Однажды, очень давно, когда ещё Исаакиевский собор стоял в лесах, а электричество начинало только - только будоражить просвящённые умы северной столицы, на улице Петроградской стороны опустился лист бумаги, исписаный нотами. Разумеется, тут бы ему и быть втоптанным в грязь, ежели не случай. 

     К слову сказать, в Петербурге того времени была одна замечательная профессия, ныне уже позабытая, это верховой мальчишка. Некоторые знатные люди любили мчаться с большой скоростью, и нанимали "верхового мальчика" который тонким, звонким голосом кричал протяжно: 
- Пади-и-и-и!!! 
Как вы уже догадались, исполнял роль "синего ведёрка", или мигалки со звуковым сигналом. Кто тут может ответить, в чём тут смысл, и почему некоторым зажиточным людям это нравится? Наверное, потому, что сей звук словно меряет их притязания на власть и территорию, как это принято у некоторых видов хищных животных. 

     Как раз в одном из домов жил обыкновенный человек, который расписывал шкатулки и балясины. После чего покрывал их лаком и уносил сбытчику, а у сбытчика забирал следующую партию пустых балясин и шкатулок. Этот непритязательный человек был художником, которого одолевали тяжёлые сны и кашель от лака, которым он покрывал свои творения. И надо же было такому случиться, что он попал под такой быстро мчавшийся экспресс. От удара коляской его отбросило, он упал, а вокруг него рассыпались пёстрые предметы, которые он нёс на продажу. 

     Вокруг него сразу сомкнулось плотное кольцо зевак, а кое кто, под шумок, прикарманил понравившуюся мелочь. Коляска остановилась чуть поодаль, и мужик с короткой плёткой в руке решительно направился к потерпевшему. Верховой мальчик подбежал следом, и вдруг увидел, как нечто белое мелькнуло, и затерялось в толпе. Продвинувшись поближе, он увидел лист бумаги, валявшийся под ногами любопытных, ещё немного, и его бы стоптали. Он проворно выхватил лист бумаги, и увидел, что он разлинован, и покрыт какими то закорючками. 

     Это и были ноты, которые упали сверху. Мальчик поднял глаза, и зажмурился от яркого света. Высокое, ослепительное небо, ограниченное геометрическими углами крыш, неспешно прокручивало свою вязь высоких перистых облаков. В ледяной синеве, где-то там наверху, вероятно и сложились эти самые ноты. Или они были подхвачены лёгким ветром, и были унесены из раскрытого окна проживающего на этой улице композитора, который, утомившись, уснул за столом, среди воска погасших свечей. Мальчик не мог сказать точно, и вдруг он услышал:
- Эй, малый! Давай, поехали!
И рукоятка короткой плётки ощутимо толкнула его в плечо. 

     Около коляски стоял пристав и кланялся. Мальчик влез на своё место и услышал:
- Слушаю-с... Не волнуйтесь, всё будет нормально... Сам бросился, никто не толкал. Поезжайте спокойно, не волнуйте-с. 
- Но! - мужик коротко щёлкнул языком, и коляска полетела дальше. Мальчик крепко держал ноты, и забыл кричать, на что позже ему выдали меньше денег. Ватажный атаман верховых мальчишек, отбирая их у него, просипел сломаным голосом:
- Потом не теряйся! - и влепил пощёчину. 

     Вечером мальчишка сидел на крыше одного из домов, и смотрел, как садилось огромное, красное солнце. Летний вечер почти догорел, и к нему неожиданно вышел человек. Или тот, кто теперь хотел казаться человеком. Мальчишка не пошевелился, просто скосился в сторону незнакомца. Незнакомец подсел рядом, и полез за пазуху. Вытащил печенье, и протянул мальчишке. 
- Сами кушайте, - огрызнулся он, и вдруг увидел лицо человека. 

     Самое примечательное во всём этом были глаза. Глаза незнакомца жили неким лучистым сиянием, радужка была словно миллионы ниточек разных цветов, которые двигались и сочились так, словно лучи закатного солнца. 
- Это тебе, нечего злиться. 
Глубоко вздохнув, мальчишка принял печенье, и съел его.
- Вот скажите мне... - немного подумав, сказал он, - скажите, пошто так устроено всё? 

     Незнакомец улыбнулся, и залез опять за пазуху. Он вытащил небольшую свирель, похоже из серебра, у свирели была прикреплена небольшая цепочка, семь звеньев которой сверкнули белым светом, качнувшись на солнце.
- Дай мне ноты. 
- Ноты? - удивился мальчишка. - А где их взять? 
- Они записаны на листе бумаги, который ты бережно держишь у себя.
- Так это вы обронили? Забирайте, коли так. - и мальчишка вытащил листок бумаги. 
    
