Собираем в лесу лыко, приносим его домой. Начинаем, значит, работу. Режем полусинки на шесть штук и заплетаем лапоть. Заплетаем, ставим его на колодку и по каждому рядышку кадычок, и подбиваем им, и выходит лапоток.

Вьем веревочку из мочал, убуваем портяночки, надеваем лапоть на ногу, обвертываем, значит, веревочкой и идем в лес, на работу, в поле.

Записано от Бутусова Я.С., 1921 г.р.

с. Наумовка Арзамасского р-на 10.07.1987 г. 

Синицыной Н., Борискиной И.

                                           

  Раньше лапти плели те, кто не хотел работать или мастерства в руках не было. Я плести начал с восьми лет, а почему? Дед был кулак –все отобрали, даже лапти, что под потолком висели уже приготовленные. Тогда ведь все в лаптях ходили. Ничего не оставили. Могли и в Сибирь сослать, но не сослали потому только, что у них наемных работников не было, все своей семьей.

Я лапти начал плести еще как раскулачили. Отцу некогда, а лаптей надо, он говорит: «Плети сам.»  Я и начал. Плел такие, как в Шахунье плетут.

Лапти косого плетения, изготовляются на правую и левую ногу по одной колодке, которая переворачивается на нужную сторону. Материал – липовое лыко, нарезаются шесть полосок шириной  2 – 4 см в зависимости от размера лаптя. Лыко заготавливается весной во время сокодвижения: срезается  ствол молодой липы 5-8 см в диаметре–«лутошка», при этом оставляется пенек, от которого в дальнейшем пойдут новые побеги. С лутошки снимается слой лыка  и хранится до использования на чердаке, в сарае. В случае пересыхания замачивается перед плетением.

Лапоть заплетается с пятки, плетется до носка, оформляется нос с учетом правой или левой ноги, выплетается «ушник»(бортик лаптя), в край которого вплетается веревка. Лапоть надевается на колодку, веревка стягивается, оформляя верх лаптя по ноге, затем кодочигом «ковыряют» подошву, т.е.выплетают еще два слоя для прочности при носке.

Лапти носили круглый год при любой погоде, меняя лишь онучи – холщевые, с шерстяной ниткой, суконные . Весной и осенью в сырость и грязь поверх лаптей надевали бахилы (род чулка) из выделанной овчины.

Записано от Смирнова Сергея Тихоновича,1920 г.р,

г. Урень, 26.09.2006 г. Гусаровой Т.В.

 

 

Черемисские (марийские) – другие лапти У нас так вот красиво, а у них одноценочки, подошва только раз проковыряна. А наши два да три раза проковыряют.

                 Вспоминай, родная мама,

                 Что в письме я напишу:

                 Свои лапти износила,

                 Черемисские ношу.

Записано от Воробьевой З.С.,1922 г.р.,

г.Шахунья, 10.01.06, Гусаровой Т.В..

   

…Лапотна наша деревня была…Вся наша деревня Петриха лапти плела. В Рубским не плели лапти, в Рубским шапки шили из лоскутов.

Вот сходим в лес, надерем лутошек с липы и вот наплетем лаптей. Там пар 10 или как… Пойдем в Кяинно (Княгинино), продадим. Заходим на мельницу, беленькой мучки покупаешь, детей ведь надо кормить, а тогда плохо было хлебом-то. Вот, бывало, возьмем полпуда, пуд ли. За десять пар лаптей пуд можно было купить, лапти были дорогие. А как дорогие? 10 копеек.

Недолго плести-то. Я не плела, я только ковыряла. Их заплётают, семь этих, дорожков, семь лык. А потом их ковыряют, продевают. Заплётают с носа, на колодку натянут, и уж на этой колодке ковыряют. Такой кочедык, одевают и протаскивают.

Записано от  Родионовой  Н.М., 1907 г.р., 

с. Леньково Лысковского р-на, 21.02.04

Гусаровой Т.В. 

Лапти из фондов Вельского краеведческого музея

 

Обычные лапти – из шести лык,шириной около 1,5 см каждая.Запасали лыки в июне-июле, плели много, 20-25 пар на семью в год.

