С приходом большевиков он сжег все ранние работы – стихи про Герцля, тексты об Иерусалиме, заметки для белых офицеров. Он стал писать для детей, которые его обожали – за Робина-Бобина, кошкин дом, человека с улицы Бассейной. Ценили его и взрослые: он не участвовал в травле Ахматовой, защищал Бродского, открыл для детей Гайдара и Хармса. Со дня рождения Самуила Яковлевича Маршака – 130 лет.

«В записках о годах моего детства и ранней юности нет вымысла, но есть известная доля обобщения...» – писал он в предисловии к первой автобиографии. Отец был якобы всего лишь химиком-практиком – он разработал способ очистки масел для мыловаренной промышленности, и владельцы крупных заводов приглашали его с охотой. «Не получил ни среднего, ни высшего образования, но читал Гумбольдта и Гете в подлиннике и знал чуть ли не наизусть Гоголя и Салтыкова-Щедрина». Всю жизнь умалчивал поэт, что отец его происходил из древнего рода талмудистов – в некоторых архивных документах фамилия отца написана как Маар-шак. Маар-шак был то ли первым, то ли вторым после своего отца, кто отказался стать священником и выбрал химию. Его сын Сёма родился в пригороде Воронежа, в маленькой слободке Чижовка, где располагался завод братьев Михайловых. Потом – неизвестно, по какой причине – семья покинула насиженное место. Поскитавшись несколько лет, они в итоге осели в Петербурге.

В Петербурге художественный критик Владимир Стасов узнал о юном поэте Маршаке и пригласил его к себе. Сначала, писал Маршак, ему казалось, что публицист дремлет, слушая его строчки, но в какой-то момент старец оживился. Тогда он прочитал сатирическую поэму о своей жизни в остогожской гимназии – почтенный слушатель хохотал во весь живот, а некоторые строчки просил повторить несколько раз.

Позже Маршак стал бывать у Стасова чуть ли не каждый день. От него ему достался и первый литературный заказ – текст к кантате на музыку Глазунова и Лядова. Жизнь Маршака в Петербурге круто изменилась. Его приглашали на поэтические чтения, звали к себе музыканты и художники. Он стал знаменитостью, печатался в журнале «Еврейская жизнь», перепечатывался в Москве и Киеве. Его читали – причем с восхищением – Ахматова, Блок. В 1904 году он познакомился с Горьким, и эта дружба растянулась на всю жизнь, хотя в ней бывали конфликты. Горький пригласил пожить в его доме в Ялте, там, писал Маршак, закончилось детство и началась его юность. В ранний поэтический сборник «Сиониды» вошли стихи из ялтинской тетради. Впрочем, там было много строк, написанных под влиянием ещё одного важного события.

Корреспондентом «Всеобщей газеты» и «Синего журнала» в 1911 году Маршак отправился в Восточное Средиземноморье – Турцию, Грецию, Сирию и Палестину. Земля, о которой так много думал и писал, наконец перестала быть фантазией: «Снится мне: в родную землю // Мы войдем в огнях заката // Запыленною одеждой, // Замедленною стопой. // И войдя в святые стены, // Подойдя к Иерусалиму, // Мы безмолвно на коленях // Этот день благословим», – писал он раньше, и вот наконец вошёл в родную землю. Из той поездки он привёз ещё одну счастливую ценность – будущую жену Софью Мальвидскую. Они познакомились на пароходе по дороге из порта Одессы в Яффо. Их первая дочь родилась в 1914 году по пути из Лондона в Россию, когда они остановились в финском городке Тинтерне. В Англию Маршак с женой ездил, чтобы получить высшее образование в Лондонском университете. Тогда Великобритания была единственной страной, где детская литература стала отдельным, полностью оформившимся жанром.

Жизнь была и щедра, и беспощадна. Первая дочь Маршаков Натаниэль погибла в день 28-летия писателя, 3 ноября 1915 года – девочка нечаянно опрокинула самовар с крутым кипятком и умерла от ожогов. Вскоре Самуил Яковлевич написал Екатерине Павловне Пешковой, что они с женой хотели бы отдаться какой-нибудь интенсивной работе: «Больше всего мы хотели бы помочь детям». Голодающим детям Маршак помогал ещё с 1905 года.

