Дмитрий Воденников о том, что одержимость становится все заметнее



Livejournal
ДМИТРИЙ ВОДЕННИКОВ
Эссеист

В юности я прочитал жутковатый фантастический рассказ про то, как у одной женщины развилась странная глазная болезнь. Она стала видеть мир несколько искаженным. То ли как в смутных тревожащих снах, то ли как на картинах Босха. Нет-нет да и проскочит некая зловещая черточка. То муж похож на обезьяну. То дети на поросят. А это неприятно. Кто же захочет на такое смотреть?

Женщина несколько дней мучается в этом утратившем свое привычное очарование мире, а потом обращается в дорогую клинику. Выясняется, что она действительно видит все неправильно, небольшой дефект сетчатки и патология глазного дна. Бывает такое, знаете ли, после тридцати! Но если дефект убрать, то все предстанет в своем истинном свете. И она решается на сложную операцию. Под общим наркозом.

Операцию ей проводят доктор, медсестра и красавец анестезиолог. У них у всех понимающие добрые лица. Они кладут ее на надежный операционный стол, вводят ей наркоз, и женщина уплывает. Когда же она приходит в себя, то лежит уже в палате с повязкой на глазах и слышит убедительные голоса.

— Ну вот, все в порядке! – говорит ласковый неосязаемый доктор. — Будем снимать повязку?

— Будем! — отвечает женщина.

Повязку снимают, женщина открывает глаза и видит, что из выреза ослепительно белого медицинского халата на нее внимательно уставилась зловещая шакалья голова, что у медсестры вместо лица хищная длинная мордочка лисицы с остатками окровавленных куриных перьев в пасти, а помощник доктора — это удав.

Алена Солнцева о войне, которая уже идет на территории России
Прицельно в голову
В какой момент начался стремительный процесс упрощения? После скандала с «Пусси Райот»? Кажется, тогда общество в России впервые резко... →
Когда же ей самой дают зеркало, она понимает, что оттуда на нее смотрит несчастная морда смиренной овцы.

Поздравляю, эти овцы мы.

В начале мая в Москве прошла выставка Юрия Данича Possessed. Русский художник Юрий Данич, живущий в США и получивший в этой стране премию Emmy, представил в Москве свое 20-метровое полотно «Possessed/Одержимые», на котором автор изобразил вождей российской оппозиции в виде обнаженных бесов. Выставка прошла, но, как оказывается, небесследно.

Репродукции картины Possessed появились на Кутузовском и Ленинградском проспектах и Рублевском шоссе в виде огромных рекламных щитов.

Там представлены все те персонажи, кого считают оппозиционерами нынешней власти, — Акунин, Новодворская, Собчак, Алексей Навальный, Дмитрий Быков и так далее.

И все эти люди голые. Голая Новодворская, голый Акунин, голая Собчак. (Собчак, разумеется, повезло больше других. Как всегда.)

Но самое упоительное не в том, что художник нам раздел известных людей и выставил на всеобщее обозрение. Как водится, самое упоительное — это читать комментарии под материалами, этим билдбордам посвященные. Глас на — рода – он же важен, как ни крути. И художники должны к нему прислушиваться. Ну хотя бы для того, чтобы на этих самых билдбордах присутствовать. Воплощать, так сказать, коллективное бессознательное. Разрешенное коллективное бессознательное.

— А! Не нравится? — спрашивает один безымянный комментирующий, по-видимому, уверенный, что слово «бесы» не подходит ни к нему самому, ни к его личной интонации. — А трахаться в музее нравилось?! А курица? А тестикулы (в тексте комментария, разумеется, сказано по-другому) к брусчатке Красной площади прибивать нравилось?

Виктория Волошина о том, что отличить добро от зла не так уж сложно даже во время войны
Моральное превосходство роботов
Виктория Волошина о том, что отличить добро от зла не так уж сложно даже во время войны
— А мужской орган на мосту в Петербурге — это им нравилось? — кричит второй. — Какая, собственно, разница?

А меж тем разница есть. Да еще какая!

