Наконец золотые стрелки на циферблате совпали. И почти сразу же до слуха донёсся отрывистый вопль приближающегося поезда. Железный гул, сначала отдалённый, а затем неожиданно близкий, за-ставил толпу ожидающих нахлынуть к краю перрона. Вагоны посте-пенно замедляли ход, на них всё отчётливее вырисовывались окна с казёнными жёлтыми шторками, а потом и прильнувшие к стёклам ли-ца пассажиров.
- Ну что ж, пора! – Леонид затушил окурок подошвой ботинка и протянул Денису узкую ладонь, – бывай, друг!
- Будем! Всё же и ты заезжай хоть иногда! Адрес-то не забыл?
- Помню. Тебя встречают?
- Да. Впрочем, не знаю… Я телеграфировал…
- Жена?
Денис кивнул, вскинул сумку на плечо.
- Привет ей.
- Обязательно.
И, уже с подножки вагона:
- Ждём в родных пенатах, Лёнчик!
Забросив сумку на полку для багажа, Денис расстегнул пальто и попытался приоткрыть окно. Хоть и неохотно, но стекло отползло вниз под нажимом цепкой руки. Поток ветра взъерошил волосы на голове. Денис, по-кошачьи жмурясь, глотнул порцию бодрящего весеннего воз-духа и невольно улыбнулся: Леонид всё ещё стоял на перроне среди провожающих, как-то неловко вглядываясь в вагонные окна, и вдруг, заметив его, встрепенулся, радостно и неуклюже всплеснул рукой, тот-час же уронив её, и поморщился: езжай, дескать, езжай!
Но вот знакомый силуэт стал удаляться, перрон поплыл – поезд тронулся. Провожающие двигались сначала медленно, потом быстрее, как в прокручиваемом назад видеофильме.
Провожающие… Встречающие… «Тебя встречают?»
Ольга должна была получить телеграмму. Она непременно при-дёт.
Денис почти явственно увидел её невысокую фигурку, мелькаю-щую среди толпы. Круглые, оттого кажущиеся удивлёнными глаза, вечно зелёный беретик на безупречно гладкой причёске…
- Молодой человек, имейте совесть! Не лето же!
Денис вздрогнул и обернулся. Немолодая женщина сердито кута-лась в плащ, свободной рукой впихивая под откидное сидение чемо-дан. Жёлтая шторка возмущённо болталась под потолком.
- Простите. Мне показалось, что здесь душно.
Мускульное усилие – и стекло с победным щелчком встало на место, шторка, облегчённо вздохнув, привычно повисла.
Женщина укоризненно крякнула и покачала головой, не отводя взгляда от чемодана. И было непонятно, к кому относится её неодоб-рение: к молодому ли человеку, напустившему холод в купе, или к че-модану, который никак не хотел умещаться в предназначенном для него месте.
Тщедушный проводник в отглаженной рубашке и фуражке с золо-тым околышем, внезапно возникший в дверях купе, понимающе хмык-нул, бесцеремонно пихнул чемодан вглубь сидения (чемодан тут же послушался), опустил полку и потребовал документы и билеты. Уходя, привычно кинул:
- Постель брать будете?
Денис отказался: вечером он уже будет дома. Женщина напротив, уже без плаща, выкладывала на откидной столик бокал, ложку, газету кроссвордов, карандаш, очки в футляре… Очки были извлечены на свет, и Денис подивился, насколько они не соответствуют своей обладательни-це: хрупкие и изящные, в золочёной оправе – казалось, их занесло слу-чайным ветром на эту массивную переносицу.
____________


Очки мешали им целоваться. Они падали в самый неподходящий момент. После нескольких неудачных попыток, он осторожно снял их, стараясь не касаться стёкол. Теперь её глаза были непривычно близ-ко: влажные, выпуклые, с широкими близорукими зрачками. Она улыб-нулась:
- Да, так лучше.
Так действительно было лучше. Потом они шарили руками в тра-ве, ища упавшие очки, и она, мило картавя, приговаривала:
- Я же ни черта не вижу!..
Он тоже не видел не черта, кроме сливово-влажных глаз, вздёр-нутого носика, пухленьких приоткрытых губ, золотистого завитка на виске и пульсирующей жилки на высокой шее.
Она смотрела в траву, он – на неё.
- Лина! – окликнул он.
- Да?
И долгий-долгий взгляд глаза в глаза. И на сердце так легко и радостно, как бывает только в шестнадцать…

