Герои Войны 1941-1945

Среда, 02 Мая 2012 г. 17:42 + в цитатник

Цитата сообщения avistrix

Прочитать целиком В свой цитатник или сообщество!

Художник Геннадий Добров и его "Автографы войны

Художник Г.М. Добров

Dulce et decorum est pro Patria mori

Horace

Приближается День Победы - праздник, о котором недаром говорят: «радость со слезами на глазах». В этот день мы будем славить прошедших войну – и тех немногих, что остались в живых, и, конечно же, погибших.

Думая о героях войны мы, как правило, представляем себе смерть на поле боя. Героический порыв: «Лейтенант израненный прокричал: вперед!..», «За Родину, за Сталина!...», «Велика Россия, а отступать некуда: позади – Москва…», «Вперед, в атаку!» - и упал молодой боец, сраженный вражеской пулей в самое сердце. Или бросившись на амбразуру. Или что-то в этом роде. Да – так все и было. В большинстве случаев. «Дульче эт декорум эст про Патриа мори» - «Сладка и прекрасна смерть за Отечество», еще Гораций сказал.

А если Бог не даровал милосердную, прекрасную, почетную смерть, чтобы вспышка боли – и все? Если чудище-война пожевала-пожевала, да и не проглотила, а выплюнула человека, изувечив его так, что поневоле позавидовал он погибшим? Какое уж там «дульче», какое «декорум»…

По далеко не точным данным, более 9 миллионов инвалидов пришло с фронтов Великой Отечественной. Откуда-то из далекого детства всплывают воспоминания о таких: обрубок в полчеловеческий рост, на подставочке с колесиками катится по проходу электрички. Смотреть страшно и неприятно, но почему-то не могу отвести глаз… На деревянной ноге, как пират Сильвер, бойко передвигается по рынку: этому повезло, рядом идет жена. Кто-то с рукой-протезом в черной перчатке… Стеклянный глаз учителя физкультуры в школе – свой потерял на войне…

Как теперь понимаю, это были уже «последние могикане». Когда-то ими кишели города. Помните эпизод из фильма «Место встречи изменить нельзя», действие там происходит в Москве, в первые послевоенные годы. Главный герой, Шарапов, на улице вытягивается и отдает честь такому, в военной форме, на тележке с колесиками и с богатым «иконостасом» орденов и медалей на груди.

Поутихла победная эйфория, и выяснилось, что деваться таким орденоносцам, в общем-то, не особенно есть куда. Хорошо, если были любящие родственники, жилье, возможность хоть как-то зарабатывать… Но многие остались и совсем нетрудоспособными, и жилье в войну утеряно, и родных – либо нет, либо не хотят они взваливать на себя такую обузу. Либо сам инвалид не хочет обременять собой семью - пусть лучше считают его погибшим или без вести пропавшим: поплачут, да забудут…

Вот и появились на улицах послевоенных городов многочисленные орденоносцы-попрошайки. Не нужно забывать, что в основном – еще совсем молодые люди. Отдавшие Отечеству не жизнь, но то, что не менее ценно - молодость, здоровье, надежды, возможность жить по-человечески. И взамен не получившие от Отечества ничего. Впрочем, нет, кое-что они получили.

Власть предержащим, разумеется, не нравились многочисленные калеки, портящие облик советских городов. Это вносило несоответствующую ноту в ликующие гимны об одержанной победе. Кроме того, терять инвалидам было уже нечего и они могли донести до населения такую правду о войне, которая, скажем так, не вполне соответствовала официальной версии.

Советская власть, как всегда, действовала решительно и быстро. Под предлогом «борьбы с нищенством и попрошайничеством» уже в конце 1940-х годов были разработаны соответствующие документы о переселении подобных людей в специальные места, официально называемые «интернатами для инвалидов войны и труда». Располагались эти заведения по всей стране – от Сахалина до Средней Азии, в глухой глубинке. Зачастую, по «доброму» советскому обычаю, помещениями для этих интернатов служили, где только возможно, бывшие монастыри: Кирилло-Белозерский, Горицкий, Александро-Свирский, Валаамский и другие.

