а ещё у меня такое чувство, что бухала не только я, но и мой ноут - тормозит всё!


Часть 02. Точка кипения

Псалом 34
Вступись, Господи, в тяжбу с тяжущимися со мною, побори борющихся со мною; возьми щит и латы и восстань на помощь мне; обнажи меч и прегради путь преследующим меня; скажи душе моей: «Я – спасение твоё!»
Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей; да обратятся назад и покроются бесчестием умышляющие мне зло; да будут они, как прах пред лицем ветра, и Ангел Господень да прогоняет их; да будет путь их тёмен и скользок, и Ангел Господень да преследует их, ибо они без вины скрыли для меня яму – сеть свою, без вины выкопали её для души моей.
Да придёт на него гибель неожиданная, и сеть его, которую он скрыл для меня, да уловит его самого; да впадёт в неё на погибель.
А моя душа будет радоваться о Господе, будет веселиться о спасении от Него.
Все кости мои скажут: «Господи! кто подобен Тебе, избавляющему слабого от сильного, бедного и нищего от грабителя его?»
Восстали на меня свидетели неправедные: чего я не знаю, о том допрашивают меня; воздают мне злом за добро, сиротством душе моей.





Гокудера Хаято – ты должен быть удачлив и безжалостен

Когда тебе пять лет, кажется, что можно решить любую проблему. Нужно только хорошо постараться, может быть, немного подождать или обратиться к взрослым. Здесь уж точно никаких сомнений – взрослые могут всё. Особенно отец, ведь он не просто взрослый, но и глава Семьи.

Когда тебе девять, и ты подыхаешь на улице от голода, то готов перегрызть глотку любому, кто старше тебя, потому что из надёжной опоры взрослые превратились во врагов. Страх часто скрывают дерзостью, и ты дерзишь каждому, скалишь зубы и бездумно бросаешься на обидчика. Ты не жалеешь ни себя, ни других, ты уже вообще не помнишь, что такое жалось – кажется, это что-то мерзкое, противное и липкое, да?

Когда тебе двенадцать, и тебя прозвали «дымовой бомбой», не удивляйся, что предложили нестандартный контракт и надо ехать на край света. Тебе давно плевать, чем всё обычно заканчивается, ты запихиваешь динамит в глотку тем, чьи слова тебя не устраивают, ты куришь, ругаешься матом, твоя работа – убивать людей. Единственная твоя цель – быть принятым в Семью, и ради смутного шанса ты готов бросить всё и сдохнуть, в случае неудачи.

Жить под чужой волей – страдание для некоторых, необходимость для немногих, счастье для большинства. Ты – большинство, не обольщайся, но тебе повезло найти того, под чьей волей ты готов прожить всю жизнь. Вдвойне повезло – что эта жизнь ещё не закончилась.

Ямамото Такеши – не показывай, где болит

Когда тебе пять лет, кажется, что жизнь прекрасна и нет ни одного повода для огорчения, ни одной причины, чтобы улыбка хоть на минуту сошла с лица. Конечно, всё могло бы быть ещё лучше, если бы отец чаще бывал дома, или мама разрешила съесть целый килограмм клубники за один раз, но и так тоже здорово.

Когда тебе восемь, и приходится надевать похоронный костюм, ты понимаешь, что на всю оставшуюся жизнь возненавидел галстуки. Отец держит тебя за руку, вокруг стеной льёт дождь и вряд ли у тебя будет повод улыбнуться ещё один раз. Потом, уже дома, отец говорит много всего разного, но ты запомнишь только одно: «не показывай, где болит, иначе ударят именно туда». Поэтому уже на следующий день ты заново учишься улыбаться, а это нелегко.

Ты выбрал точку приложения энергии – спорт. Чтобы доводить себя до изнеможения на тренировках и без сил проваливаться в сон каждый вечер, и не помнить на утро, что тебе снилось. Отец больше никуда не уезжает, он перестроил дом и открыл суши-бар. У вас двоих – только вы сами и никого больше, и это неплохо, это единственный повод улыбнуться искренне.

Но когда ты, всегда весёлый Ямамото из бейсбольного клуба, закрываешь глаза, то видишь изломанное тело матери так же чётко, как и в тот день. И ты понимаешь, что по большому счёту тебе не волнует, жив ты или мёртв, и живы ли все остальные.

Когда тебе двенадцать, и ты хватаешься за первый попавшийся повод шагнуть с крыши, это значит что с твоей жизнью действительно что-то не то, и поэтому, когда тебя спасают, ты решаешь, что это отличный повод начать жизнь заново.

Тот ты, у которого не было повода жить – умер. Тот ты, который остался жив, в восторге от того, что отцу не придётся снова доставать из пыльного шкафа похоронный костюм. Не сегодня, но может быть – завтра? Хотя, какая разница, новый ты готов умирать и убивать по сто раз на дню, хоть какое развлечение.

