги ювелиров всё росли, но они не решались разобрать колье и распродать камни. Не хотели разрушать такую красоту и надеялись найти покупателя. И вдруг редкая удача – знакомство с близкой подругой королевы. Может, она повлияет на Марию-Антуанетту? Бёмер, еврей из Саксонии, знал, как делаются такие дела: он пообещал Жанне щедрые комиссионные. Но графиня опять-таки отказалась: она сделает всё, что в её силах, единственно ради дружбы с королевой и ювелирами.

Жанна начала действовать, как и в предыдущем эпизоде: пришла к кардиналу де Рогану с «маленькой просьбой» королевы. Её величество страстно желает купить дорогое колье, но скупой муж не хочет платить. Деньги, конечно, найдутся, но не сейчас. И по частям, с рассрочкой на два года. Не сможет ли кардинал выступить посредником и гарантом этой сделки?

Конечно, сможет! Он был счастлив оттого, что королева посвятила его в свою маленькую тайну – ведь сделка совершалась в секрете от короля. Ювелиры должны были передать покупателю (кардиналу) означенное колье 1 февраля, а покупатель – произвести первую оплату
1 августа, всего четырьмя платежами по 400 000 ливров каждые полгода.
Тут легкая тень сомнения набежала на чело кардинала. И он, смущаясь, попросил г-жу де Ламотт, чтобы королева написала на договоре своей августейшей ручкой что-то вроде ручательства. Жанна понимающе улыбнулась, выпорхнула из дворца кардинала и якобы помчалась в Версаль. А на самом деле усадила за работу своего каллиграфа и любовника Рето де Вийетта. Вернулась она уже с визой королевы на договоре: «Одобряю. Мария-Антуанетта, королева Франции».

В назначенный срок ювелиры доставили колье в футляре кардиналу де Рогану, и он принял его под расписку. Счастливый кардинал хотел было сразу отправиться на улицу Нёв-Сен-Жиль, чтобы передать колье Жанне де Ламотт. Но тут тень сомнения посетила его во второй раз. И он обратился к другу и учителю, к человеку, который знает всё обо всех, – к графу Калиостро.

Калиострова «голубятня»

Граф Калиостро выслушал рассказ друга-кардинала и пообещал провести магический сеанс. Для прорицаний и вызывания духов умерших людей Калиостро привлекал специально подготовленных ассистентов-медиумов, чаще всего детей с голубыми глазами, их называли «голубками».

На этот раз «голубкой» была юная племянница Жанны де Ламотт. Почему выбор пал именно на неё, неизвестно. Была ли она подготовлена тетушкой? Не повлияла ли Жанна на Калиостро через свою подругу Лоренцу, жену мага? Наконец, не был ли и Великий Кофт сообщником авантюристки? Определённых ответов нет и поныне.

И вот в комнате зажгли двенадцать свечей, на столе появился графин с прозрачной водой. Калиостро в экзотическом наряде Великого Кофта приступил к священнодействиям. Он положил шпагу плашмя на голову «голубки» и произнес заклинание: «Гелиос! Мене! Тетрагамматон!» «Малютка, что ты видишь?» – спросил он. Девушка ничего не видела. «Топни ножкой! – потребовал чародей. – Не видишь ли ты высокой женщины в белом? Узнаешь ли ты королеву?» Девушка догадалась, чего от неё хотят, и прошептала: «Да, я вижу королеву».

Калиостро встал на возвышение и торжественно произнес: «Это дело достойно князя. Оно послужит добру. После него солнце взойдет над Францией и над всем человечеством!» Де Роган со слезами на глазах бросился целовать руки Калиостро, повторяя: «Вы великий, великий человек!»

Успокоенный кардинал передал драгоценное колье в руки Жанны де Ламотт.

В тот же вечер вся весёлая семейка – Жанна, её законный муж и её любовник – сидели за столом и разбирали украденное ожерелье. Бриллианты извлекали из оправ неумело и грубо, многие камни были повреждены. Красота погибла, на столе возвышались три горки камешков.

Скандал в королевском семействе

Надо было бы затаиться. Но Жанна и её сообщники были по натуре прожигателями жизни, добывали деньги единственно для того, чтобы их тратить с шиком. Разве могли они помедлить хотя бы день?

Никола де Ламотт отправился в Лондон с самыми крупными бриллиантами. Количество и состояние камней вызвали подозрения у сообщества английских ювелиров, и они обратились к французским властям. Но их успокоили: крупных краж бриллиантов во Франции не зарегистрировано. Граф де Ламотт продал камней на 240 тысяч ливров, заказал оправы для алмазов на сумму 160 тысяч, да ещё обменял мелкие камешки на всякую бижутерию и модные безделушки.