   Лапти, сплетенные из семи лык, «семерчики», жених дарил невесте перед свадьбой. Другое их название – «ладанки», они помогали, по поверью, ладу в семье.

Лапти, повешенные на дверь, оберегали дом от лихого человека.

      

Информация получена от Приваловой Е.А., с. Дивеево, 2001 г.

Лапти из фондов Верховажского исторического музея

 

Это оборник я делаю, оборник называтся. Каждая лычка скручивается отдельно и потом между собой.. Чтобы он хватал на колодку, да, кругом чтобы он хватал. Потому что все лыки будут держаться на нем.

Вверх полузиной, эт называется полузина. А ево надо вот перевернуть для того, чтобы он носился, вот соком, соком, вот так, соком. Это он будет носиться. А полузина – она не будет носиться (полузина – внешняя сторона лыка, с которой снята кора). Вот они так и пойдут все по очереди. Они так пойдут по очереди все, в свое место.

Это вот прямой лапоть, русский, а это вот чувашский.

Все работали. Зиму и лето. И ходили все в лаптях. И все плели. Как только станет ему 8-9 лет, он уже учится лапти плести, его учут. Потому что хоть и много работали лето, хлеба-то, но обувка-то была празднична только, валенки-те. Да, валенки в праздник… Всё время в лаптях, в лаптях. Онучи ткали… Овечью шерсть пряли и ткали , называлось сукно. Вот, значит, в лапти обували зимой онучи, а летом портянки, это изо льна были. Ряднина считалась. Холст из тонких ниток, тонкая пряжа была, женщины пряли, это на холст. А на ряднину – там покрупнее, погрубее она была, пряжа-то.

Лыки в лесу брали. Ищешь куст подходящий, срезашь под корень, , да. Срезашь под корень , а там уж от него пойдет. Но нельзя было. Ну как же, чай, лес охранялся, он всю жизнь охранятся, лес.  Нельзя никак. Отымали. Вот я пас свиней. Было, четырнадцать уже исполнилось. Я пас свиней колхозных. И … лык-то нет. Я залез на толстую - толстую липу, вот обхвата в два, и сучечков там нарезал. Один-то лапоть я сплел до обеда, а второй за полку (за полу), и иду, свиней гоню домой во двор колхознай, колхознах свиней. И объездчик, покойный, не дна бы ему, б… , ни крышек, ни покрышек… Вот догнал меня. Иду – у меня лапоть один готовый, привязан на спине на лыки. А этот иду, вот так ковыряю на ходу-то. Он догнал меня, сзади – здоровый был –сзади толк у меня! – лапоть схватил, я молчу. Он вынимат складник, взял у меня лапоть и изрезал. Вот я плакал! Ужасно я плакал. У меня убувать нечего, а дома-то еще четверо… пятеро, ну, один-т еще не носил лапти. А, вот я плакал, вот я плакал, о-ой. Ну, и после войны мы остались живы с нём, и он, и я остался жив, и вот он здесь пришел ко мне. Ну, выпили мы, выпивали, я подносил, всё подносил, потом мне в башку про него… Схватил, б…, ножик на столе, я, говорю: «Эх, сука, помнишь?» Он, я думал, башку себе разобьёт, как мыкнул.

Записано от Носкова Н.В.,1923 г.р.,

с.Крутец Бутурлинского р-на, 24.10.06,

Гусаровой Т.В.

Раньше обуем лапти, отец, или мать там, кричит: «Не больно по шороху-ту бегайте! А то лаптей-те не хватит на день вам!» - это когда уж заморозит.

Шорох – в посте, уже снег начинает таять и замерзнет, снег-от как ножом режет.

Я уж вот стала уж взрослая, в магазин-то мать пошлет – обувать нечего. «Обуешь лапти. Лапти обувай!» А я уж стала стесняться. Отойду там, пойду мимо бани, одни тут жили , магазин-т недалеко от их бани-те. Розуюсь тута, в бане-те, в передбаннике. Куплю там всё, о чём посылали, да, бозиком, и вот тут дойду, опять обуюсь и селом-то не пойду, а пойду опять где-нибудь проулком. Вот так.

