В минувшую пятницу 5 числа июня месяца, аккурат после ГОС-экзамена я попал на небольшой спектакль-фантасмагорию Андрея Ромасюкова. С Андреем мы познакомились не так давно в социальной сети вконтакте - он искал, где найти форму Марковцев в Питере взаймы. Я согласился передать свою зеленую форму Первой Мировой войны с погонами семеновцев, и пригласил его на мероприятие в Гатчине зрителем. Заодно там же можно решить вопросы на месте с другими реконструкторами!
Спектакль назывался "сон поручика Гвоздева на станции Касторная", сюжет же оного был придуман самим Андреем на основе образов его картин. Вот уже 7 лет он пишет картины о Гражданской войне в России, его живопись очень живо отображает динамику и мимку лиц, что удается далеко не многим. Герои и образы его картин - оживают, стоит лишь посмотреть минуту слегка в сторону.
Для меня было большим приятным открытием такое знакомство! Все больше начинаю замечать, что вокруг меня образуются самые разные что-ни на есть люди, творческая интеллигенция, художники, профессоры, поэты, певцы, композиторы. И вот теперь Андрей. Я пригласил его участвовать в реконструкции и вступить в наш Лейб-Гвардии Семеновский Полк, одолжив ему свою форму на 20 июня. Посмотрим что будет дальше! В любом случае - знакомство это весьма радует меня, как надеюсь и его со мной.

Зал "Подвала бродячей собаки", где происходил спектакль, был украшен произведениями Мастера, что не только добавляло атмосферы показываемых событий, но и вызывало восхищения у зрителей.

Наш семеновский полк - кладезь Новой Интеллигенции с самых разных сфер и социальных сословий. Я надеюсь Андрею придутся по душе наша атмосфера и быт.

(страница художника http://katenook.artonline.ru/artist_gallery/aromas )

Вот уже почти месяц я живу в общежитие и все ненарадуюсь этому... оформив его по своему вкусу и замыслу, прозвал его нежно "блиндаж" :) точнее розвал так не я, а мои товарищи, кто удостоился чести быть в гостях.
А еще "дом-музей Гестапыча"

- "Сынок, я нашла сигареты в твоей комнате !"
(надписи на плакатах "как собрать бомбу, список кого убить")
Вот так примерно и живем! Со стен свисают пулеметные ленты, валяется куча всякого хлама, которой я по-тихоньку довожу до ума, флаги расцвечивания, Военно-Морской Стяг - не такой, как в военторгах из дешевой тряпки, а с отличного сукна - настоящий, Корабельный ! Висят фото с реконструкций, оригинальные подсвечники из винных бутылок, копаных и не очень, целый шкаф забитый формой в довершение всему - немецкое каско, которое я все никак не могу даделать.
Буквально всего за неделю я смог сделать из ничего - такую вот обстановочку, соответствующую вкусам хозяина :) И по-тихоньку обороудовал и добавлял детали...
Возможно это то, чего мне так не хватает дома - оформить свою команту по-своему!
Печально, что скоро мне придется оставить эту, ставшую мне родным домом комнату... Буквально 2 недели и сьезжать...
Но я никогда не забуду как жил тут, и как мне помогла эта комната - когда все вокург летело к чертям и накрывалось медным тазом, а начфак отбирал метр за метром нашу жилплощадь и так называемые "удобства", я сидел здесь и тихонько попивал чаек с печеньем "Южанка", пережидая грозу. А гроза у нас едва ли не каждый день теперь происходит, и час от часу не легче...

Начфак запретил мне увал? Тоже мне проблема... Если я не иду в увольнение -увольнение идет ко мне ! Сколько друзей уже побывало у меня в гостях, приезжая меня навестить с Питера! А сколько влюбленных бездомных пар было принято на ночлег сюда - ведь я понимал, что им там еще хуже. У большинства кроме тумбочки и койки - больше ничего нет к 22 годам жизни! А аренда жилья нынче дорого...

В колонках играет - прощание славянки
Настроение сейчас - энергичное

Очень хорошее стихотворение К. Симонова. Весьма подходит к образам на фото... :)

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что так другие не назвали,
Что в старый дом мой, сломанный войной,
Ты снова гостьей явишься едва ли.

За то, что я желал тебе и зла,
За то, что редко ты меня жалела,
За то, что, просьб не ждя моих, пришла
Ко мне в ту ночь, когда сама хотела.

Мне хочется назвать тебя женой
Не для того, чтоб всем сказать об этом,
Не потому, что ты давно со мной,
По всем досужим сплетням и приметам.

Твоей я не тщеславлюсь красотой,
Ни громким именем, что ты носила,
С меня довольно нежной, тайной, той,
Что в дом ко мне неслышно приходила.

Сравнятся в славе смертью имена,
И красота, как станция, минует,
И, постарев, владелица одна
Себя к своим портретам приревнует.

Мне хочется назвать тебя женой
За то, что бесконечны дни разлуки,
Что слишком многим, кто сейчас со мной,
Должны глаза закрыть чужие руки.

За то, что ты правдивою была,
Любить мне не давала обещанья
И в первый раз, что любишь,— солгала
В последний час солдатского прощанья.

Кем стала ты? Моей или чужой?
Отсюда сердцем мне не дотянуться...
Прости, что я зову тебя женой
По праву тех, кто может не вернуться.

1941 К. Симонов

Реконструкторы и копатели - друзья навек !!! Одни копают всякий шмурдяк, гоняют по лесам в посиках старого ржавого хлама, проводят часами на форумах распознаваю железку, ища карты и места, проводят дни и ночи в гаражах, превращенных в дом-музей реставрируя выкопанную дрянь.
Другие же этот самый шмурдяк в виде хабара покупают и приобретают, давая ему новую жизнь по предназначению. До головокружения зачитываются литературой об эпохе...
Найди 10 отличий!

В колонках играет - реквием - Моцарт

Сегодня ночью старшина первой статьи... Евгений Чаусов не приходя в сознание из комы, после очередной попытки врачей вернуть его к жизни, скончался в реанимации военно-медицинской академии...
Нужны ли эти пафосные слова...? Они лишние. Мы потрясены случившимся, не смотря на его критическое состояние, в нас жила надежда, может отчасти даже ребяческая, что Женя выкарабкается, что все будет хорошо... Страшное горе. Нет слов передать.
Мы никогда особо не общались с тобой, как-то по разным компаниям, даже не смотря на то, что у нас с тобой дружат родственники.
Но в то же время, ты всегда был отзывчив на просьбы помочь, как и я тебе. Эта негласная связь слегка объединяла нас с тобой, хотя мы и сами этого не замечали. Прошли бок о бок эти 5 проклятых лет обучения в шараге на нашем трижды клятом факультете. Мы называли тебя в шутку "Чаус, Хаос, Чус...", за любовь и способности к электропроводке и всему, что с ней связано, называли тебя "Мегавольтом". Ты своими руками сделал на 1 курсе всю проводку в нашей роте, каждая лампа и каждый проводок хранит отпечаток твоих ловких пальцев. Я это помню, мы это помним... Последним, что ты сделал будучи уже на 5 курсе - переносил сигнализацию в перовом корпусе с холла в рубку дежурного - приказ начфака ты принялся выполнять с поразительной покорностью, хоть и ворчанием... Кажется это было в марте? Тяжелый нелегкий и кропотливый труд... который был под силу наверно только тебе - и ты справился, черт возьми!
Помню, как ты потрясающе заразительно смеялся - совсем недавно, когда ты пришел в роту под шофе, смеясь над какой-то глупостью, не давал нам спать, шумел и хохотал как припадочный :) Вечерами, а иногда ночи напролет смотрел телевизор укутавшись в одеяло. А как мы с тобой весело играли по сети, постоянно подкалывая друг друга :)
Всегда ходил с таким серьезным лицом, с таким деловым видом, а в глазах твоих всегда был виден интеллект - чего не скажешь про многих наших с тобой товарищей. "Хороший мальчик, умный и приятный" - говорила моя крестная Люда Яковлева, у которой ты на 1 курсе несколько раз был в гостях. И я соглашался - потому что это действительно было так. Неделю назад она взволнованная звонила мне, справляясь о твоем здоровье, узнав страшные вести от общих знакомых. А я сам не решился ей первый позвонить...
Ты закончил школу юнг северного флота в Западной Лице и сознательно поступил в наш институт - не для корочки и диплома, а для будущего Флотского Офицера. Ты шел к нему не по головам товарищей, как некоторые, а по весьма достойному пути Справедливости. Вчера мы получали белые парадные тужурки на складе - твоя форма кремового цвета с золотыми погонами лейтенанта, сиротливо осталась висеть на вешалке последней. Быть может она и сейчас, когда я пишу эти строки, висит там, дожидаясь тебя? Ведь вчера твое сердце еще билось и была надежда на спасение твоей молодой жизни.
Ты был веселый и компанейский парень, не редко заводила, любил пошуметь и погулять - порой даже всю ночь подряд до самого утра! Каким-то удивительным образом, половину 5 курса, даже не смотря на нашего начфака, ты умудрялся где-то подрабатывать и приходить в роту к 9 - 10 утра, позже всех! Лихо, дерзко, по гражданке. Переодевался и падал спать. Хранил свои вещи в диване пока начфак не забрал его - чуть ли не с ними вместе! Я несколько завидовал тебе, да и не только я. Ведь с приходом "нового порядка" все работы вместе "со свободой" на факультете прекратились...
Что же за бесы попутали тебя за рулем тойоты, разогнаться до такой бешенной скорости в 150 км/ч посреди города? Теперь уже глупый и наверно неуместный вопрос...
Покойся с миром, Женя... Пусть Бог примет твою душу к себе и даст силы и воли пережить это горе твоим родным и близким людям. К счастью, у твоих родителей есть еще старший сын, которого спасла в этот страшный день судьба.
Я никогда не забуду тебя и эти годы, что прошли мы бок о бок в одном строю. ТЫ был хорошим Человеком. Вечная память тебе, навеки курсант Евгений Чаусов. Наш "Мегавольт". Женя...

Тебя хоронили в жаркий летний день, в праздничный день Северного флота на котором ты так хотел служить. Ярко светило солнце на чистом безоблачном небе, пели птицы радуясь приятному деньку. Вдали кружило каркая воронье.
Батюшка читал молитву, махая кадилом над твоей головой, а мы стояли беззвучно скорбя и по щекам катились скупые слезы. Твоя мать раздавленная горем была неестественно спокойна - после очень большого количества успокоительного ее глаза одурманенно смотрели по нашим лицам, по друзьям, знакомым и родственникам, по твоему умиротворенному лицу. А ты лежал сам на себя не похожий, будто спал. Казалось -сейчас ты проснешься и со свойственной тебе улыбкой смеясь скажешь "а я вас розыграл!", но это был лишь обман психики, которая не хотела верить в реальность.
У твоего последнего приюта не было Военно-Морского флага, под которым ты прошел всю свою короткую жизнь - начфак не удосужился его поставить, и другим запретил инициативу. Не было оркестра, который ты юридически у Родины не заслужил. Не было даже троекратного салюта - знай я раньше, что его не будет, я бы нашел сам винтовки и патроны у своих друзей реконструкторов и мы своими силами сделали бы тебе салют. Раз государство не в состоянии. Хотя может кому-то покажется это лишним, неуместным... Но ты был как никто другой достоин этого. Во всем цивилозованном мире это называется "воинские почести". Над кладбищем не раздается гимн России, которой ты так хотел служить...
Начальник факультета решил, что это лишнее. Это человек удивительного характера с напрочь отсутствующими чертами чего-либо человеческого. Я стоял со свечой и смотрел на его фигуру, по-хозяйски подбоченившуюся с каменным надменным лицом над твоим гробом, а вихрь этих мыслей кружился в голове. А ты спишь и тебе наверно так спокойно сейчас!
Чего не скажешь про нас при виде этой картины.. и уж тем более про твоих родителей. По возвращению в институт нас ждали накрытые на поминки, столы на камбузе с салатами, картошкой, водкой... Как неожиданно! И у курсантских столов ни одного стула... ешьте-пейте стоя и скажите спасибо, что пригласили к столу. Ни командир роты, ни он сам не сказали своего Слова - ни над могилой кладбища, ни на поминках за столом. Это немало нас удивило и разозлило. Хотя с другой стороны едва ли от первого можно было ожидать что-то толковое, а от последнего что-то, кроме пафоса. Он даже ушел оттуда... мне выпало место с торца стола, в 6 метрах за общим курсантским столом я видел перед собой глаза безутешной матери Жени. Она смотрела на нас водя без остоновки красными глазами по стоящим у столов. Всхлипывала... вставала, садилась. Снова оглядывала - будто искала его среди нас. Несколько раз наши взгляды встречались и задерживались... ведь я едтинственный стоял ней лицом и от осознания ее боли меня выворачивало наизнанку и по щекам текли горячие капли...
С утра приспущенный курсантами без разрешения флаг училища с прикрепленной траурной лентой привел его в неописуемое бешенство. Так же, как и закупленные на всю роту по личной инициативе Володей Гринчаком траурные повязки. Все это конечно осталось для родных и близких Жени за кадром, слава Богу. Но привело нас в неистовое бешенство... Отобедав на поминках, мы наплевав на все толпой направились вместе с друзьями и одноклассниками Жени к ближайшей скамейке - находиться там РЯДОМ с ним стало невыносимо даже для них.
Весь петергоф все сутки пил с горя - куда ни глянь, везде сидели наши, в каждом дворе, на каждой скамейке. по двое, по трое молча пили не говоря ни о чем, плакали уткнувшись друг другу в плечо. Часов в 10 я перелезая через забор под общагой с гитарой, уже переодевшись в гражданку, пьяные и злые, мы наткнулись на алжирцев и казахов со спецотделения - они со свойственной им беззаботностью смотрели на нас шатающихся и мертвецки пьяных, "Добрый день, Ифан!"
"Привет Тайеб... я сегодня друга похоронил..." - показываю я на траурную повязку на рукаве футболки. Он резко мрачнеет в лице и опускает глаза...
"Исфини..."
"Ничего..."

Семеновский лейб-гвардии полк в составе Северо-Западной Армии + британский волонтер капрал Шмуль.

Ну а на этом кадре все сделали слишком несерьезные лица...


наши "любимые" краснофлотцы.... Без них - никуда...


