***
Ранним утром марш-на-плац
Выполз Эли Гоген-Кац.
«Старый Кац прекрасно болен!»
Молвил Каценэленбоген,
И взирал на них рассеян
Каценэленбогенштейн.

ФЕЛИСИТA

Мы, Царь Природы Божьей милостью,
На вашем стуле восседающий,
Решили, что Нам нужно вырасти,
А значит, Нам нужна еда еще.

Чтоб стал пушистей и объемистей
Наш организм всепоглощающий,
Извольте мясо и бульон нести,
Готовьте масло и леща еще.

Поев, Мы заурчим пленительно,
Мы станем по столу расхаживать,
И, может быть, позволим Нашему

Придворному телохранителю
животик тепленький поглаживать
Царю Земли - Коту Домашнему!


НЭКО-СЭНРЮ

Сколько вас, котов!
И не счесть ваших ушей,
лапок и хвостов!

***
Очень холодно
коту.
Очень холодно
хвосту.
Очень холодно
усам. Очень мерзнет котик сам!

***
Огромный кот хвостом своим лохматым
Бесшумно машет в воздухе ночном.
Идет домой солдат, ругаясь матом,
Все прочее вокруг объято сном.

Об эту пору из речных излучин
На улицы приходит запах трав.
Сейчас бы спеть, но не с кем.
Кот беззвучен,
Солдат меня пошлет - и будет прав.

И остается лишь идти и слушать,
Как из подъездов лезет темнота...
Кот вдруг завыл. Наверно, хочет кушать.
О, как мне жаль голодного кота!

Перечитывая Пушкина

Тиха египетская ночь,
А я иду один по крыше.
Читатель ждёт уж рифмы "мыши",

да я б и сам её не прочь !

Свобода

Мы уносимся в небо, почти возносясь,
И копытно стучат тонконогие кони.
На своих на двоих, на чужих на рысях
Не уйти, не уйти, не уйти от погони.

На запятках, в карете, в купе, колесом,
Убегаем по краю, по краю, по краю,
Я неделю не ел, я почти невесом,
Я не верю ни Богу, ни аду, ни раю.

Отпечатками лап мы покроем дворы
Полосуя когтями железные баки,
Мы почти вне закона, почти вне игры,
И подавятся лаем, не нами, собаки.

Протяни же мне лапу: полоски сплетя,
Мы с тобой породнимся во имя природы.
И пушистых котят нарожаем, шутя,
В черно-белую клеточку общей породы.

Я любил вас без счета, изысканных дев,
Казановой я был, но предателем – не был.
И на высшем из мною ободранных древ
Я отдам тебе душу, летящую в небо.

Котология

Ицхак не делил на людей и котов
рожденных в его дому.
Был первородство отдать готов
лучшему. Одному.

Рыжий и сильный предок Эсав,
рожденный первым в шатре,
всю ночь охотиться мог, не устав,
чтоб дичь принести на заре.

А Яков был шелудив, как пес.
Болтливый, что какаду,
он полную дичь постоянно нес,
мешая ложкой еду.

Двуногий Яков был лыс и слаб,
и шерсть не росла на нем.
Завидовал силе Эсавьих лап,
но мог управлять огнем.

Эсав всю ночь добывал еду,
и сахар упал в крови.
Он, чуявший дичь, не чуял беду,
мяукал: "Корми! Корми!"

Яков, дежуривший у костра,
придурок и хлеборез,
сказал Эсаву: "Отстань! Достал!
Еды останешься - без!"

Страсти пылают в крови у нас,
страсть - это смерти сестра.
И Яков, руша гомеостаз,
рыбу достал из костра.

Он эту рыбу в тесте запек
из белой тонкой муки.
Знал, что Эсава был путь далек
и теребил плавники.

"Брат! - мяукал и выл Эсав. -
Кусочек! Хочу я есть!"
Рыба лежала, вокруг распластав
и тесто, и все, что есть.