Не носить бы их никогда, Господи. Не носить бы их никогда. В них мягко, ну уж токо роса вот – дойди вон туда и всё уж сырое, всё мокро. А что вот пастухи-то, бывало, только выдут – и всё, нога-то сырая

Записано от Носковой А.П.,1918 г.р.,

с.Крутец Бутурлинского р-на, 24.10.06,

Гусаровой Т.В.

 

Попросила я у тятеньки

Резиновых калош.

Он принес лаптей десяток –

Выбирай которы хошь.

Записано от Кузьминой А.В.,1944 г.р.,

с. Ст. Пустынь Арзамасского р-на, июль 1987 г.,

Гусаровой Т.В.

 

Гуляй, Матвей,

Не жалей лаптей.

До субботы доживем,

Новы лапти наживем.

 

Лапти мои,

Носы выстрочены.

Не хотела я плясать –

Сами выскочили.

Записано от Морозовой А.Ф,1940 г.р.,

с. Красная поляна Арзамасского р-на, июль 1987 г.,

Гусаровой Т.В.

 

Полюбила я его

Вечером в потемках.

Думала, он в сапогах,

А он в лапотенках.

Записано от Мальковой А.А., 1923 г.р.,

с. Лидовка Арзамасского р-на, 1983  г.,

Гусаровой Т.В.

 

Моя милка маленька,

Чуть повыше валенка,

В лапотки обуется,

Как пузырь надуется.

 

Ой, подружка дорогая,

Воры нас замучали:

Унесли мого залетку

С лаптями и с онучами.

Записано от Ваниной Е.Ф., 1914 г.р.,

д. Игнатово Балахнинского р-на, 1977 г.,

Гусаровой Т.В.

                  

 

У меня залетка был,

Звали его Вовка.

А теперя Вовка –

От лаптя веревка.

 

Нам не дороги часы,

Не нады колоши.

Лучше ходят все в лаптях –

Малы, да хороши.

Записано от Жуковой А.П., 1923 г.р.,

д..Ивашкино Вадского р-на, 1984 г.,

Гусаровой Т.В.

 

Пляши, Матвей,

Не жалей лаптей.

Близко к городу живешь,

Лапти новы заведешь.

 

Полюбила я его,

Зовут его Степою.

Он в ботинках, я в лаптях,

Так за ним и шлепаю.

Записано от Поповой Н.С., 1923 г.р.,

пос. им. Калинина Ветлужского р-на, 1976 г.

Гусаровой Т.В

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ СТАРОГО ПЛЕТУХАНА 

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. НАУКА 

Все, о чем пойдет речь в этой истории, происходило примерно в 1934 году, когда мне было шесть лет от роду. Вечером в избе, ближе к переднему углу, где стояли иконы и образа и светила висячая семилинейная керосиновая лампа* (здесь и далее см. "Словарик к статье" на стр. 44.), собрались взрослые. На лавке справа от стола сидел отец и цыновал лычки для лаптей. На следующей лавке мать месила в деже* тесто для хлеба. В сторонке, почти впотьмах, сидела бабушка, или, как у нас ее называли, "мать старая", и вслепую вязала* шерстяной чулок. В семье еще были две девочки, Настя и Маша, которые уже спали на печке. Все были заняты делом, и только я оставался свободным. Правда, иногда отец просил меня подать ему очередную каталку лыка и подержать ее в растянутом положении, чтобы ему удобнее было разрезать каталку на ленты и уж потом цыновать. 

Первой молчание нарушила бабушка Авдотья. "Тихон, - проговорила она тихим старушечьим голосом, - учил бы ты сына лапти плесть, нечего ему брандахлыстничать*. Чем нанимать плетуханов*, вместе будете оплетать семью. Да и лапти-то свои гораздо добротнее, уковыристее*..." 

Отец не стал возражать своей матери и тут же заставил меня цыновать лыки для будущего моего изделия, показал колодку, на которой я буду плести лапти на свою ногу, ширину лыка для этого размера, и я начал рядом с отцом первый свой настоящий труд. Конечно, качество концов*, изготовленных мною, было плохое. Ленты выходили непараллельными, с зарезами и задирами по сторонам, но отец меня успокаивал: "Молодец, плетухан!" А уж когда лента совсем получалась некачественной, он велел отрезать другую, приговаривая: "За лыком будешь сам ходить, тогда и научишься беречь его, резать, как следует, и цыновать". 