Выставить самих себя на позор и боль (как это сделали девочки из группы «Война» или потом «Пусси Райот» и художник с тестикулами) — это одно, а раздеть людей и прогнать их по Кутузовскому и Ленинградскому проспектам города — это другое.

Впрочем, Юрий Данич не одинок. Такое уже делали. Есть известные фотографии еврейского погрома во Львове 1941 года. Когда при очевидном невмешательстве пришедших в город гитлеровцев сами жители гнали по улицам раздетых мужчин и женщин, щедро одаривая евреев пинками, срывая с них последние тряпки и фиксируя боль и унижение этих людей на свои советские еще фотокамеры. Жаль, что Юрий Данич тогда был маленьким (если вообще еще был) и до этого сам не додумался. Получил бы еще одну премию Emmy.

Впрочем, что это я к нему привязался? У нас тоже есть свои герои.

«Я хотел бы обратиться к Владимиру Владимировичу Путину как к хорошему президенту России. Президент России как ни говори — это царь. На Руси должен быть царь», — делает свое видеообращение казак Бабай. (Не будешь спать, говорили раньше на Руси, Бабай придет. Можно уже спать или не спать, все равно Бабай пришел.)

«Нам нужны пушки. Нам нужно вооружение, которое с расстояния будет подавлять противника. Он засядет в «зеленке» — и сидит, снайперами обвешается, — рассказывает Бабай. — Лучше было бы вообще не терять своих людей, а на расстоянии сжигать (врага) дотла».

Ну а потом, обещает Бабай, когда пушки уже отговорят, мы введем День мира. С десятью заповедями. А если кто что-то нарушит, то мы к нему придем. И объясним. И он больше не захочет их нарушать.

Максим Кантор о том, что сегодня мир оказался в том самом пункте, где он был в тридцатые годы
Последняя скрепа
Максим Кантор о том, что сегодня мир оказался в том самом пункте, где он был в тридцатые годы
Конец косвенной цитаты.

Вы знаете, у меня есть маленькая тайна.

Когда я устаю от человека, с которым говорю, или мне неинтересно, или противно его слушать, но я не хочу его обидеть, я часто, не меняя выражения заинтересованного лица, начинаю представлять, что у меня есть огромный лисий хвост. И я бью им в разные стороны, грациозно покачиваю им или даже задираю его трубой. И так как-то легче переносить чужое тоскливое бормотание и свою собственную лживость в том числе.

Но что там мой жалкий бескорыстный хвостик?

У меня есть ощущение, что про эту мою пушистую хитрую загогулину узнали, и теперь на кого я ни посмотрю — на политика, на известного публициста, на художника или журналиста, высказывающегося на злободневные темы, — мне все время кажется, что они такие правильные, гладкие, сидят, говорят что-то значительное в камеры, пишут статьи, а сами все время бьют воображаемым хвостом себя по бокам. И совсем не лисьим.

А каким-то другим. Иной породы и природы. Иного мира даже. Иного предназначения. Черным, голым и злым.

Бесы, говорите?

 

http://www.maximonline.ru/v-kurse/_...rey-makarevich/

Граждане, подверженные массовому психозу, недавно накинулись на нашего любимого музыканта. Мы срочно выехали к нему узнать, как дела, не нужно ли чем помочь. Интервью получилось грустным, злободневным, в жанре «поэт и толпа».

Интервью: Александр Маленков
Фото: Юрий Кольцов

Андрей Макаревич: «Предатели — это те, кто толкает страну к войне»