____________


- Чай не желаете? Кипяток готов.
Худощавое лицо проводника так же внезапно исчезло, как появи-лось.
Спутница отложила карандаш, сняла очки и, захлопнув футляр, взялась за бокал. Денис уже достал свою походную кружку.
- Позвольте, я принесу, – предложил он, беря бокал у женщины.
Она удивлённо покосилась и, озарившись неожиданно смущённой улыбкой, благодарно кивнула. Когда Денис вернулся с кипятком, на столике уже не было ни газеты с кроссвордами, ни карандаша, ни оч-ков, вместо этого пестрели пачки вафель и печенья, благоухали вани-лью булочки, и лоснилось подтаявшее масло в квадратной коробочке.
Поставив бокалы, Денис смущённо вытащил свой скромный паке-тик с карамельками, купленными наспех перед самым отъездом.
- Мы, кажется, ещё не знакомы? Юлия Павловна…

______________


Юлия вынуждена была крепче прижаться к нему, так как ветер заносил дождевые капли под лёгкое балониевое укрытие. Денис по-чувствовал, как она передёрнулась всем телом, и пустил её в полу своего пиджака.
А потом они шлёпали по лужам, и она ругала дождь, и этот за-холустный город, и его, Дениса, вызвавшегося так не вовремя прово-дить её с дружеской вечеринки, на которой, если бы не он, она за-держалась бы, и дождь не застал бы её в дороге… Узкая лисья мор-дочка Юлии, искажённая брезгливой гримасой, была почти некрасива, но Денис прощал ей это. Его кожа хранила недавнее впечатление от тепла её гибкого, тонкого тела, вынужденного искать защиты под по-лой его пиджака…

______________



- Очень приятно. Денис.
- Вы, Денис, не стесняйтесь – угощайтесь! Кстати, я забыла нож. Но если и у вас нету, будем ломать булочки руками и намазывать масло ложкой.
- У меня есть.
Денис спустил дорожную сумку и, покопавшись в кармашке, вынул тяжёленький складной ножик с инкрустированной ручкой.
Юлия Павловна покосилась на него с уважением:
- Стильная вещица.
Денис расправил лезвие и, прежде чем нарезать хлеб, погладил рукоятку, пройдясь пальцами по вкраплениям мелких голубых и белых камешков, словно желал передать им тепло своей ладони.

_______________


Большие загорелые руки отчима ловко нарезали крупные ломти от свежей, густо пахнущей булки. А Денис, как завороженный, смотрел на вспыхивающий голубыми искрами перочинный ножик – предмет мальчишеского вожделения – рукоятка которого почти терялась в ши-рокой мужской ладони…
…Денис приоткрывает дверь в спальню родителей. Отчим спит на заправленной покрывалом кровати, разбросав в стороны бугристые но-ги. Солнечный отпечаток окна лежит на его лице и груди. В приоткры-тую створку влетает душистый ветер и, пьяные от зноя, мухи. Непре-одолимая потребность обладания толкает Дениса к пыльному подо-коннику. Он дотрагивается дрожащими пальцами до никелированной поверхности, чувствует тепло впитавшегося солнца, и не может ото-рвать взгляда от протуберанцев, вспыхивающих на дне вкраплённых камешков. Кулак судорожно сжимается, и – совсем неожиданная тя-жесть в заднем кармане шорт.
А потом – незабываемый день тринадцатилетия. И жгучий, обжи-гающий лицо и шею, стыд под насмешливым взглядом отчима:
- А моим подарком, Дэн, я думаю, ты уже пользуешься. Что ж, но-жик в добрых руках – вещица полезная. Помни об этом.
И он, немой от растерянности, не смеющий поднять отяжелевших от набежавших слёз век. А в висках – горячие молоточки, выстукиваю-щие: «Никогда! Больше – ни за что и никогда!»