- Раскрой его, и держи. Либо положи на крышу. 
- Нежули ноты петь будете? - усмехнулся мальчик, - Так ветром унесёт.
- Ты же хотел узнать, что тут записано? - незнакомец приладил свирель к губам, и легонько подул. Мальчик не услышал звука, он почувствовал, что этот звук раздирает его душу, что дома начинают вертеться вокруг, раскалываться, и остаётся только алый огонь, окрасивший небо. Из руин поднялись новые дома, через небо пролетел непонятный сигарообразный предмет серебристого цвета, и дома снова рухнули, как палые листья. Потом из руин стали подниматься новые постройки, через небо пролетали удалённые серебристые крестики, оставляя за собой пушистые следы, белые и тающие. 

     Дома вдруг стали старится, трескаться, крыши стали вминаться, ржаветь, карнизы осыпались, штукатурка падала, оголяя кирпич, и когда уже решительно казалось, что город исчезнет, съеденый временем, новая нота и гармония прошла через такт сердца, город выпрямился, засверкал новыми красками. Посреди вечернего неба стали зажигаться проекции разных рисунков, узоров, букв, и движущихся людей. Прямо перед ним прошли целые исторические эпохи, Русские цари махали приветственно руками, а на небе попеременно расцветали красивые цветы разных оттенков, форм и сияния. 

     Мальчик смотрел на всё это, и это отражалось у него в глазах. Вдруг сияние и картинки резко прекратились, в небе повисла густая чернота. И вдруг дома вспыхнули огнём. Некое холодное пламя острыми лучами, как северное сияние, огромным, от края до края фронтом поднялось над городом, и в небо медленно стали подниматься чёрные шары одинакового размера. Шары повисли на значительной высоте, нижняя часть у них открылась, и стала светиться ярким белым светом, так что ночью стало светло, как днём. 

     Потом музыка заиграла тревожные ноты, и мальчик увидел огромную, серую мглу. Мгла окутала город, некоторые шары опустились чуть ниже, некоторые погасли, будто за ними перестали следить, и, наконец, пришла вода. Вода стала подниматься вдоль стен домов, поглощая этаж эа этажом, и остановилась на уровне крыши. Ещё немного, и шары попадали в воду, а мгла исчезла. Долгое время не было ничего, кроме воды. Свирель заиграла последние ноты, такие нежные, такие умиротворяющие, и появились паруса. Парусов становилось всё больше и больше, и, наконец, их стало столько, что вода полностью скрылась под ними. Из воды показались дома, и платформа стала поднимать некогда затопленные улицы, город выходил из воды, огромные, металлические каркасы держали его, и вот он парит над водой, новый, но всё ещё прежний. 

     Незнакомец перестал играть и улыбнулся. 
- Видел, как будет? - мальчик кивнул, пребывая в исключительной оторопи. 
- Теперь ты понимаешь, почему всё делается так, а не иначе?
Выдержав паузу, незнакомец кивнул. 
- Я скажу тебе. Просто, в мире, кроме вас нет никого, кто мог бы это воспринимать.
- Так значит, смысла нет? - поник головой мальчик.
- Смысла нет, кроме того, что ты сам себе выдумал. 
- Значит, просто и не жить... Ты это разумеешь?
Ангел пожал плечами и отдал ноты мальчику.
- Попробуй, сыграй их, и увидишь. 
    
- На что мне... А тот человек погиб сегодня? - неожиданно спросил мальчик.
- Художник? Он не погиб. Спит теперь. Подле него врач.
- Это хорошо тогда, что не погиб... Ноты всё же вы обронили, на то и выходит.
Ангел улыбнулся. 
- Ладно, тогда пусть их подберёт кто нибудь ещё.
Он бросил листок, в воздухе ноты рассыпались золотыми искрами. 

     Сидя на крыше вместе с ними возникало ощущение того, что вся наша жизнь в той или иной мере - зыбкий сон, необычный настолько, что становится страшно и холодно, от понимания развития вечности. Солнце давно уже село, небо из ярко алого стало тёмно синим, появились первые звёзды. Молча сидишь и понимаешь, может на этих звёздах тоже кто то сейчас смотрит в твою сторону.
Вот и всё. 

     А иначе, зачем тогда жить?