++++++++++++++++++
Вот уже 7 дней мы стоим в этом лесу. Неделя кажется целой вечностью! Стремительное наступление, не встречавшее особого сопротивления, на нашем фланге постепенно выдыхалось. При этом - по непонятной причине. Отдельные подразделения левого фланга уже вошли в город - изредка оттуда доносились одиночные выстрелы.
Мы же завязли по непонятной причине в этом лесу. Два взвода роты поручика Малышева. Так и не получив никаких указаиний, не ставя лагеря и оборонительных укреплений, ночуя на голой земле под чистым весенним небом. Часами просиживаем штаны у костра, согреваясь жидким чаем вприкуску с байками. Шутили, смеялись пряча за нелепыми шутками тревожную тоску.
Баек к слову хватало, благо люди собрались у нас душевные и что называется, со всего света ! Было несколько закаленных вояк - ветеранов Манчжурии, кадеты, мелкие чиновники, студенты едва успевшие освоить винтовку, прожженые в Германскую войну, семеновцы во главе с фельдфебелем Лысевым, пришедшим в Добровольческую армию воевать вместе с 11 летним сыном, невесть откуда прибившийся британский волонтер с русскими корнями и чудовищным акцентом, девушка Дарья, дочь доктора, заколотого штыками пьяным быдлом, сестра милосердия Мария с миссии святой Екатерины...




Всех нас сплотила война, сплотил порыв спасения Отчизны ! Командовал этим "сбродом" (как мы сами себя называли) поручик Малышев Станислав, чопорный и слегка заносчивый, не выпускающий из рук оружия на протяжении уже нескольких лет. "Видать вел себя плохо, раз в поручиках ходит до сих пор!" - шутили опытные вояки. Не знаю... У каждого была своя судьба и своя история...
Я заканчивал учебу в Морском Корпусе Петра Великого, когда начались стачки. Когда в ноябре 17 разьяренная толпа ворвалась в училище "арестовывая щенков", мне удалось ускользнуть. Долго скрывался, как беспризорник. В один из дней познакомился с двумя студентами, направлявшимися в формирующуюся и сражающуюся с большевиками добровольческую армию. С тех пор я уж год, как в ее рядах.
Вдалеке за озером виднелись Гатчинские крыши, сиял шпиль Приоратского дворца. всего-лишь пару лет назад мы беспечно гуляли по парку дворца Павла I, не подозревая, что когда-то весна принесет в эти места войну. Весна же вступила в свою власть, пробудив природу, весело пели птицы, ласково и осторожно пригревало солнце, хотя вечером и ночью можно было околеть. Через 300 метров по берегу виднелись очертания матросов - одиночные патрули этих баламутов, из страха фарсящихся перед нами с обидными шутливыми выкриками. Там начиналась не обозначенная никем "линия фронта", которой не было. 150 метров открытого пространства. Эти "патрули", крики, смех, пробуждение природы и наша тревога - все говорило о том, что мы явязли тут и надолго. А еще о том, как не хочется воевать в этой мировой бойне, учиненной Сатаной. Это даже мтаросы понимают с той стороны поляны - первые впечатления от действия "большевизма" на "освобожденной" земле уже начали омрачнять их порывы.
Никто не открывал первым огонь, а вчера несколько пьяных краснюков, в потемках набрели на нашу половину, немало удивив дозор. Командир дозора, подпоручик Минаев распорядился выгнать их прочь, чем еще больше усилил в нас веру в то, что вся это треклятая война скоро закончится напрочь. Нам передавали, что красные при численном перевесе, не вступая в бой, чуть ли не с цветами встречают правый фланг наступления. Мы даже удивились, заметив в один из дней черный дым пожарища над Гатчиной.
- Есть то как охота! - Басил чей то голос.
- Пойди одолжи у краснюков пожрать! - отвечали ядовито.
- Братцы, да у них самих окромя самогонки ничего нет!
- А я бы и от нее не отказался...
Над лесом раздавался смех и все тут же забывали про насущную проблему. Один только Шмуль печально кому-то доказывал, что британские консервы лучше американских. Вообщем утро как утро... Откуда-то вернулся Малышев и созвал командиров. О чем-то спорил с ними.

По их взволнованным лицам мы понимаем - что-то произошло.
Шутки становятся нелепыми, а смех - нервным. Подпоручик Минаев на секунду бросает на нас озадаченный взгляд, и вновь оборачивается к спорщикам.
"Соловьев!" - окликает меня наш фельдфебель Лысев - "Строй наших!"
"Второй взвод становись!" - кричу я указывая направление, оглядывая сидящих в поиске своего звена.
"Ой, чаво щас буудет..." - гнусавит один из студентов. Отовсюду раздаются крики и команды унтеров. Мы занимаем места в строю, в глазах удивление и тревога. Командиры выходят перед строем. Из чащи двое рослых ливенцев с выдержкой ветеранов выводят усатого мужчину в форме без погон. На фуражке - красная звезда.
- "Господа рядовые! Только что мы задержали этого товарища... - Малышев показывает на мужчину с седыми висками - который утверждает, что нам он товарищ больше, чем им (кивок в сторону черных фигур за нейтралкой).
Капитан артиллерии специально прибился к красным военспецом, чтобы попасть на фронт и перейти на нашу сторону. В подтверждение своих слов принес с собой весьма ценные разведданные и некоторые новости. Петроград замер в ожидании нас! На улицы города страшно выйти, пьяные казаки катаясь по городу рубят шашками тех, кто попадется под руку. Каждый день какие-то митинги, хождения, шествия... Шныряют патрули, арестовывая безвинных. Всюду осточертевшие красные тряпки. Из знакомых офицеров капитана в городе осталось лишь двое, предавших присягу Императору и перешедших на сторону большевизма. Остальные пропали без вести даже с семьями. В рядах красных сумятица и с трах перед нашей Армией, нет четкой организации. Солдаты! Город стонет под ними - поручик махнул рукой в сторону Гатчины - Петроград просит Вашего освобождения!
Приказом командира батальона принято решение назначить его в нашу роту взводным. Капитан, я не знаю насколько это правильно, но я даю вам второй взвод и шанс вернуть себе честь погон. Лысев! Введите товарища в курс дела.
И вытащите же наконец это уродство из фуражки!" - Малышев указывает на звезду.
Капитан с седыми висками неловко переминается с ноги на ногу, теребя в руке погоны, бережно хранимые вза голенищем сапога.
По строю проходит волна недовольства.
"Капитан, задумете выкинуть фортель, я вас лично застрелю! Погоны пока не одевайте..." - цедит сквозь зубы поручик.
"Слушаюсь, господин поручик!" - на печальном лице перебежчла загорается решимость и готовность сдохнуть, но не осрамиться. Удивительно, но капитан и в звании и в возрасте в 2 раза старше Малышева, такой повелительный дерзкий тон воспринял как должное.
- "Вольно, разойдись! Командиры взводов и лица их замещающие - ко мне"
Мы с облегчением расходимся, обсуждая "нововведение".
Раввин шутит с ехидной рожей "дайте мне его на 10 минут и я узнаю, зачем он пришел!" - и снова волна хохота.
Лысев возвращается к нам: "Командиры звеньев, ко мне!"
Мы втроем вскакиваем и поправляя снаряжение подходим к фельдфебелю.
Он отводит нас в сторону.
"- левый фланг и центр вошли в Гатчину. Теперь наша очередь! Необходимо выровнять фронт. Сегодня атакуем. Особого сопротивления не ожидается, но будьте предельно осторожны и берегите людей. Возьмем Гатчину - дорога на Петроград будет открыта. Там же и еда с теплым ночлегом. Да что Вам разьяснять? Сами знаете... Доведите до бойцов задачу! Остаться здесь - открыть фланг Юденича для удара. Назад - отступать некуда. Только вперед! Иван, идешь в первом звене по кромке дороги, я в центре с капитаном, Белогуб - левый фланг.
Я глянул на нейтралку. Идти напрямую было самоубийством - вдоль дороги не было ни одного укрытия ! Слава Богу, пулеметов у красных кажется нет...
" - Сперва идет боевое охранение. Затем первый взвод. Затем мы. Приготовьте людей к атаке. Времени вам 25 минут. Задачи ясны?
- ... Слушаюсь, вашбродие! Так точно! Один вопрос - патронов-то нет почти...
- Я знаю! Распределите оставшиеся боеприпасы поровну между бойцами...Что еще сказать? Предлагаете просидеть здесь всю войну? В бою добудете себе патроны! У меня тоже один барабан остался... С Богом !
Возвращаемся к людям... Что сказать им? Вижу эти голодные уставшие глаза,осунувшиеся лица, терзающие меня немым вопросом. Как будто у меня есть ответы на них...
- 1 звено! заправиться. Закрепить снаряжение, зарядить оружие... " - я осекаюсь... заряжать-то и нечем. Дай Бог по 3-4 патрона найдется у бойцов. Что дальше? Надо ведь как-то их подбодрить, настроить. А чем? Будто сам я не голодный, обрюзгший и немытый, мерзнувший в этом лесу 4 дня без еды и с десятком патронов в нагане. Будто бы не было недельного марша и у меня...?
"- Ну подходи, кому табачку отсыпать! - с улыбкой говорю я выуживая из недр торбы портсигар с 5 последними папиросами.
Вот и радость на глазах! Много ли надо? Через четверть часа им идти на смерть, за понюх табаку... И они рады даже этому. А еще говорят - курение убивает...Да и я рад. В корпусе нас учили "на войне моральный потенциал войск с количественным оценивается как три к одному". А еще то, что при удачном наступлении - потери составляют 60% личного состава. Учили еще многому, но курс общевойсковой тактики, топографии и управления подразделением я благополучно проспал, грезя карьерой флотского офицера... Научил год войны. Научил многому - век бы не знать такого !
Закурили молча, наблюдая, как в чаще скрываются разведчики боевого охранения...
Каждый о своем, но все об одном и том же.
- А я письмо не успел дописать маме... - печально произносит рядовой Васильев.
- Допишешь еще, Костя! На чистой школьной бумаге, когда в Гатчину войдем. Его глаза на миг светлеют, но тут же блекнут.
- Оно у меня тут... Ежели что. - указывая на карман произносит он.
- Ты это брось мне тут ! - отмахиваюсь я, сам не замечая, оглядываюсь все ли с моего первого звена видели его жест. Когда-то нас было 9 человек. Первое звено второго взвода роты Малышева. Был даже ручной британский пулемет Льюис. Его взорвали вместе с расчетом, накрыв с дивизионки с месяц назад.
Над Гатчиной чернеют уже два столба дыма, выстрелы звучат все чаще. Резко доносится грохот взрыва.
****
В чистом небе ярко светит солнце и бешено носятся какие-то птахи, радуясь весне.
На нейтралке разыгрывается небольшой спектакль. Наши дозорные перешучиваясь с матросами, закуривают их табачок запивая водой с фляги. Отвлекают от разведки, что крадется где-то в лесной чаще, заходя в тыл к красным.
Я смотрю на Лысева, тот ловя взгляды, делая совершенно спокойный вид (и как у него только удается), навьючивает сына полка вещмешком, демонстративно ворчит и поучает премудростям. Со стороны и не скажешь, что через несколько минут атака. Только лишь лица серьезней, да затворы винтовок на предохранителях.
В лесу раздаются крики, матерщина и выстрелы. Твою Бога душу мать! Двое разведчиков выбегают на дорогу, волочат третьего. Залегают делая по выстрелу в сторону красных, вскакивают и вновь бегут. Дозорные, только что прикуривавший от спички матроса, вонзает ему в грудь финский нож, но тут же получает в зубы маузером от второго. Раздается сухой пистолетный выстрел... матрос бросается на землю и истошно вопит куда-то в лес. Вскакивает, и убегает.
Талабцы и ливенцы бегом перестраиваются в цепь, под крики Ростовцева и Минаева.
Лысев приказал нам залечь.
- "За Веру и Отечество!!! Вперед !! - Минаев идет в рост, зажав в руке наган, в центре цепи, покрикивая еще что-то. "ПЛИ" - залп винтовок срезает ветки в плюющемся огнем лесочке. Оттуда раздается нечеловеческий вопль, матерщина. Все происходт у на сна глазах, что в твоем театре - мы видим спины строя ливенцев, цепью двужищихся к недавней нейтралке, дозорный, катающийся рядом с мертвым матросом.


- Слушаай! Приготовиться к атаке !!! - командует Лысев - занять формацию !
- Приготовиться к атаке! Первое звено, за мной! - пригибаясь увожу своих на правый фланг провожаемый лязгом затворов.
"Помилуй Господи раба твоего грешного и просиже ме..." взрыв ручной гранаты перед цепью атакующих накрывает весенней грязью и землей с головой. Цепь мещается, рядеет... Я бросаю взгляд на Лысева "ну что, пора?", он отвечачет мне взглядом "Жди".
На пятачке перед нами лежат четверо ливенцев с темнымии пятнами на гимнастерках. неожиданно гремит еще один взрыв, свистит над головой пуля. Выстрелы в лесу усиливаютс, судя по всему красные пришли в себя и организовали оборону.
Цепь редеет. Сомкнуть строй, орлы! Сомк...ть - кричит прапорщик Зубкин, ловя грудью свинец. Орлы падают в весеннюю грязь и ползут пластунски ломая строй.
"Вперед !!!" - гаркнул Лысев
"Первое звено! Пригибаясь, перебежками - В атаку " - не узнаю свой голос...


Бросаемся вперед навстречу пулям, залегаем через 6 метров. Снова взгляд через плечо, Лысев беспристрастен, 2 и 3 звено не отстает.

"Внимание! Залпом по красным ! Пли !!!" - гаркнула команда - "ПЛИ!!" - вторю я голосом,исчезающим в грохоте встрелов.
"Встаать !!! Вперед-марш ! ! Держать строй"
Английские фуражки ливенцев мелькают в грязи. Они раползлись по укрытяим на кромке леса и ведут беглый огонь по красным. А патронов-то нет ни черта... - мелькает мысль у меня в голове - ни у нас, ни у них... Снова падаем на землю. В двух метрах перед собой лежит тело добровольца, дергающееся в судорогах, побелевшие костяшки пальцев сжимают винтовку с отведенны затвором без патронов... Страшный пустой взгляд в весеннюю грязь.
"Слуушааай! Вперед перебежками-марш!" еще один рывок - и вновь падаем. До кромки леса остается метров 70. Там, на посту красных - несколько бревен, присыпанных землей и ветками, образуют бруствер. Из леса выбегает человек 10 и бросаются за ними на землю, ощетинив импровизированный бруствер стволами винтовок прямо на нас. "Ну теперь все" - вдруг мелькает мысль звонким эхом осколков разбиваясь где-то в груди.