_______________


Стоило открыть дверь в конце вагона, тамбур накатывал волной железных звуков, запахом курева и туалета и стылым весенним воз-духом из приоткрытого окна. Денис невольно поёжился, но ему нрави-лась эта пьянящая прохлада, и музыкальная суета колёс под ногами, и неожиданно симпатичная девушка в джинсовом костюме, меланхо-лично выкуривающая дорогую сигарету, прислонившись к условно чис-той стене.
Закуривая, Денис исподтишка рассматривал незнакомку: ореховые египетские глаза, белый точёный профиль, шикарнейшие волосы цвета вишнёвой коры, собранные на макушке в пышную метёлку. Девушка держала сигарету небрежно, наотлёте, тонкая золотая цепочка на запя-стье подчёркивала его хрупкость и белизну.
«Ух, какая! – подумал Денис. – Заговорить? Нет, пожалуй, не стоит. Это выражение неприступности во вздёрнутом подбородке…»

____________


В её голосе чувствовались слёзы, но, тем не менее, вся она, от дерзко вскинутой головки до упрямо сжатых кулачков, была сама не-преклонность. И он любил и ненавидел её одновременно. Не в силах разрядить обстановку, он решил, что лучше – уйти. Это была их первая серьёзная размолвка после свадьбы.
В тот день Денис допоздна бродил по осенним улицам, то пре-давая анафеме одно её имя, то терзаемый мучительной нежностью к ней.
А потом – невероятное усилие дотронуться до кнопки звонка, лёг-кие шаги за дверью, такие милые и такие грустные глаза цвета ве-черних фиалок, и – неожиданно легко:
- Я был не прав. Прости меня, Олюшка!
- И ты прости меня…

_____________


- У вас сигарета потухла.
Денис и не заметил.
- Фу, чёрт! Задумался…
- О чём, если не секрет?
- Да, так…
- Значит, секрет, – девушка мило улыбнулась.
Денис смущённо пожал плечами. Рука его безуспешно шарила по карманам в поисках зажигалки.
- Возьмите.
Немного насмешливый взгляд египетских глаз.
- Спасибо.
- Анжела.
- Денис.
- Куда едете, Денис? Или тоже секрет?
- В К…
- Так мы, значит, из одного города?
- Приятная неожиданность.
- В самом деле – приятная?
Их глаза встретились и оба неожиданно рассмеялись. Денис вдруг почувствовал какую-то странную лёгкость рядом с этой девушкой, как будто он встретил давнюю добрую знакомую. Вскоре между ними за-вязалась непринуждённая беседа, в ходе которой Денис узнал, что девушка с подругой возвращается домой после сдачи экзаменацион-ной сессии, что учится она заочно на экономиста, и что в дороге жут-ко скучает. Попутчики – пожилая чета – страшные зануды, подруга толь-ко что рассталась с любимым человеком и находится в некоторой депрессии.
«Какая она… замечательная», – думал Денис. Ему нравилось, как она смеётся, открыто и даже немного дерзко, показывая небольшую щербинку в верхнем ряду зубов, нравился неопределённый жест узкой руки, смахивающей время от времени упрямую чёлку со лба, то нена-вязчивое кокетство взглядов и движений, к оружию которых, чаще не-вольно, прибегает женщина в присутствии интересующего её мужчины. Всё это тешило самолюбие Дениса, и первоначальный вопрос «За-чем?» сменился беспечным «А почему бы и нет?»
Двери в тамбур время от времени открывались. Вскоре к собе-седникам присоединился мужчина в спортивном костюме. Он попытал-ся вступить в разговор, делясь последними спортивными впечатления-ми. Молодые люди переглянулись и, с молчаливого согласия, перешли в вагон. У купе Анжелы они простились, условившись встретиться че-рез час на том же месте.
Устроившись на полке, Денис понял, что с нетерпением ждёт этой встречи. Ни к чему не обязывающее знакомство, и всё же… какое-то неприятное чувство, похожее на угрызения совести.
«Интересно, как далеко зайдёт наше общение? Оставит ли она мне свой адрес или телефон? А если да, то – что?»