Бовино Ламбо – хлеба и зрелищ

Когда тебе пять лет, кажется, что весь мир вращается вокруг тебя, и можно делать всё, что угодно. Правда, иногда страшно или обидно, но всегда можно успеть жахнуть десятилетней базукой – пусть ты-старше-на-десять-лет разбирается с проблемами, а ты-который-сейчас спокойно отсидишься в будущем. Проблема в том, что и там не всегда бывает весело…

Когда тебе пятнадцать, самое время тяжко вздохнуть. Ведь ты считаешь себя настолько взрослым, чтобы говорить «молодой Вонгола» или «юная Хару», здесь, в этом мире-на-десять-лет-назад. Только не забудь зажмурить правый глаз, год назад пострадавший от взрыва, а то слишком яркий свет раздражает всё ещё не до конца восстановившийся орган. Только помни о том, что именно тебе запрещал говорить твой Босс, чтобы случайно не запустить петлю времени. Только постарайся не слишком сильно расслабляться, а то ведь скоро возвращаться назад…

Когда тебе двадцать пять, пора сказать «спасибо» всем тем, кто помог тебе остаться в живых среди этого безумия. Всем тем, кто позволял тебе быть ребёнком даже тогда, когда ты сам считал себя взрослым, тем, кто помог тебе достичь твоего нынешнего уровня и положения, кто помог тебе стать таким, какой ты есть. Сказать «спасибо», пока ещё не поздно, ведь завтра такой возможности уже может не быть. Ты похоронил всех, кто был рядом с тобой все эти годы и предпочёл бы умереть сейчас, посмотрев на их юные лица. Слишком горькая участь – быть последним выжившим.

Сасагава Рёхей – экстремальные проблемы требуют экстремальных решений

Когда тебе пять лет, кажется, что всё предельно просто, но всё равно ничего не понятно, и больше всего непонятно, почему в вашем доме поселился чужой мужчина, а отца вы с сестрёнкой видите только по выходным.

Когда тебе семь, и ты стираешь с губ первую кровь, то выводишь для себя новую формулу, простую, чёткую и понятную: если нужно бить, бей грубо и жёстко, чтобы не бояться мести. Потому, что всё что было раньше – совершенная ерунда по сравнению с проломленным черепом.

Когда тебе десять, и ты порвал свою первую грушу, то звонишь отцу, настоящему, а не тому, чужому мужчине, которого мама заставляет называть «папой», и впервые просишь у него денег. Это так неловко и унизительно, особенно сейчас, когда вы почти уже не видитесь.

Когда тебе тринадцать, то ты уже знаешь, чтобы окончив школу можно было уехать как можно дальше, нужно хорошо постараться. Ты думал заняться боксом профессионально, а если не выйдет, то можно и на MMA[1] попробовать, главное – уехать и сестру увезти, пока она не натворила глупостей со своей очередной гениальной идеей – выйти замуж до двадцати. Но, кажется, у этого Савады на тебя другие планы?

Хибари Кёя – кто сильней, того и правила

Когда тебе пять лет, кажется, что это неправильно, видеть родителей только в «предписанные часы». Неправильно, всё время оставаться одному. Неправильно, но таковы правила.

Когда тебе десять, ты впервые остаёшься ночевать в школе, это не по правилам, но у тебя просто нет сил возвращаться домой. Уж лучше школьные правила, чёткие, жёсткие рамки, установленные сообществом ради конкретного результата, чем безумное нагромождение отцовских и материнских правил, противоречащих друг другу и самим себе. Твоего отсутствия просто не замечают, и ты всё чаще просто не приходишь домой. Раз в месяц мать просматривает твой табель и выдаёт тебе карманные деньги, в зависимости от того, что там видит. Ты соблюдаешь школьные правила (все, кроме одного – запрещающего находиться на территории школы после окончания занятий), ты хорошо учишься, поэтому денег тебе достаётся больше, чем достаточно. Ты ведь член студсовета, глава дисциплинарного комитета, отец говорит, что доволен твоими успехами и не рассчитывал на меньшее, но ты отчётливо видишь, что ему плевать на всё, кроме его бизнеса.

Когда тебе тринадцать, ты сталкиваешься со странным представителем человеческого рода – он пишет для себя правила, как и ты сам, но на первый взгляд, не кажется для этого достаточно сильным. И ты, привыкший всегда и во всём быть первым и самым главным, молча признаёшь за ним такое право. Но только по тому, что его правила тебя устраивают.

Рокудо Мукуро – сила приносит свободу

Когда тебе пять лет, кажется, что боль была всегда, хотя ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты помнишь другие жизни и, даже затуманенным от боли мозгом, понимаешь, что всё должно быть не так. Твоя последняя попытка сбежать от смерти откровенно не удалась – даже если параметры этого тела тебя полностью устраивают, всегда есть кое-что ещё, например, дорогие родственники, решившие превратить тебя в подопытную крысу. Ни один из миров, где ты жил до этого, не подкидывал тебе таких проблем. А раз виноват мир, то его надо исправить, уничтожить, утопив в багровых реках крови, а на освободившемся месте отстроить всё заново.

Когда тебе семь, ты отчётливо понимаешь, что с психикой у тебя откровенные нелады, и дело тут отнюдь не в слишком хорошей памяти, благодаря которой ты помнишь не только свои прошлые жизни, но и каждую секунду этой. Ты не знаешь, что за дрянь тебе колют, и что за гадость день ото дня перестраивает твои клетки, подгоняя под им одним известный шаблон. Ты знаешь только одно – теперь твоё тело вполне способно пропустить через себя достаточно силы, чтобы хватило на всех этих новоявленных Менгеле. Скоро боль закончится, и начнётся новая жизнь.

Когда тебе пятнадцать, ты внезапно понимаешь, что слишком многое не учёл. Например, что у кого-то хватит силы, воли и упорства, чтобы тебя одолеть. А может быть, ещё и знаний, слишком уж внимательно смотрели глаза этого малолетнего мафиозо, ещё подростка, но уже опасного, как и все эти чёртовы друзья друзей, слишком невероятно было увидеть, как он без малейшего трепета смотрит на твои иллюзии, сквозь твои иллюзии. Ты хотел завладеть его телом, чтобы разрушить систему изнутри, а он втоптал в грязь твоё самолюбие и отдал Вендиче, которые засунули тебя в колбу, опутали цепями и не позволяют слишком на долго проваливаться в транс. Но ты всё равно уверен, что это ещё не конец, ведь у тебя есть медиум, пожалуй, лучший из всех, что у тебя когда либо был или ещё будет.