Говорят, ты не любишь давать интервью. Почему так?
По двум причинам. Во-первых, среди всех моих занятий достаточно способов самовыразиться, не прибегая к помощи журналистов. Во-вторых, в последнее время я очень часто встречаю людей невероятно необразованных, не подготовленных к разговору и при колоссальных амбициях, которые считают себя журналистами.
Прекрасное начало беседы! В ходе тщательной подготовки к интервью у меня родился вопрос о сегодняшнем положении дел в стране: мог ли ты ожидать, что «Машину времени» занесет на сорок лет назад?
Хорошо, если на сорок, а не на семьдесят. В точности все повториться не может по определению, но многие узнаваемые штуки сыплются как из рога изобилия. Например, телевизионная пропаганда. Только тогда все к этому относились уныло и с тихой иронией. Сейчас вдруг оказалось, что эта штука работает по-настоящему. И именно это напоминает чуть более ранний период.
Выросло поколение людей, которые не жили в СССР. Мы можем для них сформулировать, чего, собственно, такого уж плохого там было?
Я думаю, это бесполезно. Тот, кто этого запаха не нюхал, все равно не поймет. И если человек уже очарован какой-то клюквой, то он тебе еще и не поверит.
А как же наш авторитет?
По-моему, за последние несколько месяцев люди окончательно разучились слышать друг друга. Поэтому, когда я сейчас вижу повальное добровольное бегство от свободы, объяснять им, что такое свобода и что такое несвобода, — бессмысленно. Может быть, им так больше нравится. Все, что считаю нужным, я говорю в своих песнях. Быть еще дополнительно пропагандистом — не хочу.
Давай так: что ты больше всего ненавидел в совке?
Обстановку унылого тотального вранья, с которым все смирились. Абсолютную покорность. Уверенность, что все это будет продолжаться восемьсот лет. Сиди и не дергайся. Постоянное ощущение дыхания в затылок какого-то человека в погонах, который если и отошел, то ненадолго.
Когда политика впервые вторглась в твою жизнь?
Я думаю, это началось году в семьдесят седьмом, когда я уже вел диалоги со всякими искусствоведами в штатском. Первый раз было страшно, конечно. Но это было унылое время, и они уныло отрабатывали свою зарплату. Я не исключаю, что дома у них или их детей играла «Машина времени». Они считали, что я против советской власти. Со второго раза я уже осмелел. Я отвечал: покажите мне конкретно строчку, которая об этом говорит. Они этого не могли сделать. Их не устраивала какая-­то наша неподконтрольность, какое-то ощущение свободы. Это их страшно раздражало. «Как это вами никто не руководит? А к кому вы относитесь?» — «А почему мы должны к кому-то относиться?» — «Не положено». — «Где не положено? Покажите. Покажите мне стать­ю Конституции, где написано, что мы должны к кому-то относиться. Вот мы — пять человек, которые собираются вместе и играют свою музыку. Это запрещено?» — «Нет, это не запрещено, но...» Все это было страшно уныло. Уныло и долго.
На Лубянку тебя вызывали?
У них в каждой гостинице был номер свой, и было принято там проводить беседы. Потом мы попали в Росконцерт. Было предолимпийское время, всем казалось, что что-то разрешат. Потом Олимпиада прошла, все поехало назад. Потом пришел Михаил Сергеевич, которому я буду поклоны бить, пока жив. Нас в Москву пустили — до этого нам нельзя было в Москве выступать. А потом и за границу. Нам перестали мешать, политика исчезла из жизни.
А посиделки с Путиным на концерте?
Не было никаких посиделок! Так получилось, что на концерте Маккартни у нас места оказались рядом. Может быть, это его имиджмейкеры так решили. У меня не было другого места. И то, что делал Путин тогда, негатива у меня не вызывало.
Вернемся в день сегодняшний. Для тех, кто не в курсе, сформулируй свою позицию по ситуации в стране, которая вызвала столько шума.
Позиция проста. Когда я был маленький, родители привили мне представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Оно во многом совпадает с заповедями. Воровать нехорошо, врать нехорошо. Слабому надо помочь, а не добивать его. Волей-неволей мы проецируем наше представление о том, что такое хорошо и что такое плохо, на поведение нашей страны, если чувствуем себя ее гражданами. И вот сегодня это поведение совершенно не совпадает с моими представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо. Вот и все.




