Мы часто употребляем слова, не задумываясь об их смысле. А жаль. Если всё-таки задуматься, то многие слова наполняются смыслом, которого мы не замечали и не знали. Относительно недавно мне разъяснили смысл столь часто слышанных мною слов: прошлое, настоящее и будущее.

Казалось бы, слова, как слова. В детстве, да и не только, у меня часто возникал вопрос — почему какое-нибудь слово означает именно то, а не что-нибудь другое? Как только я задумывался об этом, многие слова становились как бы чужими. Не чувствовался их внутренний смысл, отсутствовали мостики понимания оного слова и это ощущение было, по крайней мере, очень странным. Ты, как бы переставал понимать слово, оно звучало, как чужое.

Так вот, по поводу изначального смысла слов. Слово «ПРОШЛОЕ» возникло из слияния нескольких слов — ПРОШёЛ уже я. Некоторые буквы при произнесении этих слов вместе просто выпадают, а другие сливаются в звуки, которые и дают современное произношение и правописание этого слова. Аналогично, «НАСТОЯЩЕЕ» — НА чём СТОю еЩё я, а слово — «БУДУЩЕЕ» — БУДУ еЩё я. Каждый, произнеся данные словосочетания быстро, волей-неволей получит, очень близкое к привычному для нашего уха звучание слов — прошлое, настоящее и будущее.

С одной только разницей — с пониманием того, что эти слова значат по своей сути. До этого, почти мёртвые звуки слов, практически мгновенно оживают, наполняются смыслом. Мёртвое слово становится живым, понятным и осмысленным. К этому мы ещё вернёмся. Попытка сделать язык мёртвым, не несущим для говорящего изначального смысла — это один из инструментов ТЁМНЫХ СИЛ (паразитических) для захвата власти и контроля над народами. Навязывая русскому человеку (к примеру) новые правила «культурной» речи, они изменяют смысл слов, убирают жизнь в слове, превращают слово в мёртвое колебание воздуха.
К примеру, новые «правила» правописания, навязанные русскому народу после ВЕЛИКОГО ЕВРЕЙСКОГО ПЕРЕВОРОТА 1917 года. Да-да, именно Великого Еврейского Переворота, а не Великой Русской Революции, как об этом пишут в учебниках по Новейшей ИЗ(С)-ТОРии(ы). Даже в слове история, замена буквы З на букву С, позволяет уже на уровне подсознания человека настраивать его на ПРЕКЛОНЕНИЕ перед ИУДЕЙСКОЙ ТОРОЙ, а не перед реальными, воистину великими деяниями наших предков — славяно-ариев. Замена во многих словах буквы З на букву С немедленно убивает эти слова и принципиально меняет их смысл и значение, и нарушает гармонию и резонанс с генетикой предков.

Давайте сразу же и проверим это. Живое слово БЕЗкорыстный, обозначающее человека, не имеющего корыстных интересов (без корысти), после замены превращается в БЕСкорыстный (БЕС КОРЫСТНЫЙ). В русском языке слово БЕС означает, как хорошо всем известно, нечистую силу и любой русский человек на уровне подсознания, НА УРОВНЕ ГЕНЕТИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ будет РЕАГИРОВАТЬ ОТРИЦАТЕЛЬНО на слово и, естественно, невольно, будет отрицательное отношение К ЧЕЛОВЕКУ НЕ ИМЕЮЩЕМУ КОРЫСТИ.

Такого, казалось бы, незначительного изменения достаточно, чтобы на уровне генетической памяти вызвать отрицательную реакцию на положительные качества.

Приставку БЕЗ, обозначающую отсутствие чего-нибудь, весьма ловко ПОДМЕНИЛИ словом БЕС, существительным. И многие однокоренные слова (слова, имеющие один корень), стали двухкоренными (имеющими два корня). При этом принципиально изменился смысл слов и их влияние на человека. Положительный смысл был подменён на отрицательный (пример: безкорыстный — бескорыстный). А каково влияние подобной подмены на слова, изначально несущие отрицательный смысл?! Давайте разберёмся… Например, слово БЕЗсердечный, обозначающее человека БЕЗ СЕРДЦА, бездушного, жестокого, где БЕЗ — ПРИСТАВКА к слову сердце, после подмены превратилось в слово БЕСсердечный, в слово, имеющее два корня БЕС и СЕРДЦЕ, с ударением на первый корень — БЕС. И, таким образом, получается сердечный бес. Неправда ли, любопытный перевёртыш?! И это — не случайное совпадение. Возьмите другие слова с БЕСом и получите ту же картину: БЕСсильный, — вместо БЕЗсильный. При такой подмене происходит навязывание человеку на уровне подсознания мысли о том, что во всех ситуациях, при которых он (человек) оказывается БЕЗ сил, другими словами — не смог свершить или сделать что-нибудь, БЕС оказывается СИЛЬНЫМ, на высоте!

