К моему, да и не только моему, счастью, школьная администрация наконец-то додумалась объявить об открытии бассейна. Правда, именно нашему классу выпало подготовить его к этому знаменательному событию, почистить и надраить плитку, но это не сказать что бы такая большая проблема, по крайней мере, тут была куча холодной воды и угроза свалиться с солнечным ударом была куда как меньше, чем у тех несчастных, которым выпало приводить в порядок бейсбольное поле. Дожди практически прекратились, и им на смену пришла влажная, жаркая духота, почти как в русской бане. Мокрая одежда неприятно липла к телу, хотелось забиться куда-нибудь в тенёчек, сложить себе веер из тетрадного листа и запастись охлаждённым арбузом, но и ледяная вода из шлангов – тоже не самый плохой вариант.

— Так, всем слушать сюда! — рявкнул учитель физкультуры в своей излюбленной манере. — Поскольку бассейн будет открыт с завтрашнего дня, сообщаю, что каждый, кто не сможет проплыть пятнадцать метров, будет заниматься с девчонками!

Это, наверное, одна из тех вещей, которые не изменятся никогда – физрук должен обладать громким голосом и замашками прапорщика. У Тсуны раньше были с ним проблемы, точнее не столько с учителем, сколько с нормативами, но у меня не было ни малейшей причины вздрагивать и пытаться слиться с кафельной плиткой при звуке этих громовых раскатов. Правда, мне всё равно не был понятен сакральный смысл прозвучавшей угрозы – чем плохо плавать в одном бассейне с милашками в купальниках? Нет, я понимаю, что школьный купальник, это не бикини, но всё равно, тут уж скорее девушки должны визг поднимать, что не будут заниматься вместе с «этими озабоченными извращенцами», оно как-то логичнее будет.

— Слушай, Тсуна, — Ямамото по своей привычке положил мне локоть на плечо и наклонился, компенсируя разницу в росте. — Ты же не умеешь плавать?

Гокудера, который уже собрался было возмущаться фамильярности Ямамото, так и замер с открытым ртом, удивляясь услышанному, а я в который раз подумал, было ли хоть что-нибудь, что Тсунаёши умел делать… нет, не хорошо, я же не прошу невозможного, но хотя бы нормально?

— Умею, не переживай, — отмахнулся я, надеясь, что того, что я умею, окажется достаточно. С Хару же проблем не было, когда я её вытаскивал? Правда, тогда я был под воздействием Пули, но всё равно…

— Ты уверен? — обеспокоенно посмотрел на меня Ямамото. — А то можем сходить в городской бассейн, попрактиковаться…

— …Посмотреть на девушек в бикини… — продолжил я его мысль, и мы оба рассмеялись. — Не такая уж плохая идея. По крайней мере, отдохнём и освежимся, а главное, развеем твои сомнения, а то ты что-то слишком сильно за меня беспокоишься.

— Я просто подумал, а вдруг это такой коварный план, — громким шёпотом поведал Ямамото. — Хитроумная стратегия, как оказаться поближе к девушкам. Они же любят всё милое…

— Маленькое, доброе, кавайное… — демонстративно скривился я и натянул панамку на нос, чтобы тот окончательно не сгорел. — Нет, спасибо, мне и Хару с Сасагавой уже много. Иногда мне кажется, что они везде!

Ямамото явно не разделял моего взгляда на подобные вещи, так что просто пожал плечами и снова улыбнулся, а Хаято продолжал остервенело тереть кафель щёткой, озадаченно нахмурившись.

— А ты пойдёшь с нами в бассейн, Гокудера-кун? — спросил я его. — Должно быть весело будет: хорошая погода, прохладная вода, много девушек в купальниках. Купим мороженное или арбуз… На завтра же у нас всё готово?

Хаято недовольно покосился на Ямамото, не слишком довольный, что это не он предложил так приглянувшуюся мне идею, но мне улыбнулся как всегда воодушевлённо.

— Если вы хотите, то конечно я пойду! — радостно сказал он, а потом добавил обращаясь только к Ямамото: — Может Джудайме не хочет, чтобы ты учил его плавать, даже если он и не умеет, я всегда смогу помочь!

Мне оставалось только вздохнуть, ну неужели для того, чтобы эти двое начали нормально взаимодействовать, они должны оказаться в шаге от смерти? Что-то на эту тему говорила Настюха, но, если я правильно помню, это произойдёт в будущем, а мне никто не гарантировал, что всё будет точно так же.


Народу в общественном бассейне было много, особенно шумной была толпа мамаш с детьми, среди которой выделялся молодой парень, не то с сыном, не то с младшим братиком. Правда, он не особо рад был такому соседству, а потому устроился в здоровом надувном круге, как в кресле, посадил ребёнка себе на живот и решил подремать, накрыв лицо журнальчиком и дрейфуя среди плещущихся детишек и перекидывающих друг другу большой надувной мячик младшеклассников. Надо признать, я ему даже слегка завидовал, потому что мне спокойного отдыха было не видать, судя по решительным лицам моих друзей.

— Сделай глубокий вдох и ныряй! — начал свои объяснения Ямамото. — Потом начни мм-бах, мм-бах, гук, гук!

Мне сразу же захотелось покрутить пальцем у виска, причём не своего. И только я хотел спросить, что это он имел ввиду, как позади меня раздался подозрительно знакомый вопль:

— Помогите! Я тону, кто-нибудь, на помощь!

Я сделал пару шагов в сторону Хару, подхватил её под локоть, которым она едва не заехала мне в челюсть, и поставил её на ноги.