Второй раз за войну я почувствовал это дыхание смерти. Были бои, было ранение под псковом, были атаки и отступления... Но вот это резкое чувство было всего лишь раз, когда со остатками взвода в третий раз брали высоту, на которой неожиданно оказался пулемет, черным дулом нацелившись прямо в глаза. В тот миг я видел его, а он меня - черное око, несущее смерть бросило мне вызов. Дважды хрустнула железом затворная ручка пулемета, но выстрела не последовало. Пустой щелчок. Еще хруст. Еще щелчок. Изумленные глаза бородатого мужика в замызганном зипуне над щитком. Еще хруст... Этих 4 секунд хватило, чтобы сделать решающий бросок до бруствера и закрепиться на высоте,забросав гранатами позиции. После боя, я подошел к пулемету и осмотрел переколшенный смятый патрон, зажатый бойком поперек ствола. Перекрестился и бросив взгляд на мертвого дядьку с в зипуне, закрыл его все так же испуганные и изумленные глаза...

"ПЛИ !!" - дикий крик потонул в залпе винтовок. Фигуры за бруствером попадали о земь, пригибая головы. Пуля отколола щепки от бревна и пробила врагу голову - кретьянская дряхлая фуражка взлетела за бревном в брызгах красного...
"Слууушай !!!" - резкий поворот назад на фельдфебеля Лысева, командира 3 звена Белогуба, успеваю заметить Марию, с тянущую в тыл грузного раненого ливенца - "СЕМЕНОВЦЫ !!! В АТАКУ !"

- "УРРАААА !!!!" Мы вскакиваем как от пружины и бросаемся вперед. Мой участок, мой путь. В правой наган, другая вытянута влево, обозначая линию строя. Спереди на кромке леса большой массивный дуб, правее бруствер с краснюками. Надо идти на дуб, в обход позиции! Успеваю заметить, как приподнимаются за бруствером враги, вскидывая винтовки и целясь в нас, стреляю из нагана на бегу. Залп накрыл нас оглушительно и неожиданно, хотя казалось, что я буду к нему готов. Прожгло руку, Васильев сложился с широко открытыми глазами упал в грязь. Над ухом визг свинца срывает фуражку. Оборачиваюсь на крик Кости, командую оставшимся - "вынести!" и осекаюсь. Нас осталось двое ... Второе звено вместе с ливенцами дерется врукопашную на кроке леса с красными, крики, вопли, лязг железа.


Едва успеваю нагнуться, хватая Васильева за руку, вижу его расгиренные глаза и немой крик, страх и ужас в них... Ощущаю тень на себе... Развернувшись едва успеваю поднять руку - и получаю удар прикладом в грудь - черный бушлат выскочил из ниоткуда !!
Весенняя грязь приближается ко мне - я падаю на желтую траву задыхаясь от боли.

Пытаюсь приподняться и снова падаю, вижу гранату катящуюся в паре метров от меня. Взрыв бросает в глаза и нос землю, какая-то жижа попадает в глаза, но через меня уже перескакивают ливенцы, набрасываясь на красных за бруствером. резкий рывок чьей-то руки ставит меня на ноги, я поднимаюсь сквозь звон в ушах и муть перед глазами, подаю корпус тела вперед и бегу туда же к ненавистному мне бревенчатому брустверу, падаю на солдата в фуражке со звездой и начинаю бить его ниже ненавистной мне звезды рукоятью пистолета. Удар, еще, еще, ещу один...

Я бью его, пока не вернувшись в сознание не понимаю, что ону же труп ... Разбитая голова в крови, рукава, обшлаг - кровь везде. Его рука разжимаясь отпускает мою гимнастерку... Поднимаю затуманенный взгляд вокруг - красные убегают вдоль берега речушки, отстреливаясь из кустарника. Кто-то падает на меня сверху, прижимая лицом к лицу к только что забитому мною врагу...

Взрыв раздается за деревьями гулким эхом. Я сижу на бревне среди трупов и смотрю на мелькающие за березами бушлаты. Пытаюсь перезарядить разодранными липкими пальцами наган.
"Слуушай! Смотреть мертвых! Раненых к санитарам ! Искать патроны !!" - Слышится сквозь шум в ушах. Пожилой солдат рядом со мной деловито переворачивает простреленного моряка и срезает с него ножом брезентовую ленту с несколькими патронами, роется в карманах. "О! Отличненько !! Услышал Бог молитвы! - развязывает тугой трофейный кисет с ручной вышивкой "Андрюшеньке от Ольги".
- Смотри-ка ! Живого ведут !! Я бросаю взгляд на лица выживших солдат, на орущего матом связанного матроса, поднимаю из грязи винтовку Васильева с расколотым пулей ложем. Из затвора вылетает стреляная гильза. "Последняя..."
Елисеев, Белогуб, оба Лысевых... Ищу знакомые лица. За неделю-то все уже перезнакомились, но мои семеновцы мне роднее всех... Стас, Прядильщиков, Артем...? где он? Артем лежит на поле уткнувшись лицом в жухлую траву...
- Вешай его, братцы !!!! - крики и радостные вопли солдат, собравшихся в толпу.
- Отставить !!!! - рявкает поручик Малышев (Вон поди ж, и этот жив тоже.... промелькнула мысль. А я думал их всех там положили! ) - А ну разбежались все ! Быстро! Какого рожна столпились ? Вона какая мишень хорошая для большевиков! Одной пулей - сразу троих ухлопают! А ну - брысь отседа, курвы!! - беззлобно ругнулся поручик.
- Аааа..! Вашбродье пожаловало !! - нагло кричит матрос сверкая глазами - Конец вам всем пришел ! нет больше для вас тут жизни и не будет, скоты !
Дернувшись из веревки вперед, матрос плюет в Малышева, но тут же получает сапогом от солдата. Поручик отшатнувшись, кивает Ростовцеву на него молча и отворачиваясь уходит..
- Ах шлепнули вашего николашку-то!! Туда ему и дорога, гниде ! и вам ту...
Звучит три сухих выстрела нагана... Толпа расходиться в подавленном настроении, де-не дали насладиться мучениями.
Смотрю в сторонке на их лица - перекошенные кривые ухмылки, сияющие глаза... Что война сделала с людьми? Будто выбросила подобно вулкану потоками лавы, на поверхность все самые низменные и грязные черты, пороки... Этому повезло - сухие выстрелы нагана это не кровожадной толпы. В сторонке тихонечко утирает слезы Дарья - вид этой сцены у нее вызвал шквал воспоминаний о том, как когда-то пришли за ее отцом... Чудом ей удалось скрыться от грязных рук и еще большим чудом - выбраться незамеченной из горящего дома. А ведь все это наши люди - православные! В городах и селах горят церкви и льется на мостовую кровь священников, убитых латышами, китайцами ЧОН-а, чехами, поляками... А этих интернационалистов ведь даже в плен приказано не брать! Добивать на поле. Все таки не укаждого красного поднимается рука на служителей родной Веры. Да и наши не отстают... Как будто все вокруг упиваются вседозволенностью и братской кровушкой, а все мы - дружно катимся в пропасть.
Сцена расстрела коммунистов

Васильев с перевязанным бинтами торсом и головой молча лежит под ветвистым дубом, рядом еще несколько раненых, двое санитаров носятся меж истерзанными телами, сестра Мария с ошалевшими глазами пытается остановить кровь одному из ливенцев приговаривая "Потерпи миленький, родненький мой... Чуть-чуть еще! Держись! сейчас я ! трошки осталось!". Бинт упрямо не хочет ложиться как надо, обнажая кровоточащую рану в груди. Солдат не кричит, не стонет. Он вытягивает к небу шею, тянет к нему голову в оскалив зубы и гортанью беззвучно шипит, таращась широко раскрытыми глазами на облака. Через минуту он простонет какое-то слово полушепотом, которое так никто и не сможет разобрать и уронит голову на землю навсегда...
Костя лежит смирно, лишь обводит нас всех недоуменно одним глазом из-под бинтов, придающих ему вид разбойника из сказок Гримм. Если бы не большое красное пятно на них. Вид у него наводит на хорошую мысль "жить будет". Кладу рядом с ним его разбитую винтовку - "Ну что же ты братец не осторожно так... Ничего, заживет - не отвалиться." Костя улыбается глазами, пытаясь что-то ответить, но я знаком даю ему указ молчать.
Неожиданно из леса раздаются звуки знакомой мне по корпусу боцманской дудки - свист, который не спутать ни с чем.
"В ружье !! приготовиться к атаке !! разбиться в цепь!" - команды Малышева перекрывают пение весенних птиц.
Первый взвод вновь занимает формацию, сильно поредевшую после атаки, я разворачиваюсь и бегом занимаю правый фланг, крича на ходу "Первое звено - становись!" В лесу снова мелькают черные тени, раздаются перве выстрелы, в чистом небе над нами просвистели с визгом пули. Малышев дает команду залечь. Дистанция между взводами - каких-то 10 шагов, толком не успеваем перестроиться как из леса выскакивают солдаты стреляя на ходу, занимая только что отбитые позиции. Без слов снова начинаем наступление - уже оголтело несясь вперед. малышев пытается командовать, но мы и так все знаем. Первая цепь почти что врывается в ряды красных - остается какой-то десяток метров, как вдруг с фланга, прямо между двумя цепочками из леса выскакивает черная орава матросов, с песней "Варяг", стреляя на ходу бежит в полный рост. Все! Думать некогда! - " ЗАЛП !!!"

Но ливенцы уже пятяться назад... Лысев командует к оступлению! Удар с фланга рассекает нас на двое - теперь ливенцы с Малышевым обречены меж двух огней! Их строй сминается, я вижу как хватаясь за голову падает в жухлую траву перебежчик-капитан...

Мы отступаем перебежками прикрывая друг дргуа - звено за звеном, экономя патроны. Развернувшись в очередной раз и вижу, как первый взвод под командованием Малышева стремительным броском прорывает правый фланг матросов, оставляя на земле тела убитых, бежит прямо за нами, догоняемый огнем в спину, сплошной человеческой волной бросается по кромке воды в бегство, где-то в этой массе виден Малышев, но его команды уже никто не слышит. Матросы добивают штыками павших - идут уже не пригибаясь в наглую продожая петь и нахально смеясь.
"СТОЯТЬ !!! ЗАРЯЖАЙ !! - Лысев разворачивает нашу цепь и каманадует ПЛИ !!!" нестройный залп нескольких винтовок сбивает с матросни нахальство, заставляя пригнуться. Кто-то из них падает и катиться по земле черная бескозырка...
Первые Ливенцы уже почти добегают до наших рядов... но их паника передается нам - за ними летит целая орда разноцветных фигур.
"Назаад!" - кричит Лысев, но цепь дрогнула и развернувшись побежала не оглядываясь... Над головой просвистела пуля, мое сердце бешено бьется, я сжимаю рукоять пустого нагана... почему так тяжело дышать? Игорь Елисеев справа от меня неожиданно замирает и падает как скошенный почти под ноги... Мы бежим в лес, что был нашими стенами и крышей эту неделю - на дымок костра... слева от меня ливенцы уходят вдоль берега к маленькому выступающему полуострову, я вижу за ними черные фигуры... Не оборачиваясь бегу вперед - будто в этот осенний лесок спасет нас от смертоносной стали!
"ААА ! Бегут Гады !!! Господа мать их! " - сзади слышни крики и издевки.... Вдруг снова Лысев перед глазами - его испуганный взгляд... в первый раз его вижу таким и тут же понимаю - он ищет сына... Что-то кричит нам... его голос тонет в выстрелах и нечеловеческих криках... Внезапно меня осеняет .... Я замедляю бег, достаю из чехла саперную лопатку - мое последнее оружие. Вдали под сенью дуба лежит на спине забинтованный Васильев, раширенными от ужаса глазами, ослабшими руками дергая затвор пустой винтовки... Сестра Мария на коленях, читающая молитву над раеными стонущими телами...
"Какого черта?!! " - деревянная гладкая рукоять солдатской лопатки ложиться в руку...
Я останавливаюсь и разворачиваюсь назад. В 20 метрах на берегу реки, на небольшом полуостровке матросы добивают первый взвод, передо мной десятка два нацеленных штыков, искаженных бешенством лиц, скалящихся ртов....
"А ну СТОЯТЬ !!!" - ору я на бегущих вокруг меня добровольцев... "Стоять я сказал !!" перехватывает дыхание - вижу ипуганные глаза солдат, замерших, но продолжающих пятиться, Лысева метающегося среди них с наганом... "Стоять !!!!"
Я махаю наганом и ору что есть мочи - " ЗА ВЕРУ! ЦАРЯЯ!! И ОТЕЧЕСТВО !!!!!" и первым бросаюсь в оъятия смерти, слыша за спиной нестройные крики горстки солдат "Ураа.. !"
Прямо за кустами передо мной я вижу фигуру в темном тулупе, вижу фуражку на голове, вижу винтовку... Делаю замах лопаткой над головой, собрав всю силу в этот удар, будто бы стремясь разрубить врага пополам! "Н-ааа гад !!!" - прыжок, в длину с такой силой и удар сверху будет смертельным.
Я вижу вскинутую винтовку на меня и маленький огонек, вырвавшийся из нее в упор... Удар в живот...Пряжка моего ремня лопается и ремень отлетает под тяжестью снаряжения назад, будто выбрасывая меня из зброи... Неожиданная легкость в теле! Вороной ствол винтовки, брюки, грязные лапти, желтая трава проносятся прямо перед глазами...Желтая прошлогодняя трава...я чувствую ее запах, вижу муравьев бегающих по ней перед лицом... Надо мной проносятся какие-то тени... В руке зажат лопатка, а рядом пустой наган... Все. Рядом падает фигура с родными погонами Семеновца. Ползет, цепляясь руками за траву... Удары штыка заставляют эти руки вырвать комья земли...
Все...
Откуда-то сзади крик "Братва - девка!! да что же они за вояки, если у них девки воюют уже!!". Истошный женский раздирающий душу крик... "Дарья!" - слышу мысль откуда-то как со стороны. Она дергает меня, тело содрогается в попытке подняться, но порыв выходит... обида. Я слышу ее истошные крики, зная что сейчас будет...Живьем схватили.
Жестокая мысль - "Господи, убей ее.." проносится уже на пути в бездну...
Все. Все...
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

ЭПИЛОГ: Весеннее наступление (5,5 тысяч штыков и сабель у белых против 20 тысяч у красных) Северного корпуса (с 1 июля Северо-Западная армия) на Петроград началось 13 мая 1919 года. Белые прорвали фронт 7-й советской армии под Нарвой и движением в обход Ямбурга принудили красных к отступлению. 15 мая они овладели Гдовом. 17 мая пал Ямбург, а 25 мая – Псков. К началу июня белые вышли на подступы к Луге, Ропше и Гатчине, угрожая Петрограду. Наступление захлебнулось и выдохлось как раз в районе Гатчины. Красные перебросли резервы под Петроград, доведя численность своей группировки, действовавшей против Северо-Западной армии, до 40 тысяч штыков и сабель против 15 тысяч добровольцев, и перешли в контрнаступление. В ходе тяжёлых боев они оттеснили малочисленные части Северо-Западной армии за реку Лугу, а 28 августа захватили Псков.
Осеннее наступление на Петроград. 12 октября 1919 Северо-Западная армия (20 тысяч штыков и сабель против 40 тысяч у красных) прорвала красный фронт у Ямбурга и, взяв 16 октября Лугу и Гатчину, 20 октября – Царское село, вышла к пригородам Петрограда. Белые овладели Пулковскими высотами и на крайнем левом фланге ворвались в предместья Лигово, а разъезды разведчиков завязали бои у Ижорского завода. Но недостаток собственных сил и средств, предательство эстонцев, которые за спиной Юденича вели переговоры с большевиками о признании собственной независимости, не позволили овладеть городом. После десятидневных ожесточённых и неравных боёв под Петроградом с красными войсками, численность которых выросла до 60-тысяч человек, Северо-Западная армия 1 ноября 1919 года начала отступление и с упорными боями отошла на территорию Эстонии.