Так я провел весь вечер со взрослыми и всячески противился, когда меня отправляли спать на полати*. Потом я долго не мог заснуть из-за впечатления, которое осталось от моего первого труда рядом с отцом, сплетающим настоящие, уковыристые лапти. 

Проходило много вечеров, а я все еще готовился к плетению первого лаптя. Ох, и надоело мне цыновать лыки, хоть и надо-то было всего пять концов! Но отец, приходя с работы, спрашивал: "Ну, как твои дела, плетухан?" - и нещадно забраковывал мои ленты. Бабушка Авдотья пыталась убедить отца, чтобы он смягчил свои требования, но тот был неумолим: "Взялся за гуж - не говори, что не дюж!" Наконец-то отец принял мои заготовки и стал учить меня закладывать лапоть, то есть начинать плетение: "Сначала закладывается пятка, потом ступня и уж в конце головашка; потом лапоть примеряют к колодке, натягивают на нее, передергивая все концы, которых теперь уже стало десять, - помнишь, в начале плетения их перегибали пополам?" ...Не один вечер потратил отец, чтобы научить меня закладывать пятку. В его отсутствие я и сам пытался что-то предпринять, но у меня не получалось. И я плакал от злости на себя, что не справляюсь с начатым делом и что вечером отец снова будет меня ругать за неумение. Представьте, уважаемый читатель, мальчика шести лет, бьющегося за успех в деле! Царствие небесное бабушке Авдотье, которая, как могла, успокаивала меня. "Сереня, - говорила бабушка, - не все сразу получается. Вот я в девках тоже с трудом научилась вязать чулки-варежки, а теперь, вишь ты, вслепую правлю". Но меня это мало утешало, мне хотелось, очень хотелось стать плетуханом, а у самого, без помощи отца, не получалось. Отец с работы возвращался поздно: в кузнице, где он был вторым кузнецом, или, как говорили, второй наковальней, шла подготовка к весенним полевым работам. Он радовался моей целеустремленности, хотя заставлял многократно расплетать и снова заплетать лапоток, начиная с пятки, где у меня повторялась то одна, то другая ошибка. Да, еще отец открыл мне секрет, чем правый лапоть должен отличаться от левого, о чем я и думать не думал, так как обувь, которой мы пользовались в те годы, не различалась на правый и левый валенок или лапоть. 

Таким образом, не одну неделю потратил отец на обучение сына, кстати говоря, единственного: другие дети в семье были девчонки. И вот мои старание и настойчивость привели к тому, что отец остался доволен моими достижениями, и мы вдвоем перешли к следующей операции: вставили в лапоток колодку. Я начал перетягивать концы, чтобы лапоть был плотным, хорошо облегал колодку, принял ее форму. Затем приступил к оформлению головашки и плетению. Я до такой степени увлекся этим, что все мои детские мысли были о том, чтобы скорее сплести самому себе лапти, пойти в них на улицу и похвастаться друзьям. Но дело подвигалось медленно: отец не снижал своих требований к моей работе, заставляя переделывать то, что сделано с ошибками. Бабушка молилась, просила у Бога, чтобы он послал рабу Божьему Сергию много терпения в трудах... 

Наконец-то настал тот день, когда я под присмотром отца и с его помощью сплел первый лапоток на свою ногу! Конечно, хоть лапоть и был похож на лапоть, в нем хватало недостатков, которые портили его вид. Тем не менее вся наша семья любовалась первым моим изделием. Бабушка несколько раз перекрестила меня и помолилась за меня перед образами с лампадкой. 

Затем, по законам предков, была проведена следующая процедура: в русской печи мама развела огонь и поставила на таган* сковороду с моим лаптем. Через некоторое время лапоток превратился в горстку пепла, который собрали ложкой и закатали в хлебный мякиш. Меня заставили съесть этот колобок. Бабушка сказала, что тогда я на всю жизнь запомню, как плести лапти. Я не смел ослушаться старших и съел хлеб с золой под их одобрительные возгласы. До сих пор мне помнится сладковатый вкус сгоревшего липового лыка. 