— И что это такое сейчас было? — удивлённо спросил я её. Девушка надула губы и сложила руки на груди, точнее, под грудью, как будто нарочно выставляя напоказ миленький полосатый лифчик, не сказать, чтобы так уж много скрывающий.

— Реборн-чан сказал мне, что ребята учат тебя плавать, и я захотела помочь. Когда ты меня спасал, у тебя же не было никаких проблем, так что… — Миура глубоко вздохнула и снова плюхнулась в воду. — Спаси меня, Тсуна-сан!

Я вздохнул и закрыл лицо рукой, ибо логика Хару это хуже чем просто женская логика, это даже хуже, чем альтернативная логика Хаято! Теперь у меня будет три критерия безумия: женская логика, логика Хаято и логика Хару. Именно в таком порядке, по степени увеличения градуса сумасшествия.

Мимо проплыл парень с ребёнком, приподнял с лица журнальчик, оказавшийся какой-то детской мангой, окинул нашу компанию меланхоличным взглядом и сказал:

— Смотри, сынок, какие у людей, однако, странные сексуальные фантазии…

Ребёнок что-то согласно агукнул и сунул в рот большой палец.

Парень отвёл его руку ото рта, покачал головой и начал грести к дальнему краю бассейна.

— И не тяни в рот всякую гадость, лучше поплыли к берегу, там мама, она нас покормит…

Хару почти сразу перестала верещать, когда появился этот парень, и теперь просто стояла рядом со мной, глядя на удаляющуюся парочку.

— Это так мило, да? — сказала она, повернувшись ко мне.

— Угу, — с трудом выдавил я, сглотнув комок, застрявший в горле. — Этому ребёнку очень повезло с отцом.

— С родителями, — поправила Хару, кивком головы указав на весело смеющуюся девушку, которая уже взяла на руки сына, и теперь веселилась, глядя как её муж навернулся с круга, когда попытался взобраться прямо с него на бортик, проигнорировав лестницу. Он тоже смеялся, отплёвываясь, журнал с промокшей мангой плыл, покачиваясь на поднятых им волнах.

Хару долго молчала, прикусив ребро ладони, она почему-то казалась такой одинокой сейчас, что я даже готов был её обнять.

— Мама умерла, когда мне было пять, — едва слышно сказала она, зажмурившись. Вокруг все шумели, веселились, а Миура застыла, как изваяние, стараясь не разрыдаться. — Эта семья… Чем-то похоже на старые фотографии. Ты же знаешь, как я люблю детей, Тсуна-сан – это от того, что я хочу большую семью, понимаешь? Я очень хочу детей.

Я взял её за руку, легонько сжав её пальцы, гадая, отчего же мне в прошлой жизни не встретилась такая девушка. Хотя, тогда бы было бы труднее нам обоим, мне – уйти, а ей – остаться.

— Прости, что не могу тебе ничего обещать, — тихо сказал я ей с неловкостью.

— Зато, ты честен, — улыбнулась Хару. — И это одна из самых лучших твоих черт. Я знаю, что если ты и будешь моим, то никогда целиком. Но это лучше, чем ничего, правда.

— Это несправедливо по отношению к тебе.

— Вот в такие моменты я действительно верю, что ты не японец, а итальянец! — уже совсем весело рассмеялась она.

— Сицилиец, — на автомате поправил я её, но она лишь отмахнулась, оставляя меня гадать, что же она имела в виду.

Не знаю, к чему бы в итоге привёл этот разговор, но именно в этот момент объявился Хаято, с арбузом и плакатиками. С умным видом нацепив на нос очки, он принялся рассказывать какую-то муть про силы, воздействующие на пловца. Выглядел он довольно забавно, но мне захотелось всё перерисовать и рассказать, что самолёт, это летательный аппарат тяжелее воздуха, поднимающийся воздух за счёт подъёмной силы образующейся на консолях крыла при прямолинейном движении, создаваемом силовой установкой, уж больно он в этот момент походил на какого-нибудь аспиранта, пыжившегося от гордости, что ему поручили вести лабы по ТПЛА[1].

— Стоп-стоп-стоп! — не выдержал я. — Ребята, вы все замечательные и я очень ценю ваше стремление помочь, но! Почему вы не можете поверить, что я умею плавать?

Гокудера удивлённо почесал в затылке, а остальные растерянно переглянулись между собой.

— Синьор Реборн сказал, что… — начал Хаято, но я его прервал.

— Нам надо проплыть пятнадцать метров, так? От этого бортика до того – около двадцати, — сказал я и нырнул, пока ни у кого не нашлось новых возражений. Медленный выдох, быстрый вдох, снова голову под воду, выдох, вдох, почему я не надел чёртовы очки? Доплыть до бортика, перевернуться, оттолкнувшись от него ногами и обратно уже не кролем, а брасом, загребая одновременно обеими руками. Судя по всему, никаких проблем с плаванием у меня не наблюдается. Полностью вынырнул я только когда моя рука снова коснулась кафельной плитки.

— Сойдёт для норматива? — спросил я у Ямамото, как у наиболее подкованного в области спорта.

— Не только для норматива, — весело сказал он. — Думаю, на девяносто баллов, как минимум.

— Вот и отлично, — довольно сказал я, пытаясь отжать из волос лишнюю воду. — Ну что, теперь арбуз?

Это предложение было принято единогласно.