В 1991 году на Пулковских высотах - рубеже, через который не смогли переступить добровольцы, рвавшиеся в Петроград, был установлен единственный памятник Северо-Западной Армии. Установленный на деньги общественных организаций основанных эмигрантами и на пожертвования, крест с памятной табличкой подвергался более 7 раз вандализму со стороны противников Белого Движения. Как тут не вспомнить слова их одной малоизвестной песни "...все теперь против нас - будто мы креста не носили..."
Наша дань тем грозным и трагическим событиям никогда не подвергнется вандализму - эта живая память, ее невозможно разбить, искорежить, порезать. Наша живая память - и есть самый лучший памятник из самого прочного и надежного в мире материала - Человеческой совести.



... Вечная память добровольцам, павшим в авантюрном порыве освобождения Петрограда... И Царствие небесное всем обманутым заблудшим русским людям, отдавшим свои жизни за чуждые им идеалы, разорвавшие страну навсегда...

25 дней до выпуска ! Четвертак остался!!! через несколько дней будут ГОС-экзамены... Точнее один ГОС-экзамен, но по нескольктм предметам, сдача комисии из 7 человек с разных кафедр.
Мне необычайно повезло - я попал в чОрный список тех отличников боевой и политической, кто будет сдавать экзамен адмиралу, начальнику института. А он у нас известный в этом плане затейник позадавать вопросы по дисциплинам первого курса.
Ну да ладно - Бог не выдаст, свинья не сьест. Как нибудь справлюсь, и надеюсь, что даже на 5 !
Тягостный сладкий аромат предстоящего лета одолевает аллеи Петергофа... курсаты выползают из щелей и углов на свежий воздух оккупируя скамеечки в близлежащих дворах, проводя в лирическом веселье вечера последних дней "учебы"... А точнее последних дней вместе - пройдет меньше месяца и мы уже никогда не встретимся вместе... Вот вчера выполз из своего "блиндажа" в общаге на свежий вечерний воздух, по-летнему пряный и теплый. Всего то прогуляться хотел до магазина за сахаром к кофе и обратно. Перемахнул через забор - а там гляжу - сидят... Мои, с роты. С гитарой и с пивком, поют тихим голосом песни. Песни-то веселые, а вот лица грустные. "Иван! Поди к нам!" - улыбаясь подхожу, в предвкушении того, что вернусь обратно теперь не скоро... Сходил за сахарком называется :)
Прошло часа 4 - мы веселые и хмельные пытаемся перелезть обратно через забор на территорию и у нас это никак не получается. уже и с разбегу пробовали, и с подсаживанием... Вова Гринчак, наш золотой тенор и человек оркестр, после очередной попытки штурма с гитарой на перевес все таки взгромоздился на сершину забора, но так и замер наверху - ноги по разные стороны стены. Сидит, ржет и на гитаре тренькает, качаясь на вершине аки маятник. Его силует с гитарой (за 5 лет мы уже наизусть друг друга выучили) четко очерчен на фоне света окон. Максим Шваб при виде этой картины заливаясь смехом падает на землю с характерным грохотом рассыпавшихся кастрюль, его поднимают и снова роняют, давясь от смеха.
Вот наконец с помощью какой-то там нехорошей неназываемой матери, мы все таки запрыгиваем наверх и садимся в ряд, свесив ноги вниз. В чистом небе мерцают звезды, в некоторых окнах общежития не смотря на третий час ночи, горит свет. Где-то по Санкт-петербургскому проспекту с рокотом танка проезжает ЧТО-ТО БОЛЬШОЕ, громыхая железным нутром. И вновь тишина...В тишине этой, свалившейся на наши плечи давящим грузом, всепоглощающее зажигательное веселье пропало с наших лиц без следа. Мы вчетвером сидим на заборе и не смотрим друг другу в глаза, каждый думает о своем - и все об одном и том же. Мы знаем это, мы чувствуем. Ртищев еще снаружи, он еще смеясь пытается выкрикивать в хмельном веселье слова "Я вам не скажу на всю Одессу..", но смотрится это уже не так весело, как 3 минуты назад. А мы здесь, наверху... сидим и грустим. Макс Шваб тихонько, сквозь тоску начинает напевать слова, знакомые каждому из нас, слова близкие и таие трепетные, наболевшие для нас...
"Господа офицеры...По натянутым нервам...
Я аккордами Веры эту песню пою.
Тем кто бросил карьеру, живота не жалея,
Свою грудь подставляя за Россию свою..."
Мы уже вторим, тихонечко, стараясь не нарушить трепетный момент :
"Тем кто выжил в Афгане, свою честь не изгадив,
Кто карьеры не делал солдатских кровей..."

Последние 25 дней беспечной юности. Мы сидим на заборе института и тихонечко поем под расстроенную раздолбанную гитару командира.
"...Я пою офицерам матерей пожалевшим,
Возвратившим обратно живых сыновей..."
Сердце щемит тоска. В кустах трещит какая-то птичка в тщетных попытках привлечь наше внимание. Наши голоса становятся сильнее и громче.
"Офицеры, офицеры... Ваше сердце под прицелом,
За Россию и свободу до конца..."
Последние 25 дней нашей "беспечной юности". В кавычках - потому что ее и так не было. Под окнами общежития замерла фигура в запахнутом "по-штормовому" бушлате и с противогазом на боку - ДПВ-шник со второго курса смотрит на нас грустно и слегка недоуменно из темноты. Так когда-то стояли тут и мы, в стужу и дождь, в снег и слякоть. Мерзли шмыгая красными носами, лузгая заиндивевшими пальцами семечки, грелись сигаретами. Теперь его очередь... Мы сидим на заборе и поем, за нашими спинами, над финским заливом уже светлеет ночное небо, пропуская первые лучи рассвета. Наверно забавно мы смотримся сейчас ! - думаю я продолжая тянуть слова:
"...Вот уходят ребята, растворяясь в закатах,
Позвала их Россия, как бывало не раз..."
Так куда же вы уходите...? Может прямо не небо?
И откуда-то сверху прощаете нас..."
Мы спрыгиваем сниз с изяществом и грацией мешка картошки и продолжаем смеяться и шуметь, весело по-братски обнимаясь снова несем какую-то несусветную чушь, угарая над глупостями. Разбредаемся по своим шкерам, пожимая на прощание руки - будто бы через 4 часа мы не будем стоять вновь в одном строю, слушая речи полоумного! :) Но мы искренне и крепко прощаемся и уходим, желая друг другу спокойной ночи.
Я поднимаюсь по трапу общежития на свой этаж, в свой "бункер". В кармане упаковка рафинада - наскреб таки последннюю мелочь на то, зачем первоначально шел (кассирша очень выразительно смотрела на меня, оценивая заказ из нескольких бутылок пива и пачки сахара). Вдали занимается рассвет очередного дня. В этот "очередной день" нам останется 24 дня до выпуска. Но это будет завтра. А сейчас надо спать, Потому что завтра очень долгий день, несколько построений и прочей лабуды, перед тем,как мы опять соберемся здесь,чтобы спеть ВМЕСТЕ НАШИ последние песни...

В колонках играет - прощание славянки!
Больно…
Ох, как больно…
Невыносимо больно умирать. Зная, что умираешь.

Весна. За окнами сейчас должно-быть цветет сирень и пахнет так, что мечтательные улыбки появляются на лицах даже самых завзятых пессимистов…

Он лежал в палате хирургического отделении и неотрывно смотрел вертикально вверх. На потолок. Тот был белым-белым. Как экран. Это позволяло заполнить пространственный вакуум чем угодно. Надо было лишь включить воображение и напрячь память…

Тепло.
Тепло рук.
Чьи это руки?
Мамины…

Он стоял голенький в жестяном тазу, а мама с улыбкой лила Ему на голову теплую воду из ковшика. Лила и приговаривала: «С гуся вода, с Феденьки худоба!..» Он пытался поднять голову, чтобы увидеть мамино лицо, но проклятущая вода, смывая с всклокоченных волос мыло, настырно норовила затечь в глаза. Поэтому Он опускал взгляд на свои исцарапанные коленки. Разглядывал мыльные пузыри, весело мечущиеся вокруг Его таких маленьких ступней по дну таза. Потом мамины руки выдергивали Его из таза, как морковку из грядки. Вытирали досуха вафельным полотенцем и напяливали трусики с маечкой. Не без затаенной гордости осмотрев сына-пятилетку, мама наклонялась и нежно чмокала Его в сморщившийся носик:
- А теперь – спать.
- А сказку?!..
Мама заливалась тихим ласковым смехом:
- Ну, конечно, милый.
Он впархивал на кровать, забивался почти с головой под одеяло. Мама подбрасывала в печку дрова, чтобы побыстрее выгнать из комнаты холод зимнего вечера. Садилась рядом с кроватью и, устало откинувшись на спинку стула, начинала чуть певучим голосом рассказывать. Про мужика и медведя. Или про колобка. Или про лису и зайца.

…Скрип половиц. Это пришел с работы папа. Большой, высокий, пахнущий машинным маслом и бензином, он украдкой заглядывал в комнату. Вопросительно смотрел на маму. Та гладила лежащего сына по подсыхающей шевелюре, говорила «спи, моя кареглазка». И уходила подавать мужу ужин.

Лицо. Он не может вспомнить мамино лицо.
Больно…

Почему, повзрослев, Он стал стесняться называть маму мамой? Почему Он говорил ей «мать»?
Дурость какая…

А вот Он уже повзрослевший. И где-то там, далеко-далеко за спиной, остались постаревшие мама и папа. А Он… Что же делает Он? Он стоит у какой-то реки и что-то говорит человеку с погонами сержанта. Что-то Он ему втолковывает, вытирая рукавом катящиеся из-под танкошлема капли пота...
- Брод, понимаешь? Мне нужен брод, сержант. Поэтому бери своих орлов и - марш в воду!
Сержанту, несмотря на наяривавшее августовское солнышко, лезть в реку явно не хотелось. Но приказ, есть приказ. «Есть, тащ гвардии лейтенант!», - и полез.
Какого лешего Он тогда погнал раздевшийся до трусов личный состав в воду? Зачем, блин горелый, Ему понадобился брод, когда метрах в ста выше по течению торчал вполне удобоваримый мост, наверняка способный выдержать вес «пятьдесят пятых»?
Потом Он будет всем объяснять, что сразу обнаружил по ту сторону моста признаки засады и решил ее обойти, форсировав водную преграду вброд. Вранье-с! Ничего такого Он не обнаруживал и не решал. И интуиция молчала. Мост был узкий и Ему, молоденькому летехе, просто пришло в голову, что кто-нибудь из его мехводов может и не справиться с поставленной задачей. Меньше всего Ему хотелось увидеть как одна из его «коробочек», украшенных широкими белыми опознавательными полосами, гукнется с чешского моста в чешскую же речушку. Вот потому-то Он и отдал тот приказ, который отдал. Вот потому-то четверо раздевшихся до трусов русских парней во главе с тихо кроющим матом родное начальство сержантом и полезли тыкаться в речное дно спешно нарубленными щупами.

Больно...

Ах, как больно жахнул по ушам разрыв эрпэгэшной гранаты в борту первого же проскочившего мост бронетраспортера. Вверх и в стороны полетели какие-то ошметки. Что-то обрушилось вниз - вода под мостом плеснула и пошла кругами.

Помнится, Он истошно заорал «к бою!..» Рядом громко захлопали танковые люки, а Он метнулся к реке – спасать своих. Вот и они. Сержант и трое рядовых гвардейцев. Бегут, почти не касаясь пятками воды. Увидел бы это «хождение по водам» Иисус – удавился бы от зависти… Так, а это что за бревно сплавляется по течению? Странное бревно. Он никогда до этого не видел бревен, перетянутых портупеей и увенчаных офицерским планшетом. Поэтому не медля ни секунды бросился вперед, удовлетворять любопытство.

Много позже Он с удивлением отметил тот факт, что, занимаясь спасением утопающего, совершенно, не заметил, как одна из его «коробочек» самовольно довернула башню и закатала в хлещущий выстрелами по мосту дом на той стороне реки 100-мм бронебойную болванку.

Вспышка! - над домом вспухло развесистое облоко пыли, словно там кто-то решил выбить старый огромный ковер. В фасаде образовалась очень аккуратная дыра, а стрельба сразу оборвалась.

Как обрезало.

- Тащ гвардии лейтенант, давайте помогу.
- Романова сюда! Живо, млядь! С санитарной сумкой!
- Осторожнее, осторожнее кладите…
- Без сознания, но пульс есть…
- Голову, голову ему на бок – пусть проблюется!
- Эк водички наглотался, болезный. Ну ничего. Ща мы его… И – раз! И – два! И…
- Летеха-пограничник. Видать с того бронетранспортера ударной волной сковырнуло…

Погранца откачали и сдали в санчасть. Вместе с контузией, но зато живого. И это стало самым памятным событием как для спасенного, так и для его спасателя во время их участия в достопамятной операции «Дунай». Через десять лет два уже далеко не летехи встретились в Москве и выпили друг за друга. Потом они сидели в одном из помещений академии Генштаба, а седой как лунь полковник-лектор вещал с кафедры: «Ввод войск ОВД в 1968 году на территорию Чехословацкой республики был воспринят местным населением и вооруженными силами страны с пониманием. В тех случаях, когда отдельные лица высказывали недовольство сложившейся ситуацией, военослужащие стран организации Варшавского договора как правило аргументированно доказывали свою правоту…» На этом месте левый глаз пограничника начал яростно моргать, ибо нервный тик после контузии так до конца и не прошел. А танкист после фразы «аргументированно доказывали свою правоту» просто хмыкнул, сразу вспомнив дыру от снаряда посреди фасада чешской двухэтажки.