Для переезда в Екатеринодар в конце 1917 года был и другой весомый повод – отец писателя Яков Маршак получил предложение от акционерного общества южных маслобойных заводов «Саломас». Самуил Маршак приехал годом позже и занялся изданием газеты «Утро Юга», которая финансировалась «Саломасом». Он стал не только редактором, но и одним из самых блестящих её авторов – писал хлёсткую сатиру, высмеивающую «кровожадных большевиков». Не исключено, что именно его фельетоны делали тираж – газета просуществовала с 1918 по 1920 годы, потом большевики все-таки заняли Екатеринодар.

Ещё в 1902 году Стасов писал ему: «Милый Сёмушка, чего я тебе больше всего желаю, на что я надеюсь и чего больше всего боюсь, чтобы ты никогда не менял своей веры. Какие бы ни были события, обстоятельства, люди и отношения». Стасов умер в 1906-м, и через 14 лет после его смерти Маршаку пришлось выбирать между верой и жизнью. К концу марта 1921 года в городе заработал Черноморский областной отдел народного образования, его возглавил начальник политотдела 9-й армии РККА Алексинский. Он сделал предложение Самуилу Яковлевичу Маршаку –войти в состав редакционной коллегии нового журнала «Народное образование». Маршак предложение принял – собрал все свои прежние стихи и уничтожил. И никто не знает, чего ему это стоило. Для дальнейшего пути он выбрал детскую литературу, оставив общественную публицистику в прошлом.

Он читал лекции в Кубанском университете, перешедшем на сторону красных, преподавал английский язык и историю драматургии. Создал детский театр, разросшийся в дальнейшем в «Детский городок», где был уже не только театр, но всевозможные ремесленные курсы, образовательные классы, а позже появился и детский сад. Луначарский назвал его детище лучшим всероссийским событием и весной 1922 года отозвал Маршака и ещё нескольких его коллег в Петроград. Там Маршак писал сценарии постановок ТЮЗа, опубликовал первую книжку «Детки в клетке», начал переводить Киплинга.

В начале 30-х годов в Стране Советов серьёзно встал вопрос о формировании детской литературы, которая бы воспитывала и направляла. Горький, как главный зодчий советской литературы, своей правой рукой по её детскому флангу видел только Маршака. Тот же, в свою очередь, детских писателей стал буквально вылепливать. Бианки, например, не собирался писать – те его рассказы, которые попались Маршаку, были написаны забавы ради. Но Самуил Яковлевич убедил его взяться за перо. Не смотрел серьёзно на свои литературные пробы и Житков. Комиссара Аркадия Голикова, известного советскому читателю под фамилией Гайдар, Маршак сумел заставить переделать повесть «Голубая чашка», а с комиссаром спорить было нелегко. Труднейшего из людей – Даниила Ювачёва, который Хармс, он сделал детским писателем, хотя тот не то что детскую литературу, он детей-то на дух не переносил. Маршак руководил писательскими студиями, вёл литературные кружки в домах пионеров, редактировал по несколько детских журналов параллельно, втягивал в публицистику для детей крупных учёных, выступал на съездах с докладами о детской литературе.

Самуил Маршак с женой и дочерью Натанаэль

Сам со стихом обращался легко, играя. Недаром Стасов называл его наместником Пушкина – Маршак писал запоем. Дети его любили. За кошкин дом, за человека с улицы Бассейной, за вересковый мёд, маленькую собачонку, пропавшую в багаже, за дом, который построил Джек, пронырливого воробья, который объедал зверей в зоопарке. Он писал своё, переводил чужое. «Любовь и бедность навсегда меня поймали в сети» – помните? Это Бёрнс в переводе Маршака. Шекспир, Блейк, Вордсворд, Милн и ещё десятки имён не только английских, украинских, белорусских, литовских, армянских писателей. Говорят, существует даже перевод стихов Мао в исполнении Маршака. Впрочем, также говорят, что переводчиком Маршак был не первоклассным. Литературные оппоненты вообще любили его критиковать. За слово «рожа» в «Мистере Твистере», за разговоры героев с огнём в «Двенадцати месяцах».