***

Наступило седьмое июля, а с ним и Танабата[2], про которую мне уже все уши прожужжали все, кто только мог, а мне в свою очередь, пришлось рассказывать Хаято, что это такое и с чем его едят. В том году почти все летние развлечения ухитрились пройти мимо меня, поскольку я был слишком сильно загружен, но сейчас у меня вполне оставались силы не только на учёбу и тренировки, но и на что-нибудь ещё. По крайней мере, сил написать желания на танзуки – длинных полосках разноцветной бумаги – много не требовалось. А вот придумать, что именно там писать было для меня гораздо сложнее. Считается, что эти желания обязательно исполняются, многие искренне верят в это, другие утверждают, что их желания сбылись, потому, что они были искренни в своих чувствах. Что я могу написать такого, что было бы действительно сильным желанием и не выглядело бы странным? Я задумчиво погрыз кончик ручки и старательно вывел на ярко-оранжевой бумажке: «Хочу, чтобы моя семья была счастлива». Вот так, и пусть каждый понимает это так, как ему заблагорассудится, по крайней мере, я был честен.

— Так, посмотрим, — выхватил у меня из рук бумажку Реборн, как всегда появившийся бесшумно и внезапно. — Пусть это пока побудет у меня.

— Эй, а как же развесить на бамбуковых ветвях?

— Тебе стоит поторопиться, пока мы не начали! — репетитор, как всегда проигнорировал мои слова. — Состязание скоро начнётся.

— Состязание? — возмутился я. — Что это ты в очередной раз удумал, Реборн!

— Состязание на танабате в стиле Вонголы, — невозмутимо заявил он. — Тебе стоит поспешить, если ты не хочешь, чтобы начали без тебя.

— Реборн, — укоризненно посмотрел я на него, хотя и знал, что это совершенно бесполезно. — Я понимаю день рождения и новый год, но ни в Италии, ни на Сицилии танабату не празднуют, так что не надо мне лапшу на уши вешать.

— Но в Японии ведь празднуют, так что тебе мешает? — мы уже шли куда-то по улице и прохожие начали на нас оглядываться.

— Давай, колись, что ты задумал на самом деле? — препирался я из чистого упрямства, прекрасно осознавая тщетность попыток избежать очередной попытки выставить меня клиническим идиотом.

— Вообще-то, Хару – твоя невеста, — невозмутимо заявил этот псих. — Не понимаю, почему ей помогают все, кроме тебя?

— А ты вообще женат, что ж ты не живёшь с Бьянки? — подколол я его в ответ и только после этого сообразил, что он мне сказал. — Причём тут вообще Хару?

— Театральный кружок, в котором она состоит, должен был провести одно мероприятие, но в последний момент всё сорвалось, — трагическим тоном, как будто со сцены театра кабуки, принялся вещать Реборн. — И тогда Хару, дабы не опозорить себя…

— Короче, нам надо выступить, потому, что Хару обещала, а её подвели? — я решил уточнить основные факты, проигнорировав эпичный настрой киллера.

— Что-то вроде того, — согласился он. — Кстати, мы уже на месте.

Мы остановились у чёрного входа в крошечный ёсэба[3], и я понял, что действительно влип. Хару металась по подсобке с ворохом пёстрой ткани и пыталась успеть везде, Ямамото выглядел как всегда довольным собой и своей жизнью, Хаято был воодушевлён, Сасагава Рёхей – экстремален. Ничего нового, даже моя пофигистичная рожа должна быть всем так же привычна, как и царящий вокруг хаос и разрушения. Пока мы переодевались, Реборн с Хару составляли расписание выступлений, а потом она чуть не разрыдалась, поняв, что не может сама завязать себе оби. Время до начала было на исходе, мы уже слышали, как в зале собираются люди, но как победить эти четыре метра узорчатой ткани? В итоге, Ямамото, следуя ей подробным инструкциям, всего с третьей попытки смог завязать этот чудовищный бант правильно, а я в который раз подумал, что мне действительно повезло. Во-первых, мужской пояс завязать гораздо проще женского, а во-вторых, мой способ ни у кого не вызвал удивления, поскольку за время своих занятий ещё в том мире я навострился завязывать пояс даже не глядя и не видел проблемы в том, чтобы завязать его сзади, а не спереди.

Перед началом выступления, Реборн разразился целой речью о том, что победитель соревнования получит то, что написал на своей танзуки. Исполнение любой мечты – весьма серьёзный довод, особенно, для подростков, так что не удивительно, что все были так возбуждены. Но проблема была не только в том, что зрители, они же судьи – это пожилые жители нашего района, а угодить старикам весьма непросто, но и в том, что это безобразие затеял Реборн, а значит, что любая мечта будет вывернута на изнанку и, если и будет выполнена, то явно не так, как задумывал мечтатель. Боюсь даже представить, как именно он тут всё извратит. Вдобавок, я не собирался ни в чём таком участвовать, так что понятия не имел, что буду делать, когда окажусь на сцене. В истории с днём рождения я смог выкрутиться, на новый год играли командами, но что мне делать сейчас?

— Джудайме, — зашептал мне на ухо Хаято, когда Хару уже включила микрофон и обратилась к залу с приветственной речью. — Вы уже придумали, что будете делать?

— Честно говоря, как раз сейчас об этом думаю, — вздохнул я. — Но в голову ничего не приходит. Есть идеи?

Гокудера расплылся в довольной улыбке.

— Есть!

Не то, что бы я нему не доверял, но его энтузиазм вселял в меня некоторые опасения. Когда речь шла о чём-то вроде учёбы или драки, на Хаято всегда можно было положиться, но вот сейчас? Хотя у меня есть только два варианта – либо я ему полностью доверяю, либо я ему не доверяю совсем, это нужно решить раз и навсегда и больше не возвращаться к этому вопросу. Вопрос доверия, пожалуй, одно из самых больных мест у меня, наравне с темой отцовства, слишком тяжело я пускаю посторонних в свою жизнь, слишком сложно научиться доверять снова.