А что было потом? Потом Он учился на военного советника и кадрил баб.

Золотое было время!..

Организм бил все рекорды выносливости. Утром Он боролся с английским и арабским, после обеда зубрил знаки различия армий вероятного противника, а за полночь в душной темноте снятой комнаты тискал налитую женскую грудь.

Так продолжалось до тех пор, пока Он не встретил Ее. Встретил и сразу пропал, просто увидев как Она идет чуть впереди него. Прибавив шаг, Он торопливо Ее обогнал. Встал столбом на ее дороге. Хорошо поставленным командным голосом рыкнул:
- Ваше имя, гражданочка?
Та обомлела и на автомате ответила:
- Ольга…
И Он тут же пригласил Ее на свидание.
И, разумеется, тут же получил отказ.

Больно… Как больно-то!..

Нет, Он не сдался. Помятуя, что любой укрепрайон можно взять если не лихим штурмом, так изматывающей осадой, Он вычислил место жительства Ольги и стал регулярно Ей попадаться навстречу. Русый, широкоплечий. С широченной улыбкой и большущим букетом цветов наперевес, поверх которых двумя гиперболоидами инженера Гарина горели любовью большие карие глаза.

Через неделю Оленька согласилась вместе прогуляться по Воробьевым горам. Они шли, любовались на Москву-реку и Он читал ей Есенина. В своей интерпретации, поскольку не всегда помнил текст дословно.

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа...
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.

Как… ммм… заправский комсомолец,
Я… эээ… иду в твои поля.
И… ммм… рабочими руками
Рощу в поле тополя…

Еще через два месяца они сыграли свадьбу. Минул еще месяц и Ольга с некоторым удивлением оповестила мужа о беременности. Он чуть не разбил головой жены люстру, на радостях подбросив суженую под самый потолок…

А еще через пол года Он уже был в Сирии и небо над Дамаском яростно пекло Ему в темечко. Он натаскивал сирийцев кататься на наших танках и учился делать яичницу на раскаленной солнцем броне. Пока Он занимался этими увлекательными делом, Ольга родила.
Сына назвали Яковом. Яшкой.

Он улыбнулся, вспомнив, как впервые взял на руки этот пищащий сверток. Яшка-Яшенька, чудо ты наше голосистое… Жаль только, что поводом для тогдашнего прилета на Родину стала смерть матери.
Мамы.
Больно…

Июнь 82-го. Израильтяне вломились со своим «Миром Галилее» в Ливан. Еврейский премьер Бегин объявил, что ЦАХАЛ разрулит все проблемы вокруг Бейрута за 48 часов…

…Вспышки орудийных залпов, рвущие барабанные перепонки в клочья. Гейзеры взрывов, вздымающие к небу тонны земли, песка и щебня. Рев «Фантомов» над головой. Бешеный лай зениток и сухой треск пулеметных очередей. Белозубый оскал на закопченом лице…

Джеззина.

Он был там, в боевых порядках первой танковой бригады сирийцев. К вечеру город все же достался израильтянам, хотя влетело это им в копеечку. На окраине чадили продырявленные снарядами и ПТУРами «Центурионы»…

Когда все кончилось, в Дамаске Ему навесили местную цацку – восьмиконечный орден «За храбрость». Родина же вкатила мощный «фитиль»: «Ты кто? Ты, мля, военный советник! Вот и советуй! А не лезь, мля, на рожон, мля!..»

После Сирии Он угодил в Афганистан. Итог вояжа – один орден, две медали и аж три осколка, один из которых пришлось лично выковыривать из под ребра…

- Больно? – спросил кто-то по-английски, наклоняясь над ним. Белый потолок над головой поплыл, наливаясь ослепительной небесной голубизной. В лицо дохнуло жаром и прокаленной пылью.
Африка? Ангола?

Да, Африка. Но не Ангола. Это Сьерра-Леоне - подлинная жопа Мира, где не было даже нашего посла. Посла не было, а Он, советник, тут был.
Ах, Фритаун, жемчужина у моря!..

Вообще-то, между нами, законопатить в такую дыру человека в Его звании могли только в одном единственном случае. В качестве наказания. Вобщем-то так оно и было – будь проклят Его строптивый и упертый характер…

Партия нашей техники плюс, как сказали бы янки, «бонус» - советник. Одна штука. Получите, распишитесь.

Везде было написано, что местные говорят на английском… Ну, может и говорят. На СВОЕМ английском. А вот на ЕГО английском, привитом лучшими преподами из института военных переводчиков, негры почему-то ни рожна не понимали. Пришлось решать незапланированную лингвистическую проблему быстро. В лоб. По-военному. То есть горлом и матом. Не прошло и недели, как командир бронероты президентской гвардии звонко рапортовал на плацу: «Lichnyi sostav i matchast v stroiu! Iobanyi v rot Lumumba doklad zakonchil!» И, что характерно, личный состав и матчасть действительно были в строю…

Страна, конечно, была та еще. Как-то рядом с расположением роты стали пропадать по ночам часовые. То есть человек заступает, потом идут его сменять, а сменять-то и некого! Капли крови, следы волочения, брошеный автомат… Наконец после очередного ЧП нашли неподалеку следы леопарда.
Все стало ясно.

Здоровый зверь никогда на человека просто так не бросится. Совсем другое дело, если этот зверь – подранок, не способный догнать и убить привычную добычу. Чтобы выжить, таким приходится становиться людоедами… К удивлению советского советника все вокруг знали о том, кто нападает на солдат. Но, тем не менее, ни черта не собирались предпринимать для решения проблемы.

- Млять! Это же так просто – затравить кису и нашпиговать ее пулями из АК.
- Нет, мистер, это невозможно.
- Но почему?!
- Вы просто не в курсе, мистер. Этот леопард не просто леопард. Он ЧЕРНЫЙ леопард…
- Да хоть серо-бур-малиновый в яблоках! Почему черного леопарда нельзя пристрелить?
- …Потому что черные леопарды-людоеды, это звери-вуду.
- ЧТО?!
- Оборотни по-вашему. В черных леопардов-людоедов превращаются колдуны. А они бессмертны. Вот почему на черных зверей бесполезно охотиться. Разве это не понятно, мистер?

Он ругался с подопечными несколько часов подряд. А когда понял, что это полный беспереспективняк, взял автомат, десяток гранат, забрался в «козла» и в одиночку отправился на поиски бессмертной гадины. Негры проводили машину сочувствующими взглядами, а кто-то за спиной советника бухнул: «Ит’c крези рашен!»

Логово хромой пантеры Он нашел на вторые сутки и закидал его «лимонками». Когда во время своего триумфального возвращения Он продемонстрировал встречающим оторваный и подпаленый взрывом хвост зверюги, советника чуть не провозгласили живым богом…

Но кайфовать пришлось не долго. Роту бросили против либерийских повстанцев, воюющих во имя туй-знает-какой идеи, а заодно во имя светлых идеалов исправно отрубавшим пленным уши, носы и почему-то ступни ног…

Вообще-то, как и тогда в Сирии, Он не имел ни малейшего права идти со своими подсоветными в бой. Но движимый чувством долга поступить иначе просто не мог. И, когда рота вляпалась в окружение, а ее командира сожгли вместе с головной «бэхой» из безоткатки, советский советник лично возглавил прорыв. И-таки вывел своих «лумумб» из кольца, а вот сам выйти не смог. Его, простреленного в двух местах, пришлось вывозить в десантном отделении БМП, откуда Он, ни рожна не видя вокруг, и командовал прорывом, полагаясь исключительно на свое чутье.

Потом Он потерял сознание, которое вернулось лишь подстегиваемое дикой болью, когда Его, всего окровавленного, негры за руки-за ноги вытащили из-под брони и положили на ворох пальмовых листьев. Вот тогда-то над Ним, больше похожим на жертву Джека-потрошителя, чем на живого человека, и склонился кто-то из уцелевших чернокожих гвардейцев. Склонился с предельно тупым в данных обстоятельствах вопросом: «Больно? Вам больно, мистер?»

Вместо ответа Он засмеялся. Заржал, раздираемый болью от двух сквозных ранений. И перед тем как снова отключиться, услышал безмерно уважительное «ит’c крези рашен!»
Больно…

Экстренный воздушный рейс. Две пересадки. Москва, госпиталь им. Бурденко. Три операции. Два красных от напряжения глаза хирурга поверх марлевой повязки. Два красных от недосыпа и слез глаза жены.
Выздоровление.
Вердикт комиссии: «Годен к строевой!»

Узнав об этом, Ольга упала Ему в ноги. Срывающимся от рыданий голосом стала умолять уйти из армии. «Ты же весь штопаный-перештопаный! Подай просьбу об увольнении. Тебе пойдут навстречу!..» Он уперся, привычно отмахиваясь пафосными словами «присяга» и «долг офицера». А супруга уже билась в настоящей истерике, рассказывая, что Он не имеет права так с ней поступать. Он хоть представляет, что это такое – каждый час ждать похоронки или сидеть окаменев в фойе госпиталя, ожидая конца операции? Он понимает, что это такое – жить без мужа и одной растить сына?..

Нет, Он не представлял. И не понимал.

И Она, тихонько взвыв, запросила развода. Он согласился, сочтя аргументы жены вполне логичными. В конце концов Он Ее действительно любил и не хотел, чтобы жена страдала. Ольга затравлено посмотрела на Него снизу вверх. Сказала: «Ты идиот!» И, оглушенная, пошла собирать свои и яшкины вещи. А Он, весь такой мужественный и гордый, пошел курить на балкон. Со второй затяжки Он почувствовал как щемит у Него сердце, а к горлу подкатывается комок…

Тогда Он сжал кулаки, покрытые навсегда въевшимся густым загаром, и громко приказал своим чувствам заткнуться.
Почему?
Позже Он полностью согласится с женой.
Да. Потому что Он был идиотом.

Но тогда, в 90-м, Он считал, что согласился на развод исключительно из любви к жене и чувства долга перед Родиной.
Идиот, как есть идиот.

Через год Родины не стало. Союз развалился, похоронив под своими руинами многое и многих. Армию, которая как известно плоть от плоти народа, трясло и било не хуже эпилептика во время припадка. Увидев по телевизору в 93-м как наши танки лупят прямой наводкой по нашему же парламенту, Он почувствовал, что все.

С Него хватит.
И Он ушел.

Только тогда Он понял, почему человечество для отпетых преступников помимо смертной казни приберегает еще и заключение в одиночке.

Оставшись без дела, которому привык отдавать всего себя без остатка, Он слепым котенком тыкался в стены пустой квартиры. Он решил вернуть семью и впервые с момента ухода Ольги (не хотел бередить ее душевные раны!) Ей позвонил. Но в снятой трубке послышался незнакомый мужской бас…

Он положил трубку, так ничего и не сказав. Зачем говорить, если и так все было ясно? Пару раз он повторял звонки, но всегда на том конце телефонной линии было одно и тоже. Незнакомый мужчина.

Когда плохо женщине – она закукливается. Залезает с ногами в кресло, накрывается пледом и уходит в себя, слезами выдавливая оттуда наружу неприятности.
Когда плохо мужчине – он идет поделиться болью к другу, к соседу, к кому угодно. Лишь бы не держать это все в себе.

Когда плохо настоящему мужчине – он никуда со своим горем не идет. Он борется сам, загоняя себя в камеру-одиночку, переполненную болью, страхом и терзаниями. И он не плачет, потому как ведь известно - настоящие мужчины не плачут.
Зачастую, это убивает не хуже пули…

Он начал пить и, ей-ей, спился бы совсем, если б в один прекрасный день к Нему не стукнулся еще один отставник – тот самый бывший летеха-пограничник.
- Знаешь, старик, - сказал он, не без брезгливости обозревая скопившиеся в углах жилплощади залежи пустой стеклотары. - Я по нынешним временам выбился в директора одной фирмы. Так вот. Мне нужен начальник отдела снабжения, способный из ничего доставать все. Точно в сроки и в нужном объеме. Любой ценой. Короче, старик, мне нужен ты…

Он согласился и тем продлил себе жизнь еще на 8 лет.

Периодически на Него выходили с «интересными предложениями» какие-то темные личности, предлагавшие молочные реки и кисельные берега, если Он поедет туда-то и сделает там то-то. Личности обращались к Нему на самых разных языках, но ответ получали исключительно по-русски. Все. Без исключений.

«На куй!», - говорил Он нежданным визитерам и так исподлобья смотрел на них, что те понимали – лучше уйти туда добровольно…
Однажды к Нему пришел мальчишка журналист – блестящий, шустрый и подвижный как капля ртути.

Мальчишка начал задавать вопросы и Он на них исправно отвечал, пока начинающее светило СМИ не брякнуло: «Сейчас, когда Россия свергло ненавистное ярмо коммунизма, вы, прошедший столько «горячих точек» и неоднократно раненый, чувствуете ли вы себя жертвой советского режима?» На этом месте Он улыбнулся, встал, достал из ящика стола свой старый потертый партбилет, молча показал его журналисту, а затем закруглил интервью предельно лаконично: «Видел? Я его не сдал. И не сдам. Так что катись на куй!»
…Нет, Он не был убежденным коммунистом. Но был категорически против плевков в прошлое…

В конце 2002-го наступил амбец. У Него нашли рак.
Ох…
Ни химиотерапия, ни прочие хитрости не помогли. И вот теперь Он умирал, глядя в потолок. От этого дела Его отвлекало только периодическое появление посетителя – сына того самого приятеля – директора фирмы.

- Ну, как у нас дела, дядя Федор? – преувеличено весело спрашивал посетитель, внутренне содрогаясь от лицезрения почти полностью облысевшей головы с глубоко запавшими глазами.
- Отлично! – преувеличено честно отвечал умирающий, с трудом сдерживая очередной стон.