И за это тебя называют предателем?
Я считаю, что предатели — это те, кто толкает страну к войне. А фашисты, которые ходят на марш мира и пытаются остановить агрессию, — это какие-то странные фашисты. Вообще, фашисты — это те, кто их разгоняет обычно.
Мне кажется, что ты человек мирный, не пламенный борец, не тот, кто на баррикадах. Это верное впечатление?
Я очень не люблю баррикады и не люблю революции. Может быть, мое отношение к революциям изменилось бы, если бы мне назвали хоть одну революцию, после которой стало лучше, чем было до нее. Я такой не знаю.
Как ты себя чувствуешь, оказавшись сейчас в центре конфликта, в месте, которое очень смахивает на баррикаду?
Я стараюсь заниматься своим делом. Дел у меня много: я занимаюсь музыкой, я рисую, я пишу какую-то прозу и стихи. Стараюсь это делать хорошо. Я убежден в том, что если мы все перестанем психовать и каждый начнет делать свое дело, при условии, что он будет его делать хорошо, то жизнь изменится в один день. Если милиционеры будут нас охранять, а не брать взятки, если тележурналисты будут нам рассказывать объективные новости, а не врать. Нужно-то всего ничего.
Твои бывшие поклонники теперь тебя ругают. Как ты себя чувствуешь в связи с этим?
Да никак не чувствую. Мои друзья — а их у меня довольно много — остались моими друзья­ми. Более того, на концертах у нас народу меньше не стало. И принимают нас так же хорошо. А кто хочет маршировать в Советский Союз — пусть идет.
То есть концерты пока есть…
Почему «пока»? Что вы все каркаете? Сейчас вокруг бегают: «Вам запретили концерты? Нет? Почему?» Все ждут не дождутся просто... Коллективное сознание программирует наше будущее. Если мы все каркаем, мы накаркаем рано или поздно.
Мое поколение — те, кому сегодня сорок лет, — под ваши песни боролись с советской несправедливостью. И сейчас, во времена новой несправедливости, мы по привычке смотрим на вас. И кажется, что вы, рокеры первой волны, в последние десятилетия как-то забронзовели и обленились. Предали, так сказать, идеалы молодости.
По-моему, ерунду ты говоришь. Мы как раз не поменялись — времена поменялись. А человек остался тем, кем был. То, что вам казалось двадцать лет назад призывом к бою, сегодня кажется нормальной песней. А автор, например, и не расценивал это как призыв к бою. Это у вас в голове бурлило. Никогда у меня не было задачи написать какую-то социалку, я не журнал «Крокодил». Хотя, если на то пошло, я считаю, что сегодняшние песни «Машины» по сравнению с песнями двадцатилетней давности стали куда более остросоциальными. Надо просто незамыленным глазом посмотреть.
Ты не вкладывал, может быть, такого смысла, но ведь «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».
Да мне насрать, как оно отзовется, вы меня простите! Я стараюсь писать так, чтобы я сам был доволен.
А как же «Ты в ответе за тех, кого приручил»?
А я никого не приручаю. И не надо за мной ходить зайчиками. Это вы приручились. Если вы рождаете какие-то свои фантазии, а потом беситесь от того, что я им не соответствую, так это проблема ваша, а не моя. А если уж считаете, что я вас приручил, тогда доверяйте.

 ЗОМБИ-АПОКАЛИПСИС

Самым главным паразитом все-таки является телевизор, так как государство может воздействовать на умы через подсознание, и никто не сможет помешать этому.

Люди, неужели вы не видите, что вас стравливают,,  откуда столько злобы.., ненависти.. Неужели вам нравится быть марионетками?.. Удивительно, , но волны ненависти идут от тех, от кого меньше всего этого ожидаешь.. Неужели я сплю и это только страшный сон.. !!! Обидно до слез!!! Мне совершенно все равно, кто вы -  русские, украинцы, бандеровцы . евреи  , мне совершенно все равно сколько у вас рук, ног, глаз, главное мы были все друзьями.. Да.. я толера́нтна и горжусь этим, потому что все мы живем на одной планете, дышим одним воздухом, а то что сейчас происхдит, ничего кроме горя и страданий  принести не может.. Неужели должны пролиться реки крови что-бы вы  вспомнили как многое нас объединяет.., как нам хорошо было всем вместе.  И теперь в угоду  нескольким мелочным хитрым манипуляторам вы готовы  вцепится друг в друга..!!!!  Проснитесь, вас ведут как стадо баранов.. , извиняюсь на убой..