Некоторых поехать в эти заведения уговаривали по-хорошему, но чаще - просто устраивали облавы на калек-попрошаек, закидывая безногих в фургоны. При переселении у инвалидов отбирали паспорта и другие документы и не оставляли права на возвращение, превращая их, по сути, в зэков. Естественно, административный, врачебный и обслуживающий контингент в такие учреждения подбирался какой попало, по остаточному принципу. Питание, уход, лечение – все также было соответствующего качества. Ведь и вся страна с трудом оправлялась от послевоенной разрухи, так кто стал бы возиться с какими-то «огрызками войны»? Тогда не понимали что каждый такой человек - неоценимое сокровище, прямой свидетель настоящей военной реальности, как никто испытавший ее непосредственно на себе. А уж о моральном долге перед такими людьми власти нашей страны особо не задумывались никогда. Фактически искалеченных героев войны похоронили заживо.

Так и растаяла бы память о них, если бы не один человек – художник Геннадий Михайлович Добров (1937-2011).

Родился он в Омске, в семье художников. Первым учителем рисования для мальчика был его отец. Но грянула война, отец ушел на фронт, а мать чуть ли не сутками работала на военном заводе, изготавливавшем снаряды.

Одним из первых ярких послевоенных впечатлений для 9-летнего Гены стала встреча с инвалидом войны, городским сумасшедшим нищим, потерявшим разум в результате контузии. Возможно, это и предопределило дальнейший творческий путь художника.

Сумасшедший нищий-инвалид

Отец решил отправить маленького Гену в Москву, в художественную школу-интернат при МГАХИ им. Сурикова. Чтобы выдержать конкурс, надо было ежедневно делать один рисунок, одну акварель. Мальчик рисовал людей, стоящих в очередях за хлебом и керосином. Случалось, так уставал, что не успевал что-то закончить. Но отец был неумолим. Приходя поздно вечером после работы домой, он заставлял сына садиться за стол и работать до самого утра. Зато когда рисунки Геннадия отправили в Москву, в приемной комиссии не поверили, что их сделал ребенок.

Добров закончил школу-интернат, а затем и МГАХИ. Уже в студенческие годы проявилась творческая принципиальность художника, когда он отказывался переделывать свои работы, казавшиеся начальству слишком «натуралистическими», в духе соцреализма.

Чтобы не вылететь из института, на четвертом курсе Добров перешел на графический факультет. Там его взял под опеку видный художник, лауреат Сталинской премии, академик Евгений Адольфович Кибрик.

Е.А. Кибрик

Это был настоящий мастер, требовательный и умелый педагог. Несмотря на все регалии, Кибрик на себе испытал все «прелести» советской власти – в молодости изобразил что-то «идеологически неверное» и отсидел два года. Он всячески старался научить Геннадия «балансировать» между творческими порывами и требованиями, предъявляемыми системой. Но это удалось ему плохо. Доброва исключили из института перед самым выпуском, без диплома (позже он получил диплом экстерном).

Геннадий остался без работы, без денег, без прописки, в чужом городе, на съемной квартире. Перебивался кое-как: продал собранные во время учебы книги, кое-какие вещи… Так прошло три месяца.
Квартирная хозяйка донесла участковому, что ее жилец – безработный тунеядец, а с этим тогда было строго. Участковый уже собирался заводить на Доброва дело, но Геннадий, словно по наитию, сам решил пойти работать в милицию, так как туда брали без прописки. И год работал постовым на площади перед Белорусским вокзалом. Таскал пьяных в вытрезвитель, гонял вокзальных проституток, чтобы они не попали в лапы более суровым служителям закона, а главное – рисовал в любой удобный момент, ведь перед ним открылось такое необозримое поле человеческих типов и судеб!

Кибрик продолжал принимать участие в судьбе Доброва. Но когда тот принес ему цикл своих рисунков «Будни милиции», академик пришел в ужас: «Если хочешь уцелеть – не показывай это никому!» А затем посоветовал: «Хорошо бы тебе съездить на Валаам. Там есть интернат для инвалидов войны. О нем мало кто знает, но люди эти – настоящие герои».

Так Добров «заболел» мыслью о поездке на Валаам. Но это было не так-то просто. Во-первых, неимоверно трудно было выбить разрешение на посещение Валаамского интерната. Во-вторых, для поездки требовались определенные средства.

Геннадий перепробовал еще множество работ: пожарного в театре, санитара в институте Склифосовского, в 7-й психиатрической больнице… И не уживался нигде – из психушки, например, его уволили «за слишком мягкое отношение к пациентам». Но любое место работы было для молодого художника прежде всего полем творческой деятельности – везде он рисовал, рисовал…

Мечта Доброва о Валааме исполнилась только в 1974 году – и разрешение на посещение интерната он получил, и подкопил денег на поездку.

Буквально перед самой поездкой Геннадий женился. Случайно пригласили его на день рождения к незнакомой девушке, а он влюбился в именинницу и на следующий день пришел просить ее руки. Людмила оказалась любовью всей его жизни.