— Тогда я полностью полагаюсь на тебя, Гокудера-кун, — улыбнулся я.

Услышав это, Хаято буквально засиял от счастья, а я решил всё-таки послушать, что же там вещает Хару, а то вдруг важное?

— Каждый из вас, кто решить, что представление подходит для танабата, должен будет поднять вот это, — сказала девушка, показывая табличку. — Мы подсчитаем очки и запишем на эту грифельную доску. Сто очков – полная победа!

Собравшиеся в небольшом зале пенсионеры с интересом рассматривали выданные им таблички, кто-то обозвал их мухобойкой, кто-то весело хихикал, гадая, что же за выступления приготовили «эти милые детишки».

— Итак, первым выступает Ямамото Такеши-сан из бейсбольной команды средней школы Намимори. Его желание – «Попасть в четверть финала областного турнира»!

Тот факт, что наши желания будут озвучены перед всеми, заставил меня порадоваться тому, что я выбрал настолько обтекаемую формулировку, но с другой стороны – остальные могли написать отнюдь не столь миролюбивые вещи, как Ямамото, скорее, он тут исключение из всеобщего правила. Остаётся только надеяться, что всё пройдёт без лишних проблем.

Ямамото в синей юкате выглядел совершенно естественно, пожалуй, из всей собравшейся здесь компании, только он и Хару настолько органично смотрелись в традиционных нарядах. Он заявил, что будет жонглировать шарами в форме звёзд, поскольку они символизирует млечный путь. Сразу было видно, что он заранее готовился, особенно, когда после демонстрации он роздал всем коробки с суши, которые приготовил его отец. Многие в зале умилялись тому, как он вырос, радовались его успехам. Было видно, что все здесь любят и уважают Ямамото Тсуёши, так что не удивительно, что он заработал много очков. Хаято оставалось только скрипеть зубами от злости, а я разрывался между тем, что бы порадоваться за одного друга и успокоить другого.

Следующим выступал Рёхей, чьей мечтой было сделать бокс национальным видом спорта. Не самая обычная мечта, но, по крайней мере, ничего откровенно безумного, очень в духе Сасагавы, если уж на то пошло. Он пытался рассказывать ракуго, но постоянно сбивался, то по два раза говорил одно и то же, то пропускал целые куски.

— Эй, Дзюгэму Дзюгэму Гоконосурикидзу... или не Сурикидзу, а Сурикирэ? Эй, Дзюгэму Дзюгэму Гоконосурикирэ Каидзярисуигё но Крим Стью... Хотя, при чём здесь «Крим Стью»? Там его и в помине нет[4].

В зале, конечно, смеялись, но не над историей, а над Сасагавой, так что ему пришлось довольствоваться минимум баллов из жалости. Выступление перед публикой – явно не его конёк. Знал бы я заранее, предложил бы поставить сценку с использованием боевых искусств, хотя зная его пыл… так, по крайней мере, обошлось без разрушений.

После на сцену вышла И-пин, которая мечтала снова увидеть своего учителя. Девочка жутко волновалась, но особенно это стало заметно, когда все решили, что она изображает бодхисаттву земли. От такого внимания она окончательно засмущалась, но успела вовремя выпрыгнуть в окно, прежде чем полностью потеряла над собой контроль. То, что произошло дальше, по ошибке было принято за фейерверк, и И-пин получила очень высокий балл, надо полагать – она выиграет.

— Итак, следующими выступают Савада Тсунаёши-сан и Гокудера Хаято-сан, которые просили озвучить их желания только в случае выигрыша, — вещала со сцены Хару. — Надеюсь, вы с пониманием отнесётесь к их просьбе.

Мы вышли на сцену, я, как полный дурак, так и не уточнил, что же собирался демонстрировать Хаято, поэтому понятия не имел, что же он собирается делать. Реборн нагло ухмылялся мне из-за кулис, а Гокудера достал откуда-то целую кучу метательных ножей. Возможно, я несколько переборщил с доверием, и приуменьшил степень безумия «логики Хаято», но что мне оставалось делать? Я снова посмотрел на своего репетитора, в который раз приходя к выводу, что он не научить меня хочет, а угробить. Что-то вроде «Это должно выглядеть как несчастный случай». Стоило мне так подумать, как Леон прыгнул с его плеча прямо мне в руки, прямо на лету превращаясь в катану. Что ж, живём, надеюсь, ничего не попадёт, куда не надо.

Надо признать, Хаято хватило ума запускать ножами не в меня, а рядом со мной, так что мне оставалось только успевать подставлять лезвие меча, не отвлекаясь на опасение за целостность собственной тушки. За прошедший год мне удалось добиться довольно сносной, на мой взгляд, физической формы этого тела, а Гипер-интуиция Вонголы позволяла идеально соблюдать как правильную дистанцию, так и тайминг, так что с этой точки зрения, в том, что я делал, не было ничего особенного. Скорость атаки всё увеличивалась, и я уже начал опасаться, что просто рухну тут от усталости, когда ножи наконец-то закончились. Я с трудом перевёл дыхание и только сейчас обратил внимание на то, как шумно в зале. Судя по радостным возгласам и поднятым табличкам, зрители были в полном восторге от этого опасного номера, и мы ухитрились заработать те самые сто баллов абсолютной победы. Но вот потом, на церемонии награждения, я увидел, как Реборн переиначивает любые желания. Это ж надо было додуматься презентовать Хаято, мечтавшему стать моей правой рукой, спальный мешок в форме этой самой руки? С моей мечтой «Хочу, чтобы моя семья была счастлива» вышло ещё веселее – исполнение её поручили мне самому, причём, судя по тону Реборна, слово Семья он трактовал именно в том самом смысле.