___________


- Анжела, ты такая красивая!
- Я знаю! – девушка медленным движением руки снимает резинку, стягивающую великолепные волосы, которые тут же каскадом падают на обнажённые плечи.
Его руки скользят вдоль длинной гибкой спины, её лицо нестер-пимо близко… Тонкие нежные пальцы пробегают по его щеке, он чув-ствует кожей холодок золотой цепочки на её запястье…
Губы, яркие, чуть-чуть хищные, но такие близкие, что тепло их ды-хания кажется своим собственным…

____________


Поезд дёрнулся, и Денис проснулся.
Юлия Павловна нарезала тонкими ломтиками аппетитную румя-ную колбаску.
- Надо же, задремал… – Денис попытался расправить смятую ру-башку.
- Ну и хорошо. А теперь – ужинать.
- Нет, спасибо, я не голоден, да и… – Денис посмотрел на часы, – через сорок минут я буду дома.
- Никогда не поверю в отсутствие аппетита у молодого здорового мужчины. Прошу вас, не стесняйтесь! Я жутко не люблю есть в оди-ночестве!
Съев парочку бутербродов, Денис поспешил в тамбур. Анжела бы-ла уже там.
- А вы, Денис, не пунктуальны! Я жду вас уже десять минут.
- Простите. Не знаю, что на меня накатило – я задремал.
- Ну что ж, придётся простить…
Когда Денис шёл собирать вещи, в его кармане лежал клочок тетрадного листа с её адресом и телефоном.
«Её не очень смутило, что меня встречает жена. Тем лучше…»
Вот он, знакомый пейзаж за окном вагона. Знакомые телеграфные столбы, знакомые грачи на проводах. Вот первые неказистые домики пригорода…

____________


Они шли напропалую по путям и орали песни. Семафоры каза-лись глупыми печальными звёздами, повисшими над самой землёй.
- Мы держим путь в сторону леса…
Шарахались редкие прохожие, возмущённо брехали собаки.
Их было трое друзей, молодых, довольных жизнью и собой. А на другой день одного из них не стало… Нелепый диагноз – «пищевое отравление» – перечеркнул жизнь Кости, замечательного, весёлого, не-унывающего… И шествие за его гробом казалось им более диким и нереальным, чем испуганные звёзды семафоров и ночные прогулки по шпалам.

___________


Анжела вместе с подругой умчалась в такси, народ постепенно рассеивался, а Денис тщетно пытался отыскать взглядом знакомый вечно зелёный беретик. Отбросив недокуренную сигарету, он медленно побрёл в сторону автобусной остановки. Вечер показался безнадёжно угрюмым, а ведь всего лишь час назад всё было так замечательно: он ехал туда, где его ждут, он почти видел, какой радостью вспыхнут глаза той единственной женщины, которую он…
Денис нащупал в заднем кармане хрустящий листок, задумчиво повертел в пальцах, обшаривая рассеянным взглядом пустеющие ок-рестности, и, даже не развернув записки, тщательно изорвал её в мелкие клочки.
«Оленька, что же ты? – подумал он, – Где ты, милая? Может, ты не получила телеграммы, и не знаешь, что я уже здесь, под этим холод-ным неласковым небом? Может ли такое быть, что ты, извещённая о моём возвращении, не кинулась мне навстречу, оставив все важные и не очень дела?»
До этой минуты Денис и не подозревал, как важно ему увидеть её неброское, простенькое личико, почти лишённое косметики, умнень-кое и немного наивное, как у ребёнка-отличника, как важно услышать банальнейшую фразу: «Я так по тебе соскучилась!» – именно из её уст.
Порыв ветра распахнул пальто и донёс дальние гудки электрово-зов. Пахнуло мокрыми деревьями и вспотевшей землёй. Подошёл ав-тобус. Гармошка двери свернулась, освобождая проход, Денис вскочил на подножку и – прямо к нему в объятия – она, его Оля, такая родная и всё более желанная.
- Здравствуй, радость моя! Я вернулся.

