Это я с трезоркой внучка выгуливаю на даче. Платье  сшила сама из ткани, что прикупила в Париже. Думаете, какой музей посетила первым делом? Правильно! На заветной улочке , недалеко от Монмартра, так и называется :ДАМСКОЕ СЧАСТЬЕ. Ну да, магазин, но как музей. И там ВСЯ улица - магазины тканей.... Смогла привезти 11 кило погонных метров! 

В юности я заикалась.
Однажды целый час крутилась у метро, зажав в кулаке железный рубль и зажав в зубах слово "разменяйте", а потом смело подошла и просто сказала в окошко: меняйте! и выложила на блюдечко влажную монету.
Так эта дура переспросила, что? Ты сама напросилась: следующие 90 секунд я мычала, трясла подбородком и плевалась, пытаясь расстаться со звуком Р, а потом и со всем словом, которое рикошетило от зубов обратно мне в глотку. Дурында в окошке не шевелилась и только когда я закончила, отсыпала мне размен.
Переступив порог класса как учитель, поняла, что заикаться уже нельзя и перестала. Иногда , редко, спотыкаюсь в начале слова или могу заблудиться в слогах.

Вечерами мама стояла чуть боком у зеркала, гладила округлившийся живот и гудела. Нельзя сказать, чтоб напевала. Неопознанная музыкальная фраза всегда сопровождала мамину задумчивость. Десятилетняя Ира удивлялась: у мамы глисты, а она не лечится. Это были не глисты, это была я!
Папа немного расстроился - опять дочка. Хотел назвать Варварой. Но мои длинные черные волосы, пронзительный и резкий плач определили - Галка!

Я помню себя только с подготовительной группы, т.е. лет с 6. Это странно. Может, у меня была психологическая травма или меня похищали инопланетяне)).
Помню как папа меня несет на плечах из садика. Мимо помойки, деревянной горки, потом по дорожке, обсаженной кустами, прямо в наш двор.
После помойки, на открытом месте, порыв ветра уносит папину фуражку. Она катится колесом и исчезает в кустах. Папа ставит меня на землю." Стой, Галка"!
Прохожий указывает рукой за кусты:"Она под дом покатилась!" Через мгновение папа ловко перепрыгивает куст, и его зелёный китель растворяется в тенистой зелени.
ПОД дом закатилась! Это такой сильный был порыв ветра, что дом накренился, встал на ребро, и ПОД него залетела фуражка! А сейчас за ней туда же полезет и папа...
- Папа!-реву я громко и горько...
- Ты чего, Галка,- папа появляется с фуражкой в руке. Он сажает меня опять на плечи, и я теперь крепко придерживаю одной рукой сверху фуражку, а другой обнимаю папу за подбородок. Всё теперь хорошо. Какой смелый и ловкий папа, как сильно я его люблю, как высоко я сижу, как вкусно пахнет папин одеколон.

Наверное, это было воскресенье. Папа привел меня гулять на канал. Зима. Я в шубе с ремешком, шапка, платок, кофта под низ - всё как положено. Руки почти горизонтально к корпусу торчат. В руке деревянная лопатка.
Папа показал мне лунки, рыбаков и объяснил, что они делают. Через минут 10 мне стало скучно: ничего не происходит. Папа разговаривает с дядьками-рыбаками, на моё нытьё не обращает внимания, иди, мол, гуляй, Галка!
Ну и пошла гулять. Дошла до соседней лунки, потыкала лопаткой в снег, наклоняясь телом в ту сторону, где у меня из варежки лопатка торчала. Неудобно. Мне удалось стянуть варежку и взять деревянный черенок в кулак. Теперь я тыкала в снег с удовольствием. Лопатка была продолжением руки, я чувствовала мокрые льдистые хрустящие катышки, раздвигаемые лопаткой. Выпрямилась отдышаться. Серое небо было темнее льда, покрывающего канал, - непривычно.
Я наклонилась над лункой и сунула туда лопатку. Вот она без сопротивления входит в светлый верхний слой воды и выходит. В следующее мгновение она отделяется от руки и сразу исчезает в черноте, затаившейся подо льдом. Ладонь ещё помнит чуть шершавую теплоту деревянного черенка, его твёрдость, но пальцы, сжимаясь, ловят пустоту, а душу наполняет чувство потери.
Я оглядываюсь в надежде на чудо, складывая кулак так, как буд-то всё ещё держу лопату.
-Папа,- громко реву над лункой, -лопатка...
-Ну, что же ты...,-разводит руками.
Всё понятно, сама виновата. Как же так...