***

Этот день не задался с самого утра, сначала я никак не мог проснуться, засидевшись в Хранилище чуть ли не до утра, так что пробежку пришлось совершать в полусонном состоянии, из-за чего я чуть было не навернулся об бордюрный камень. Уроки прошли вполне сносно, но вот после них Куракава попросила меня задержаться и полчаса полоскала мне уши на тему конфликтов в коллективе и прочих заморочек. В итоге меня отправили разбираться с двумя клубами, которые никак не могли поделить помещение и время занятий, напомнив, что я согласился помогать с обязанностями старосты. Хаято я попросил идти сразу домой, потому что застряну тут надолго, и нет, я сам прекрасно справлюсь с этой ерундой, а то, с его помощью, количество учеников нашей школы сильно сократится. Так что из школы я вышел только в пять вечера, поражаясь тому, что я не только никого не убил, я даже никого не стукнул, хотя так хотелось! Не понимаю, как Хибари, со своим характером, общается с другими членами школьного самоуправления? Хотя, его все знают и боятся, так что у него вряд ли есть проблемы с тем, что его не хотят слушать.

Так что домой я шёл несколько раздражённый и голодный, поскольку с обеда прошло уже порядочно времени, и на Ламбо, выскочившего мне навстречу, отреагировал несколько резче, чем возможно следовало. Правда, он и сам, как всегда, начал дразниться, заявив, что его кое-кто пригласил в гости, а меня нет. Он даже показал мне подозрительную записку: «Приходи к шести, и я дам тебе сладости». Ни адреса, ни подписи, ни чего-либо ещё. Я бездумно сунул записку в карман и пошёл домой, полагая, что ничего серьёзного не произошло, но, как оказалось, я ошибался, вечером Ламбо домой не вернулся.

Я об этом узнал только утром, когда Нана, причитая о разгуле преступности в нашем городе, взволнованно бегала по кухне, размахивая поварёшкой от полноты чувств. Не то, что бы безопасность этого надоедливого ребёнка меня так уж сильно волновала, но перспектива обнаружить, что такая полезная вещь, как Десятилетняя Базука, попала не в те руки, меня не очень-то прельщала. Да и вообще, он же ещё совсем ребёнок, со своими тараканами, но всё же…

Пока я спокойно завтракал, а Реборн высказывал одно за другим самые жуткие предположения о том, куда и почему делся Ламбо, мама окончательно потеряла над собой контроль, чуть ли не разрыдавшись. Пришлось сказать, что я с этим разберусь и, судя по довольному выражению лица моего репетитора, он хотел именно этого. Хотя, может статься, ему просто понравилась формулировка.

И так, у нас в наличии было всего несколько фактов: последний, кто видел Ламбо – я, и было это вскоре после пяти. В шесть ему была назначена встреча, но где и с кем – неизвестно. Из его слов следовало, что назначивший ему встречу – наш общий друг, осталось только понять, кто это и спросить его, что произошло после. Самое простое – начать спрашивать всех подряд, а поскольку первой нам встретилась И-пин, то начали мы с неё.

С помощью Реборна в качестве переводчика с китайского, я узнал, что вчера она встречалась с Хару, где-то в районе четырёх часов, сразу после того, как у неё закончились занятия, и они вместе пошли по магазинам у станции, где столкнулись с Наной и Бьянки. Потом они посидели в кофейне, видели Гокудеру и Ямамото, которые шли из школы. Где-то около пяти Хару пошла на станцию, а И-пин с Наной пошли домой. Впрочем, допрашивать И-пин, тем более с таким пристрастием, я не видел смысла – записка была написана по-японски. Когда я сказал об этом, доставая на свет ту самую мятую бумажку, Реборн отвесил мне подзатыльник, «за сокрытие важной улики», как он выразился. Тоже мне, великий сыщик нашёлся!

Правда, оказалось, что он в чём-то прав – бумага, на которой было нацарапано послание, была стандартным бланком средней школы Намимори для контрольных работ. Правда, это не слишком-то сужало круг подозреваемых – только у меня в комнате таких валяется с десяток, и из наших общих с Ламбо знакомых, взять такую бумажку мог кто угодно. Подчерк был небрежный, как будто писали второпях и навесу, так что даже сказать парень это, или девушка, было сложно.

Реборн настаивал, что нужно тщательно всех допросить, и с этим напутствием выпнул меня в школу. Хаято я спрашивать сразу не стал, поскольку тот, когда начинает слишком торопиться, пишет в романдзи[5], а записка была написана хираганой, так что «опрос свидетелей» я начал только в обеденный перерыв. Сасагава сказала, что была дома с Куракавой, не то что бы это мне что-то дало, но я теперь знал, зачем она свалила на меня общественную работу – чтобы освободить побольше времени на болтовню с подружкой. Правда, когда я признался, что спрашиваю это, потому что ищу Ламбо, Сасагава действительно начала сильно волноваться. Ямамото сказал примерно то же, что и И-пин – вчера они с Гокудерой шли из школы, видели маман и Бьянки в кофейне и даже помахали ей рукой, а потом пошли в Такесуши и до семи сидели там вместе. Что-то тут было не так, то ли в его словах, то ли в его поведении, но явственное ощущение фальши меня обеспокоило. Но зачем Ямамото стал бы мне врать? Это было совершенно бессмысленно.

Из «списка подозреваемых» остался только Гокудера, не сообщивший мне ничего нового: вчера он шёл из школы, с ним увязался Ямамото, чуть ли не насильно затащивший его в свой ресторанчик, где они смотрели бейсбол и ели суши.

