Как нацисты его привезли из Прованса,
Превратив жизнь людскую в смертельную драму? – 
Уцелеть не имел ни малейшего шанса,
Но спас чудом Эстер – Вашу милую маму.

Пан Иоффе, Вы в детстве избегли погрома!
Кто ж не знает, что в Польше творили с «ж*дами»?
Слава Б-гу, лет сорок с лихвою, как дома – 
Хайфы жаркое солнце сияет над Вами.

Хаим Шульман, москвич богатырского роста!
Ваша бабушка Циля была медсестрою – 
Нет могилки с табличкой, тем паче, погоста – 
Танк смешал её с глиной под Курской Дугою.

Отзовитесь, любимые братья и сёстры,
Из Канады и США, Аргентины, Алжира!
Вновь стоит наш вопрос, и достаточно остро,
Средь безумств оскоплённого подлостью мира.

Нашей гибели жаждут убийц миллионы,
В чьих сердцах только злоба, и яд, и коварство,
Гимны их – наши крики и смертные стоны,
Но у нас есть Израиль – своё государство,

Что стоит, словно воин – подобье форпоста,
Между жизнью и смертью, стучащейся в двери,
И святыню хранит – память жертв Холокоста,
Чтоб не шли никогда на закланье евреи.

Горький Йом ха-Шоа проникает в сознанье,
Душу жжёт день и ночь негасимое пламя,
Тяжкий Йом ха-Шоа – страшный миг мирозданья,
Вечный Йом ха-Шоа. Кадиш. Боль. Слёзы. Амен!