Но сразу после свадьбы молодой муж уехал на Валаам и провел там три месяца, и только по возвращении они с Людмилой поехали в свадебное путешествие в Крым. Там Добров узнал, что под Бахчисараем также есть интернат для инвалидов войны, и вообще вся страна покрыта сетью подобных заведений.

И он побывал везде: в Омске, на Сахалине, в Армении, в Карелии... За шесть лет Добров создал более 40 произведений, изображающих неведомый ранее ему, да и большинству людей тоже, мир инвалидов Великой Отечественной. Эту серию рисунков он назвал «Автографы войны».

Геннадий подал заявление в Союз художников о проведении персональной выставки, но секретари Союза, увидев рисунки, пришли в ужас и назвали Доброва фашистом, наслаждающимся страданиями людей.

В 1982 году Добров написал свою знаменитую жанровую картину «Прощальный взгляд», о которой много писали в прессе.

Прощальный взгляд

Эта картина посвящена непростой, ранее не освещавшейся теме алкоголизма в среде творческой интеллигенции. Мнения были полярно противоположными. Картину планировала приобрести Третьяковская галерея, но кому-то из «верхов» она показалась слишком смелой, и полотно осталось в мастерской художника.

Лишь в конце 1986 года Геннадию разрешили, наконец, однодневную (!) выставку. Она произвела такой фурор, что ее разрешили продлить еще на два дня. Из зала выходили плачущие люди… Затем в пресс-центре МИДа издали альбом на трех языках с серией «Автографы войны». А за саму выставку художник получил медаль «Борцу за мир». Вручал ее Генрих Боровик, в те годы председатель Советского комитета защиты мира. Через десять лет «Автографы войны» были выдвинуты на Государственную премию.

Польские журналисты, побывавшие на выставке, пригласили Доброва написать пейзажи бывших фашистских концлагерей. За год художник объездил Польшу и Чехию, создав «Реквием» - серию рисунков бывших концлагерей Западной Европы. В 1996 году за эту серию Геннадий получил звание Заслуженного художника России.

Кроме этого, Геннадий Добров побывал в «горячих точках»: в Афганистане, в Чечне, Южной Осетии, создав серии рисунков «Молитва о мире», «Я любил этот город» (Грозный), «Южно-Осетинская трагедия».

Геннадий Добров в Афганистане

Всего рисунков художника, посвященных войнам и их жертвам, насчитывается более 300.

Художник отличался бескорыстием и непрактичностью, менее всего думая о творчестве как об источнике дохода. Лишь в возрасте 60 лет он получил первую крупную сумму от Музея на Поклонной горе, который приобрел его серию «Автографы войны».

Геннадий Добров - почетный академик Российской академии художеств

В 2010 году Геннадий Добров стал Почетным членом Российской академии художеств. В том же году ему было присвоено звание «Народный художник Российской Федерации».

Выставки художника проходили как в России, так и за рубежом, в частности в США. Его работы хранятся в Центральном музее Великой Отечественной войны, в Федеральном музее пограничных войск, в Музее истории Второй мировой войны «Берлин-Карлсхорст» и других.

Геннадий Добров в конце жизни

Геннадий Михайлович Добров скончался после тяжелой болезни 16 марта 2011 года. 18 марта погребен на Ваганьковском кладбище в Москве.

В этом посте я покажу лишь рисунки из серии «Автографы войны» - другие серии заслуживают отдельного разговора. И, кстати, в сети не так-то много картин Доброва – в основном серия «Автографы войны», кое-что из серии «Реквием», а произведений из серий, посвященных «горячим точкам», не видела совсем.

Итак, несколько слов о Валаамском интернате для инвалидов войны и труда. Первых «подопечных» завезли туда в 1950 году. Условия жизни были очень тяжелыми: электричество, например, провели только в 1952-м. Директор интерната – Иван Иванович Королев – называл себя «Король Валаама» и считал себя вправе беспрепятственно распоряжаться всем и всеми. Он, например, отбирал у пациентов их ордена и медали и носил их сам; утверждал, что имеет звание «Герой СССР» (что не соответствовало действительности).

Медицинский уход был никакой. Персонал, как правило, пьянствовал. Часто лежачих больных «забывали» переворачивать, и в их пролежнях заводились черви.