— Ах, да! Ещё я видел вашу матушку и других в кофейне у станции, где-то около пяти.

Все «показания» совпадали, но кто-то лгал, это было совершенно очевидно, и эти «кто-то» – Гокудера и Ямамото, которых мне тяжелее всего в чём-то подозревать. Что именно в их словах ложь? Для чего им говорить неправду? Я чувствовал, как в груди ворочается колючий комок боли и подозрения, в виски колотилось молоточком «ложь, ложь, ложь».

— Значит, ты видел в кофейне Бьянки? — спросил я, поймав главное несоответствие в его словах. — Помахал ей и пошёл дальше?

Гокудера от этих слов побелел как полотно, а сигарета выскользнула из его пальцев.

— Говорил же, что это плохая идея, — пробормотал себе под нос Ямамото. — Надо было с самого начала рассказать, как всё было.

Это всё мне совершенно не понравилось, даже аппетит куда-то испарился.

— Та-а-ак… С этого места по подробнее, — прищурился я.

— Мы шли из школы, и столкнулись с Ламбо, — признался Ямамото, недовольно покосившись на Гокудеру, который, судя по всему, и был инициатором идеи что-то скрыть. — Ну, ты же их знаешь – они поругались прямо на ровном месте, даже не знаю из-за чего.

Гокудера, видимо, гадая, как я отнесусь к происходящему, немного нервно кивнул, подтверждая сказанное и сам продолжил:

— Потом припёрлась Миура и завела свою обычную шарманку, что маленьких обижать нельзя и всё такое. Мы… поругались. А потом появились ваша матушка с моей сестрой, и…

— Гокудера упал на Хару и потерял сознание, тогда ещё их тетрадки и учебники разлетелись по всему тротуару, — закончил Ямамото. — Так что мы долго собирали вещи, а потом я оттащил его к себе, где он очухался только к семи.

Я смотрел то на одного, то на другого, пытаясь понять, какого хрена нельзя было всё это сказать сразу. Судя по всему, взгляд мой был достаточно красноречив.

— Я не хотел вам врать, Джудайме, — покаянно пробормотал Гокудера, старательно отводя взгляд. — Мне было так стыдно, я так боялся, что разочарую вас…

Он ещё что-то мямлил, а потом бухнулся на колени и принялся самозабвенно отбивать поклоны, оглашая школьную крышу воплями:

— Я так извиняюсь! Я не хотел ничего плохого!

Обычно, такое его поведение вызывало у меня желание начать тут же поднимать его на ноги и уверять, что всё нормально, но в этот раз… Он врал мне. Я не мог понять, зачем ему это понадобилось, но он врал и подговорил Ямамото тоже соврать. Это было так больно, почти физически.

— Знаешь, Гокудера, я гораздо больше разочарован тем, что ты мне врал, — сказал я, дождавшись паузы между его покаянными воплями. — Я думал, что могу доверять тебе.

Это заявление заставило его замолчать, но он так и остался стоять на коленях, опустив голову.

— В любом случае, если ты начал спрашивать, то ведь не просто так? — попытался отвлечь меня Ямамото. — Что-то случилось?

Он был хмур и серьёзен, совсем не похоже на его обычное выражение лица, вдобавок, он явно чувствовал неловкость из-за этой идиотской лжи.

— Ламбо вчера не вернулся, вот я пытаюсь понять, кто его мог видеть, — ответил я, пытаясь выкинуть из головы навязчиво крутящееся «ложь, ложь, ложь».

— Ну, я его вчера видел, когда мусор выносил, — потёр подбородок Ямамото, пытаясь вспомнить. — Уже после, совсем вечером, было уже довольно темно, но его костюм сложно с чем-то спутать. Он был с какой-то девчонкой, но вот форма какой школы на ней была… Прости, было слишком темно.

Он развёл руками, будто говоря, что сделал всё, что мог. Я кивнул и поспешил уйти с крыши, пока не услышал ещё что-нибудь такое, что я предпочёл бы не знать. До начала уроков было ещё достаточно времени, и я собирался погулять по территории.

Девчонка в школьной форме… Сасагава мне не врала, это факт, Куракава не переносит детей. Могла ли Хару пригласить Ламбо к себе? Вполне, но тогда она кого-нибудь бы предупредила, например – Нану.

— Вау, Ханна, сколько сладостей! — раздался голос Сасагавы из-за угла. — Это всё для твоей кузины? Давай я помогу тебе собрать!

— Это… ну, да… — растерянно ответила Куракава. — Так ты не сердишься за вчерашнее? Ну, что я так сильно опоздала?

Я удивлённо замер на месте. Вчера Куракава сказала, что ей надо освободиться до четырёх, потому что у неё «дела», а сегодня Сасагава сказала, что та заходила к ней в гости, но не упоминала, во сколько это было. Я думал – к четырём, но… О чём я только думаю? Неужели ещё не наигрался в долбанного Шерлока Холмса? Или мне мало «хороших» новостей? Но всё-таки можно спросить…

После уроков я хотел спросить Куракаву, что это за «дела» у неё были вчера, но она так быстро собралась, что мне её чуть ли не бегом пришлось догонять, а когда, уже у школьных ворот, я собирался её окликнуть, как буквально наткнулся на Ламбо.

— О, привет, Тсуна-сан? — воскликнула Хару, которая секундой позже появилась из-за угла.

— Хару? — удивился я. — Что ты здесь делаешь?

— Как это что? — удивилась она. — Провожаю Ламбо домой!

— Так та записка была от тебя? — растерялся я.