Посетитель садился рядом, пожимал вялую, холодную ладонь пациента и начинал рассказывать. Он был учителем, так что без проблем мог говорить часами. Говорить о чем угодно. От этого неудержимого словопотока умирающего начинало клонить в сон и он погружался в полудрему, не снимая вежливой улыбки с посеревших губ. Посетитель замолкал и терпеливо ждал, пока этот когда-то красивый и полный сил мужчина, превращеный ныне болезнью в высохшую сморщеную мумию, проснется…

И Он просыпался. От боли.
Он смотрел сначала на лицо посетителя, потом на потолок, а потом тихо-тихо говорил. Он в такие моменты всегда говорил одно и тоже. Он говорил: «Ты знаешь… Я в жизни сделал только одну ошибку - зря дал жене согласие на развод… Жаль, что Ее сейчас тут нет. Мне так хочется Ей сказать, как мне не хватает Ее и сына...»

Вслед за этим Он иногда собирался с силами и почему-то добавлял: «Запомни: никакая мужская гордость не стоит одной слезы ребенка!»

Больно… Как же больно-то… Мама, расскажи мне сказку… Мама!.. Мне больно… Мне так бо…

…Мы похоронили Его в мае 2003-го. Когда отгремели холостые залпы караула, я заметил в задних рядах столпившихся у свежей могилы парня лет 20-22-х в косухе. Широкоплечего, русоволосого, с огромными и печальными карими глазами. Рядом стояла седоволосая женщина. Они дождались, когда площадка у могилы упустела, подошли к венкам поближе и долго-долго стояли.

Молча.

Потом женщина встала на колени и коснулась земли кончикам пальцев. Отстраненно провела ладонью по могильному холмику.
Едва слышно прошелестело: «Мы тут… Мы пришли… Прости меня…»
А парень вдруг шмыгнул носом и сказал: «Па, я знаю, что ты нам звонил. Я брал трубку, но ты ничего не говорил... Почему?!..»
Я поторопился уйти. Ведь этим двоим так много нужно было сказать Ему. Жаль, что это не случилось хотя бы чуточку раньше…

ЗАЧЕМ ЖЕ ВСЕ ЭТО НАПИСАНО ?
Во-первых, чтобы помянуть хорошего человека.

А, во-вторых… Во-вторых, любите друг друга. Просто любите. И не расставайтесь. Чтобы не одуматься, когда будет уже слишком поздно. И не говорить свежей могиле: «Прости меня…»

http://u-96.livejournal.com/1723916.html#cutid1

В колонках играет - Пассакалия G-moll - А.Гендель
«Скажи мне, что любишь меня...» Эрих Мария Ремарк – Марлен Дитрих. Письма разных лет.
+++++++++++++++++++++++++++++++++
Эрих Мария Ремарк является одним из самых моих любимых авторов! Я просто без ума от его творчества еще со средней школы. В его героях я видел себя не раз, впитывал образы, поступки и поведение, учился совести. Ремарк тонкий психолог, каких еще надо поискать... Еще ни разу не встречал где-либо нелестный отзыв об его творчестве - всюду книги пропитаны душевностью и проникновенностью, мужской сентиментальностью, в которой мало кто когда признается.. В очередой раз убедился в его гениальности буквально сегодня, обнаружив в интернете публикацию книги о его Безграничной и Отчаянной любви к замечательной женщине межвоенной эпохи, актрисе и певице Марлен Дитрих.
Эта безответная любовь, прошедшая сквозь многие годы, не только поразила меня одним своим существованием (раньше я о ней не знал), но и до глубины души затронула , как и все творчество Ремарка, во мне те же чувства, что и у героев. Книга составлена из писем, что великий писатель адресовал любимой, что так и не ответила никогда на его трепетные чувства взаимностью, окруженная славой и поклонниками со всего света, она больше игралась с Эрихом. И если раньше я воевал, любил и расставался, жил, думал, мечтал, мыслил и даже погибал вместе с героями его произведений, то теперь же я страдал вместе с их автором от сводящей с ума неразделенной любви к женщине...К сожалению книга пока что платная. Но мне даже не надо читать все письма целиком - я и так знаю, ЧТО в них написано настолько хорошо, как будто бы писал их сам...
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Декабрь 1937

Иногда ты очень далеко от меня, и тогда я вспоминаю: а ведь мы, в сущности, ни разу не были вместе наедине. Ни в Венеции, ни в Париже. Всегда вокруг нас были люди, предметы, вещи, отношения. И вдруг меня переполняет такое, от чего почти прерывается дыхание: что мы окажемся где-то совсем одни, и что будет вечер, потом опять день и снова вечер, а мы по-прежнему будем одни и утонем друг в друге, уходя все глубже и глубже, и ничто не оторвет нас друг от друга, и не позовет никуда, и не помешает, чтобы обратить на себя наше внимание, ничто не отрежет кусков от нашего бесконечного дня, наше дыхание будет глубоким и размеренным, вчера все еще будет сегодня, а завтра — уже вчера, и вопрос будет ответом, а простое присутствие — полным счастьем…

Мы будем разбрасывать время полными пригоршнями, у нас больше не будет ни планов, ни назначенных встреч, ни часов, мы станем сливающимися ручьями, и в нас будут отражаться сумерки, и звезды, и молодые птицы, и ветер будет пробегать над нами, и земля будет обращаться к нам, и в тиши золотого полудня Пан будет беззвучно склоняться над нами, а вместе с ним все боги источников, ручьев, туч, полетов ласточек и испаряющейся жизни…

Прелестная дриада, мы никогда не были друг с другом наедине достаточно долго, мы слишком мало смотрели друг на друга, все всегда было чересчур быстротечным, у нас всегда не хватало времени…

Ах, что мне известно о твоих коленях, о твоих приподнятых плечах? И что — о твоих запястьях и о твоей коже, отливающей в матовую белизну? Какая прорва времени потребуется мне, чтобы узнать все это! Что толку пользоваться теми мерами, к которым мы привыкли прибегать, и говорить о годах, днях, месяцах или неделях! Мне понадобится столько времени, что волосы мои поседеют, а в глазах моих потемнеет, — иного промежутка я и не знаю. Разве я видел тебя всю в залитом дождем лесу, при разразившейся грозе, в холодном свете извергающихся молний, в красных всполохах зарниц за горами, разве знакома ты мне по светлым сумеркам в снегопад, разве мне известно, как в твоих глазах отражается луг или белое полотно дороги, уносящееся под колесами, видел ли я когда-нибудь, как мартовским вечером мерцают твои зубы и губы, и разве мы вместе не ломали ни разу сирени и не вдыхали запахов сена и жасмина, левкоя и жимолости, о ты, осенняя возлюбленная, возлюбленная нескольких недель; разве для нас такая мелочь, как год, один-единственный год, не равен почти пустому белому кругу, еще не открытому, не заштрихованному, ждущему своих взрывов, как магические квадраты Северного и Южного полюсов на географической карте?

Сентябрьская возлюбленная, октябрьская возлюбленная, ноябрьская возлюбленная! А какие у тебя глаза в последнее воскресенье перед Рождеством, как блестят твои волосы в январе, как ты прислоняешься лбом к моему плечу в холодные прозрачные ночи февраля, какая ты во время мартовских прогулок по садам, что у тебя на лице под влажным порывистым ветром в апреле, при волшебстве распускающихся каштанов в мае, при серо-голубом свечении июньских ночей, а в июле, в августе?

Прелестная дриада, осенняя луна над садами чувственных астр, страстных георгинов, мечтательных хризантем! Приди и взойди, сияющая и освещающая, над мальвами и маками, над сильно пахнущими тигровыми лилиями и жимолостью, над полями ржи и зарослями ракитника, над черными розами и цветами лотоса, приди и взойди над месяцами и временами года, которые, еще не зрячие, лежат перед нами, которые еще не знают тебя и, не зная имени, взывают о нем!

Всего три месяца моей крови освещены тобой, а девять других протекают в тени, — девять месяцев, за которые и зачинается, и вырастает, и рождается дитя, девять темных месяцев, полных прошлого, девять месяцев, не несущих еще твоего имени, не ведающих ни прикосновений рук твоих, ни твоего дыхания и твоего сердца, ни твоего молчания и твоих призывов, ни твоего возмущения, ни твоего сна, ах, приди и взойди…


+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Январь 1938

Милая, любимая, твои письма пришли. Я и счастлив и несчастлив. Потому что ты за это время меня наверняка забыла или разлюбила и не хочешь меня больше – и письма, наверное, всего лишь очаровательное вечернее зарево во все небо, когда солнце уже закатилось.

У нас обоих такие чуткие нервы, что трудно долго быть врозь. Неловкое слово, которое при обычных обстоятельствах отлетело бы, не оставив следа, может тут обрести большую силу, – некая иллюзия способна водвориться в душе, некая тень, обычно летучая и видимая на просвет, способна обрести важность и вес и словно свинцовой росой утяжелить листья цветов и крылышки бабочек – давай не придавать таким словам значения! Единственное, что имеет все права, – это чувство. Если с него опадут листья, если сломается его стебель или оно увянет, не помогут никакие жалобы, и никакие споры, и никакая благонамеренно-жестокая и смягчающая ложь. В таких случаях только твердости место и больше ничему...

А тысячи мелких будничных возможностей ошибаться, слово, сорвавшееся с губ, которых не видишь, мысль, пронзившая лоб, которого нет перед тобой, – давай не придавать им особого внимания и смысла...

Тяжело не дать затрещину субъекту вроде Яноша Плеша, когда он утверждает, будто ты читала ему мои письма к тебе, еще и потому, что впоследствии трудно будет писать их, думая, что чья-то козлиная башка подглядывает из-за плеча с чувственной ухмылкой, омерзительно-приторным пониманием и пытается слизнем втереться в доверие. Отрывки из фраз, в свое время прочувствованных и брошенных любимому человеку, неприятно слышать разжеванными до богохульства.

Это трудно и совсем не трудно понять; и даже если в этом есть доля истины – что не сделаешь иной раз в моменты одиночества, а иногда и от переизбытка чувств, чего не случается иногда в грозу и при посверках зарниц, до нижней кромки которых гнусным праздношатающимся даже не дотянуться, – я стряхиваю это с себя, потому что имелось в виду совсем иное и, если кто об этом хоть немного знает, было вызвано совсем другим...

Золотое вечернее облако, дельфин у горизонта, ты, переливающаяся пряжа, ты, неспособная никогда простить, если что-то уже случилось и задело чувства... Молчаливая, цветок, распускающийся в ночи, дышащая, Диана из лесов, если ты больше не любишь меня, скажи это, я не из тех, кто начнет стенать, это уж точно, – хотя бы уже потому, что ты во мне останешься, вопреки всему – ведь то, что родилось при тебе в моей крови, течет и возвращается, как и все живое, – и было уже столько бурь и счастья из-за того, что оно лишь пробудилось... а если ничего этого нет, то брось мне через океан слова, их совсем немного, и в них больше, чем весь мир: в них суть мира, тишина бури, дыхание Бога – и цветущая кровь...

...не бойся, ах, не бойся же, – ни одного, ни другого...


++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Февраль 1938

Сегодня вечером отрабатываются навыки по противовоздушной обороне. Вся Швейцария в затемнении. Ни горящих фонарей, ни людей на улицах, пустынный залитый дождем лунный пейзаж, который угасает сам по себе, как маленький костерок под гнетом влаги, черное озеро, свистящая бестелая темень, навевающая ужас ночь привидений.

В синем свете настольной лампы мои руки лежат, как руки мертвеца. Они двигаются, оттененные синевой, пока еще они двигаются, но как долго это продлится?

Этот нематериальный, слабенький свет из синих ламп, используемых при учениях по противовоздушной обороне, – он властвует над миром. Он фосфоресцирует, он высасывает жизнь из милых головок Ренуара, он превращает мерцающий балет танцовщиц Дега в “Пляску смерти” Гольбейна, он лишает красок ковры, обрекает их на серость, и даже собаки шатаются по комнатам, как больные тени.

Я включил граммофон. Он вбрасывает музыку в туберкулезную ночь, музыку с другого континента, с другой звезды, усталую музыку распада. Когда мир развалится на куски?

Самая любимая моя! Ты так далеко от меня и совсем близко, прикованная к маленькому кругу умирающей лампы, ты единственный источник света во всем доме, вблизи всего озера. Ты живешь! Это просто непостижимое счастье! Сердце сердца моего, ты живешь! Бабочка, нежный привет лета на моем воспаленном лбу, ты живешь! Ах, ты живешь, и ничто не мертво, раз ты здесь, ничто не минуло и все вернется – дыхание юности, светлое счастье бесконечных дней, и волна, мягкая, мягкая, ласкающая волна жизни!

Заблудившийся мотылек с мягчайшими крылышками на земле, ты живешь! Ты живешь, и свистопляска прекращается, почва у меня под ногами перестает крошиться, из скольжения вниз и равнодушия образуется плоскость опоры, из безутешности – тепло, тепло, пестрая бабочка, необходимое тебе, чтобы ты не застыла, и которое появилось только потому, что есть ты, любимая жизнь, ах, останься!

Золотое лето! Рябина, наливающееся зерно, маковки у моих висков, и вы, руки всех рук, подобно сосуду опускающиеся на мое лицо, ах, останьтесь, останьтесь, ибо никто не остается, останьтесь и сотрите годы, годы пустоты, темени и слабодушия. Ласковый дождь, неужели я никогда не смогу сказать тебе, как я тебя люблю – со всей безнадежностью человека, который переступал все границы и для которого достаточного всегда мало, человека с холодным лбом безумца, воспринимающего каждый день как новое начало – перед ним поля и леса бытия простираются бесконечно, ах, останься, останься... ах, останься...


+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
21.02.1938

Свет глаз моих, ты так далеко от меня, и я пишу в какую-то бесконечную пустоту…

Небо над обнаженными снежными полями зеленое, высокое и чистое. Кромки гор напоминают вырезанные из металла силуэты, и если страстные чувства соберутся перелететь через них, их словно тысячами ножей разорвет…

Что я здесь делаю? Зачем брожу здесь? Для чего берегу себя? Ах, во мне столько всего рухнуло, и отвалы, полные пустой породы, бессмысленно лежат передо мной зимними вечерами, как мертвые страницы распавшейся книги земного бытия, они полны безысходной печали, полны тяжелого чувства, они разбросаны и одиноки, как в пустыне…

Почему я все время думаю, что я больше не нужен тебе. ..

Возможно, мы слишком долго в разлуке, возможно, мы слишком мало времени знали друг друга, а возможно, совсем не в этом дело; возможно, я слишком мало слышу о тебе, и, возможно, все это лишь другое лицо Януса, которое неотрывно-мрачно уставилось на меня, и мне достаточно всего-навсего оглянуться, чтобы мое любимое лицо вновь появилось предо мной — мягкое, с глубокими глазами и губами из всех юношеских снов.