Савада Тсунаёши (Молчанский Иван) – иногда самое мудрое – это прикинуться идиотом

Когда отец бросает твою мать беременной, чтобы уйти к другой женщине, сложно верить в любовь. Когда он бросает эту другую ради ещё какой-то, а потом ещё, и снова, тебя начинает тошнить при одной только мысли об этом человеке.

Когда тебе пять лет, кажется, что мир огромен и страшен, и только мама может тебя от всего защитить. Ты не понимаешь, куда опять уехал отец, но тебе это заранее не нравится. Есть что-то неправильное в том, что происходит вокруг, но слов для того, чтобы выразить беспокойство ещё не хватает.

Когда ты смотришь, как маман и сестра пытаются создать хоть какое-то подобие уюта, ты чётко понимаешь, что не можешь отягощать их своими просьбами, и вместо того, чтобы записаться в секцию, ты просто остаёшься в школе после уроков и остервенело долбишь грушу, пока есть силы, ты никому не позволишь встать на своём пути. Ты станешь большим и сильным, твоя семья не будет ни в чём нуждаться. Как там было? «Тренируй тело, береги душу», отличная установка.

Когда тебе десять лет, и за тобой закрепилось прозвище «бесполезный», ты всегда один, поэтому, вместо того, чтобы играть с другими ребятами на улице, ты читаешь мангу или терзаешь игровую приставку. И в сочинении пишешь, что мечтаешь стать гигантским роботом только потому, что это значит перестать быть собой, Бесполезным Тсуной.

Ты просиживаешь вечера в читальном зале библиотеки, а потом нарезаешь круги по району, чуть ли не специально нарываясь на все возможные проблемы. Сестра предпочитает заниматься дома после того, как ей пришлось разбить лицо хулигану, покушавшемуся на её дешёвенький плеер: тяжёлая связка ключей в кулаке – весомый довод, когда применяется с умом. Вы оба поступаете на бесплатное отделение, а потом ещё и подрабатываете где-нибудь, чтобы как можно меньше отягощать маму.

Когда тебе двенадцать, ты уже настолько устал, что единственная мысль – уйти, чтобы начать всё заново. И когда ты видишь его – взрослого парня со шрамами на костяшках и тяжёлым прищуренным взглядом, то понимаешь, он справится с твоей жизнью гораздо лучше тебя самого. Потому что у него всегда было то, чего тебе не хватало – желание идти вперёд, невзирая на любые препятствия. Теперь, когда сумасшедший репетитор заявил, что ты станешь главой сицилийских якудза и на твоей спине всегда будет отрисована жирная мишень, то пусть такими проблемами займётся этот парень. Ты всегда строил из себя большего идиота, чем был, лишь бы от тебя ничего не ожидали, но теперь этот метод так же бесполезен, как и ты сам.

Ты знаешь правила – думай много, говори мало, пиши ещё меньше. И ты, в отличие от Савады, умеешь их соблюдать. Даже если ты умер, даже если ты в грёбаном мире безумного аниме, правила всегда одни и те же. Тот, кто отвечает за других, всегда платит по их счетам... Тебе назначили цену, тебе не оставили выбора, но пообещали, что ты будешь жить. Нет, не вечно, но даже остаться бесплотным духом, заточённом в старинной побрякушке для тебя гораздо привлекательнее, чем полностью провалиться в чёрную липкую трясину небытия, слишком тесно ты успел с ней пообщаться. Действуй на благо Семьи, и тогда после смерти ты тоже будешь пить чай на веранде с видом на виноградники. Тебя устраивает такой расклад, и ты первым ты стираешь страхи – смерти, автокатастроф, страх стать немощным калекой… Всё, чем тебя наградила та и эта жизни. Теперь надо определиться с тем, как стереть боль, но оставить опыт, ты справишься, у тебя нет другого выбора.


-------------------------------------------------------------------------------------
[1] Смешанные боевые искусства (от англ. Mixed Martial Arts) – боевые искусства (часто неверно называемые «боями без правил»), представляющие собой сочетание множества техник, школ и направлений единоборств.




Лежать в больнице стало нереально скучно уже к вечеру второго дня, и то только по тому, что первый я благополучно проспал, иначе бы я попросился на волю гораздо раньше. Возможно, мне не хотелось здесь оставаться из-за того, что просто нормально поспать мне так и не удалось: первый раз, когда я потерял сознание ещё в Кокуё, меня занесло в гости к Джотто Вонголе, второй, уже в больнице, мне удалось повидаться с сестрицей. Нет, я не хочу сказать, что был не рад её видеть, скорее уж совсем наоборот, но ещё парочка таких вот встреч вполне могут поспособствовать моему окончательному безумию, а это было бы чертовски неуместно.

Что-то доказывать и объяснять медперсоналу, прописавшему мне строгий постельный режим, было совершенно бесполезно, а из развлечений у меня имелся только учебник истории, который мне принесла Нана. Ну и визит полицейского, попытавшегося узнать подробности «совершённого на меня нападения». Формулировка явно давала понять, что о реальном положении вещей в полиции даже не подозревают, так что всё, что мне нужно было сделать – растерянно блеять о том, что я ничего не знаю, никого не видел, и вообще, у меня голова болит и сотрясение мозга. Попутно удалось узнать, что паника по поводу нападений всё же несколько преувеличена – помимо нашей компании более-менее серьёзно пострадали человек шесть-семь, те, кто занимал достаточно высокие места в рейтинге. Остальные школьники отделались шоком и гематомами, там, где я вырос, никому бы и в голову не пришло с таким в больницу обращаться, про полицию я и вовсе молчу. Дежурная версия – разборки молодёжных банд – не очень-то подтверждалась. Точнее, вписывались туда разве что Хибари, Кусакабе и ещё пара человек из Комитета, остальные же в эту схему не укладывались от слова совсем. А, поскольку «массовку» из школы Кокуё отправили по больницам в другой префектуре, их с этими событиями не связали, да и сама репутация школы предполагала, что они вполне могли смахнуться между собой, Мукуро явно знал, кого использовать.

