Один современный украинский патриот мечтал увидать запорожцев времен Хмельницкого. Бедняга не знал, что эти славные запорожцы могли запросто приговорить к смерти всех наших патриотов, националистов, депутатов, демократов и гуманистов заодно.

Жаль, что не бывает машины времени. Нашему «щирому українцю» хороший урок не помешал бы. Запорожцы рады были бы принять нового пришельца. Его б накормили и дали работу где-то возле свиней. А уже немного позже по доносу свидетелей нашего пришельца взяли бы под арест. Его поймали бы на том, что он утром и на ночь не читает молитв, не так крестится и не знает Символа Веры, хотя и уверяет, что сам православный. В протоколе специальной комиссии было бы отмечено, что «сумнитильна особа» была признана носителем неизвестной формы «языческого зловерия». Такого человека, как правило, ожидали долгие пытки и лютая смерть. Например, протестантов запорожцы топили.
Сегодня абсолютное большинство из нас даже не подозревает о своей полной оторванность от национальной духовной традиции. Любуясь архитектурой украинских храмов, мы и представления не имеем, что там происходит. Мы не знаем, что такое таинство и обряд. Не можем назвать основы вероучения, и не знакомы с церковной жизнью. Мы не имеем православного мировоззрения и максимум, на что способны — это освятить сало на Пасху. При таких обстоятельствах выжить в казацкую эпоху было невозможно.
Тогда человек должен был четко определиться относительно своей веры и своим поведением подтверждать сделанный выбор.
На территориях запорожского войска проживание иноверцев без специального разрешения сурово воспрещалось. Можно было приобрести документы, выучить чужой язык и обычаи, но выдать себя за православного почти невозможно. Православие познается изнутри. Запорожцы могли разоблачить иноверца практически сразу. Во время простого разговора православный оперирует специфическими понятиями, которые понятны только своим.
Равнодушный к вере человек в принципе не мог прижиться среди сечевого рыцарства. Ежедневный быт запорожцев подчинялся церковным требованиям, выдержать которые невозможно вне веры. Совместная жизнь в казарме не позволяла скрыть своих предпочтений. Тут каждый был на виду. Никто не мог уклониться от исполнения ежедневных молитвенных правил и церковной службы. Совместное питание не позволяло нарушать православные посты, которые занимают почти половину календарных дней. Запорожцы должны были добровольно воздерживаться от половой жизни на протяжении многих лет, порой навсегда. Отдельное проживание в паланках постоянно контролировалось и зачастую было более суровым, чем в самой крепости.
В сечевой церкви служили ежедневно по монашескому уставу. При чтении Евангелия казаки до половины вынимали сабли в знак готовности защищать Православную веру. Они любили сравнивать себя с мальтийцами, и во многом действительно были схожи с религиозным орденом.
Как и любые православные люди, запорожцы отличались друг от друга уровнем личного благочестия. Однако каждый из них был откровенным носителем православного мистического опыта. Сечевой рыцарь не мог избегать главных церковных таинств: исповеди и причастия. Иначе бы это сразу заметили и применили соответствующие меры. Тогда не было секретом, что принимать причастие без стража Божьего и веры небезопасно для жизни. Так что оставалось либо искренне принять веру, либо бежать.
Изучать украинскую историю вне православного понимания бессмысленно. Нельзя логически обосновать поступки людей, которые вместо государственности и благосостояния искали вечного спасения.
Между нами и казацкой культурой пролегает не просто время, а радикальная разница принципа бытия. Самый образованный современный интеллигент мог бы впечатлить запорожскую общину своим «скотоподобием». Наш закон о религии и фантазии относительно прав человека могли вызвать у кошевых товарищей желание резать всех без разбору.
Для степного рыцаря земная жизнь была не более чем искусство умирания ради жизни вечной. Когда однажды запорожцам довелось сопровождать освобожденных из крымского плена православных украинцев, часть людей пожелала вернуться назад. Им грустно было покидать места, к которым они уже привыкли. Запорожцы отпустили желающих, а потом выслали специальный отряд и всех убили. Для них это был надежный способ спасти христианскую душу от вечной погибели. Казаки сознательно шли на этот грех, поступаясь своей совестью во имя спасения ближнего. Взглянув сегодня на украинский крещеный люд, который забыл, где храм стоит, они сделали б с нами то же самое, проливая при этом горькие слезы.
В одном селе под Киевом сохранилась старинная казацкая церковь. Она действовала без перерыва более трехсот лет. Но из двух тысяч дворов на воскресную службу приходит не больше десятка старых пенсионеров. Вряд ли это можно списать лишь на советскую власть. Может, мы издавна мечтали бегать за комсомольцами, да боялись казацкого гнева.
Не взирая на церковное возрождение и активную отстройку храмов, общее количество практикующих православных остается мизерным.
Нам страшно идти за казаками, ведь если сегодня утопить протестантов, все воды выйдут из берегов. Уже не сядет мученик за веру на кол у дороги. Там тесно от голых девушек. Мы уже не можем догнать последнего пьянчугу сечевого, который читал акафисты на память. Когда кровавые разбойники пели на клиросе псалмы — дух степной крепости пугал лукавых за морями.
Теперь уже некого бояться. Мы хотим спокойно жить по своим понятиям, где Бог словно сказка, церковь, как пейзаж и казаки, как остатки народного фольклора.

ГУСТАВ ВОДИЧКА