Смерть 1

Бабочка была неправдоподобно красива. Тонкий азиатский орнамент бархатных крылышек, трепещущих под порывами ветра, невозможное, тро-гательное напряжение хрупкого тельца. Юлиан замирал, когда она как бы случайно, ненароком присаживалась на краешек листка или на шершавую плоскость стены, или на уголок тёплой от солнца скамьи и так же нечаянно взлетала. Это произошло примерно на шестой минуте знакомства: легко-крылая красавица, описав плавный круг над головой восхищённого ребёнка, неожиданно опустилась на рукав его рубашки, чуть повыше локтя, и, рас-пластав крылышки, замерла. Сердце Юлиана подскочило и зазвенело где-то в затылке, а потом сорвалось и громыхнуло уже в груди торжественным ор-кестром.
Мальчик учащённо дышал, но боялся пошевелиться. Ему страшно хоте-лось позвать маму или крикнуть всему миру о своём огромном счастье. Но он лишь облизывал пересохшие губы и тихонько смеялся.
Но желание поделиться своей радостью становилось непомерным. Осто-рожно, очень осторожно Юлиан занёс свободную руку и быстро накрыл ла-донью беспечную гостью. Он бежал через двор, заросший бурьяном, и ба-бочка в его кулачке билась, щекоча крылышками ладошку, от чего Юлиану становилось ещё веселее, и он, уже не сдерживаясь, заливался громким смехом.
- Мама! Мамочка! Смотри, что у меня!
Внезапно что-то пошло не так: земля качнулась, мамино улыбающееся лицо уплыло в сторону, и Юлиан уткнулся в пахнущую пылью траву. В сле-дующий момент он ощутил солоноватый привкус во рту, но тут же сильные руки помогли ему подняться. Он ткнулся лицом в подол маминого платья, коротко всхлипнул, но воспоминание о недавнем счастье высушило набе-жавшие слёзы и заставило его улыбнуться. Отстраняясь от маминых встре-воженных поглаживаний и ощупываний, Юлиан воскликнул:
- Мама! Да мама же! Смотри! – и разжал взмокший кулачок.
Потемневший комочек скатился в придорожную пыль. Смятые крылышки утратили своё свечение, и Юлиан в недоумении смотрел на скрючившееся у его ног тельце. Преодолев замешательство, он схватил насекомое за кры-лышко осторожно двумя пальцами и, поднеся к губам, стал дуть. Под его дыханием бабочка трепетала, но Юлиан уже знал, что прежней она не ста-нет. Это понимание пронзило его внезапно. Он ещё продолжал попытки оживить свою находку, а между тем в центральной части сознания кри-стально ясно обозначилось слово «смерть». Никогда прежде Юлиан не ощущал его с такой ясностью.
Ему вдруг показалось, что это он несколько минут назад перелетал с цветка на цветок и удивлялся этому большому миру, глядящему на него снизу вверх. А потом Юлиан держал в кулаке своё бьющееся сердечко и нечаянно сжал его, должно быть, слишком крепко. И всё. Разжал руку – а там пусто. И в груди пусто.
И больше – ничего.