Кстати сказать, то же самое проделывали и с шерстяными изделиями, которые впервые изготовляли девочки. 

Так я был произведен в плетуханы. Отец сказал, что он рад появлению помощника. Видимо, он хотел меня поощрить, чтобы я не забыл его науку. В то время лапти играли большую роль в жизни простого деревенского жителя. Теперь, оглядываясь назад в сложные тридцатые годы, я горжусь своим "достижением", потому что оно очень пригодилось через несколько лет, в Великую Отечественную войну, когда не только наша семья и родственники, но и мои школьные учителя, и беженцы, прибывшие в наше село из оккупированных фашистами районов, ходили в лаптях, сплетенных мною. 

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ВОЙНА И ЛАПТИ 

Прошли годы... Двадцать второго июня 1941 года мой отец, Тихон Николаевич, велел мне сходить в лес к Антошкину пчельнику за лыком, а то после прекращения сокодвижения лыка не надерешь. Сам он, несмотря на воскресенье, пошел в кузницу, а мама хозяйничала по дому. Было прекрасное утро, все вокруг цвело и благоухало на нашей улице Первомайской. Взяв маленький топорик, я направился к Янковым, чтобы пригласить в лес своих младших двоюродных братьев - Ваню и Колю, и мы пошли. По дороге решили еще заготовить удилища из орешника: ведь начались летние каникулы, и мы готовились к рыбалке. Дорога вела через большой мост, где уже сидели рыбаки. 

Придя в лес, я, как старший по возрасту, попросил братьев быть осторожными с ножами, не терять друг друга из виду, побыстрее заготовить все необходимое и идти домой. Увлекшись делами в гущине леса, мы не заметили надвигающуюся грозу. Выйдя на поляну, чтобы определить примерное время по солнцу, мы увидели страшную тучу, и над нами разразилась гроза, полил дождь. Побросав свою добычу, мы побежали домой. Сверкали молнии, грохотал гром, стало прохладно и темно, как в сумерках. Взявшись за руки, мы с Ваней тащили младшего братишку Колю, успокаивая его и себя, как могли. 

Уже в Кермиси, где были наши дома, гроза прекратилась, засияло солнце, опять стало тепло и радостно. Как ни в чем не бывало, я пришел домой и, бросив топорик, с которым не расставался и в грозу, увидел плачущую маму и сильно расстроенного отца. Я воспринял их настроение, как обиду на мое отсутствие в такую погоду, но тут же услышал от отца: "Сынок, началась война!" От этих слов мама заплакала в голос, а отец стоял посередине избы хмурый, как недавняя грозовая туча. 

Наскоро пообедав, мы с отцом пошли к сельсовету, на площади перед которым уже собирались односельчане. В те годы в наших избах не было ни телевизоров, ни радио, а тут на крыльце сельсовета стоял какой-то ящик, из которого громко сообщалось, что началась война, что Гитлер напал на СССР и что наша доблестная Красная Армия бьет врага по всей линии границы от Белого до Черного моря. Так мы узнали о великой беде, свалившейся на наш народ. Двадцать третьего июня отцу вручили повестку о мобилизации на войну, а двадцать девятого все село провожало первых четырех мужчин на фронт. Отцу моему в 1941-м исполнилось тридцать пять лет, а мне - тринадцать. 

С уходом отца мама стала главной в семье, где кроме меня были четыре младшие сестры. Я же стал ее первым помощником, заменой отцу во всех мужских делах по хозяйству. У нас были огород с садом, корова, овцы, поросенок, куры. Война заставила многому научиться, многое делать, и мы, как муравьи, старательно трудились, помогая маме. 

Однажды мама говорит мне: "Сережа, ты когда-то научился лапти плесть. Теперь надо вспомнить об этом и плесть лапти для всех нас, в первую очередь для меня, а то мне не в чем на работу идти". Представьте себе, как трудно было пацану в возрасте тринадцати лет начать выполнять работу, которую выполнял отец, не только владевший кузнечным делом в колхозе, но умевший и плотничать, и бондарничать*, и чинить швейные машины и ходики, и подшивать валенки, и плести лапти для всей семьи на все случаи жизни. Теперь и я, как бы унаследовав от отца его обязанности, должен был исправно их выполнять, как настоящий мужчина. И я старался. 

