Надя Рушева

Всемирно известной художнице Наде Рушевой в этом году исполнилось бы 50 лет, из которых она прожила лишь 17, оставив после себя более 10000 рисунков. Более тридцати лет прошло после её внезапной кончины, но и сейчас творчество Нади продолжает радовать и удивлять нас. Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв говорил о ней: "Люди нуждаются в таком искусстве, как в глотке свежего воздуха. Гениальная девочка обладала поразительным даром проникновения в область человеческого духа…".

Вдумаемся в эту цифру - 10000, ведь далеко не каждый маститый художник-график за всю свою долгую жизнь способен приблизиться к такому результату. А для Нади рисовать было, как дышать, она говорила: "Рисовать - это потребность такая…", о своих рисунках она высказывалась так: "Я их заранее вижу. Они проступают на бумаге как водяные знаки, и мне остаётся их чем-нибудь обвести". Надя обладала не просто видением своих сюжетов, а ясновидением, и родители Нади поняли это только после того, как её не стало. Цикл её иллюстраций к роману "Мастер и Маргарита" решили показать вдове писателя, Елене Сергеевне, и оказалось, что перстень на пальце Мастера - это точная копия фамильного перстня Михаила Афанасьевича Булгакова, а женский портрет и старая фотография жены писателя - это одно лицо. Ни перстня, ни фотографии Надя физически не могла видеть. Наде не исполнилось ещё и 16 лет, когда она создавала этот цикл, "мне кажется, я поняла", говорила она о романе. Это сказано о произведении, которое не всякий взрослый человек и тогда в 60-е годы и сегодня в XXI веке способен понять и постичь, а Надя создала цикл рисунков, и все они говорили о том, что юная художница полностью владела материалом и понимала его досконально. Каждый рисунок вызывал у Елены Сергеевны восклицание и удивление: "Какая амплитуда чувств…Маргарита - хороша!… Азазелло великолепен… Какая сложность чувств!… Это потрясающе... Девочка в 16 лет прекрасно всё поняла…" (еженедельник "Центр Азии", №5, г. Кызыл, 2002, с.9). Такие отзывы в устах Елены Сергеевны (Маргариты) были высшей похвалой, жаль, что Наде не довелось услышать этих слов.

В творчестве Нади, как и в её внезапном уходе много загадочного и непонятного.

Надины рисунки так сильно притягивают и завораживают нас ещё и потому, что Надя обладала ясновидением и отображала глубинный дух эпохи, будь то её работа над пушкинским, античным и другими циклами, иллюстрациями к "Мастеру и Маргарите". Вот что пишет об этом В.Карцев, кандидат архитектуры, знавший Надю с младенческих лет: "Непонятным и необъяснимым образом в своих рисунках она мгновенно и безошибочно могла представить среду и окружающую обстановку самых различных эпох, образы и костюмы известных исторических и выдуманных персонажей, детали интерьера, предметы быта весьма отдалённого времени и, естественно, ей незнакомого" ("Историческая газета", май-июнь, 1999, с.3). В качестве эпиграфа к нашей статье приведены слова Нади, которые она сказала своему отцу во время посещения пушкинского музея на Мойке в Петербурге, там в это время снимали фильм о Наде. В воспоминаниях отца Нади Николая Рушева мы читаем: "…Главный хранитель Нина Ивановна Голлер разрешила Наде сесть на пуфик, чтобы виднее был плотный лист, на котором она начала рисовать. Камера запечатлела рождение на наших глазах композиции: Наталья Николаевна собрана на бал, сидит здесь так же на пуфике, у своего туалетного стола с флаконами, а поэт в рубашке, опираясь на подлокотники кресла, грустно смотрит перед собой сквозь пальцы и отговаривает жену:

Пора, мой друг, пора!  Покоя сердце просит -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить… И глядь - как раз - умрём.

Мы все переглянулись, понимая Надину прозорливость… У меня стало тоскливо на сердце:

- Дочка, ты что это… Очень устала?
- Нисколечко! Просто я увидела их ясно-ясно за сокровенной беседой… 

Мне оставалось лишь обвести фломастером…". 

  Её рисунки рождались без эскизов, она всегда рисовала набело, рисовала не видимое, а лишь те образы, которые возникали в воображении при чтении ею книги, или когда при ней книгу читали вслух. “Я живу жизнью тех, кого рисую”, – говорила она. - "Я их заранее вижу… Они проступают на бумаге, как водяные знаки, и мне остается их чем-нибудь обвести"...
      “Я не знаю другого подобного примера в истории изобразительных искусств, – писал о Наде Рушевой доктор искусствоведения А. Сидоров. – Среди поэтов, музыкантов редко, но были необычайно ранние творческие взрывы, у художников же – никогда. Вся юность у них уходит на штудию и освоение мастерства”.
     В её даре, её раннем уходе из жизни от кровоизлияния в мозг, есть нечто мистическое. Одна пылкая дама в разговоре со мной говорила, что Н. Рушева была вестником, посланным на краткий миг в наш мир, чтобы передать нам некое послание, на том языке, которым она владела - на языке рисунка. И её уход был - не смертью, но возвращением, когда её миссия оказалась выполненной. И я, пожалуй, готов поверить этой даме, уж слишком феноменальным было творчество Н. Рушевой, в котором чистота и непосредственность ребенка сочеталась с глубиной, которой может обладать только умудренный огромным жизненным опытом человек...

  Рисунки Н. Рушевой хранятся в музее Льва Толстого в Москве, в музее-филиале имени Нади Рушевой в городе Кызыле, в Пушкинском доме Академии наук в Петербурге, в Национальном фонде культуры и Музее Пушкина в Москве. Её именем названа планета. Похоронена Надя Рушева в г. Москве, на Покровском кладбище