К 1937 году большую часть писателей «Детгиза» репрессировали, а издательство разогнали. Маршак бежал в Москву и оттуда пытался вызволить ещё не попавших под молох коллег. Благодаря его стараниям из тюрьмы была освобождена Любарская, в 38-м удалось вернуть на волю Габбе. У самого Маршака в московской квартире наготове стоял «тревожный чемодан», он ждал ареста. И поклонники, и злопыхатели до сих пор недоумевают, почему всё в итоге обошлось. Внук писателя Александр рассказал историю, как Маршака пригласили на закрытый приём в дом к Горькому. Он пришёл, но потолкавшись среди гостей минут 30, исчез по-английски. Когда Сталин спросил, где же Маршак, Горький ответил, что он спешил на поезд в Ленинград, потому был вынужден уйти без прощания и попросил за него извиниться. Сталин удивился: «А что же он не сказал? Мы бы задержали поезд».

Уже во времена оттепели Маршаку стало известно, что по части доносов его имя было в топе у НКВД. Сам он был уверен, что от ГУЛАГа спасла детская литература. Выбрал он её и потому, что любил детей, и потому, что она предоставляла спасительное расстояние от идеологии и политики. В скандалах по поводу травли писателей Маршак замечен не был. Было дело, он нелестно высказался о юношах, выросших на Дюма, чем обидел Горького и Чуковского. Но когда травили Зощенко и Ахматову, Маршак молчал, что было безусловным подвигом по тем временам. Он поддерживал Солженицына, убеждая Твардовского опубликовать его в «Новом мире». Считая слишком мрачной поэзию Бродского, накануне известного суда он всё равно звонил генеральному прокурору СССР и министру охраны общественного порядка с требованием остановить этот бред. Директору «Гослита» Косолапову, расторгнувшему с Бродским договор на переводы, в отчаянии кричал: «Вы трус!» В суд была направлена телеграмма: «Бродский – талантливый поэт, умелый и трудолюбивый переводчик. Мы просим суд учесть наше мнение об одарённости и работе этого молодого человека». Под этим текстом стояли две подписи: Маршака и Чуковского. Эффекта, впрочем, не последовало.

В Воронеже установили первый в стране памятник Маршаку
В феврале 1946 года от туберкулёза умер младший сын Маршака Яков – ему было всего 20 лет. Из всех детей в живых остался только старший сын – Иммануэль, и внуки, конечно. В 1953-м умерла жена. От каждой следующей потери Маршак всё глубже и глубже уходил в работу. Рядом чаще всего была старая экономка Розалия Ивановна, которую ещё перед войной Маршак вывез из Риги. Они ругались, он звал её «Гитлер в юбке» и «недописанная трагедия Шекспира», она его – «старый дурень». Он много болел, всё время курил, и свет в его комнате бывал голубым от дыма. Розалия Ивановна прятала папиросы, и начинался новый скандал. Не успел написать о «Детгизе», были мысли о лирических эпиграммах, критике. Жаловался, что слишком много времени уходит на встречи и пустую болтовню. Последним его литературным секретарём был Владимир Познер. 3 июля 1964 года в больничной палате на слух он правил рукопись пьесы, которую обещал сдать Полевому в «Юность», диктовал письмо ученикам белгородской школы, чтоб те не беспокоились о его здоровье. А утром следующего дня умер.

"Цените слух, цените зренье.
Любите зелень, синеву-
Все, что дано вам во владенье
Двумя словами: я живу.
Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звезд, ни пепельниц, ни книг.
Любая вещь у нас в квартире
Нас уверяет, будто мы
Живем в закрытом, светлом мире
Среди пустой и нищей тьмы.
Но вещи мертвые не правы-
Из окон временных квартир
Уже мы видим величавый,
Бессмертию открытый мир."

С.Маршак

Алена Городецкая