Другую часть камней попытался сбыть в Париже Рето де Вийетт. Парижские ювелиры также встревожились: камни имели следы повреждений и продавались, как теперь сказали бы, по демпинговым ценам. Обратились в полицию, сыщики без труда вышли на продавца. Но Рето де Вийетт спокойно объяснил, что продает камни по просьбе графини де Ламотт, которой нечем расплатиться с кредиторами. Причина показалась полиции уважительной, а имя де Ламотт произвело должный эффект, и полицейские отпустили подозреваемого.

Пришлось Рето де Вийетту ехать в Брюссель. Но Жанна не могла удержаться от риска и продолжала продавать бриллианты в Париже через доверенных лиц – адвоката и племянника.

Между тем кардинал де Роган забеспокоился: королева ни разу не появилась в новом ожерелье и смотрит на него по-прежнему холодно. Жанна легко объяснила это тем, что сближение кардинала и королевы пока должно оставаться тайной для всех. А что касается ожерелья, то гордая Мария-Антуанетта не наденет его до тех пор, пока не расплатится сполна. Кардинал был покорён этой логикой.

А срок первой оплаты неумолимо приближался. Жанна обратилась от лица королевы к ювелирам с просьбой отсрочить первый платёж на два месяца. Те согласились. И вдобавок написали королеве любезнейшее письмо: «Мы счастливы, что прекраснейшее из существующих бриллиантовых украшений будет служить самой благородной и прекрасной королеве». Так Мария-Антуанетта впервые услышала о драгоценном украшении, но ничего не поняла и по своему обыкновению бросила письмо в камин.

Истекли и два месяца. Жанна де Ламотт понимала, что афера вот-вот раскроется. Она уже давно решила, что свалит всё на кардинала – этот несвежий плод был ею выжат до последней капли. По заготовленной ею версии, кардинал всё придумал, чтобы угодить королеве роскошным подарком, он по договору и должен платить. Она была уверена, что де Роган предпочтёт молча расплатиться, нежели стать посмешищем в глазах всей Франции. Тем не менее, она отвезла кардиналу в качестве первого транша... всего 30 000 ливров.

Кардинал, наконец, понял, что жестоко обманут: он сличил два письма мнимой королевы и обнаружил, что почерки сильно разнятся! Его преосвященство впал в прострацию и перестал выходить из дворца.

Другое дело – ювелиры. Жанна не учла, что люди труда привыкли биться за свои интересы. Бёмер поехал в Версаль и добился аудиенции у королевы – он был, как-никак, придворным ювелиром. В продолжение его рассказа Мария-Антуанетта то краснела, то бледнела, кусая губы. Она была уверена, что за этой не ясной до конца интригой стоял мерзкий кардинал де Роган. Мария-Антуанетта бросилась к королю и потребовала сурово и публично наказать интригана. Людовик XVI не был склонен к крайним мерам, но в этом случае перечить королеве не смог.

знаменитое колье


15 августа, в День Успения Божьей Матери, кардинал де Роган готовился служить мессу в капелле Версаля. Внезапно его позвали в кабинет короля. Там уже были королева и министр двора барон Бретёй. Король потребовал объяснений. Кардинал сослался на письма королевы, но Людовик XVI прервал его: «Как могли поверить вы, духовный иерарх страны, письмам за подписью Марии-Антуанетты Французской?!» (Монархи подписываются только именем, не указывая страны.) Наконец, король вынес решение: «Я вынужден опечатать ваш дом, а вас – арестовать. Имя королевы мне дорого. Оно скомпрометировано, и я не имею права быть снисходительным». Де Роган умолял не подвергать его аресту, дабы не наносить ущерба авторитету церкви. Людовик XVI закол:)ся, но тут слезы брызнули из глаз королевы, и король сказал: «Я должен поступать так, как велит мне долг короля и супруга».

Гвардейцы увели арестованного кардинала на глазах у всех придворных. Такого скандала Версаль ещё не знал.

