Мы хорошо знаем Аллу Пугачёву?

Странный вопрос. Ведь ни одна из многочисленных «звёзд» отечественной эстрады не раскрывала себя с такой щедростью и откровенностью. О чём только не рассказывала певица в многочисленных интервью: о своём творческом кредо и гастрономических вкусах, о предпочтениях и предубеждениях, о поклонниках и недругах… Она пошла ещё дальше, сделав определённые обстоятельства собственной биографии темой для своих песен.

Однако — странное дело: несмотря на такую сверхщедрость в открытии тайн души и жизни, мы и до сих пор не можем с уверенностью сказать, какая она, Алла Пугачёва.

— Алла Борисовна! Свою первую песню Вы, как известно, спели ещё будучи шестнадцатилетней девочкой: «Робот, ты же был человеком…». В середине шестидесятых она была довольно популярной. Потом прозвучала ещё одна песня: «Как бы мне влюбиться?». А вот третьей песни уже не было…

— Была: «Вы слыхали, как поют дрозды…».

— Вот видите, а мы и не знали… Однако дела это не меняет. Так вот, совсем юная девушка, собственно говоря, ещё и не певица, исполняет три песни, которые становятся широко известными. И вдруг отказывается от карьеры,, которая так блистательно начинается, перестаёт записываться на радио, вместо этого начинает учиться, работает несколько лет в провинции. И только потом, почти через десять лет после дебюта, вспыхивает «звездой» на эстрадном небосклоне. Невероятно! Как хватило у вас разума, силы воли, в конце концов, уверенности в собственном будущем, чтобы отказаться от заманчивой перспективы ради довольно туманного «звёздного будущего»?

— Что вы! Откуда у семнадцатилетней девушки может быть дар провидения?! Отказаться просто так от работы на радио, записей на телевидении?! Это не моя заслуга. Просто мне повезло встретить людей по-настоящему умных и дальновидных. Имею в виду известных ныне писателей Дмитрия Иванова и Владимира Трифонова, которые тогда работали редакторами радиостанции «Юность».

Они мне как-то сказали:

— То, что ты сейчас делаешь — лишь иллюстрация к песне. Эти песни нравятся людям, но в этом не твоя заслуга. Люди помнят песню, но о тебе никогда не по-настоящему не узнают. Ибо в том, что ты сегодня поёшь, совсем не чувствуется твоя душа, твоя личность. Между тем, потенциал более глубокой исполнительницы у тебя есть. Однако чтобы его реализовать, тебе нужно найти себя, свой путь, свои песни.

К моему счастью, я их послушалась. Хотя было трудно видеть, как песни, которые должна была я спеть, композиторы отдают другим исполнителям. Но я поняла, что нужно учиться. Поступила в музыкальное училище, а в свободное от учёбы время продолжала сотрудничество с радиостанцией «Юность». Работала в выездных концертных бригадах, побывала во многих местах страны: на Ингурской ГЭС, в Западной Сибири. Брала в руки гитару — пианино зачастую не было на стройплощадках, в дальних клубах, — исполняла собственные песни.

Находилась я всё время среди людей, намного старших по возрасту, читала Кафку, Платонова, Северянина, Цветаеву, и тянуло меня к необыкновенным пристрастиям, взрослым чувствам. И песни исполняла соответствующие: всё больше о тяжёлой женской доле, о неразделённой любви. Наверное, это было смешно: маленькая, тоненькая, лохматая девочка поёт о женских трагедиях.

И вот тут я получила письмо от жены известного геолога Эрвье, которое храню по сей день. Эта умная женщина написала: «Зачем тебе эти трагедии тридцатилетних, о которых ты можешь только по книжкам и с чужих слов знать? Тебе же только восемнадцать. Придёт время — споёшь и о трагическом».