Льстивый воздух! Теплый и влажный ветер из-за гор! Что стряслось? Я могу и не могу это понять, я смотрю на себя и иногда вижу в своем отражении не себя, меня уносит прочь и прочно удерживает на месте, меня вздымает ввысь и меня закапывает, это цель и праща, пропасть, птичий полет и птичий крик в зеленых и золотых чащах когда-то знакомых мне лесов…

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Апрель 1938

Милая, любимая, как подумаешь, что ты, может быть, не получишь это письмо, – потому что ты уже уехала, потому что ты уже в пути... разве можно в это поверить?

Иногда я на это более не способен, ибо тьма вокруг сгущается, а запах пороха становится ощутимее, и иногда по ночам из-за горизонта слышатся глухие раскаты...

Иногда все это немножко напоминает последний отпуск, – эти неестественно отлетающие дни с последним надеванием солдатских ранцев и беззвучным спуском по каменным ступеням в утренних сумерках...

Это вовсе не страх, любимая. От страха мы все давно отвыкли. И это ни в коем случае не неутолимая жажда и ни в коем случае не печаль. Ведь мы ко всему с такой ужасающей естественностью привыкли! Пожалуй, это, скорее, удивление: приподняли голову и удивились, что все еще не разрушено, что оно еще не убито, что оно еще существует, в дальней дали, правда, но светясь, блестя и переливаясь, как северное сияние тысячи обещаний...

У нас опять мало тепла в наших сердцах для самих себя, у нас, детей смутных времен, столь мало веры в себя, – чересчур много храбрости и чересчур мало надежды, и все мы всего лишь бедные маленькие солдаты, марширующие и марширующие и не знающие, что есть еще помимо маршей...

Глупые маленькие солдаты жизни, дети смутных времен, которым иногда по ночам снится некий сон...

Не грусти оттого, что я пишу тебе такое, – я не хочу, чтобы ты грустила, – тебе это чувство знакомо с избытком. Я тоже не буду, я никогда не грущу. Мне слишком много известно о конечном исходе, чтобы грустить.

Мне известно также, чего стоит протянуть руки, – глядя на цветущие магнолии в старой ханской вазе и будучи в состоянии подарить ребенку шоколад, – и сразу взять твое испанское шерстяное одеяло и укрыться им перед сном, держа в руке твою маленькую статуэтку св. Христофора; она была при мне, когда моя машина перелетела через придорожный снежный вал...

Самая терпимая изо всех разновидностей тоски – спать под твоим одеялом...
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
МАРЛЕН ДИТРИХ из Парижа
(01.12.1945)
ЭРИХУ МАРИЯ РЕМАРКУ в Нью-Йорк R-C3B-51/002

Не знаю, как к тебе обращаться, — Равик теперь общее достояние… Я пишу тебе, потому что у меня вдруг острый приступ тоски — но не такой, какой она у меня обычно бывает. Может быть, мне не хватает бутербродов с ливерной колбасой, утешения обиженных, — и душевных бутербродов с ливерной. Париж в сером тумане, я едва различаю Елисейские поля. Я в растерянности, я опустошена, впереди нет цели. Незачем больше бегать за продуктами и за летчиками, летающими в Берлин, — мне незачем больше заботиться о моей матери, чтобы прокормить ее зимой. Не знаю, куда девать себя… Вчера вечером нашла за портретом дочки три письма от тебя, в них ты даешь такие хорошие советы. Письма не датированы, но я помню время, когда ты писал их мне. Это воспоминания о наших годах, и ты еще негодуешь на меня за то, что я впадаю в «мелкобуржуазность». «Счастье и ревность в доме велосипедистов», и «Тщетные усилия мелкого буржуа завладеть недвижимостью», и «ты живешь лишь однажды», и «ты пребываешь в покое, вышивая крестом», и «оставайся оселком», и «ты мужественная соратница Пентесилеи»…

У меня никого нет, я больше не знаю покоя с вышиванием крестом! Я воспряла, и я дралась с одними и другими (не всегда с помощью самых честных приемов), я выбила для себя свободу и теперь сижу с этой свободой наедине, одна, брошенная в чужом городе… И тут я нахожу твои письма! Я пишу тебе безо всякого повода, не сердись на меня. Я тоскую по Альфреду, который написал: «Я думал, что любовь это чудо и что двум людям вместе намного легче, чем одному — как аэроплану». Я тоже так думала.
Твоя растерзанная пума
***>

В последние годы жизни Эрих Ремарк женился на другой женщине утверждая всем, что Марлен больше не любит.
Полетт Годар,
бывшая жена Чарли Чаплина Но только в последние годы жизни... 12 лет он прожил с последней женой - (Полетт Годар,
бывшая жена Чарли Чаплина) с 1958 по 1970 (до его смерти)
Отрывки писем взяты отсюда : http://daynar-sagoka.livejournal.com/18285.html


http://www.elitarium.ru/2003/12/18/izbrannye_pisma.html - сслылка на еще один сайт, где представлены письма Марлен - Эриху и хронология их встреч. Приземленность, уклончивость и отвлеченный характер - их отличительная черта.

В колонках играет - За Русь Святую !
Монолог комиссара, перед смертью.
Отрывок из книги атамана Сергея Гончарова « Донской характер»

- Так ты что, с ним заодно?— завизжал комиссар. Да я вас обоих к стенке поставлю. Ишь, чего удумали. Захотели меня прикончить? Ты думал, что я сплю, а я слыхал все ваши разговоры. Да я таких как ты, казачишек - перевёртышей, пачками расстреливал. Именем советской власти. Не зря говорится, сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит. Так и казака, сколько его не переделывай, так он казаком и останется. Сколько сил мы положили на то, чтобы вытравить из казаков память о своём прошлом. Мы старались воспитать из молодого поколения новых людей, интернационалистов, ненавидевших казачье прошлое, своих отцов и дедов. Прав был товарищ Троцкий, Казаков надо было уничтожать всех и безжалостно, ещё сразу после гражданской. Всех, и в первую очередь стариков. Вот ты Алексей, комсомолец, офицер Красной Армии, а почему поддался на агитацию беляка Фролова, почему переметнулся на сторону врагов советской власти? А всё потому, что ты не русский, а донской казак. Русские уже давно нам покорились. А у вас, донских казаков, особый характер. Вы все как братья, хоть и все разные. В вас, казаках, живёт обострённое чувство справедливости, правды, свободы, которая сочетается с огромной силой воли. Вы, казаки, не просто верите в бога, а не жалея себя с оружием в руках всегда защищаете православную веру, и для вас высшей честью считается пострадать за неё. Ведь только казаку, как воину христову, разрешается входить в церковь вооружённому, и никому более. Поэтому в новом, созданном нами социалистическом обществе, для вас, казаков, нет места. Либо вы станете, как русские, советскими людьми, то есть послушной рабочей скотиной, гоями, не помнящими родства, управляемые нами, коммунистами, либо мы вас всех поголовно уничтожим, сгноим на рудниках и в лагерях. Пока мы отобрали у вас только землю, но за-? тем отберём у вас ваших детей и их души. Мы сделаем так, что они будут ненавидеть вас, не будут помнить своего прошлого, не будут знать казачьев обычаев, а будут стесняться носить казачью одежду. Мы внушим им, что казаки это всего лишь потомки беглых мужиков и отбросы как русского, так всех народов, живущих в степях. Что они бандиты и воры. Мы превратим ваших сыновей в пролетариев и колхозных батраков, нищих, пьяниц и наркоманов, а ваших дочерей - в потаскух и в проституток. А даже если после всего этого, ваши дети и вспомнят, что они казаки, то мы дадим им проституирующих атаманов-коммунистов, которые за тридцать серебряников, за генеральские лампасы, за удовлетворение свой сатанинской гордыни будут водить вас за нос, будут обманывать и дурить вас до тех пор, пока вы не впадёте в полное уныние и не потеряете всякую надежду на освобождение от нас. И тогда вы нам окончательно покоритесь.

В Пышминском казачьем юрту в 94 году, в очередной раз, начались: - «Большие юртовые Учения» на Гляден-горе. Все идет по заранее утвержденному плану. Колонна остановилась в д. Марково, для того чтобы разделиться на две части: - на автомобильную и пешую. Пустые автомобили поехали вокруг, через станцию Юшаля, по асфальту, на Гляден-гору, а пеший строй напрямик, через болота, по бездорожью к конечному пункту.
Длинная колонна, в несколько сот казаков, пересекала транссибирскую магистраль, и стал входить в деревню Васенина. Колонну вел сотник Виктор Потанин – Местный житель. Он подбежал к древней старушке сидящей на скамейке возле своей избы и громко спросил:
- Бабка, красные в деревне есть?
- Та сразу ответила:
- Нет, сынок, нету, а вы надолго?
- Навсегда бабуль, теперь уж навсегда!
Сотник молодцевато отдал честь старушке и побежал в начало колонны.
Мимо бабки Дуни проходили казаки:- молодые, в красивых мундирах. Проскакали конные казаки, с синем знаменем. Они шли и шли стройными рядами. Бабка Дуня смотрела на них и вспоминала – 75 лет назад она была молоденькой девчонкой, к ним на постой заехали казаки. От греха подальше молодые бабенки попрятались кто куда.
Дуняшку вызвал офицер. Она намазала лицо сажей, оделась в рванный сарафан, распустила слюни и в таком виде явилась к офицеру. Тот сидел в горнице, под божницей. Молодой, красивый, в мундире с золотыми пагонами. Несколько крестов блестели на его груди. Он посмотрел на девушку и сказал:
- Я на войне уже шестой год и ваши фокусы знаю. Иди, умойся, переоденься и напеки блинов моим казакам, пусть поедят, сегодня праздник- «день Святой Троицы.»
Дуняша завяла блинов полную кадушку. Казаки по очереди ели блины с пылу с жару, после крестились. Немного погодя приходили снова. Некоторые по третьему заходу принимались, есть Дуняшкины блины. Отдохнув пару дней, отряд казаков уходил дальше. Дуня провожала их и по её щекам, почему то текли слёзы.
Перед глазами старушки пронеслась вся тяжелая её жизнь; асуру коллективизации.
Страх тридцать седьмого фронтовые - сороковые, кукурузный хлеб Хрущева и тяжелая работа, работа без конца и начала. И вот снова, на Троицу идут казаки, по той самой дороге, по которой они ушли тогда летом 19года. Бабке Дуне стало спокойней на душе. Она смахнула слезу и медленно, сюрбившись, пошла к себе в избу, в ту самую, где, когда то она пекла блины для казачков.

Вчера мне приснился странный сон. Мне приснился забор института - тот, что под окнами общежития. Старый бетонный забор, через который курсанты перемахивают в увольнение.
Мне приснилось, что я подхожу к нему чтобы привычным броском залезть на вершину, делаю разбег и хватаюсь за край. Начинаю подтягиваться наверх - но не могу! Руки не сгибаются никак, отдаются с болью - как после тренировки. Снова и снова я делаю рывок, пытаясь допрыгнуть до вершины и опять не удается. А за ним зеленеет трава, приятная тишина, цветы, поют птицы во дворе живого квартала. Я вновь бросаюсь на штурм, недоумевая, почему не могу залезть на привычную высоту и покинуть систему? Я сжимаю волю в кулак и сжав зубы, немного простонав от боли в мышцах взбираюсь на столь желанную высоту, перебрасываю ногу, опираясь на колено спрыгиваю вниз, на яркий летний газончик. Духовное удовлетворение при этом было сравнимо разве что с сексуальным экстазом! =)
Бросаю взгляд назад, на обшарпанный многочисленными подошвами забор, на окна общежития, разворачиваюсь и ухожу.
Проснулся... Что бы это могло означать...? В любом случае, что то хорошее. Я так близок к выпуску, но с каждым днем атмосфера все больше нагнетается вокруг.
Вчера парень с моей роты, Женя Чаусов разбился вдребезги на машине. Сейчас в глубокой коме, с открытой черепно-мозговой травмой. Своей грудью он сломал руль машины, а из смятой кабины его "вырезали" спасатели автогеном. На скорости 150 км\ч он влетел в "газель".
Начальник в бешенстве и пеной у рта орал на нас, вымещая свою ненависть. Матерился и махал руками, говоря про Женю мерзкие вещи. Следует ожидать "дробь схода" на берег.
Остается молиться, чтобы Женя выжил и пришел в сознание. Хоть он останется инвалидом на всю жизнь. Одним лейтенантом точно меньше...

Вот удивительно, но не только я сам, а даже мои читатели заметили, как сменились за полгода контрасты тем! Все начиналось с сатирических смешных записей, заметок написанных в весьма юмористических тонах - мой любимый жанр "смеха над самим собой". Это ведь тоже надо уметь и даже в некотором роде искусство ! Затем красочный очерк о реконструкции как будто разграничил следующий этап - жесткую и порой черную иронию. Чем дальше, тем чернее, и даже лирические вкрапления тут уже не разбавляют дела...
Дальше - жеще! По мере того, как тускнеет моя жизнь, обретая все больше негатива, исчезает задор и юмор, ирония, если где и есть, то сильно видоизменена. Что то вообще не до смеха... Все больше и кучней темные тучи, все больше напряжения с каждым днем. Все меньше уверенности в себе, и меньше света. Даже на первом курсе было не так - тетрадь записей с него преисполнена задорного юмора наперекор всему !
Что будет дальше? Я не знаю! Некоторых сразу разочарую - ритуального самосожжения в конце не будет! =)
Но если уж вдруг и надумаю это организовать - обязательно напишу заметку со своими ощущениями как до, так и после, со сравнительным анализом впечатлений ! =)

хотел написать что то путное. после тщетного и продолжительного скрипа извилин не получилось...
в голове полный аборт мозга.

P.S. Абырвалг !!!!!!!!