Я бы всё это предпочёл бы обдумывать дома, поскольку не считал, что так уж сильно нуждаюсь в медицинской помощи – рентген сделали, сломанные рёбра стянули, а остальное так пройдёт, особенно если время от времени чем-нибудь мазать. Ничего нового со мной не случилось – там вывих, тут растяжение, несколько трещин в рёбрах и ушибы капсулы сустава на правой руке. Приятного мало, но не смертельно.

В силу последнего я вынужден был держать учебник на коленях и листать его левой рукой, поскольку нормально пользоваться правой не смогу ещё пару недель, что меня изрядно удручало. Особенно печально было то, что я постоянно об этом забывал, так всегда бывает – когда что-то болит постоянно этим куда-то тыкаешься. Костяшки сильно отекли, а их приятный синеватый оттенок несомненно радовал глаз, и, даже просто уронив кисть на кровать я готов был разразиться отборным матом – болевой порог этого тела отличался от привычного мне в худшую сторону, а я не сумел привыкнуть к этому даже за полтора года.

Философское разглядывание собственной жалкой конечности было прервано появлением Реборна, репетитор чинно прошествовал до моей койки, запрыгнул на неё и удобно уселся, покачивая ногами. Леон, как всегда устроившийся на полях его шляпы, сочувственно мне подмигнул.

— Выглядишь жалко, — вместо приветствия сообщил Реборн.

— Твоими молитвами, — хмыкнул я в ответ, откладывая учебник на тумбочку. — Чем порадуешь?

— Все живы, — пожал плечами он и выжидательно на меня уставился, явно собираясь оценивать реакцию на столь сенсационное заявление.

— Что, правда? — удивился я. — Наступил тот самый «прекрасный день», когда никто не умер?

Реборн слегка усмехнулся, обозначая, что шутку заметил.

— Я имел ввиду наших. А из чужих, ты и сам знаешь, достаточно трупов – Джошима Кен был уже мёртв, когда прибыли медики, как и Птичник с Близнецами, девушка с флейтой – М.М. жива, но всё ещё в тяжёлом состоянии, Какимото Чикуса скончался по дороге в Вендикаре, Рокудо Мукуро жив, правда не сказать что бы здоров, но учитывая его приговор, это уже не важно.

Слова Реборна заставили меня серьёзно задуматься – ведь мне упорно казалось, что «в каноне» и Кен и Чикуса оставались в живых, на счёт Близнецов и Птичника я не был уверен, но эти двое потом ещё мелькали. Так почему же? Какимото сначала «успокаивал» Хаято, а потом я, возможно, я действовал жёстче, чем стал бы Тсуна, но Кен? Я вспомнил Ямамото, его жизнерадостную улыбку, когда он выпрямился над его телом. «Тот человек, который считал бейсбол самым важным в жизни, умер, прыгнув с крыши», — сказал он тогда, но в чём отличие? В той истории он тоже прыгал, а успокаивал его тогда не столько я, сколько остатки Тсуны, мой тогдашний автопилот. Что я такого «другого» сделал за эти полтора года, что «этот» Ямамото нанёс финальный удар, а «тот» нет? И если отличие от «канона» уже два трупа, то что же будет дальше?

— Рефлексируешь? — прервал мои размышления Реборн, я в ответ попытался пожать плечами, но получилось хреново – слишком много фиксирующих повязок, так что пришлось говорить вслух:

— Рассуждаю. Смотри, близнецов убили Шамал и взрослая И-пин, оба по этому поводу никаких моральных терзаний не испытывают, что понятно и логично. Птичник... туда ему и дорога, если честно. Кто его, кстати? Ямамото или Бьянки?

— Бьянки, — ухмыльнулся Реборн. — Надо полагать из женской солидарности.

— Угу, — кивнул я. — Какимото мы с Гокудерой. Я ни о чём не жалею, а Гокудера-кун… Вряд ли это его первый труп, так что тоже. А вот за Ямамото я переживаю.

— Он прекрасно понимал, что делал, когда вспорол ему брюхо, — фыркнул Реборн. — Я думал, что ты понимаешь, что твориться у него в голове.

— Если только в общих чертах, — вынужден был признаться я.

Реборн не ответил, но фыркнул весьма многозначительно.

— Ладно-ладно, — поднял руки я. — Всё, что уже случилось, не изменишь, а значит переживать бесполезно. Лучше скажи, как там ребята.

— Начну с хорошего – меньше всех пострадал Ямамото, у него лёгкое сотрясение мозга и, как решили врачи, ножевые ранения левой руки, — фыркнул Реборн. — Даже ничего не сломано, представляешь? Швы наложили, и он уже рвётся выписываться, возможно, через пару дней его отпустят.

— На этом, как я понимаю, хорошие новости заканчиваются? — поморщился я.

