К коленке прилипло белесое арбузное семечко –невызревшее , мягкое ,семечко – младенчик .

Поэт сказал бы на это что-то вроде:

«Щедрой Деметры дитя неразумное
неплодородный избрало приют»

Хороший поэт придумал бы поживее :

«К бабьей коленке прилипло зерно.
Жаль, что не к жопе прилипло оно »

Мои же ассоциативные цепочки все до одной протянуты вокруг прилавка, и нет в них ничего от поэзии.

Всего-то- это первый настоящий арбуз –из февральских фаллических никарагуанцев и июльских богатырей ,вскормленных нитратами .

Это –август.

Это, мля ,осень.

Арбузы , чахоточные зеленые перцы –совсем неболгарские , пудовые дыни без запаха и вкуса - печальные и невостребованные, как сиськи начинающей пенсионерки , да крестьянские букеты – три зонтика укропа и смородиновый лист .

И еще погоды.

Еще вчера было полноценное потное лето ,и было все лень, а сегодня уже серо ,и хляби небесные напоминают о недолготе своего терпения и готовности, так сказать, отверзошася, и пора задуматься – о погребах, зимней резине ,школьной форме , а еще надо проверить ,не съела ли моль шубу под аромат лаванды.

Погоды даны для того , чтобы человек двигался .Чтобы шевелил ,болван, поршнями. Погоды –двигатели прогресса. Монотонность погоды вредна.

Есть такие аномальные места, где погоды стоят круглую вечность в одном цвете.

Есть , к примеру, город – он рядом ,он чуть –чуть, самую малость севернее меня, и разницы, казалось бы, не должно быть никакой, а оно вон как состоялось – а-но-ма-лия. Ли-я. То ли я, то ли не я.

Тот город сер хоть в ноябре, хоть в мае, промозгл , недружелюбно влажен , и ,как мне кажется , населен -в немалой части- духами умерших и химерами несбывшихся надежд.

От этой монохромности , от сырости и нервных тиков ветра ,от соседства с духами люди ,живущие в нем , скукоживаются ,как моченые яблоки , и так же теряют цвет .

И начинают думать аномальные думы. Не о хлебе насущном, не о том , как вырастить –если не город-сад, то , хотя бы, капиталец какой , а почему –то о смысле жизни.

Еще куда ни шло там родиться – кто там родился, тот и не знает другого солнца ,кроме серого , и другого воздуха, кроме воды.
За семь по семь колен кровь самоопределила оптимальный состав , разбодяжилась до относительного комфорта и закрылась крышечкой штампованной «интеллигентности»,которой ,вроде как , и нет , если поискать. То есть, она есть , но не питерская, а вообще.

А пришлым там туго. Дрожащая злая сырость высасывает из них теплую кровь и заменяет ее мыслями.Осмос.

Чего-то ищут , дрожат , отмахиваются во сне от химер, трясутся то ли в малярии , то ли в абстиненции , раскисают вонючими зелеными пузырями.

Один мужик приехал в тот город уже взрослым ,половозрелым , выкормленным среднечерноземными сливками румяным губошлепом.

Женился .

И жить бы ему да жить, да добра наживать , да растрачивать провинциальную силушку на благие дела и трудовые подвиги , но отчего-то он скис , сморщился и стал думать .

Хоть и повода к тому никакого , вроде, не было .

Думал-думал , запивал думы грязной водкой из дребезжащего на ветру ларька возле метро Обухово , рыл грядки в своей целинной розовой голове , жевал до крови толстые губы , терял румянец и потихоньку подыхал .

Только и оставалось в нем живого , что зудящие яйца и мятая фотография дочки в кармане затрапезной куртейки.

Хорошо, мать вовремя спохватилась – забрала, отогрела на косой доброй печке , отпоила желтым жирным молоком ,отдышала ,отмолила.

Пить, конечно, не забыл, а думать –бросил.

Работал , колотил из шелковых желтых досок добротные большие гробы .

И губы постепенно залоснились заново, и румянец заиграл на мясистых щеках , и яйца пристроил , и печень отошла на молочных пенках и огурцах .

Только во сне вздрагивал иногда , и кричал что-то невнятное .
А однажды ушел в лес, да и повесился. Красиво вышло – посреди поляны – дуб , а на дубе –мужик. Лицом - от деревни , на север .

В своем гробу и похоронен .

И всё.
Нехуй было ездить.

*

А наши московские погоды любому в самый раз.

В Москве через месяц каждый чукча –коренной .

В меру холода- пять месяцев ,
в меру весны – две недели в мае ,
в меру черемуховых заморозков – чтобы помнилось о зиме и ждалось лета ,
в меру жары – пятнадцать суток, как административная мера , - чтобы надоела, и чтобы ценили холод, и еще чтобы Айс-Фили годовую кассу сделать успели,
в меру летних плюс пятнадцать ,переменная облачность, возможны дожди, чтобы Аэрофлот не бездействовал на турецком направлении ,
в меру бабьего лета, чтобы засолить и сварить компоты ,
в меру слякоти , чтобы ждать зимы , которая вот-вот уже придет.
На пять месяцев.

Калейдоскоп, многоцветье , витражные окна . Вся жизнь – то борьба ,то ожидание праздников .

Что тут думать? Копать надо. А думать практически и некогда- скоро Новый год .

*

А при чем же здесь арбузное семечко ?

Ружье ,которое не стреляет ( машу пухлой ручкою Зубову Ивану и Веллеру) ?

А при том.

В моем детстве арбузы стоили 2(две) копейки килограмм.
Их рубили топором на две части и ставили во дворе –курам .

Мы, дети , ели арбузы совершенно по-свински –вгрызаясь в мокрые полумесяцы , и щеки потом оттирали ладошками, а они ,щеки , потом все равно чесались .

И так же ,как сегодня , прилипали к коленкам семечки.

Погоды в моем детстве тоже были монотонны .

И монохромны – мое детство было желтым.

Шесть месяцев лета.
Желтые груши «дюшес»,
желтый прозрачный виноград,
желтый камень –ракушечник – с панцирями морских гадов и пузырьками – не стройматериал ,а игрушка! ,
желтые кленовые листья под ногами ,
потом немного желтой слякоти и
пожелтевшая от дождя кроличья шубка – с муфтой .
Именно с муфтой .
Ахх.

В тех погодах не думается –там только дышится.

Что тоже не есть хорошо.

Особенно ,если доживать приходится в Москве.



© Copyright