Получается навязывание мысли о бесполезности попыток делать что-нибудь потому, что БЕС сильнее. И, опять-таки, слово БЕЗполезный, означающее действие без пользы, превратилось в полезного БЕСа — бесполезный. И таких слов много: БЕЗпутный — БЕСпутный, БЕЗчувственный — БЕСчувственный, БЕЗчестный — БЕСчестный, БЕЗцельный — БЕСцельный, БЕЗстрашный — БЕСстрашный и т.д.

Таким образом, понятие о человеке потерявшем себя (безпутный), подменяется утверждением о том, что у БЕСа путь есть (беспутный), понятие о человеке потерявшем свою человечность (безчувственный) заменилось утверждением, что БЕС, как раз-то чувственный; понятие о человеке, потерявшем свою честь, честность (безче-стный) — утверждением того, что бес как раз-то честный (бесчестный); понятие о человеке, потерявшем или не имевшем цели в жизни (безцельный) — заявлением о том, что у БЕСа всегда есть цель (бесцельный); понятие о человеке не ведающем страха (безстрашный) — утверждением о том, что бес, как раз-то, страшный и его бояться следует (бесстрашный). И это далеко не все слова, в которых, заменив букву «З» на букву «С», принципиально изменили и само слово, и его значение. Желающие могут убедиться в этом сами, открыв любой словарь русского языка…"

Из книги Н.Левашова "Россия в кривых зеркалах"

Недавно мне попалась статья, которая тоже многое проясняет:

"Реформа графики и орфографии означала прежде всего разрыв с традицией славянского письма, и тем самым отдалила и отделила новое русское гражданское письмо от письма слогового, от письма кирилловского и даже от письма, введенного Петром I . Это означало, что для чтения дореволюционных книг уже требовалось известное напряжение, определенное привыкание, что создавало известный культурный барьер. Конечно, для людей с высоким образовательным уровнем он был относительно легко преодолим, однако для большинства малограмотных лиц, получивших в годы советской власти доступ к образованию, он казался довольно существенным. Но именно это и требовалось для новой власти. С одной стороны, новая орфография позволяла легче изучать русскую письменность, с другой – практически исключала знакомство широких народных масс с дореволюционной литературой.

Другим важным следствием орфографической реформы явилось выделение русской графики из восточнославянской. Еще в ХI Х веке среди лингвистов шли споры, существует ли украинский и белорусский языки именно как языки, или они все являются просто малороссийским и западнороссийским диалектом великорусского. Упразднение графемы “I ” из русского языка окончательно разрешило этот вопрос в смысле графики, ибо теперь в этих языках данная графема сохранилась, а в русском исчезла. Так что если прежде, до реформы, в великорусском можно было найти черты и украинской, и белорусской графики, или, иными словами, великорусская письменность являлась просто общерусской без подразделения на великорусскую, малорусскую и белорусскую, то теперь русская письменность перестала претендовать на общерусскую значимость и стала в один ряд с украинской и белорусской. Тем самым субординацию сменила координация, а понятие “русский”, равно применимое к великорусам, малорусам и белорусам теперь исчезло, став синонимом слова “великорусский”. Иными словами, этноним “русский” утратил свой общеславянский (по отношению к восточным славянам) статус, обозначив лишь одну восточнославянскую народность. Вряд ли такое понижение статуса русской графики можно воспринять иначе как крупную утрату.

Еще одним следствием реформы явилось отдаление русской графической системы от общей индоевропейской. При том, что основной состав букв имеет написание в строку, ряд букв имеет диакритические надстрочные знаки, так что время от времени встречаются буквы в полторы строки. Так, в испанском языке существуют значки для ударения, у французов они более разнообразны, а у греков еще и пополнены знаками придыхания; у немцев существуют буквы д, ц, ь, и при всем том во всех языках с латинской графикой есть буквы i и j . Так что с учетом заглавных букв, также занимающих полторы строки, а также полуторастрочных b , d , f , h , k , l , t внешний рисунок слов выглядит весьма разнообразным. В русском же языке до реформы таких знаков было меньше, к ним относились i , h, ? , ё, й, б, однако они все же были, и особенно часто употреблялся Ъ в конце слов. После упразднения первых трех знаков перестали писать “ё” как “ё”, заменив на “е”; есть некоторая тенденция в начале слов заменять “Й” на “И”, например, писать “иог” вместо “йог” или “иод” вместо “йод”. Так что остаются только “й” конечный и “б”. Если еще вспомнить об отсутствии таких узких знаков, какие есть в латинской графике, например, i , j , l , t , и, напротив, вспомнить об очень широких русских буквах типа ш, щ, ж, м, ю, ы, то можно придти к выводу о том, что после реформы русский текст стал восприниматься как очень широкий и весьма монотонный, содержащий очень мало полуторастрочных знаков. Так что реформа сделала русскую письменность еще менее похожей на общеевропейскую, чем она была до реформы.