И вот опять... сегодня 7 мая - предверие праздника Победы. Я нашел эту подработку сам... мы с Оленькой договорились в этот день выступить на сцене перед ветеранами войны - можно сказать сольный концерт в теплой душевной компании. Нашли толкового баяниста (так как я бестолковый:) ), репертуар, договорились, созвонились, встретились... еле-еле отрепетировали часа 2. Я бегал 3 дня подряд по городу в поисках исторической формы для маленькой Ольги и здоровенного парня-баяниста. Все на ходу и бегом - по дороге иногда даже успевая спеться с Олей. НА ходу, как и все последние полгода - у меня ни на что не хватает времени и я везде опаздываю.
Военные песни всегда значили для меня очень много - с самого раннего детства я можно сказать рос и воспитывался на них. Я хорошо переживаю на себе чувства и эмоции, что переполняют героев песен, события. Наши песни военных лет - это что-то святое для меня, незыблимое, вечное! Подходя творчески к решению задач подготовки к выступлению, я носился по городу, на всех парах выискивая ту или иную деталь гардероба для них. Можно сказать благодаря этом мы перебили конкурентов! И конечно же готовился выйти сам на сцену - Ольга просто физически не сможеть спеть одна 20 песен, при этом добрую часть которых необходимо не только петь мужчине, но и чувствовать так же трепетно и глубоко. "Темная ночь", "От героев былых времен", "Вечер на рейде" и многие другие - она смотрела на единственной репетиции на меня с надеждой во взгляде, пытаясь спеть их душевно, насколько это возможно. А я сидел в углу погруженный в печальные мысли и слушал.
Сегодня в 15 часов начнется концерт - ровно через час. С утра я был выставлен вон начальником факультета со своим рапортом, едва ли не в грубой матерной форме. "Позже !!!" - орал он, даже не слушая меня. Последние 3 часа я провел наворачивая круги вокруг училища в тщетной попытке найти это существо и подписать наконец рапорт на увольнение, чтобы поехать выступать перед ВЕТЕРАНАМИ ВОЙНЫ. Публикой, на которую этому существу по барабану - о чем он сказал, подтверждая свои слова делом. Командир роты, посланный с моим рапортом в задницу так же, как и я, печально развел руками - я бы тебя отпустил, но сам понимаешь... И вот я бегал и искал его. Без права позвонить (это повлечет наказание, равносильное расстрелу) носился с зажатым в руке листком по всем частям института, пытаясь найти его и вымолить отпустить на свой же концерт.
Уж не говорю про сам процесс подготовки к любому концертному выступлению ! Как выглядит в глазах гражданских людей - заказчиков концерта, что партнер (будущий офицер (!!!), договорившийся и взявший на себя обязанности стороны - тупо без объяснения причины прокатывает их? А ведь на кону и деньги за концерт - их внутриенние проблемы...
Да простит меня Бог ! Нет таких слов, чтобы передать как я ненавижу это существо !!!
Слава Богу, что нам не выдают на хранение оружие, да и вообще не выдают! После очередного такого вот финта - я бы сорвался и пристрелил бы его на хрен !! Я не понимаю как можно быть таким !! С его приходом к власти я все больше и чаще начинаю задумываться о том, что такая "АРМИЯ" - мне на хер нет нужна...
Внутри гнется и трещит стержень, что сидел все это время - плюнуть ему в рожу бумажным рапортом об отчислении, бежать без оглядки в любую гражданскую структуру пытаясь разорвать со всем своим ПОЗОРНЫМ военным прошлым, которым я едва ли уже могу гордиться. Останавливает только то, что надо получить кортик и диплом. А еще то, что "ТАМ", на флоте, все намного проще и по-другому, о чем я уже когда-то писал.
Конечно же служба должна быть превыше всего остального... Но что такое служба сейчас? Это тупое бессмысленное просиживание штанов до выпуска - чем видимо и придется мне заняться в ближайшие 44 дня. Последние дни моей "беспечной" молодости! с смотрю на своих друзей с других факультетов, спокойно и весело проживающих последние деньки вместе и недоумеваю.

Ольга и Миша одетые в гимнастерки солдат 45 года сейчас уже вовсю распеваются, готовясь выйти со сцену, а я лежу на койке в общаге и курю одна за другой сигареты, купленные с горяча. А ведь бросил это гиблое дело! Моих нервов не хватает... Бросишь тут.
Ветеранов в наше время становится все меньше и меньше... Больше всего меня поражает полное наплевательство на этот факт, а так же потребительское циничное отношение к творчеству. В конце концов я не профессионал...
"Я жду от тебя полонез Агинского в мае на дне факультета - мою любимую музыку" - требует Оно..
"Я не умею его играть"
"Мне плевать ! репетируй! я жду !!!" - говорит Оно, сажая меня в институте без увольнения, репетиций и допуска к инструменту.

Недавно нам с помпой и прибаутками рассказывал про то, как запирал в "карцер" - железную будку 2 на 2 метра, матросов - без воды, еды, одежды и туалета на 2-3 суток. Действительно, есть чем гордиться... и с кого брать пример будущему флота России.
Сижу и мне охота напиться. Просто взять бутыль водки и влить в себя через силу - стакан за стаканом. ВОт уже полгода моя жизнь превратилась в бешеную рулетку с непредсказуемым концом - сегодня я не знаю, что будет завтра! Даже не знаю кого винить - наверно себя. Ведь это мне не живется спокойно на этом свете и не сидиться на месте. Раньеш я думал, что под лежащий камень вода не течет. Теперь же, выгляжу в глазах своих знакомых, как полный безответственный ноль, с которым нельзя ни о чем договориться и на которого нельзя положиться. Едва начав заниматься фортепиано я вынужден был его бросить. Все мои планы на последние полгода учебы полетели коту под хвост. Я еще иногда выбираюсь на реконструкции, но каждый раз мне приходиться делать это с колоссальными потерями в живой силе.
Сегодня ночью кто-то напившись снял один из флагов в первом корпусе института, вдобавок звонился в роту к девочкам. Начальник факультета недолго думая и не мудрствуя лукаво, назначил виноватым курсанта с моей роты, у которого вчера было день рождения. И никакие доводы его не волнуют - "Отчислить!". Ну не бред ли?
К слову о флагах. С его приходом мы буквально все расцветаем не по дням, а по часам! в первом корпусе появился герб факультета, вырезанный вручную из дерева руками отчисленного курсанта, установленный на постамент очисленными курсантами. На стенах висят флаги ВМФ, РФ и Питера - купленные за счет денег, что с нас сдирают на "хозяйственные нужды". На клумбах рассаживаются красивые яркие цветочки - посмотришь и глаз радуется - ах, как все красиво и правильно!
В жилом корпусе, где распологаются роты нет ни душевых, ни спойлеров, а порой даже воды. Как не было отопления зимой - температура на градуснеке не перелеваливала через отметку в 13 градусов, и то благодаря лишь тому, что мы как бездомные щенки группировались кучей в этом кубрике, непригодном для достойной жизни, поддерживая температуру воздуха собой. Нет электричества на лестнице - с наступлением темноты приходится подниматься на 4 этаж подсвечивая телефоном лестницу. Все, что мы строили при зарождении факультета - бытовые условия, красивые ремонты, книги, технику, мягкую мебель - все это накрывается тазом. Диван, что был куплен за наши личные деньги,на котором спали безкроватные курсанты, забран начальником факультета, в неизвестном направдении уплыл бильярдный стол... Кругом куда ни глянь - лишь два слова "нельзя" и "запрещено". 4 года мы жили тут, учились и служили - и все что нас окружало - полетело к чертям. За то флаги печатаем на стенах и цветочки при входе! РАЗВЕ НЕ ПАФОС?
Год назад я бы написал рапорт на отчисление - и бежал бы отсюда сломя голову. Но теперь же к сожалению уже нельзя. 44 дня надо пережить во чтобы то ни стало. Вдоль забора по гражданке гуляют третьекурсники и четверокурсники с кралями под ручку, тыкая на нас пальцами и смеются - "смари, пятаки-гуманитарии ! ахаха!! харк - тьфу, чмо!". Глядя на нас со стороны, бывалые офицеры института говорят сокруенно "а как все хорошо начиналось.."
Так и живем. В нечеловеческих условиях, при нечеловеческом отношении, а самое то главное - без вского здравого смысла и причины.
Да что еще можно ожидать от человека, которому плевать на свою историю и ветеранов войны? Я не буду с ним спорить завтра.. это безсмысленно. На выпуске, в организованном им лично ресторане, я наверно уйду после 3 рюмки - иначе боюсь закончиться это плачевно.
Те кто меня хорошо знают - могут решить, что я сдался. Может и так. Может меня сломали..? Я не заслуживаю такого отношения к себе. В этой бурсе любят говорить "любовь к флоту прививается невыносимыми условиями службы на берегу" - жаль, что мне, готовому идти служить на флот хоть на край света (в отличие от большинства), пытаются таким образом ее привить.

В колонках играет - и вновь продолжается бой!
Настроение сейчас - бодрое!

на днях нам наконец выдали форму офицерскую! по-тихоньку еще будут додавать по мере поступления белые кители, брюки, шинели, свитера, куртки и так далее...
На данный момент уже выдали белую и черную обувь, 2 кителя, рубашки, фуражки, шапки... эх... 46 дней до выпуска - ровно 1,5 месяца! так мало и так невыносимо много...
Мерки на пошив формы с нас снимали еще осенью - а теперь выдали то, из чего некоторые уже "выросли" ввиду пятаковского полуовощного образа жизни... итак, я первый раз в жизни столкнулся с одной из наиболее распространенных девченочьих проблем "как влезть в одежду" - китель мне реально жмет! причем не на пузе, где ожидалось, а в плечах.
за 46 дней надо приянть форму, макксимально влезающую в него - маловата кольчужка получилась... :))
значит будем заниматься!

ну а вторая - я наконец-то снова вернулся в общежитие, выбив себе комнату! причем аж на 4 человек! вот стоят одинокие 3 кровати в полупустых хоромах... хотя я ожидал клеть на пождобие как у Родиона Раскольникова. Я каким-то маленьким даже себя ощущаю! но самое главное - теперь есть место, где можно ночевать, переодеваться, хранить вещи, жить.... есть свой угол!!! вот сейчас сижу у открытого окна вдыхая свежий весенний воздух и радуюсь жизни!

жаль только, что не успел эвакуировать свою сумку с роты -на прошлой неделе ее кто-то торжественно спер со всем мелким, но необходимым барахлишком - плавки, шорты, белье, марля гладиться... и всякая такая шелупонь. Очень жаль...
Ну да ладнО! это дело наживное !
P.S. Моим постоянным читателям, сопереживающим курсантской жизни - скоро выйдет в свет шокирующий фоторепортаж "нам 5 лет", о том с чего начиналось строительство факультета, дававшего надежды и во что "оно" превратилось ...

В ноябре 2008 года пропал без вести курсант 4 курса нашего заведения... Пропал конкретно - все считали его дезертиром. Все началось как всегда - как обычная самоволка.Ну нет его день, опоздал с увольнения...ну нарисуется ведь через пару часов -бывает и с транспортом проблемы, и ещес чем... день, второй, неделя !!!! его нет... н Начали искать по родителям - они в шоке... и естесственно ничего не знают... Прошел месяц - я очень удивляюсь, увидев в магазине рядом с училищем обьявление "пропал курсант, всем кто знает или видел ...та-та-та-та" и фотография улыбчивого парня, наверно весьма симпотичного девушкам. Как это так понимать - сбежал с 4 курса! Мы недоумевали.. хочешь -пиши рапорт и отчисляйся, едь домой. Служить на флоте уже не надо, сроки истекли... Ладно бы еще на первых курсах - там было невыносимо порой. И у нас был кадр, который в один прекрасный день тупо купил билет и сел в поезд домой в Екатеринбург. И уехал само собой никому ничего не говоря. Само собой, его ссадили где-то на границе Ленинградской области, насовали дубинками тамошние менты, приконвоировали назад, после чего его благополучно отчислили и он уехал почти в том же направлении, но только служить срочную.
На это раз все обстояло намного хуже - парень реально пропал уже на несколько месяцев. Впрочем в суматохе предновогодней и предотпускной все как то про это подзабыли, да подзабили... Снова я увидел эти объявления уже в январе - ими было обклеено пол Петергофа...
В конце апреля в излюбленном месте отдыха жителей петергофа - английском парке, сошел снег под воздействием весеннего солнца. Народ тут же ломанулся на шашлыки, сосиски и колбаски с костерком. Его нашли 4 дня назад в кустарнике английского парка - почерневший и полуистлевший, он пролежал там под открытым небом с ноября месяца - всю зиму и почти всю весну. На остатках мягких тканей - следы многочисленных ударов и травм, переломаны ребра. Сейчас судмедэксперты устанавливают, что послужило причиной смерти, какие увечья он получил до смерти, а какие отгрызли бездомные собаки.
Таких цинично в нашем озлобленном и бессердечном, в последнее время, народе называют "подснежниками". Курсанту Никонову было всего 20 лет, были планы на эту жизнь, друзья, надежды и мечты. Те, к то его знал - отзывались о нем очень уважительно. Но все исчезло в один миг.
Иосиф Виссарионович Сталин сказал - "смерть одного - трагедия, смерть миллионов - статистика"
Вечная память...

В колонках играет - 30 лет
Настроение сейчас - Отчужденное

Сегодня мне 22 года. Хорошая дата черт возьми!
Почему же мне совсем не хочется ее отмечать? Даже не знаю...
В последнее время как то изгажено настроение. Всем происходящим в моей жизни. Я себя ощущаю лет на 35, уставшим, обескровленным и разбитым каким-то. Совершенно нет желания радоваться.
Мама с печалью сказала на это "рановато ты постарел..."
Наверно так. Одни тянут в кабак, другие - в клуб, третьи в лес на природу, четвертые - еще куда-то. . .
И все вместе - недоумевают, как это так можно не отмечать ?что за бред! - Потому что я не хочу уже ничего...

В колонках играет - Офицеры
Настроение сейчас - удивленное

вот она - книжечка в несколько страничек с короткими данными о человеке. Вот его имя, вот его данные, день рождения, место жительства, даты призыва, выпуска, присвоение в/звания...
А вот и он сам на первой странице - этакий взрослый дядька. Смотрю на него и не узнаю. В легком недоумении пребываю. Вроде бы и я, а вроде бы и нет...
"Лейтенант" в графе звания...
Нет, ну правда братцы - это же не я там ! я ведь не такой? этот как-то старше, солиднее, представительней. Как смотрит маленький мальчик, которого первый раз ведут в школу, 1 сентября. Стоит он весь в костюмчике, причесанный перед зеркалом - смотрит на себя и не узнает!
Нет, ну право что за бред? Кто же, если не я? Ведь русским по-белому написано - "Соловьев Иван Дмитриевич" и тут же шокирующее - "лейтенант". А курсанта куда денут с задрипанным военным билетом? Да не будет больше вашего курсанта Соловьева! Скоро хана ему приедет...
Эх, готовимся вовсю... 53 дня до выпуска, черт возьми - не шутки. Разве это срок? А на самом деле не терпиться... скорее бы уже! И ведь страшно слегка!

Лейтенант... Соловьев Иван. Вот так, мда... Дмитриевич. Кто же будет вместо курсанта Соловьева? А черт знает... поживем-увидим ! Что то мне подсказывает, что на просмотр этого у меня уже оплачены билеты в первый ряд... :)