Процесс, который подготовил революцию


Людовик XVI
В тот же день кардинал де Роган оказался в Бастилии. Вскоре к нему присоединились Калиостро и Жанна де Ламотт. Её супруг успел улизнуть в Британию, Рето де Вийетт скрылся в Швейцарии. Несколько позже уехала в Бельгию и «баронесса д’Олива». Почему замешкалась главная героиня аферы, до сих пор не могут понять историки и объяснить писатели. Может быть, одержав несколько побед над человеческой глупостью, она уверилась в своей неуязвимости? Некоторые основания для самоуспокоенности у неё были: улик (камней) нет, свидетели (Никола, Рето и Николь) вне досягаемости, остальные действующие лица сами замазаны, и Жанна готова лавировать, запутывая собственные следы. Возможно, она рассчитывала и на то, что дело на каком-то этапе замнут или назначат пустячные наказания. Так и случилось бы, если бы его разбирал сам король – ведь речь шла о ближайших родственниках, а имя королевы лучше было бы и вовсе не упоминать. Но гнев – плохой советчик. Мария-Антуанетта желала возмездия, то есть публичного осуждения негодяев, хотя именно это было губительно для её репутации. Кардинал де Роган тоже требовал открытого суда Парижского парламента, высшей судебной инстанции Франции, хотя и по другим основаниям: парламент всегда был хотя и слабой, но оппозицией королевской власти, поэтому мог отважиться судить по закону, невзирая на лица. Людовик XVI не смог противиться ни жене, ни кузену.

На следствии Жанна де Ламотт держалась уверенно, даже с вызовом. Сначала всё отрицала. Потом выставляла организаторами кражи ожерелья то кардинала, то Калиостро, а себя невольной соучастницей, чуть ли не жертвой. Кардинал де Роган винил во всем коварную обманщицу Жанну де Ламотт. А Калиостро… Он начинал рассказ от Моисея и далее со всеми остановками, а по существу дела – почти ничего. Дело стало закисать…

Но у французской полиции длинные руки, агентам удалось доставить Рето де Вийетта и Николь Леге во Францию. Только Никола де Ламотт оставался в Британском королевстве: британцы никого не выдавали. Французы наняли агента, чтобы опоить де Ламотта сонным зельем и вывезти на континент, но нарвались на проходимца – он деньги взял, а задание не выполнил и даже шепнул «объекту» об угрожающей ему опасности. Однако и показаний новых двух свидетелей было достаточно, чтобы прижать Жанну к стенке. Она начала нервничать, впадать в истерику, один раз даже укусила стражника. Потом стала симулировать сумасшествие. Например, раздевалась догола и в таком виде позировала перед пришедшими за ней конвоирами. В конце концов, с помощью своего адвоката, она выработала окончательную версию защиты и успокоилась. По её уверениям, свидание в боскете Венеры было просто галантной шуткой – она хотела поиздеваться над своим любовником де Роганом. Все письма королевы подделывал Калиостро. Королева действительно избрала её своим доверенным лицом. Кардинал купил ожерелье для Марии-Антуанетты, но, поскольку колье было всем хорошо известно, королева велела его разобрать и заказать новое украшение из этих камней. Часть лишних мелких бриллиантов были подарены ей за услуги.

22 мая 1786 года начался процесс. Он велся с соблюдением всех юридических процедур. К Дворцу правосудия устремились толпы парижан, приезжали представители всех сословий. Речи адвокатов и обвиняемых издавались брошюрами и мгновенно раскупались. Это было первое событие в истории, к которому можно применить термин «гласность».

Такая открытость процесса имела и обратную сторону: мутный поток сплетен и самых фантастических предположений расходился кругами не только в устной форме, в куплетах и песенках, но и в рукописных «летучих листках». И главной их мишенью была, в конечном счёте, королева. Если отбросить скабрезности, то её обвиняли в том, что она МОГЛА всё это делать: тайно встречаться с кем-либо, сблизиться с подозрительными личностями, обманывать короля и за его спиной тратить миллионы ливров. Правду сказать, в этих обвинениях содержалась немалая доля правды. Королева была столь же высокомерна, сколь и легкомысленна, далеко не безгрешна, и драгоценности тайно от государя она приобретала. А посему общественное мнение было всецело на стороне кардинала и Калиостро. Жанну де Ламотт вспоминали в последнюю очередь.

30 мая шестьдесят с лишним судей собрались для вынесения приговора. Давление со стороны власти было чудовищное. Но, с другой стороны, весь Париж, вся Франция ждали оправдательного приговора. Даже родовая знать сплотилась вокруг оскорблённого клана де Роганов.

Совещание продолжалось восемнадцать часов, решение было принято незначительным большинством голосов, приговор объявили в девять вечера: кардинал де Роган, Калиостро и Николь Леге – оправданы. Рето де Вийетт приговорён к высылке из Франции. Никола де Ламотт осуждён заочно на вечное рабство на галерах. Вся ответственность пала на Жанну де Ламотт – её приговорили к бичеванию, клеймению и вечному заключению в тюрьме Сальпетриер.