Ещё очень помогла журналистка Кира Прошутинская (как видите, мне везёт на хороших и умных людей). Она начала меня приобщать к молодёжной, студенческой среде. Вместе с ней мы бывали на университетских вечерах, капустниках, спектаклях театров миниатюр. Откровенно говоря, поначалу я была шокирована: все вокруг веселятся, а мне совсем не смешно. Я же тогда была влюблена в картины Петрова-Водкина, отлично знала Вертинского, а тут — «хохмы»! Но ещё раз спасибо Кире! — общение с ровесниками очень помогло мне. Главное то, что поняла, что такое юность.

Это может показаться странным: ведь мне тогда было мало лет, но откуда такая взрослость? Однако, если быть откровенной, детства, беззаботного, жизнерадостного, весёлого, я попросту не имела. Ибо когда мои одноклассники после уроков шли играть в лапту, казаки-разбойники, дочки-матери, я брала нотную тетрадь отправлялась в музыкальную школу. И лишь поздно вечером, когда ровесники давно уже видели третьи сны, бабушка отводила меня во двор — «дышать воздухом».

Любила ли я тогда музыку? Странный вопрос! Я её ненавидела, как ненавидят злейшего врага! Но против воли родителей была, конечно же, бессильна.

— Судя по, так сказать, конечному результату, воспитание оказалось не самым плохим. Интересно, какие песни нравились в детстве?

— Я уже сказала, что росла «домашним» ребёнком. Дома было много пластинок Шульженко, Утёсова. Когда взрослые оставляли меня одну, я подходила к зеркалу и пела, представляя себя «звездой» эстрады. Получалось что-то на восточный манер: «Красную розочку я тебе дар-рь-ю…».

— Вы вспомнили Утёсова… В своём последнем интервью он достаточно тепло о Вас отозвался.

— Леонид Осипович далеко не всегда говорил обо мне похвально. Но я никогда не обижалась. Дело в том, что отношение ко мне людей нередко зависит от того, где они видят мои выступления. Если только по телевидению, они получают обо мне одно представление, если приходят на концерт — совсем иное.

К тому же, я никогда не остаюсь одинаковой. Например, три года тому назад я сделала программу «Пришла и говорю». Это было трагедийное представление, с определёнными сценическими эффектами — световыми, цветовыми. А сейчас — совсем другая, более развлекательная.

Кстати, я никогда не стеснялась признаваться, что последние года два пребываю в состоянии творческого кризиса. Так и говорила в прессе: товарищи, у меня сейчас кризис. На радость недругам, которые вмиг успокаивались, торжествуя победу: они же всегда уверены, что я исчерпала себя. На горе друзьям, которые плохо меня знают и верят каждому моему слову. К счастью моим самым близким друзьям, которым отлично известно, что, когда я на весь мир заявляю о собственном кризисе, это означает только одно: я в поиске.

Время так называемого «кризиса» не прошло для меня даром. Я много общалась с молодыми людьми, если находила у них какую-то «искру божью». Это Игорь Николаев, Владимир Кузьмин, познакомилась в группами «Браво», «Кино», нередко бывала в ленинградском рок-клубе. Присматривалась, пыталась понять, что интересует сегодня молодёжь, чем она живёт, что может привлечь её внимание.

Кое-кто с иронией говорит «У Пугачёвой сейчас „молодёжный период“». Не вижу в этом ничего плохого: да, молодёжный! Только сейчас я в полной мере компенсирую то, чего была лишена в детстве.

И ещё одна особенность нынешней программы: она называется «Молодые — молодым» (речь, конечно же, не о возрасте). Много лет я только отдавала свою энергию залу, зрителям. Сегодня, наконец-то, я начинаю получать отдачу, накапливать энергию, которая исходит уже от зрителей.

Поэтому мне так важно, чтобы люди почувствовали себя на моих выступлениях свободно, расковано, естественно, чтобы имели возможность подойти ближе, потанцевать перед сценой. Некоторым это не по нраву. Особенно огорчаются зрители первых рядов. Их, конечно, можно понять: ведь уверена, что абсолютное большинство этих людей пришли на концерт, чтобы себя показать, свои новые платья и количество наград. Не имею ничего против красивой одежды и заслуженных наград, но, товарищи, не забывайте, что это вы пришли смотреть на меня, а не я на вас.