— Ну да, — пожала она плечами. — Отцу прислали сладости из Осаки и я решила поделиться с Ламбо, он же так любит сладкое… Да и мой папочка любит маленьких детей не меньше меня, вот и разрешил ему остаться на ночь.

— А как к тебе попала эта бумага? — решил уточнить я, показывая ей записку, хотя уже понял, как было дело.

— Ну, — девушка немного смутилась, а потом зашептала мне на ухо. — Вообще-то Гокудера-кун просил никому не говорить, но вчера у нас была битва!

— Битва? — переспросил я, удивляясь выбору слов.

— Ага, — гордо кивнула она. — Думаю, содержимое наших сумок перемешалось, когда он на меня упал, так что я могла взять этот листок по ошибке. Но это странно…

— Что? — удивился я.

— Я же просила Реборн-тяна всех предупредить, что Ламбо останется у нас ночевать!

Мне оставалось только вздохнуть.

— Реборн? Ну, это, знаешь ли, очень многое объясняет…

Я попрощался с Хару и забрал Ламбо, обрадовав Нану тем, что смог его найти. Реборн же, в своей обычной манере, заявил, что я, как будущий босс, должен легко решать такие загадки, и он вполне доволен результатами расследования. Кто тут не был доволен, так это я, и не расследованием, а ощущением собственной никчёмности. Стоило ли здесь лезть из кожи вон, стараясь быть хорошим, чтобы в сотый раз наступить на те же грабли?

***

На сковороде весело шкварчит яичница с колбасой и помидорами, свистит закипающий чайник, шумит вода в душе. Утро шикарно, одно из лучших в моей жизни – что ещё можно пожелать в день рождения? Я обдаю кипятком заварочный чайник, сыплю туда заварку и заливаю её кипятком, сквозь прозрачное стекло видно, как раскрываются цветочки, разворачиваются листики. Я уменьшаю газ под сковородой и посыпаю яичницу мелко нарезанным сыром – где у Макса тёрка я так и не понял.

Вода перестаёт шуметь, я улыбаюсь, глядя в окно, сегодня шикарная погода, можно будет пойти погулять. Или сначала потрахаться, а уже потом погулять, да, так будет ещё лучше. Я достаю чашки и тарелки, закапываюсь в ящик со столовыми приборами в поисках вилок, когда раздаётся дверной звонок. Я недоумённо хмурюсь, пытаясь понять, кого сюда могло принести. Из коридора раздаются приглушённые голоса, я слышу, растерянный голос Макса и выхожу к нему.

В дверях стоит какой-то мужик, холёный, в дорогом костюме, весь его вид так и кричит о деньгах. Если бы такой припёрся в наш район, его машину десять раз успели бы разобрать на запчасти, пока ему бы объясняли, что он ошибся адресом.

— Почему я должен уйти? — возмущается он. — Завтра я уеду в командировку, и мы не сможем увидеться целый месяц!

— Понимаешь, я не могу сейчас, я... — растеряно блеет Макс, стискивая халат на груди и испуганно оглядываясь на дверь кухни. А там уже стою я, смотрю на Макса, на мужика этого и кулаки так и чешутся дать по морде обоим.

— Это ещё что за хмырь? — недовольно спрашиваю я, подходя ближе. — Забыл здесь чего?

— Это я хотел спросить, кто вы такой и что здесь делаете, — брезгливо кривит губы мужчина. И я не могу сдержаться, чтобы не врезать ему по этим самым губам, хорошо так врезать, вкладывая в удар массу и ускорение, за счёт небольшого доворота.

— Вань, не надо, пожалуйста! — Макс цепляется за мои руки, тянет вглубь квартиры, но я сбрасываю его с себя, и он летит на пол, халат задирается. — Пожалуйста, Ваня, я всё объясню!

Мужчина тем временем встаёт на ноги, проводит рукой по лицу и удивлённо смотрит на кровь.

— Блядь! — хрипло выдыхает он. — Мне же в командировку!

— Ебал я твою командировку, — ласково улыбаюсь я ему, ударяя кулаком в живот. Он выше и тяжелее, но если и дрался когда, то это было давно и неправда, поэтому я бью его снова и снова, получая в ответ какие-то смазанные, неуверенные удары.

— Спортсмен, что ли? — выдыхает он, когда я снова позволяю ему подняться на ноги. В голове клокочет ярость, во рту горький привкус, а в горле комок. Очень хочется сказать: «Да, блядь, спортсмен, бои без правил!». Просто в нашем районе сложно дойти до подъезда без арматуры, просто у меня всегда есть своё мнение, просто я грёбаный мудак, у которого вечно чешутся кулаки.

Он снова вытирает текущую из разбитой губы кровь и криво усмехается.

— Я давно к нему хожу, — кивает он на сжавшегося в углу Макса. — По понедельникам и средам. А ты, значит, по выходным?

— В понедельник и среду у меня тренировки, — горько говорю я. — А ещё, в пятницу.

— О, так есть ещё кто-то? — усмехается он. — По пятницам?

Макс закрывает лицо руками, и его плечи дрожат, он рыдает, как девчонка. Мужчина пинает его, проходя мимо.

— Чтоб я ещё раз связался с такой блядью, — роняет он, прежде чем захлопнуть дверь.

Я почти спокойно иду на кухню, наливаю себе чай, ем яичницу прямо со сковородки, руки почти не дрожат. Я собираю свои вещи, мою руки в ванной, снова отмывая с костяшек чужую кровь, и тоже хлопаю дверью. Тот мужик, конечно мудак, но на счёт бляди я с ним полностью согласен. Это, пожалуй, самый гнустный день рождения в моей жизни.