— Не всё так плохо, — скривился Реборн. — Хибари и его куча переломов, это конечно неприятно, но не смертельно, сломанные кости становятся только крепче. Бьянки действительно сильно не повезло – ранения в живот всегда такие… неприятные. Оперировали её наши медики и сейчас её жизнь вне опасности. Фута пострадал скорее психологически, и ему потребуется время, чтобы полностью восстановиться. А Гокудера должен будет поблагодарить доктора Шамала, как за то, что он смог остановить распространение яда в его организме, так и за то, что смог его полностью вывести. Физические повреждения не критичны.

— Это такой толстый намёк, что помимо физических повреждений есть и другие? — я тут же ухватился за формулировку.

— А сам-то ты как думаешь? Учитывая его к тебе отношение и выкрутасы Рокудо с пулями Контроля?

Я откровенно поморщился:

— А нахрена ему было рассказывать, что он делал?

— Ты совсем идиот, или просто прикидываешься? Во-первых, чтобы впредь знал, насколько это опасно, если вы столкнётесь с чем-то подобным ещё раз. А во-вторых, он и сам, пусть не всё, но многое помнит.

— Хреново, — вынужден был признать я. — Ладно, с этим надо поскорее что-то сделать…

Я попытался спустить ноги с кровати, но не рассчитал свои силы, на вдохе стрельнули болью треснувшие рёбра, я ухватился за них рукой, правой, теперь полыхнули ушибленные суставы. Ну вот кто мне доктор, когда я сам кретин?

— Ну и куда это ты собрался, о мой неразумный ученик? — с интересом посмотрел на меня Реборн.

— Как куда? Проводить психотерапию для Гокудеры-куна, — проворчал я. — Не беспокойся, с ногами у меня всё в порядке, так что дойду.

— С ногами, может быть, а вот с головой точно нет, — сказал Реборн, демонстративно сложив руки на груди. — Никуда он от тебя до завтра не убежит. А нам поговорить надо.

— О чём? — удивился я, баюкая кисть и обдумывая, как бы её зафиксировать, чтобы поскорее зажило. — Всё вроде как прошло по плану, разве нет? Я смог превзойти себя, получил оружие и право распоряжаться Пламенем и больше не рискую выжечь себе мозг неуёмными экспериментами, все танцуют.

— Все Вонгола – чокнутые придурки, — скривился Реборн.

— А ты что, только сейчас это понял?

— Нет, но окончательно убедился именно на твоём примере, более того, теперь я уверен, что это именно кровь, а не воспитание делает вас такими ненормальными.

— Ты на себя в зеркало давно смотрел? — почему-то разозлился я. — Уж кто бы говорил о ненормальности!

— Ты не о чём не хочешь мне рассказать? — внезапно сменил тему Аркобалено. Тоже мне нашёлся Дамблдор, хорошо хоть «своим мальчиком» не зовёт и всякую гадость не предлагает жрать.

— Да нет, наверное, — мстительно ответил я, постаравшись сформулировать эту фразу максимально близко к привычному мне русскому варианту. Получилось, конечно, не так выразительно, но всё же.

Реборн только хмыкнул, спрыгнул с кровати и пошёл к выходу из палаты.

— По крайней мере, ты не истеришь и не возмущаешься тем, что тебя заставили делать всякие гадкие вещи, — сказал он, прежде чем выйти.

— Не обо всех «гадких» вещах ты в курсе, Реборн, — пробормотал я, глядя на закрывшуюся дверь.

Ночь прошла беспокойно, сначала я никак не мог уснуть без анальгетиков, потом мне снилась всякая муть, к счастью, ничего конкретного. Так что проснулся я совершенно разбитый и с болями везде. Позавтракал, кое-как привёл себя в порядок и отправился искать очередное приключение на собственную задницу. Просто шёл по коридору и заглядывал в каждую палату, выискивая знакомых, за первой же дверью нашлись пострадавшие из нашей школы, я встретился взглядом с Мочидой, равнодушно кивнул в знак приветствия, и закрыл дверь. Во второй по счёту палате мне повезло больше, там обнаружился уже вполне бодрый Сасагава, довольно улыбающийся Ямамото, в красках описывающий боксёру произошедшее, и пытающийся спать в этой шумной компании Хибари. Выглядел он действительно хуже остальных, чуть ли не с ног до головы упакованный в гипс и с выражением глубочайшего страдания на лице. Последнее, впрочем, объяснялось скорее воплями Рёхея, чем какими-либо другими причинами. В этой палате я уже застрял не меньше, чем на полчаса, даже успокоился немного, понимая, что ничего непоправимого с ними не случилось.

Хаято я нашел, чуть ли не в другом конце коридора, никого из других «постояльцев» этой палаты я не знал, так что косились они на меня странно. Гокудера лежал, свернувшись клубочком и замотавшись в одеяло чуть ли не с головой. Наружу торчало несколько светлых прядей и, если бы не они, я бы прошёл мимо, а так решил проверить, всё-таки пепельных блондинов в Японии не часто встретишь.
— Гокудера-кун, — позвал я его, присев на край кровати, и слегка потряс за плечо. — Как ты себя чувствуешь?

Он тут же подскочил, глядя на меня с таким удивлением, будто я воскрес из мёртвых.

— Д-джудайме? Почему вы здесь?

— Тебя искал, — пожал я плечами. — Хотел узнать, как ты.

— Но я, я ведь... — пробормотал он, отвернувшись, а потом добавил, едва слышно: — Я напал на вас.

Я тяжело вздохнул и попробовал ему объяснить, как вижу ситуацию:

— Это был не ты, а Мукуро. Вот если бы у меня украли пистолет и кого-то из него ранили или убили, в этом же не было бы моей вины? Так и тут, хотя сравнение с неодушевлённым предметом, наверное, не слишком приятно...