Впрочем, бывает и хуже.

Вот недавно уважаемый человек, вероятно, военный в отставке кричит на меня, аж захлёбываясь от гнева:

— Я тебе морду набью!

Я смеюсь:

— Вот вы так говорите, а потом сами будете утверждать, будто бы это я вам угрожала.

А он, совсем не понимая иронии, на полном серьёзе подтверждает:

— А я специально письмо напишу в соответствующие инстанции, что это вы меня хотели избить!

Ну что сказать после таких случаев?!

Только одно: товарищи, любимые, когда же мы, в конце концов, научимся прилично вести себя?! На нравится тебе концерт, уйди с него, дай посмотреть остальным, тем более, не устраивай скандал за кулисами.

К счастью, намного больше совсем других людей, тех, кто с радостной готовностью отдаётся «условиям игры», которые предлагает наша новая программа. Именно от этих людей и получаю я заряд новой энергии, который, как я уверена, потом обязательно найдёт воплощение в новых программах.

Иногда у меня случаются конфликты с невоспитанными охранниками порядка. Типичная ситуация: я пою, люди хотят приблизиться к сцене, а милиционеры их держат. Конечно же, подымается шум. Никто уже не обращает внимание сцену, всех интересует развитие событий перед сценой. Разве можно работать в таких условиях?! Вот я говорю охранникам:

— Парни, не подымайте лишний шум, пустите людей туда, куда они хотят!

Тогда милиционеры начинают ходить перед сценой, высматривая, что делается в зале. А по неписанным законам сцены ни один актёр не в силах переиграть человека, который просто кружится у всех перед глазами. Поэтому мне иногда приходится обращаться к решительным мерам и останавливать концерт.

И вот что интересно: никто потом не хочет понять, что поступила я так, поскольку мешали мне, не давали возможности работать.

Потом распускаются различные слухи… Вероятно, кто-то имеет насущное желание превратить мою репутацию нормального человека на что-то такое, что нельзя даже близко подпускать к людям, не говоря уже о выходе на сцену…

— Вы вспомнили про слухи. Иногда кажется, что они родились ещё до того, как вы вышли на сцену. Недавно одному из нас рассказали, будто бы Вы позвонили в редакцию ТАСС, которая составляет «Музыкальный Олимп», то есть «парад популярности» мелодий и исполнителей, и закатили скандал, почему Вы не на первом месте среди исполнителей…

— Люди, хорошо меня знающие, подтвердят, что такого просто не могло быть. На самом же деле, ко мне на концерт как-то пришли представители редакции ТАСС. Я с ними, действительно, разговаривала достаточно жёстко. Я им сказала:

— Считаю, что своего Олимпа я ещё не достигла!

Они начали настаивать, чтобы я приняла участие в записи концерта для «Музыкального Олимпа». Доказывают мне:

— У нас работают все звёзды!

Я разозлилась и отвечаю:

— А я — суперзвезда!.. У меня просто нет времени считать, кто на какое место вышел. Нужно работать.

— Алла Борисовна, а как вы относитесь к журналистам?

— Если откровенно, то плохо. Даже очень плохо. И именно потому, что часто именно журналисты поставляют публике неправдивую информацию.

Вот сейчас я веду настоящую войну с одной молодой журналисткой (не понимаю только, каким образом она ею стала). Ранее эта девушка считалась моей «фанаткой», часами простаивала около подъезда, и вдруг решила любой ценой что-то обо мне написать. Я не сразу это заметила: когда много работаешь, не очень внимательно присматриваешься, кто бывает в твоём доме. Но вот она мне приносит на подпись какой-то материал. Читаю, а там — ни единого слова правды. Я, естественно, всё это выбросила прочь. Так она начала искать «подходы» к тем из моих друзей, кто любит общение с прессой. И уже даже угрожает: я вам такое устрою!