В хрущевке моего детства в углу, над входной дверью, под самым потолком висела репродукция Саврасова, грачи прилетели. Она закрывала звонок и провода, замотанные синей изолентой.
Картина мне не нравилась. Привалившись на плечо маме или папе, я на команды Давай! и Другую! по очереди поднимала обуваемые ноги и рассматривала картинку. Скучно - никого нет, никто не гуляет, не с кем поговорить и нечего понаблюдать. Снег подтаял и , наверняка, ноги проваливаются в холодные лужи. Я так и чувствовала ледяные промокшие ноги, озябшие руки, которые никак не согреть в мокрых и облепленных снежными комками варежках. Галдят грачи. Громко и скучно. Ну постоишь, послушаешь, больше делать нечего...
И вот я подросла и стала сама одеваться, но взгляд цеплял картину каждый раз, когда я собиралась на улицу.
...в конце зимы, на ещё снежной улице в воздухе чуть улавливается намек на весну, или в марте громко загалдят вороны, я на мгновение оказываюсь на чьем-то родном плече, слышу Давай! Другую! и вспоминаю ледяные ноги и руки и Грачей Саврасова.
Картина мне по-прежнему не нравится, но где бы я её не увидела, мы здороваемся как родные. И только в 49 я разглядела дальний план. Там же далеко-далеко низина с деревнями. Такая даль! Домики-точки! Какой обзор! А какая аллегория! Вторая половина жизни - под горку. Зато теперь смогу оценить и пустоту, и тишину, и долго-долго стоять - вдыхать весенне-зимнюю свежесть, и слава богу, никто не мешает, а мои холодные руки-ноги есть кому согреть....

С внуком на груди подхожу к соседскому забору.
-Смотри, Савушка! Это земледельцы!
Три мужика поднимают головы, не разгибая спин, здороваемся. Они за 3 выходных перекопали все 6 соток, перепаханных осенью, разровняли, выровняли по веревочке грядки, ссорясь из-за чуть-чуть влево, и теперь, злые, намечали рядочки.
-Надо семь,-настаивал старший,- как и в прошлом году.
-А получилось восемь, пусть,-огрызался средний.
-Надо семь!
-Морковке всё равно, она считать не умеет,- подзадорила я земледельцев, но меня испепелили взглядами оба, хотя младший хихикнул.
На своем опыте убедилась: всё вырастает и плодоносит не благодаря ( титаническим усилиям и каторжному труду), а вопреки (сорнякам, засухам и другому экстриму).

Что делать с молодой капустой?
Очень медленно обдирать по листику и хрустеть, сидя на веранде, блуждая взглядом по цветущим яблоням, следить полет сороки, качать ногой и мучительно пытаться вообразить себе мало-мальски убедительную причину для отъезда в Москву. Ну пара учеников, вернее, их мамы хотят ещё позаниматься. Смысл? Дети-то не хотят, оценки выставлены, погода чудная, и тут я: bonjour! В квартире толкаться, высиживать диван перед телевизором, в кино сходить, в музеум?...
Итак, вкус молодой капусты такой приятно-пресный, цветом вообще депрессию можно вылечить, а мысль о полезности сырого жевания перебивает охоту лихо махнуть ножом кочан на 6 частей, но так, чтобы в каждой осталось от кочерыжки, каждую дольку в муку, яйцо, опять в муку и - на сковороду. Сковорода должна быть дачная, некрасивая, сто лет в обед. Не передержать! От размякшей капусты удовольствие не то.
А вот если я не уеду ин Москау, то целых дву недели буду одна - хочешь, копай огород, хочешь, рисуй, хочешь, молодую капусту медленно жуй, ногой болтай...,хочешь, сестру в гости зови.
Что делать с молодой капустой.....