Последний полёт

Народ любит смотреть казни. Власть любит показывать их народу. В случае с Жанной де Ламотт власти поступили наоборот: осуждённую доставили к эшафоту в пять часов утра, чтобы парижане не смогли увидеть экзекуцию. И не напрасно – осуждённая визжала, отбивалась, осыпала короля и королеву страшными проклятиями. Она отказалась раздеваться, и палачи грубо сорвали с неё платье. Засвистела плеть. Из жаровни достали раскалённое клеймо с буквой «V» – voleuse, то есть воровка. Клейма предстояло выжечь на обоих плечах. Но полуживая после бичевания женщина вдруг вырвалась из рук палачей, её с трудом повалили на помост. Она извивалась, поэтому клеймо удалось поставить только на груди. В тюрьму её привезли без сознания.

Парижане, узнав жестокие подробности казни, все как один прониклись сочувствием к осуждённой. Вновь родилась волна слухов и недовольства. Рассуждали меж собой: если королева так жестоко мстит своей подруге, значит, есть что скрывать! В тюрьму потянулись простые люди с узелками – несли гостинцы страдалице Жанне. А за ними и аристократки в роскошных каретах с корзинами, полными деликатесов.

Однажды надзирательница открыла дверь камеры и… не обнаружила Жанны де Ламотт. Скандал разразился ужасный, розыск был проведён самый тщательный, но ни беглянки, ни сообщников побега найти не удалось. В организации побега люди опять-таки подозревали королеву. А дело обстояло как раз наоборот: организовать побег могли только враги Марии-Антуанетты: ведь теперь уже никто не заставит молчать Жанну де Ламотт!

И действительно, едва беглянка появилась в Британии, как сразу объявила о своём намерении опубликовать правду обо всём происшедшем. Издатели наперебой предлагали Жанне де Ламотт выгодные контракты. Надо сказать, что в Британском королевстве обосновался целый цех памфлетистов и пасквилянтов. По существу это были шантажисты, они предлагали жертвам своих нападок выкупать у них рукопись или уже отпечатанный тираж.

Выкупать взрывоопасную рукопись у Жанны де Ламотт отправилась фаворитка королевы, графиня Полиньяк. Авантюристке предложили за молчание 200 000 ливров. Жанна согласилась, приняла отступные и… сразу после отъезда Полиньяк опубликовала скандальные «мемуары». В целом это сочинение расписывало версию, изложенную Жанной на суде, но было дополнено пикантными подробностями. Например, утверждалось, что кардинал де Роган был любовником Марии-Антуанетты ещё в пору его пребывания в Вене.

Публика требовала новых тиражей и новых грязных подробностей, и они были отпечатаны, в том числе «Перечень всех лиц, с которыми королева предавалась разврату»: тридцать четыре персоны обоих полов и всех сословий, плюс «все лесбиянки Парижа».

Всё это было с восторгом подхвачено и развито местной и особенно парижской «свободной» печатью и даже проиллюстрировано порнографическими гравюрами.

…В 1793 году Марию-Антуанетту судили в том же зале, что и Жанну. Революционные власти несколько раньше звали авантюристку во Францию в качестве разоблачительницы «деспотического режима». Она не поехала. Но грязной клеветы на процессе хватило и без неё.

После революции 1789 года тайные агенты короля прекратили охоту на Жанну де Ламотт. Но теперь ей постоянно угрожали эмигранты-роялисты, жаждавшие мщения. Пряталась она и от кредиторов – здесь, как и на родине, графиня жила взаймы. Говорили, что у неё развилась мания преследования, и она будто бы покушалась на самоубийство.

23 августа 1791 года она вдруг выпала из окна. Одни считали, что её подтолкнули, другие – что она слишком набралась во время очередной оргии, третьи – что она запаниковала из-за внезапного стука в дверь (убийцы? кредиторы?). Рассказывали, что её, ещё живую, отнесли к соседу-парфюмеру, где она и скончалась в страшных мучениях. В церковной книге появилась запись о кончине графини Жанны де Ламотт. Правда, впоследствии эта запись вызывала сомнения у исследователей, а её могила на кладбище Св.Марии в Лондоне так и не была обнаружена.

Муж, Никола де Ламотт, вернулся во Францию, пережил ещё немало приключений, конец которым положила только старческая немощь. Он умер, всеми забытый, в больнице для бедных в 1831 году.

Но у настоящей авантюристки, как у кошки, несколько жизней. Вот и Жанна де Ламотт вскоре воскресла. Воскресла там, где возможно всё, – в России...

Сергей МАКЕЕВ.
“Совершенно секретно”