Или другая история. Была недавно в «Огоньке» большая статья Сергея Власова. Он ходил за мной три дня. Я говорю ему:

— У меня сейчас много работы, не могу уделять вам внимания.

А он твердит упрямо:

— Я всё равно буду писать.

Что ж, не стала ему препятствовать. Было даже интересно: что он увидит?

И вот он приносит статью на подпись, а у самого глаза аж горят, ждёт, что я скажу: «Вы что, с ума сошли?» или что-то подобное. Но я, не говоря ни слова, беру ручку и подписываю материал. Смотрю, а у бедного парня аж глаза от удивления на лоб полезли:

— И вы это подписываете?!

Тогда я у него спрашиваю:

— Чего же вы мне приносите материал, коль сами удивляетесь, что я его подписала? Вы считаете, что я — умирающий лебедь? Пожалуйста! Вы считаете, что надо мною тучи? Разгоняйте! А я во всём найду свою пользу — для творчества, для песни.

Журналист — профессия тонкая, что-то наподобие докторской. Ведь вы имеете право бередить такие раны… Важно только знать: ради чего? С какой целью? Ибо иногда приходит человек и просит:

— Расскажите про свой творческий путь.

Я такому горе-репортёру сразу говорю:

— До свиданья! Неужели вы его ещё наизусть не выучили?!

А потом появляются «творческие портреты»: «Сидим мы вместе с Пугачёвой, курим…».

Но если разговор вести серьёзно, то журналистов — настоящих профессионалов в своём деле — я уважаю. С такими легко и приятно разговаривать. К тому же газетчики, раскалывая читателей на два лагеря, помогают лучше понять, кто — твой друг, а кто — наоборот. А мне сейчас особенно нужно знать, какие люди приходят на мои концерты.

— Значит, ощущаете определённые изменения в составе, даже в самом характере симпатий и антипатий? Тогда позвольте такой вопрос. Представьте себе гипотетическую ситуацию: нужно уйти с эстрады. Какие песни останутся после Вас?

Для меня не так важна какая-то конкретная песня, как образ, характер, «имидж» Пугачёвой. Песни — моя автобиография. Иногда завуалированная, будто в яркой обёртке, иногда совсем без обёртки.

Я — не одноплановая певица, которая всю жизнь тянет за собой «постоянную творческую тему», не учитывая, какой на дворе век. Для меня чрезвычайно важно чувствовать время, в котором я живу, разноцветное, разнообразное. Поэтому и песни мои в каждый отдельный период были разными. Был «Арлекино», были песни «зацепинского периода», «периода Паулса», периода, когда я сама активно работала как композитор. Они остаются после меня.

А ещё, может, останется тембр. Уже сейчас говорят: «Хуже, чем Пугачёва, лучше, чем Пугачёва».

— Не кажется ли вам странным: Вы, человек, который постоянно утверждает на эстраде личность, динамику, индивидуальность, стали если не олицетворением, то, по крайней мере, главной фигурой нашей эстрады так называемых «застойных лет»?

— А вы как считаете: это хорошо или плохо?

— Наших читателей интересует Ваша точка зрения…

— А моя — такая: тому, кто в это время сумел ярко зажечься — нужно давать Золотую Звезду Героя.

Сколько приходилось выдерживать?! Когда вышел фильм «Пришла и говорю», первой претензией было: «А где же здесь труд? Где пот, кровь, слёзы?». Я говорю в ответ: «Зачем это играть? Почему, когда на мне свет юпитеров, я должна делать вид, что мне тяжело? Я должна улыбаться! Ведь я — актриса!».

А как трудно было решать даже самый мелкий вопрос! Вот и приходилось иногда делать из себя эдакую мегеру и нападать. Потому что иначе не сдвинуть было дело с «мёртвой точки». И всё же я-таки шла в атаку даже тогда, когда все считали — дело безнадёжное. И побеждала.