— Так вы не злитесь на меня?

— Нет, конечно! На Мукуро злюсь, на самого себя тоже, а на тебя-то, почему должен? — спросил я. — Никто не мог бы предположить, что он использует эти Пули, даже Реборн не знал, ни что они из Семьи Эстранео, ни что эти Пули не были полностью уничтожены.

— Всё равно, даже если так, я был практически бесполезен… — покачал головой Хаято.

— Выкинь из головы эти глупости! — возмутился я. — Сначала ты закрыл меня от атаки, потом изрядно потрепал Какимото, так что мне практически ничего не пришлось делать. Он, кстати, умер по дороге в Вендикаре.

Гокудера лишь пожал плечами, то ли имея ввиду, что ему плевать на Чикусу, то ли, что не так уж много он сделал. Он был болезненно бледен и, по сравнению со своей всегдашней кипучей энергией, казался вялым, видимо стресс и отравление сильно его подкосили. Мне хотелось его как-то утешить и подбодрить.

— Если бы не ты, у нас вообще ничего бы не вышло, я бы просто не добрался до Кокуё-лэнд.

— Если бы я не посадил свой телефон, вам бы не потребовалось бегать по городу и искать меня, — всё ещё расстроенно пробормотал Хаято, но хоть больше не пытался отводить взгляд или зарыться с головой под одеяло.

Я посидел с ним довольно долго, пока не пришла медсестра, чтобы сделать ему перевязку и не выгнала меня. В коридоре я понял, что несколько переоценил свои возможности – меня откровенно шатало, перед глазами всё плыло и очень хотелось куда-нибудь присесть, а ещё лучше – прилечь, чтобы отдохнуть. Так что в свою палату я двинулся медленно и осторожно, придерживаясь левой рукой за стеночку и прижав правую кисть к груди, чтобы случайно ей ничего не задеть. И всё равно чуть не налетел на вышедшую из палаты женщину.

— Добрый день, Хибари-сан, — попытался поклониться я, но охнул от боли в рёбрах.

— Добрый, Савада-кун? — чуть поморщилась она. — Не думаю, что для меня сегодняшний день может считаться «добрым», как, впрочем, и для вас.

— Мы все живы, Хибари-сан, — криво улыбнулся я. — А значит, всё в порядке.

Женщина недовольно поджала губы и одарила меня откровенно гневным взглядом.

— Мне не нравится видеть своего единственного сына в таком состоянии, — холодно сказала она, кивнув на дверь палаты.

— Мне тоже, уверяю вас, — кивнул я. — И всё же, мы…

— Не желаю ничего слышать, — оборвала меня она. — Меня не касается, чем вы занимаетесь и не намерена иметь к этому какое-либо отношение. Я только требую, чтобы вы лучше планировали свои действия, Савада-кун, и думали об их последствиях.

Она резко развернулась и пошла к выходу, идеально прямая, с гордо вздёрнутым подбородком и нервно стиснутыми на ремешке сумочки пальцами.

— Передавайте от меня привет вашей матушке, — не оборачиваясь, бросила она напоследок.



Из больницы мы выписывались постепенно, сначала Ямамото, следом Гокудера, потом отпустили нас с Рёхеем. Дольше всех на больничных койках провалялись Хибари и Бьянки. Фута нуждался в помощи скорее психологической, чем медицинской, так что ему было предписано много гулять на свежем воздухе, находиться в спокойной и умиротворяющей обстановке, а так же посещать детского психолога. На последнего он постоянно жаловался, сетуя, что не может ничего ему сказать из-за омерты, а тот считает, что замкнутость является показателем того, что Фута ещё не пришёл в себя. Я попросил его некоторое время даже не пытаться пользоваться своими способностями, пока к нему не вернётся вера в собственные силы, иначе неудачная попытка могла бы подорвать эту уверенность окончательно. Не знаю, сможет ли это помочь, но попробовать стоило.

За время, проведённое в больнице, нас навестила куча народу, и, если визиты Наны, прихватившей с собой И-пин и Ламбо, Сасагавы и Хару были вполне объяснимы, то все остальные несколько удивляли. Для начала заявилась Куракава, шлёпнула мне на тумбочку пачку бумаги и заявила:

— Я отксерила тебе свои конспекты, радуйся!

Повод для радости действительно был веский – оценив толщину стопки и состояние моей правой руки, стоило признать – она спасла меня от медленной и мучительной смерти. Так что я искренне поблагодарил нашу сверхответственную старосту. Она некоторое время посидела молча, а потом сказала:

— После того, как вы ушли, нападений больше не было. Я так понимаю, их вообще больше не будет?

— Правильно понимаешь, — кивнул я. — Нападать-то больше некому.

— Это хорошо, — сказала она и попрощалась. Потом заходила ещё пару раз, с конспектами и домашними заданиями, не только ко мне, но и к Гокудере, потому что он тоже из нашего класса, а она – староста.

Приходили ещё разные знакомые и не очень люди из нашей школы, благодарили за то, что нападения прекратились. Я их отправлял к Хибари, но они, видимо, считали его слишком страшным, чтобы показываться ему на глаза лишний раз.


Первое, что я услышал от Реборна, когда вернулся домой, это то, что японцы ненормальные. Это было чрезвычайно мудрое и своевременное наблюдение, о чём я ему и сказал, за что в ответ в меня швырнули книжкой, содержание, а так же сам факт существования которой и натолкнул моего репетитора на столь радикальное мнение о целой нации. Дело в том, что ежегодно в Японии выходит так называемая Белая книга преступности, издаваемая главным полицейским управлением страны. По-японски дотошное и детальное, это издание, как правило, включает в себя массу статистических данных, таблиц и диаграмм, так что читать этот талмуд довольно затруднительно, хотя информация в нём скрыта весьма любопытная.