Уже этих культурных утрат было бы достаточно для того, чтобы задуматься, следовало ли производить подобную реформу. Однако наибольший урон нанесла реформа в практически неизвестной широким массам области, в области сакральной. Отказ от исходного “I ” привел к полному забвению знака Бога, к торжеству атеизма в графике; в меньшей степени тому же способствовало и упразднение греческой буквы “q ”. Замена “I ” на “И”, “Й”, “Ъ” и другие буквы и замена “q ” на “Ф” и “Т” привела к искажению числового значения писавшихся через эти буквы имен, прежде всего имен Бога. Весьма искаженными стали и написания многих других имен библейского и греческого происхождения. Все это привело к тому, что стало бы весьма кощунственным издавать, например, Библию в новой графике, где у ряда слов сакральный смысл менялся на прямо противоположный.

Из изложенного напрашивается вывод о том, что реформа орфографии носила неслучайный характер именно в сакральной области. Правда, лингвисты категорически отвергают такой довод, полагая, что любое правописание нуждается в периодическом реформировании, ибо язык заметно меняется из столетия в столетие и его письменная фиксация должна отражать его наиболее существенные сдвиги. Поэтому лингвисты никаких сакральных диверсий не совершали, они просто выполняли свой профессиональный долг. Вероятно, истина лежит посередине: разумеется, лингвисты не планировали осуществлять вмешательство в сакральную сферу просто потому, что они ее не знали, и именно поэтому они в ней наломали дров. Так, если ребенок, получивший первые практические навыки вождения автомобилем, но совершенно незнакомый с правилами дорожного движения, сядет за руль, он непременно сделает несколько грубых нарушений этих самых правил, и не потому, что они сложны, а как раз в силу их незнания. А не ведали они этой области не потому, что знания эзотерического плана были запрещены, как это имеет место в христианских странах, а потому, что для атеизма тонкий мир вообще не существует - ни в христианском, ни в языческом, ни в эзотерическом плане. Это, с позиций атеизма, знания “ни о чем”, на их приобретение незачем тратить время.

Лингвист-атеист есть порождение не столько советской эпохи, сколько Нового времени вообще. Вряд ли когда либо еще, за исключением разве что поздней античности, можно было бы представить себе языковеда, не сведущего в религии. Писали, читали, обучали письму и чтению, совершенствовали правописание и изобретали новые системы письма во все века исключительно жрецы. Недаром в Древнем Египте богом письма был Тот - Бог мудрости, Бог различного рода тайных действия, связанный с Луной. Да и первые записи, судя по руническим надписям, это прежде всего сакральные знаки, священные формулы, оберегающие людей от злых сил, от чужих чар, дарующие им здоровье, силы, успех, счастье. Это короткие надписи-пожелания, надписи-заклинания, надписи-обереги. Не только нанесение письменных знаков, но и само их чтение являлось частью священного ритуала, к которому не допускались непосвященные. Поэтому любые реформы в графике или орфографии исходили прежде всего из сакральных целей, и лишь во вторую или даже в третью очередь из целей лингвистики, из желания согласовать письменную речь с устной. Ведь всегда это соотношение было обратным: письменная речь имела статус святости, высшего и во многом недостижимого эталона для повседневного подражания, и сама мысль о приспособлении священного письма под запросы сиюминутной практики устной речи показалась бы кощунственной. Это все равно как попытаться переписать Новый завет, заменив иудейские реалии начала нашей эры на реалии того или иного региона наших дней; получится, конечно же, доступней и понятней, но весь ореол святости как рукой снимет (и к тому же появится комический эффект от вплетения в библейские сюжеты современных бытовизмов).

В свете сказанного приходится удивляться не тому, что лингвисты-материалисты, не знавши броду полезли в воду и сильно замутили ее, а тому, что ошибок в сакральной области сделано не так уж много. Впрочем, насколько можно судить по дальнейшему, эта реформа была первой из целой серии намечаемых, и в 50-е годы ХХ века готовилась грандиозная ломка сложившейся системы, по которой, например, слово “огурцы” следовало писать на украинский лад как “огурци”. Однако именно в силу очевидной неприемлемости многих готовящихся преобразований эта реформа так и не была произведена, или, точнее, не была проведена в намеченном объеме".

Источник