Откровенно говоря, мне было труднее, чем другим. Ибо я ни за что не хотела «подпольной» славы в своей стране. Что бы не случалось, я говорила себе: «Я — не запрещена!». Западные корреспонденты иногда меня спрашивают, какое имею признание — официальное или неофициальное. Я всегда отвечаю: «У меня — признание народа!». Народ в любой период остаётся на-ро-дом!

Я отлично запомнила одну, сказанную мне, фразу: «Если у нас в те годы и была свобода, то лишь тогда, когда мы смотрели на Пугачёву»…

— Тогда как вы должны ощущать себя сегодня? Вам, человеку, который всегда делал то, что считал необходимым, Вам лично — нужна перестройка?

— Знаете, то, что сейчас называют перестройкой психологии, я понимала всегда. Вот призывают людей работать по-новому, с полной отдачей относиться к своему делу… Да разве ж я работала когда-нибудь иначе?

— Понятно, что спрашивать про свободное время — наивно. И всё-таки… Сейчас немало интересных литературных произведений. Следите ли за периодикой? Имеем ли надежду, что в Вашем репертуаре появятся песни на стихи Ходасевича, Гумилёва, Набокова, как в своё время вы пели Мандельштама?

— В своё время я спела немало песен на стихи выдающихся поэтов. А потом почувствовала, что меня «заносит» в какую-то смутную сторону. Понимаете, каждый настоящий художник в основе своей имеет трагедию. И эта трагичность, эта боль в стихах нам, прежде всего, и интересна. Но невозможно постоянно петь только о трагедии!

Для таких песен нужно делать специальную программу. Возможно, так оно когда-то и будет. И появится в моём репертуаре Гумилёв, даже Фет, у которого я нашла три стихотворения, из которых можно сделать отличные современные песни. Но, повторяю, для таких произведений нужна специальная программа, что-то наподобие музыкального театрального спектакля.

— Уже несколько лет мы слышим о Театре песни, который вы будто бы создали и художественным руководителем которого стали. Интересно, как складывается его судьба?

— Четыре года назад мы широко оповестили о намерении создать Театр песни. К сожалению, оказалось, что множество людей к этому просто не готовы. Что считается до сих пор: театр — это спектакль, с сюжетом, характером и т. п. А песня — это так себе, «малая форма». И мало кто понимает, что песня требует такого же внимательного отношения, как и спектакль, требует специальной режиссуры. Как доказательство: у нас есть немало режиссёров, способных создать более менее приличный театральный спектакль. А вот режиссёра, который мог бы интересно, как-то по-особенному поставить песню — днём с огнём не найти. Вот тебе и «малая форма»!

Чтобы создать настоящий песенный театр, нужно внимательно выучить структуру песенного произведения, его особенности, законы существования на эстраде и так далее. Поэтому только сейчас мы приступили к созданию Театра песни. Кстати, могу порадовать своих поклонников: указом «Союзтеатра» наш коллектив утверждён как театр-студия на хозрасчётных основах.

Ещё одна, внеочередная проблема. Каждому театру, чтобы он не просто существовал, но и привлекал внимание зрителей, нужны исполнители — звёзды. Можно, конечно, приглашать уже известных мастеров, и мы это будем делать, но нужно воспитывать и своих актёров — звёзд девяностых годов. Поэтому я столько времени уделяю работе с молодыми певцами, музыкантами.

— То есть, занимаетесь продюсерской деятельностью?

— Да, поскольку эта профессия, которой, к сожалению, у нас пока ещё просто не существует (по крайней мере официально), крайне необходима искусству, театру.

— А не боитесь конкуренции со стороны своих воспитанников?

— На мой взгляд, помогать по-настоящему талантливому человеку найти себя, свой путь в искусстве, — святое дело. И кроме меня, этим занимаются наши популярные исполнители. Нужно только распознать в несмелом начинателе «искру божью».