Смерть 2

День начинался не лучшим образом. С утра шёл мокрый снег, под ногами хлюпало. В подъезде Юлиан споткнулся о кошку, которая возмущённо завопила, потом долго пытался попасть ключом в замочную скважину. Потом бил о перила шапкой, перила гудели глубоким басом и мелко подрагивали. Стянув сырые ботинки, Юлиан поплёлся на кухню, из кухни – в спальню, оставляя следы на крашеном полу.
В спальне он остановился перед большим двустворчатым шифоньером, долго тупо смотрел в его полированные дверки, затем, глубоко втянув в себя воздух, как перед пгружением, дёрнул одну из них.
В шкафу было пасмурно. Те же безрадостные цвета, что и в заоконном мире, та же тоска и запустение.
Пространство, потревоженное открывшейся дверцей, всколыхнулось. Уныло закачались опустевшие вешалки и, смутившись своей смелости, вдруг замерли под укоризненными взглядами чопорных костюмов и отглаженных рубашек.
Юлиан подошёл к окну. Опершись о подоконник и прижав лоб к холодному стеклу, он бездумно впитывал слепой пейзаж, уходящий вверх и наискосок.
Телефонный звонок вывел его из оцепенения. Юлиан встрепенулся, бросился к аппарату, но рука замерла над трубкой, так и не решившись нарушить её молчания. Телефон стих. Юлиан опустился в кресло и долго сидел так, не думая почти ни о чём и обо всём сразу.
Вдруг он заметил, что откуда-то доносится тихая музыка. Вернее, слышал её он уже некоторое время, но только теперь понял, что мелодия приходит извне, а не изнутри, как ему казалось сначала.
Юлиан заставил себя улыбнуться и осмелился взглянуть на стеклянную полочку. Фотография в деревянном багете стояла на своём обычном месте. Яркий летний день хлынул со снимка и наполнил светом отсыревшее пространство. И ярко-голубое небо, и загорелая девушка в розовом платье, которую крепко обнимал за талию смеющийся Юлиан, – всё это было частью той мелодии, которая просачивалась сквозь бетонные стены многоквартирного дома и пропитывала собой всё вокруг: ветви деревьев в оконной раме, вещи и предметы, наполнившие своей неподвижностью комнату.
А потом музыка стихла, но лёгкая тень её ещё долго перепархивала со стенки на стенку, и Юлиан следил за её полётом, не замечая слёз, бегущих по щекам, и удивлялся прозрачной пустоте внутри и неожиданной лёгкости поднимающегося из груди сердца.

Смерть 3

Он копал глубоко, а истина была на поверхности. Он хотел изменить мир. Ему казалось, что он медленно, но верно продвигается к намеченной цели, но когда оставалось только протянуть руку и – вот она, то выяснилось, что всё это иллюзия. Будущее – в прошлом.
- Лиза!..
Телефонный звонок подобно зубной боли вклинивается в среду обитания.
- Лиза! Возьми трубку!
Несколько секунд относительной тишины. Но уже становится тесно от неизбежности проникновения того, внешнего, инстинктивно отторгаемого...
- Юлиан, это тебя!
Пауза.
- Юлиан, ответь же! Пётр Вениаминович у телефона.
Тяжёлый басок Петра Вениаминовича перекатывается за чуткой мембраной.
- Возможно, меня не будет на совете, Пётр Вениаминович. Я нехорошо себя чувствую.
- Супруга сказала, что вы нездоровы. Но, Юлиан Борисович!!! Постарайтесь уж! Убедительно, убедительно прошу!
Стало быть, придётся идти.
Что-то душно. Форточка открыта, а всё равно – душно.
Юлиан рванул на себя створку. Рама крякнула, вздрогнула, поддалась. Воздух ещё тяжёл от дождя, небо всхлипывает под колёсами автомобилей. Бесцветно небо по ту сторону асфальта, и деревья, проросшие сквозь, уходят ветвями в пустоту.
А за дверью шаги, приглушённые ворсом ковровой дорожки. Скрипнули паркетом и замерли у самого порога. Юлиан Борисович не обернулся. Он уже давно ощутил их присутствие. Тёмные люди по тёмным коридорам шли, чтобы убить его. Навсегда.
- Юлиан, я за тобой.
Это Саныч. Друг, соратник, почти что брат. Всегда рядом, всегда за. Но Юлиан Борисович видел каким-то глубинным зрением, что и он, Саныч, друг, был среди них, идущих тёмными коридорами. Теперь посмотреть ему в глаза, поймать ободряющую улыбку и принять грудью удар ножа, таимого за пазухой. И ты, Брут...