Яков в ответ кивнул головой,
и умехнулся вдруг:
"Продай первородство за завтрак свой.
Избегни голодных мук.

Весь мир потом иль рыбу - сейчас?" -
с издевкой он произнес.
Эсав проблему решил на раз,
ответил: "Гавновопрос".

Коварный Яков, неверный брат,
предатель, психолог, брут.
Выкупил право на майорат,
право на подвиг и труд!

За рыбу в тесте и я порой
больше давал, чем имел.
Эсав наследство просрал, как герой -
был бескорыстен и смел.

Ицхак ослеп и лишился сил.
Подняв дрожащую длань,
Эсава, старшего, попросил
задрать ему юную лань.

Жалеют матери худших из нас,
и Ривка варит овцу -
пока Эсав выполняет приказ,
Яков пойдет к отцу!

Сказала Ривка: "Иди в шатер,
Яков, иди, ступай.
И, не вступая с Ицхаком в спор,
мясо ему отдай.

Отец ослепший благословит,
считая, что ты - Эсав.
На лжи, предательстве и крови
замешаны чудеса!"

"Эсав - пушист, а я слаб и лыс.
И сразу отец поймет,
какую таю я заднюю мысль,
и проклянет, проклянет!"

Дала ему Ривка шкурки котов,
чтоб ими руки обвить:
"Готов ты, Яков?"
"Всегда готов!
Как истинный индивид!"

Ицхак в сомненьи пробормотал:
"Лапы Эсава, но…
голос Якова… эх, слепота…
значит, предрешено…"

Оливки выдавили слезу,
и маслом она стекла
на Землю Святую, и на лозу,
росшую у костра.

Ицхак последнее мясо ел,
гладил кошачий мех.
Яков мурлыкал - вор, костюмер,
забывший про слово "грех".

Хозяйской походочкой вышел он -
младший, но старший сын.
Вылил на землю остывший бульон
и ухмыльнулся в усы.

А там в шатре умирал Ицхак -
последний ослепший сфинкс.
Свершился первый на свете хак.
И мир с той поры завис.

Моя порода

Софиты глаз твоих, о, слава, дорогая,
меня пронзили вдоль и поперек.
Я просветлен и зол. Купоны состригая,
не я сижу котом у этих бритых ног.

Мой путь лежит туда, где гордая свобода
зажарит мне шашлык из дичи и хамья.
Я не один такой. Нас - целая порода.
Все, как один - бойцы. А рыжий - только я.

* * *
Мох на стенках колодцев переплавился в лед.
Туда спускался невидимый кот
С бродячим колючим репьем на хвосте.

Он дышит неслышно в нору в темноте,
Где мышь ведет убывающий счет,
Касаясь усами своих детей.

***
Прямо под Белым Котом,
Под горячим мышиным гнездом,
Рядом,
не глубже самой земли,

шевелятся спящие семена
заборов,
камней,
лопухов
и планет -

Земля обещает парные дожди.

Жди,
рядом,
не глубже семян и земли.




* * *
Лижет крыши влажный дым
над коньком,

Пыль глотает снежный сок
под крыльцом,

Вдоль веревок во дворе
длинный след –

Ветер гладил простыню,
выкрал плед.

Вором скачет белый кот
от ворот -
Катит солнце в полынью,
в черный лед.

Вне стаи

А разве не бываешь ты скотом?
Вот и бывай, а я пойду на ловлю
всего, что ловится. Прикинувшись котом,
умей убить и насладиться кровью,
хотя бы на словах. А на когтях
сражайся с миром, что погряз в покое
и подлости. Учи своих котят
не поддаваться общей паранойе.
Пошли, мой брат, на крышу, выпьем и
закусим черным хлебом небосвода.
Я лишь тогда смогу пойти на "вы",
когда того потребует природа.
А жить, стебаясь, требует ума,
иронии, холодного расчета.
Ты слушаешь? Ты плачешь? Оба-на.
Ты непривычен к роли звездочета.