Эдди Рознер и его труба: по обе стороны колючей проволоки

Варшава не выдержав вражеского натиска, пала, и теперь на её улицах разгуливали фашисты: 1939-й год для Польши закончился катастрофой. Население, прятавшееся от немецких бомб, потихоньку стало выползать из подвалов, с унынием взирая на свои дома, превращённые в руины. "Нам совершенно нечего есть!", — сказала мужу Рут Камински, и видя её отчаянье, тот принял решение.

Уже спустя полчаса Адольф Рознер,   чистокровный еврей, шагнул в дверь немецкой комендатуры, и, надо заметить, в тот же момент его жизнь повисла на волоске. Ничуть не смущаясь, он протянул военному руку и представился: "Господин офицер, я — итальянец, долго живший в Берлине, и теперь волею случая оказавшийся здесь… Умоляю Вас, помогите: нам с женой нечего есть!" Немец разинул рот, не зная, как реагировать: перед ним стоял смуглый мужчина, говоривший на хохдойч и утверждавший, что он "союзник". Слово за слово, и в результате к дому Рознеров уже катит мотоцикл, гружёный продуктами… Не успели супруги съесть армейскую колбасу, как Рут предупредили: "Ты, как еврейка, в списках на арест!", и господин Рознер, взяв молодую супругу за руку, под покровом ночи отправился на Восток. Джазовый трубач, он теперь постоянно бежал: сначала из Берлина, когда к власти пришли нацисты, а теперь из захваченной ими Варшавы. В Белосток, куда они направились, еврейские беженцы тянулись нескончаемой вереницей, и пограничник со звездой на фуражке пропустил Рознеров. Этот польский город недавно отошёл к Белоруссии, и потому отобрав документы с орлом, трубачу тут же выдали советский паспорт. Вместе с польскими бумагами Рознер сменил и имя: он не желал быть тёзкой фюрера и взял прозвище Эдди.

    
     Теперь перед Рознером ребром встал вопрос, есть ли в этом Богом забытом крае джаз? "Нет, — джаза до Вас не было, — сказал Пантелеймон Пономаренко, первый секретарь Белорусского обкома, принявший музыканта, — но теперь, надеюсь организуем. И назовём его Джаз-оркестром... Эдди Рознера? Нет, Белорусской ССР". Тут главный коммунист доверительно понизил голос: "Вы знаете, я очень люблю такую музыку…". "О, мы соберём оркестр из наших евреев, только мои музыканты не желают играть за гроши…", — лукаво протянул Рознер. Пономаренко успокоил: "Не вопрос. Зарплату положим заграничную", и скоро над Минском поплыли чарующие звуки польского джаза… Рознеровская труба в слоуфоксе "Прощай, любовь" в образе женщины оплакивала покинутую Польшу…

Начались гастроли, на которые тридцать мужчин-оркестрантов, захватив жён, отправлялись, словно цыганский табор: отличие заключалось в комфорте, ведь уносил их к Чёрному морю не шаткий возок, а мягкий вагон экспресса. В Одессе рознеровский джаз вызвал настоящий фурор: да, этот город слышал джаз, ведь Леонид Утёсов, а вернее Вайсберг, был выходцем с его улочек. Только музыканты Рознера играли иначе, в стиле западного свинга, только вошедшего в моду и ещё не слыханного в Союзе. Эдди, одетый, как и все его ребята, в белый костюм, подносил трубу к губам, украшенным тонкой ниточкой усов, и над летним парком разливался "Сент-Луи блюз"…

Война кончилась, и в 1947 году Эдди Рознер, взяв жену и маленькую дочку, тайно уехал во Львов: трубач решил бежать в Польшу, хотя никто его туда не выпускал. Этот город он выбрал не случайно: вокзал был забит поляками, ждущими отправки на родину, в толпе которых и рассчитывал затеряться музыкант. Конечно, пересечь советскую границу без документов было невозможно, и Рознер попытался  купить фальшивый паспорт, был тут же пойман и арестован. В НКВД привели и его жену, державшую за руку ребёнка. Там участливо спросили: "Гражданин Рознер, нет  ли у Вас родственников за границей?" Тот отвечал, что в Польше живёт его мать. "И Вы хотели бы с ней увидеться?" — сочувственно продолжал следователь. "Очень", — признался задержанный, на что работник НКВД торжествующе потёр ладони: "Так, значит, пытался перейти границу!" И вскоре Рознерам огласили приговор: 10 лет лагерей мужу и 5 лет казахской ссылки жене.

 "Трубить" музыканту пришлось на Колыме, как в переносном, так и в самом прямом смысле. Быть может, и сгинул бы щупленький зэк на золотоносных приисках, но и тут его спасла слава джазового виртуоза: начальник лагеря оказался поклонником его музыки. Вообще, надо заметить, "джазовый интернационал" всюду помогал своим людям, и Колыма не была исключением. Рознер собирает из бывших музыкантов, с радостью бросивших кирку и лопату, оркестр и начинает выступать, готовя концертную программу к праздникам. Начальник, словно заправский барин, гордится "крепостным" джазом и иногда позволяет ему "гастролировать" у соседей. Впрочем, барская любовь слепа: у Эдди от цинги шатаются зубы, и он уже не играет на трубе, а только дирижирует, при этом рискуя их вовсе потерять,  просит чеснок, но надсмотрщик глух. Спасает "крепостная актриса", танцовщица, выступающая с джазом: она достаёт по случаю несколько головок, и Рознер остаётся с зубами. А как без них играть трубачу? Наконец, со смертью Сталина, измученный Рознер выходит на свободу и берётся за прежнее.

Его ещё помнят, и вновь собранный джаз приглашают сниматься в "Карнавальной ночи". Сам Эдди на экран не попал, и тому были причины личные. Людмила Гурченко вспоминала, что Рознер, уже немолодой мужчина, худой и с залысиной, всем ещё казался эдаким "суперменом". Однако сам музыкант комплексовал: лысину, чтобы не блестела сквозь редкие волосы, ему закрашивали тушью для ресниц, наконец, он не мог, как прежде, брать высокие ноты. Однажды произошёл скандальный случай: Рознер, солируя на трубе, поручил другому музыканту взять верхнюю ноту, но… не дождался. Его трубач-напарник, чем-то обиженный, предательски смолчал в самый ответственный момент! Представьте себе: кумир публики в белом костюме солирует и ведёт партию к фальцету, но… верхнюю ноту зал не слышит. Рознер, красный как рак, гневно оборачивается к дублёру и начинает партию снова, и в ответ… опять молчание. Позор-то какой! Он швыряет трубу и уходит со сцены…

Наконец, в 1968 году Эдди Рознер уезжает в Гомель: московская сцена оставлена, теперь на ней царят другие оркестры: Олега Лундстрема, Кролла, Ванштейна… И отчаявшийся трубач вспоминает… родину. Ведь он в Росси случайно, он берлинец… "Тебя не выпустят, Эдди", — убеждают друзья. "Выпустят. Кому нужен больной старик?" — отвечал им Рознер, и не ошибся. В 1972 году его встречали в Западном Берлине. Но, увы, джаз там никому не был нужен. Эдди устроился метродотелем в ресторан, серьёзно заболел и сирена скорой помощи  словно реквием однажды повисла над его бездыханным телом. В 1976 году душа трубача отлетела туда, где музыка вечна… 

источник