Смерть 4

Это не могло быть правдой.
Томящий весенний воздух сгустился невыносимо. Комья размокшей земли срывались с лопат и всё глуше звучала их барабанная дробь о крышку гроба.
Юлиан Борисович был мёртв. Уже третий день как. Смерть обещала продлиться вечность.
На календаре апрель. Тело Алексея предано. Предано земле. Кто предал его? Кто посмел совершить эдакую гнусность? Юлиан Борисович не верил в смерть. Он не верил в смерть сына, он не верил в смерть вообще. Сколько раз Юлиан пытался представить её – и не мог.
И вот довелось.
Сообщение о том, что Алексей погиб под колёсами автомобиля, Юлиан Борисович воспринял до странности легко: он не поверил. А потом ему пришлось встретиться с телом. Тело было строгим и неподвижным. Тело лежало на столе. Тело ещё присутствовало среди живых, а Алексея, молодого, весёлого среди живых уже не было.
А день был пасмурным, влажным. Присутствие весны уже угадывалось за завесой по-осеннему назойливого дождичка. И Алексей спешил навстречу своей гибели, потому что Аннушка уже разлила масло...
Впрочем, в масле надобности не было. Стоило лишь, доверившись зелёному глазку светофора, шагнуть с тротуара. Боковым зрением увидеть несущийся на всех парусах автомобиль. Но роковой шаг уже сделан, и не хватает какой-то доли секунды, чтобы вернуть занесённую ногу в прежнее положение. «Как это?!» Холодный зрачок смерти, краткая вспышка и – головокружение, как будто решился наконец на безрассудный поступок и вот – пры-га-ю-ю-ю!!!
Не так. Неправильно. Нужно соблюдать субординацию. Эх, молодёжь!
Мёртвый Юлиан Борисович шёл за гробом. Мёртвый Юлиан Борисович брал сырые глинистые комья и скидывал их вниз, в развёрстую яму, поглотившую тело. Тело, которое уже не было его сыном Алексеем. Тело, равнодушное ко всему, что с ним происходит.
Мёртвыми были цветы на свежей могиле. Венки из мёртвых цветов. И Юлиан Борисович ещё подумал, что на мёртвые цветы прилетят, должно быть, мёртвые бабочки.
А солнце уже не пряталось за тучами. И Юлиан Борисович соскребал с подошв тяжёлые комья замли и шёл организовывать поминальный обед. Он уже был достаточно мёртв, чтобы начать бояться собственного бессмертия.

Смерть 5

А жизнь-то только начинается!
- Лизанька, ты посмотри, как замечательно! Ну не чудо ли, а?
- Эта бабочка совсем нас не боится!
- Ни капельки! Она знает, что мы позволим ей улететь. Нет-нет! Не трогай руками!
- Я на неё подую: ф-ф-ф... Полетела – смотри!
- А помнишь, мы вместе – я и ты, и яблони осыпают лепестки нам под ноги? А ты в такой смешной блузке с бантом, и всё поправляешь его, поправляешь... И я ужасно хочу тебя поцеловать, в губы, а целую в лоб.
- А помнишь, Алёшка притащил домой котёнка? Маленький такой, грязный, а глазки смышлёные. Я-то была в полной растерянности, а ты нисколько не удивился, сказал, что это точно наш котёнок. Почему ты так сказал, а?
- А вот и наша любимая скамейка.
- И наша яблоня!..
- И наша... А помнишь?..
- Помнишь...
Крылышки воспоминаний касались лба Юлиана Борисовича, задевали щёки. Воспоминания пытались присесть на темечко, но тут же вспархивали, чтобы кружиться снова и снова. Под языком холодок валидола, весёлый солнечный зайчик на одеяле. Кто-то присел в ногах, кто-то поправил подушку.
Спать? Спать совсем не хочется! Вокруг – жизнь. И Юлиан Борисович вдруг понял, что он может летать. Всегда мог, только забыл. А теперь вспомнил. И он полетит, только уберите эти провода. Держать на привязи бесполезно. Глупо. Юлиан с лёгкостью разорвёт паутину. Не нашёлся ещё такой паук, чтобы сплести достаточно прочную сеть, чтобы удержать...
- Что?
- Ушёл. Отключите аппарат, он уже не нужен.
- Смотрите, бабочка залетела!
- Завтра сделайте сетки на окна. И вызовите, наконец, санитаров!