Но больше всего мучило людей чувство брошенности, ненужности. Были случаи самоубийства. Однажды инвалид ухитрился на культях рук и ног взобраться на монастырскую колокольню. Внизу его товарищи играли в домино. Он крикнул: «Ребята, поберегись!» (в таком состоянии человек подумал о других!) – перевалился через проем и полетел вниз…

Самым страшным местом в интернате считался бывший Никольский скит. Там содержались люди, потерявшие разум и память, а также так называемые самовары: инвалиды без рук и ног. Были случаи, когда таких «самоваров» санитары выносили «погулять» - развешивали в корзинах на ветвях деревьев. Иногда и «забывали» их там на ночь. В холодную погоду, бывало, люди замерзали…

Когда Добров приехал на Валаам, Королев долго изучал его сопроводительные документы и нехотя разрешил рисовать инвалидов. Но строго запретил посещать Никольский скит. Однако Геннадий пробрался и туда.

Там он и увидел его. Спеленутый человеческий обрубок лежал на кровати и смотрел на художника чистыми, ясными глазами… «Кто это?» - спросил Добров санитара. «Неизвестный. После ранения потерял и слух, и речь, а документов при нем не было».

«Неизвестный», - так и назвал этот рисунок Добров.

Неизвестный

Позже удалось вроде бы выяснить (но лишь предположительно), что это был Герой СССР Григорий Волошин. Он был летчиком и выжил, протаранив вражеский самолет. Выжил – и просуществовал «Неизвестным» в Валаамском интернате 29 лет. В 1994 году объявились его родные и поставили на Игуменском кладбище, где хоронили умерших инвалидов, скромный памятник, который со временем пришел в ветхость. Остальные могилы остались безымянными, поросли травой…

Могила Григория Волошина

В 2010 году местными властями, по инициативе игумена и братии возрожденного Валаамского монастыря, было принято решение о создании на Игуменском кладбище мемориала, увековечивающего память инвалидов – героев войны, закончивших свою жизнь в Валаамском интернате. Лучше поздно, чем никогда!

Кроме «Неизвестного» Добров нарисовал в Валаамском интернате еще 4 портрета.

Разведчик Виктор Попков

Защитник Ленинграда

Пехотинец Александр Амбаров, защищавший осажденный Ленинград. Дважды во время ожесточенный бомбежек он оказывался заживо погребенным. Почти не надеясь увидеть его живым, товарищи откапывали воина. Подлечившись он снова шел в бой.

Возвращение с прогулки

Разведчица Серафима Комиссарова. Сражалась в партизанском отряде в Белоруссии. Во время выполнения задания зимней ночью вмерзла в болото, где ее нашли только утром и буквально вырубили изо льда.

Лейтенант Александр Подосенов

В 17 лет добровольцем ушел на фронт. Стал офицером. В Карелии был ранен пулей в голову навылет, парализован. В интернате на острове Валаам жил все послевоенные годы, неподвижно сидящим на подушках. На рисунке хорошо видны страшные отверстия - входное и выходное - в его голове.

Остальные портреты инвалидов-героев нарисованы Добровым в других местах.

Рассказ о медалях

Рядовой Иван Забара. Ощупью движутся его пальцы по поверхности медалей на груди. Вот они нащупали медаль «За оборону Сталинграда» «Там был ад, но мы выстояли», - сказал солдат. И его словно высеченное из камня лицо, плотно сжатые губы, ослепленные пламенем глаза подтверждают эти скупые, но гордые слова.

Партизан, солдат Виктор Лукин, Москва

Сначала воевал в партизанском отряде. После изгнания фашистских оккупантов с территории СССР сражался с врагами в армии. Война не пощадила его, но он остался по-прежнему твердым духом.

Михаил Казатенков

Когда художник рисовал его, солдату исполнилось 90 лет. В трех войнах довелось ему участвовать: русско-японской (1904-1905 гг.), Первой мировой (1914-1918 гг.), Великой Отечественной (1941-1945 гг.). И всегда он сражался храбро: в Первую мировую награжден двумя Георгиевскими крестами, за борьбу с германским фашизмом получил орден Красной Звезды и несколько медалей.

Незаживающая рана

Солдат Андрей Фоминых, Южно-Сахалинск, Дальний Восток. В ожесточенном бою был тяжело ранен, рана так и не зажила. Мы видим дренажный свищ, за которым сам инвалид ухаживает.

Георгий Зотов, село Фенино Московской области, инвалид войны

Листая подшивки газет военных лет, ветеран мысленно вновь обращается к прошлому. Он вернулся, а сколько товарищей осталось там, на полях сражений!