Сколько у нас интересных людей! Практически в каждом городе они приходят ко мне, ищут поддержки. Ведь настоящему таланту так трудно бывает пробиться. И я помогаю им, чем могу. К тому же, у меня есть уже целый штат: администраторы, художники-модельеры, осветители, которые прошли со мной замечательную школу.

Вот, к примеру, Владимир Кузьмин. Он пришёл ко мне уже достаточно известным исполнителем, но морально опустошённым человеком: ведь группу, в которой он работал, безжалостно разогнали, оставив даже без инструментов. Пришёл ко мне как гитарист. Отличный гитарист, работать с таким — настоящее удовольствие. Однако же я увидела, что он заслуживает лучшей судьбы, чем сопровождения чужих выступлений. И я помогла ему, чем смогла: создала новую группу, «пробила» право на сольный концерт. Жаль было терять такого гитариста, и, поплакав, сказала ему: «Лети, милый, сам!».

Или Владимир Пресняков. Он, конечно, не всегда будет вместе со мной работать. Но школу пройдёт настоящую. Потому что одно дело — выступать на дискотеках, где у тебя — своя аудитория, для которой ты — кумир, и совсем другая — работать вместе со мной. Ибо на моих концертах всякое может случиться, я уже об этом говорила. И пока он не научится общению со зрителем, пока не поймёт, что даже тогда, когда зритель кажется неправым, винить нужно лишь себя, а не публику, до тех пор настоящим мастером эстрады ему не стать.

— То есть вы помогаете безболезненно пройти через те этапы, на которых, образно говоря, набили шишки?

— Прежде всего, я даю возможность талантливому человеку не «загнуться» и не завять. Ещё пытаюсь приучить к обыденному изнуряющему труду, без которого не преодолеть тяжёлого пути, на который становится тот, кто решил посвятить себя эстрадному искусству.

— И что же вы получаете от этого? Удовольствие?

— Не думайте, что работать с талантливыми людьми — наслаждение. Случаются и у нас раздоры, хотя претензий ко мне, по большому счёту, не бывает. Наоборот, приходят, говорят: «Вы были правы, Алла Борисовна».

Вот, например, композитор Игорь Николаев. Девять лет мы работали с ним. Что я дала ему? Уверенность в себе. Помогла стать популярным автором. Что получила? Песни: «Айсберг», «Паромщик». Этот период был для нас очень плодотворным. Мы друг друга взаимообогащали. И никогда не говорила я ему: «Я для тебя столько сделала, ты должен быть мне благодарен до гроба». Нет, такого у меня не было и не будет.

Когда расстаёмся, говорят мне: «Спасибо». А бывает, что и не говорят. Трио «Экспрессия» ушли, даже не попрощавшись. Да и, откровенно говоря, я к этому была готова: каждое утро у них начиналось с дифирамбов в мой адрес.

— А как складывается судьба Вашей дочери? Почему после «Чучела» мы её не видели на экране?

— Не думайте, что это — моя воля. Я даже иногда диву даюсь: «Почему ты отказалась от такого заманчивого предложения?». А она говорит: «Это — повторение, неинтересно». И что же вы думали: фильм выходит, я смотрю его и вижу — дочь была права.

Наверное, кое-что она взяла всё-таки от меня, когда не желает «тиражировать» свою молодость, свою одарённость. Потому что, если у тебя что-то настоящее, потом оно обязательно проявится.

— Алла Борисовна! Ваша «звезда» начала восходить ещё в 1974 году. Сейчас на дворе — 1988 год. И всё это время остаётесь самой популярной певицей страны. В чём состоит Ваш секрет?

— Я никогда не слежу за всякого рода «Индексами популярности», не высчитываю их. Считаю так: если то, что ты делаешь, идёт от души, от сердца, народ поймёт.

Разговор вели Александр Милкус, Александр Галяс.

***
Молодь України. — Киев, 1988. — № 135 (14 июля). — С. 1, 3.