Оказалось, что Реборн решил порадовать меня новой тренировкой, под кодовым названием «купи себе пистолет, раз старый пришёл в негодность». И всё бы ничего, если бы мы были в какой-нибудь другой стране. Мало того, что купить «ствол» здесь обойдётся в несколько раз дороже, чем где-либо ещё, так ещё и достать его реально большая проблема. По территории Японии, не смотря на большое население и не маленький процент «профессиональных уголовников», огнестрельного оружия ходит довольно мало. Из этой самой Белой книги, Реборн с удивлением узнал, что в Японии действует крайне жёсткий режим контроля за огнестрельным оружием – даже лицензию на охотничий дробовик получить здесь весьма непросто. Да и сами якудза довольно редко решаются на стрельбу, и каждый выстрел из бандитского или полицейского «ствола» становится здесь новостью для средств массовой информации. И как мы всё ещё на свободе, при таком подходе к делу, действительно удивляет.

В итоге, новый пистолет мне доставали через какое-то подставное лицо, путём каких-то хитрых манипуляций. Так что мне реально повезло, что я стал обладателем не китайского ТТ, а практически родного Макарова российского производства – не удивительно, что «братки» подсуетились – цены на стволы здесь выше, кто станет упускать такую выгоду, пусть и рискованную? Руку мне нужно было разрабатывать, навыки в стрельбе требовали улучшения, так что я снова зачастил в тот подвал на окраине.

Чуть ли не на второй день после выписки, как раз у выхода из импровизированного тира я буквально столкнулся с главарём Мамокё-кай, чего совершенно не ожидал.

— Разговор есть, — коротко сказал он, и не подумав поздороваться. Фразочка эта его напомнила мне привычное «Пойдём выйдем», так что ничего хорошего я от этого самого разговора не ждал, особенно учитывая обстоятельства.

Обсуждать серьёзные вещи на ходу он явно полагал ниже своего достоинства, так что мы чинно дошли до ближайшего скверика и устроились на лавочке, я даже успел по дороге купить в автомате орешков, раз уж семечек тут не водится, для полного соответствия собственным ассоциациям. Выглядели мы, должно быть чрезвычайно колоритно: вроде как самый обычный школьник и чувак, у которого крупным шрифтом по всей физиономии написано, что он якудза.

— Забавно – мы с тобой как бы вместе работали, а так и не познакомились толком, — внезапно сказал он.

— А смысл? — пожал я плечами. — Я знаю, как тебя зовут, ты – как меня. Всё отлично, все довольны.

— Вы что там в своей Италии не знаете об элементарной вежливости?

— На Сицилии, — автоматически поправил его я. — Знаем, конечно, просто после нашего бурного знакомства уже никакая вежливость не поможет, Мори.

Судя по тому, как он скривился, ему не очень-то пришлось по вкусу, как я сократил его имя, но, что меня особенно удивило, возражать не стал. Мамокё Моримити вообще вёл себя до крайности странно, и если на Сёба Вари это ещё можно было списать на «просто бизнес, ничего личного», то теперь, когда я специально решил посмотреть на его реакцию, это уже не лезло ни в какие ворота.

— От тебя пахнет порохом, — только сказал он. — Не хочу даже думать, сколько хадзики вы притащили из своей Италии или Сицилии, по мне так один хрен.

Я вздохнул и покачал головой:

— Ну да, а между японцами и китайцами тоже никакой разницы…

— Ладно, не заводись, — фыркнул он, доставая сигареты, протянул пачку и мне, но я отрицательно качнул головой. — Я смог выяснить только то, что у тебя папаша откуда-то оттуда и большая шишка. Даже из какого клана не знаю, мне наши камбу[1] прямым текстом сказали, чтоб я не лез не в своё дело и сидел тихо. Ха! Как же, с вами тихо посидишь!

— Логично, — вынужден был согласиться я. — И что ты будешь делать?

— Якудза – это если босс говорит на белую стену, что она чёрная, то значит, она чёрная. Вот что такое якудза, — сказал он, глубоко затягиваясь. — Так что я буду сидеть тихо и никуда не полезу. Но это не помешает нам просто поговорить.

— Нет конечно, — подтвердил я. — Я прекрасно понимаю, что ты беспокоишься из-за того же огнестрельного. Да и сам факт нашего наличия на твоей территории не может тебя не напрягать. Но и меня пойми – ничего не могу тебе обещать. То есть я-то стараюсь за рамки не выходить, но… Мне любящие родственнички такого «репетитора» подкинули! А он считает, что лучший способ научить чему-либо, это создать опасную для моей или чужой жизни ситуацию. Так что честно, Мори, я стараюсь держать ситуацию под контролем, но я не всесилен.

— Да это я уже понял, — ещё сильнее скривился мужчина. — Ты мне лучше вот что скажи, что за фигня у вас приключилась?

— Когда именно? Тогда на мацури?

— Ну давай от туда начнём, хотя вокруг тебя вечно всякая херь происходит.

— Ну да, есть такое, — фыркнул я. — Вот смотри, мы тебе денег заплатили? Заплатили. Тогда почему сначала с нас Хибари пытался за «крышу» стребовать, а потом и вовсе кассу украли? И кто? Какие-то школьники!

— Школьники? Слушай, Тсуна, ты в зеркало давно смотрелся? А в паспорт когда в последний раз заглядывал? Хотя, у тебя ж его нет пока, — искренне возмутился Мори.