Поздравления друзей с Днем Победы

Василий Лобачев оборонял Москву, был ранен. Из-за гангрены ему ампутировали руки и ноги. И стал бы он совсем беспомощным, если бы не жена Лидия, тоже во время войны потерявшая обе ноги. А так зажили, поддерживая друг друга и даже родили двух сыновей. Счастливцы – по сравнению с другими!

Опаленные войной

Фронтовая радистка Юлия Еманова на фоне Сталинграда, в защите которого она принимала участие. Простая деревенская девушка, добровольцем ушедшая на фронт. На ее груди высокие награды СССР за боевые подвиги – ордена Славы и Красного Знамени.

Обед

Михаил Гусельников, Омск

Рядовой 712-й стрелковой бригады, Ленинградский фронт. 28 января 1943 года во время прорыва блокады Ленинграда солдат получил ранение в позвоночник. С тех пор - прикован к постели.

Алексей Чхеидзе, моряк. Деревня Данки Московской области

Принимал участие в штурме Королевского дворца в Будапеште зимой 1945 года. Группа морских пехотинцев по подземным галереям проникла во дворец и не позволила фашистам взорвать этот памятник мировой архитектуры. Шедевр был спасен для человечества, но его спасители почти все погибли. Алексей Чхеидзе, чудом выживший, перенесший несколько операций, с ампутированными руками, ослепший, почти полностью потерявший слух, и сейчас находит в себе силы шутить: он с иронией называет себя «человеком-протезом». Написал книгу «Записки дунайского разведчика».

Ветеран

Отдых в пути

Солдат Алексей Курганов, село Такмык Омской области. Фронтовыми дорогами он прошагал от Москвы до Венгрии и там был тяжело ранен: лишился обеих ног.

Письмо однополчанину

Владимир Еремин, поселок Кучино Московской области. Лишенный обеих рук,не только научился писать, но и окончил после войны юридический техникум.

Михаил Звездочкин, командир артиллерийского расчета

Скрыл инвалидность (паховая грыжа) и ушел добровольцем на фронт. Войну закончил в Берлине.

Воздушный десантник Михаил Кокеткин, Москва

В результате тяжелого ранения лишился обеих ног. Но не смирился с инвалидностью, окончил институт и долгие годы работал в Центральном статистическом управлении РСФСР. За героизм на фронте был награжден тремя орденами, за мирный труд у него тоже орден – «Знак почета».

Фронтовые воспоминания

Борис Милеев, Москва. Потерял на войне руки, но не смирился с судьбой инвалида. Сидеть без дела он не мог, научился печатать на машинке и много лет трудился, выполняя машинописные работы. Художник изобразил его печатающим фронтовые воспоминания.

Невольный трепет охватывает, когда смотришь на этих людей. Пусть война оставила на них свои страшные «автографы», но сколько в этих лицах достоинства, сколько величия! Римские цезари-военачальники, как сейчас принято говорить, нервно курят в коридоре…

Некоторые художники любят изображать войну пафосно, красиво, в героических тонах. Вот, например, картина художника Константина Васильева «Валькирия».

К. Васильев. "Валькирия"

Люблю этого художника, но настоящее лицо войны для меня – не прекрасная дева-воительница из германских саг, а женщина с сожженным лицом на портрете Доброва.

Портрет женщины с сожженным лицом

Эта женщина не была на фронте. За два дня до войны ее любимого мужа-военного отправили в Брестскую крепость. Она тоже должна была поехать туда чуть позже. Услышав по радио о начале войны, она упала в обморок – лицом в горящую печь. Ее мужа, как она догадалась, уже не было в живых.

Когда художник рисовал ее, она пела ему прекрасные народные песни…

Рубрики:

Живопись, фото

Метки: Геннадий Добров

Аноним обратиться по имени Вторник, 29 Мая 2012 г. 22:59 (ссылка)

Огромное спасибо! Очень впечатлило. А где хранятся эти рисунки?

Ответить С цитатой В цитатник | Не показывать комментарий

Аноним обратиться по имени Четверг, 11 Октября 2012 г. 15:57 (ссылка)

огромное спасибо за ваш замечательный материал!
у меня в блоге есть пост (http://alexabarboss.blogspot.com/2011/05/blog-post_22.html), в котором использовано пару рисунков, но я понятия не имел, откуда они, кто их автор - и вот сегодня случайно увидел ссылку сюда... = как здорово, что был такой великий художник и человек, и что ему удалось сделать практически невозможное в тех условиях - оставить будущим поколениям свидетельства великого подвига настоящих героев и беспредельной подлости преступного режима и его исполнителей...

Ответить С цитатой В цитатник | Не показывать комментарий