Залез я на сеновал, где лежали пучки лыка, заготовленные еще отцом, скинул один вниз, отнес на реку и "утопил" возле берега, приткнув колом, чтобы не уплыл. Там лыко должно было оставаться до вечера, а потом его нужно было раскатывать в каталки и после подсыхания острым ножом нарезать из него концы для будущих лаптей. Все это делал мой отец, а я всегда был рядом и учился тому, что он мастерил. 

Лапти были незаменимой обувью на все времена года. В липовых взрослые работали круглый год в любую погоду. В церковь непременно надевали новые лапти, притом женщины любили вязовые, или "красные", как их называли из-за красно-коричневого цвета вязового лыка. Вязовые лапти можно было носить только в сухую погоду. Для весенней и осенней распутицы предназначались лапти на колодках, так же мастерили лапти и для катания на коньках. В зависимости от мастерства плетухана лапти могли выходить более или менее уковыристые, то есть плотные, красивые. В холодное время года лапти надевали на онучи, сотканные из чистой белой шерсти, а летом - на посконные*, простые портянки. Крепились лапти оборами - веревочками, свитыми из пеньки. Женщины носили шерстяные чулки, оборы плели из шерстяных ниток. Мы, дети, носили лапти и в школу и на улицу, а дома снимали их у порога и бегали в шерстяных чулках. И вот нужда военного времени заставила меня вернуться к ремеслу, которому отец обучал меня семь лет назад... 

К вечеру лыки размокли, и я притащил их домой. На пару лаптей необходимо десять лент лыка, перегнутых пополам: из них закладывается лапоть. Так вот, значит, начинаю вспоминать то, чему учил меня отец, закладываю первую пару лаптей первого года войны для первого в семье человека - для мамы. Она радуется каждому, даже самому маленькому моему успеху, сопровождая похвалу молитвой. Но полный успех приходит не сразу, так как многое забылось в годы безоблачного детства, да и силенок маловато, чтобы плести поплотнее. Ну вот готова первая пара лаптей для мамы, ей теперь есть в чем на работу в колхоз ходить. Через несколько дней, когда она обносила обновку, выяснились недостатки в моей работе, и мама посоветовала обратиться к соседу, дедушке Андрею Ромашкину, чтобы еще подучиться. Я наотрез отказался и стал ломать голову над своими ошибками. Нашел старый лапоть, сплетенный отцом, размочил его и стал расплетать, чтобы определить, почему у меня не получилась пятка. Найдя ошибку, я снова заложил пару лаптей, на этот раз для младшей сестры Насти. Эти получились более красивыми, и я стал охотнее выполнять заказы остальных сестер - Маши, Зины и Нюры. Как только лапотки снимались с колодки, сестренки тут же с радостью надевали их и бегали по избе. Мама радовалась, осеняла меня крестным знамением и приговаривала: "Мужичок ты наш, храни тебя Господь!" Иногда было много уроков, домашних заданий, и я принимался за очередную пару лаптей лишь поздно вечером. В ту пору мороз уже сковал землю, а снег еще не выпал, и лапти изнашивались очень быстро. Детям все равно хотелось бегать по улице, вот и приходилось плести пару за парой. 

Глубокой осенью 41-го года в наше село стали прибывать беженцы из местностей, занятых немецко-фашистскими захватчиками. В основном были одни женщины и дети, но иногда и целые семьи. Помню семейство по фамилии Бель, отец и мать которого стали учителями в нашей школе. Не столько по их просьбе, сколько по маминому распоряжению, сплетал я для них лапти. А еще помню, как-то мама говорит: "Сережа, в пустующую избу поселили беженку с мальчиком, так им нечего носить. Мы тут с бабами кое-что собрали для них из одежи, а обувки-то нет - плети им лапти". Когда лапти были готовы, я понес их беженцам. Женщина, ее звали Вера Филипповна, сказала, что они бежали из Старой Руссы, что она будет у нас в школе преподавателем биологии и что мальчика, ее сына, зовут Алик. Я после нашей встречи старался лучше учиться по ее предмету и регулярно поставлял лапти для нее и сына. 

