Ветка хрустнула, и тело Инны уже безжизненно и всё медленнее и медленнее подёргивая ногами всей его небольшой массой повисло над лесной поляной... В мгновенно потемневших и ставших почти прозрачными глазах можно было рассмотреть почти всё, о чем она думала последний час перед суицидом.
...Полная тарелка пельменей, пахнущих маслом, специями и ещё чем-то, только им присущим. Инна не ела уже четыре дня. Последней её пищей, послужившей прощальным завтраком, стала полторашка фенамина, которой вмазал её трёхдневного знакомства бойфренд, пожелавший не задумываться об акте обмена вещества на вещество и через полчаса исчезнувший - как и все прочие аналогичные молодые и не очень молодые люди - напрочь исчезнувший из её суматошно-размеренной и крайне неопределённой жизни.Это была уже пятая доза за последние девять часов. Выкурив треть пачки, но так и не уничтожив чувство голода, она подошла к верёвке, свисавшей со старой полурассохшейся ольхи - (когда-то это была тарзанка, но года два назад какой-то из неособо часто появлявшихся на её даче гостей закрутил её в форме петли Линча да так оно и осталось)... В садовом умывальнике она нащупала полуразлезшийся от дождевой воды обмылок, натерла им свисающее сооружение и вставила голову в сей мрачный и и всё впоследствии разрешающий круг. Всё больше и больше веса приходилось на массу нижней половины её тела, и, наконец, шейные позвонки не выдержали и сломались...
Через ту долю секунды, сквозь которую можно было увидеть Все Миры, кои хотели предстать пред взором любопытствующего, можно было увидеть только небольшую, человек на тридцать столовую, где все девушки, слегка одна на другую похожие, сидели за столами и ели свежие, политые горячим маслом и пахнущие специями пельмени - и вся эта чёрно-белая столовая неслась на неслышных колёсах жажды чего-то нового и одновременно до боли знакомого ихним тоскующим по уюту и обустроенности душам. И все они наконец-таки ели.