— Ну ладно, я, положим, школьник, и Хибари Кёя школьник, я уже понял, что «школьник», это не довод. Но эти-то!

— А у них, представь себе, тоже мозги были – они обокрали только катаги и вас, — хохотнул он. — Но не учли, что связываться с вами – гиблое дело. Впрочем, мы им бы объяснили, что так делать нехорошо, может на следующий год они бы сами за прилавки встали. А так, пришлось выяснять отношения с Хибари Кёей, причём злым до невозможности.

— И как? Неужели успешно?

— А никак, живые ушли – на том спасибо. У этого Хибари совершенно тормозов нет, первый раз вижу человека, который один стоит целой банды! Я, конечно, слышал, что есть люди, которые должны сжечь кого-нибудь другого, чтобы не сгореть самим, но не думал…

— Подожди-подожди! — прервал его я. — Где это ты такое слышал? Именно в такой формулировке?

— Из Ямагути-гуми один говорил, я ещё запомнил, потому что формулировка красивая, да и сам образ…

— Это не метафора, Мори, — закрыв глаза, сказал я. — Это очень конкретно и точно сформулировано, и понимать надо дословно. «Я должен сжечь кого-нибудь своим Пламенем, чтобы оно не сожгло меня самого». И Хибари именно такой, если он не будет драться, его практически изнутри разорвёт от собственной силы, и другие мои ребята такие же, и сам я. Причём для меня это, пожалуй, критичнее всего.

— Вот оно значит как… – странно посмотрел на меня Мори. — И спрашивать об этом, мне явно не стоит?

— Разумеется, — согласно кивнул я. — И не потому, что я такой вредный, просто есть тайны, которые сами себя хранят, а есть те, которых лучше не знать. И ещё кое-что: возможно, у нас тут скоро, или не скоро, но начнётся какое-нибудь безобразие, вроде сенсо[2], или как это у вас зовётся. Ты лучше держи своих ребят подальше, а то как бы не зацепило.

— С чего бы это? — тут же напрягся мужчина. — Вам что, мало того безобразия, которое вы тут недавно учудили?

— «Учудили», как ты сказал, не мы, а те, кто нас искал, и мы с этим вопросом уже разобрались, — сказал я, сделав ударение на последнем слове. — Но это только цветочки. Эта история для меня была, как обряд вступления в клан, и с этим явно спешили, и это неспроста. Думаю, ко мне могут ещё кого-нибудь прислать, правда, не могу пока сказать, насколько скоро.

— Вот дерьмо! — Мори затянулся очередной сигаретой, явно подсчитывая ожидающиеся убытки.

— Ты думаешь, что меня это радует? — хмыкнул я. — Ну ладно, приятно было поболтать, но мне, пожалуй, пора.



Примерно через месяц после нашего «дружественного визита» в Кокуё-лэнд состоялась турнирная игра по бейсболу. Ямамото накануне демонстративно подпрыгивал от нетерпения, Хаято, не менее демонстративно болел за другую команду. Наблюдать за этим было довольно забавно, особенно когда они с Рёхеем начали препираться прямо на стадионе, доказывая друг другу, как надо правильно болеть. Особенно смешны были их попытки придумать друг другу прозвища, ото всех этих «осьминожья башка» и «газон-с-ушами» я чувствовал себя именно тем, кем выглядел – подростком на школьном стадионе. И ни пистолет в безразмерном кармане, ни все эти мафиозные разборки, минувшие и грядущие, на этот факт никак не влияли. Даже попытки вежливо отказаться от приготовленного Бьянки ланча не выпадали из картины реальности.

И только под самый конец матча, когда зрители начали расходиться, я почувствовал присутствие Мукуро. Это чувство нельзя было ни с чем сравнить, я просто точно знал, что он здесь, встретился взглядом с маленьким мальчиком, которого вела за руку его мать, и без слов сказал: «Одному быть так одиноко», чтобы услышать в ответ «Мы с тобой ещё поиграем». Значит, как минимум один медиум у него есть, а значит, будут и другие. Будет ли это Хром? Я не знал, вполне вероятно, что произошедшие изменения уже пустили наши жизни по другим рельсам.

Я уже попытался привести в исполнение совет-приказ Джотто: начертил на стене Хранилища длинную линию, отметив на ней тридцать три с половиной деления, провёл вертикальную черту, отделив двадцать один и ещё примерно половину. А дальше нужно было как-то решить, что же удалять? Ведь я понятия не имел, чем для меня закончатся эти эксперименты с памятью, ну мучился уже, когда делал «автопилот»… Воспоминания об этом отозвались ноющей болью в виске и чётким осознанием – часть памяти я уже стёр! Я снова посмотрел на стену с импровизированной шкалой и увидел, что начерченная мною полоса частично выделена – зелёным до вертикальной черты и красным после неё, примерно три года оказываются никак не выделены, это, надо понимать, и есть то время, которое я стёр. Я подбросил на ладони тот самый хард с «автопилотом» и безжалостно его форматнул, всё равно я им почти год как не пользуюсь. Красная полоса укоротилась ещё на пару делений, и это было хорошо. Потом я вытащил с нижних полок тонки потрёпанные книжки – самые ранние воспоминания Тсуны – и принялся безжалостно выдирать самые испорченные страницы, на которых всё равно ничего не разобрать. Работы мне предстояло много, а сроков Джотто Вонгола не уточнил, так что стоило поторопиться.
---------------------
[1] Камбу (Kanbu) – «Начальство», якудза высокого ранга.
[2] Сэнсо (Senso) – Война кланов якудза.

всех дам с праздником, а я поползла ибо мы слишком много