Выполнял я и более серьезные заказы. Так, зимой, в начале 1942-го, по селу прошел слух, что в сельсовете принимают лапти для одного из промышленных предприятий Урала. Я сходил туда, чтобы уточнить условия, и оказалось, что хозяйственник какого-то завода принимает лапти по цене восемьдесят рублей за пару. Посоветовавшись с мамой, я два дня не ходил в школу, а плел лапти, чтобы их продать, и заработал четыреста рублей. 

По вечерам мы с мамой засиживались до полночи. Она пряла пряжу то из шерсти, то из поскони*, то изо льна, чтобы потом связать чулки, варежки, онучи, соткать полотно. Льняное - на белье, посконное - на одежду. Под шелест самопряхи я плел лапти, а в перерывах читал маме стихи Некрасова, которые она очень любила и запоминала наизусть. У мамы был хороший голос, и она порой напевала грустные песни. И как было не печалиться, когда от отца не было писем. На селе у нас совсем не стало мужиков - одни старики да инвалиды, вернувшиеся с войны. Те из них, у кого были целы руки, радовались, что могут работать: плотничать, лапти плести, пасти стадо. Был такой Михаил, который, вернувшись после госпиталя без ноги, первым делом изготовил себе протез, а попросту говоря, деревяшку. Он прикреплял ее к остатку ноги ремнями, а под культю подкладывал подушечку, чтобы не было больно при ходьбе. Этот односельчанин прославился тем, что никогда не унывал и брался за любую работу, как нам казалось, для него непосильную: пахал, идя за плугом, сеял вручную из кузовка, пас стадо и был на селе просто героем. А уж лапти плести умел отменные! 

Труднее приходилось Петровичу, у которого по самое плечо не было руки, но и он умудрялся плести лапти, придерживая их ногами, затягивая концы зубами. Единственное, не припомню, чтобы женщины плели лапти: им, видно, и так хватало дел по хозяйству, да и за детьми надо было приглядывать. Детей берегли пуще глаза, несмотря на жуткие условия жизни тех военных лет. 

Становясь все более маститым плетуханом, я оставался все же мальчишкой, дрался и шалил, как мои сверстники, и азартно играл во все деревенские игры. Однажды я сплел из лыка мяч и принес его в школу. Забыв обо всем, мы с одноклассниками увлеклись "футболом", и кто-то из нас разбил моим мячом окно, после чего все мы разбежались. При разбирательстве виновником оказался я, как хозяин изделия, и мне предстояло устранить причиненный школе ущерб. Однако директор смилостивился и сумел разрядить ситуацию, тем более, что немало учителей и учеников ходили в сплетенных мною лаптях. Мяч тот злополучный не сохранился, а вот кошель* и брусошник* до сих пор есть в моей небольшой коллекции. 

Закончилась война, закончилась учеба в школе, и мне очень хотелось учиться дальше, получить профессию и покончить с плетуханством. Но не так просто было это сделать: нищета кругом была страшная, мама убита горем - известием о погибшем на фронте отце, а еще голод. Надо было искать выход, и я летом 1945 года подал документы в Шацкий техникум механизации сельского хозяйства. Город Шацк, наш районный центр, находился в тридцати пяти километрах от Кермиси, и не было между ними иного сообщения, как ходить пешком. И все мы, учащиеся техникума, преодолевали это расстояние в лаптях, которые по приходе в общежитие складывали в углу, а на занятия шли все-таки в другой обувке. Опять надо было плести лапти для всей семьи, а для себя особенно постараться, чтобы не опозориться в райцентре. 

Я перестал носить лапти после окончания первого курса. В августе 1946 года "по личному указанию И. В. Сталина" я был призван в Советскую Армию и направлен на учебу в Рязанское Краснознаменное пехотное училище имени К. Е. Ворошилова. За годы учебы в училище я плел лапти только во время отпусков, которые проводил в родном селе.