***

Поутру было горько и плохо, я стоял в ванной, и третий раз чистил зубы, пытаясь побороть эту горечь, но не помогало. Услужливая память подкинула мерзейшую вещь: напоминание, почему я совершенно не выношу лжи. Это ощущается неожиданно остро, а ведь мне казалось, что я смог побороть свою излишнюю агрессивность. Тогда я только-только начал серьёзно заниматься, надеясь, что я научусь действовать иначе.

Вчера, когда Гокудера бухнулся на колени и колотился лбом об асфальт, мне хотелось вздёрнуть его вверх, схватив за грудки и бить по лицу. Это было не правильно, но мне было, да и сейчас всё ещё слишком больно, чтобы делать вид, что ничего не случилось, даже не знаю, как я сдержался?

На пробежке я врубил музыку погромче, и почти не смотрел по сторонам, ведь если не думать, то жить можно. Но как не думать, если голова пока ещё на месте? Пока ещё.

Глупо было полагать, что в этом мире что-нибудь изменится – только я начинал смотреть в будущее с уверенностью в завтрашнем дне, кто-то, чаще всего самый близкий, наглядно показывал мне, насколько я ошибаюсь. Только маман и сеструха всегда были на моей стороне, но их нет в этом мире. Я здесь один, совершенно один, хотя совсем недавно радовался тому, что в этот раз у меня есть действительно близкие друзья. Очаровательно.

***

Как и тогда, когда он только приехал в Намимори, Реборн сидел на его кухне и кривился от кофе. Гокудера судорожно щёлкал зажигалкой, но руки слишком тряслись и он никак не мог прикурить.

— Ты помнишь, о чём я тебе говорил? — спросил Реборн, когда Гокудера всё же справился с сигаретой и зажигалкой, вдохнул горького дыма и медленно выпустил через нос.

Говорить он не мог, поэтому просто кивнул, движение вышло нервным и дёрганым.

— Тогда какого чёрта ты устроил эту поебень? — матерное слово в устах того, кто выглядел всего лишь пятилетним ребёнком звучало совершенно неуместно, а от того только сильнее ударило по натянутым нервам. Хаято вздрогнул и чуть не уронил сигарету. — Мог бы и подумать головой, прежде чем делать. Если у тебя, конечно, она есть, в чём я уже начал сомневаться.

Гокудера молчал и курил, ему нечего было сказать в своё оправдание, всё, что мог, он уже сказал, но был полностью проигнорирован.

— Если до конца недели Тсуна не простит тебя, то не забудь написать в завещании: тебя кремировать или просто отправить кормить рыб?

Реборн встал и ушёл, не добавив больше ни слова, а Хаято сполз со стула на пол, закрывая лицо руками. Между пальцев подрагивала медленно тлеющая сигарета, но он, казалось, совершенно про неё забыл.

— Если Джудайме меня не простит, мне будет уже всё равно, — запоздало ответил он.

Гокудера слишком хорошо знал, почему боссы не любят ложь, а ещё он помнил, что именно принято делать с теми, кто посмел лгать своему падроне. Но сейчас его волновало не то, что будет с ним, а то, что он разочаровал Джудайме. Он так хотел казаться лучше, чем он есть на самом деле, что совершил непоправимое. Если босс его не простит, он сам вскроет себе брюхо тупым кухонным ножом, просто чтобы показать, что не имел дурных намерений. Всё вышло как-то само собой и, хотя долбанный придурок Ямамото предупреждал его, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, он всё равно упрямо гнул свою линию.

Когда, следующим утром, Гокудера зашёл за боссом перед школой, тот просто проигнорировал его присутствие. Хаято пристроился на несколько шагов позади него, стараясь держать дистанцию. Очень хотелось снова просить прощения, но он не смел заговорить первым, да и не считал, что действительно заслуживает его.

Ведь он лгал. Лгал боссу. Да ещё и подговорил других солгать ему. Из всех, только Миура сама сказала Саваде, как всё было. Когда-то давно, он слышал, как его отец сказал: «Ото лжи всего шаг до предательства». Наверное, он знал, о чём говорил, Гокудере тогда было семь, но он почему-то хорошо запомнил эти слова, жаль только, что вчера он о них не вспомнил.

Жизнерадостную улыбку Ямамото хотелось кулаком стереть с его лица, его Джудайме тоже почти проигнорировал. Почти! Этот ублюдок получил равнодушный кивок в ответ на приветствие, тогда как сам Гокудера не удостоился и взгляда! Но всё, что ему оставалось, это молча проглотить обиду, в конце концов, в этой дерьмовой истории он действительно виноват больше всех.

Они шли до школы в напряжённом молчании, уже почти у самых ворот Ямамото внезапно решил его нарушить:

— Хочешь, я отрежу себе палец?

Он сказал это со своей обычной дебильной лыбой, но взгляд был серьёзный. Тсуна остановился, но так и не повернул к ним головы, помолчал немного, будто обдумывая это предложение.

— Не хочу, — сказал он, и пошёл дальше.

Гокудера непонимающе посмотрел на них обоих, озадачено нахмурившись – при чём тут вообще пальцы? Уроки проходили как обычно, разве что Хаято не клал ноги на парту, а сидел сгорбившись и то и дело посматривая на Саваду. Тот только сосредоточенно хмурился, старательно записывая даты и факты на уроке истории, потом так же сосредоточенно скрипел мелом по доске на физике, случайно расписав выведение формулы, которая и так была дана в учебнике. Он хмурился, недовольно пожимал губы и не смотрел ни на Гокудеру, ни на Ямамото.

В обеденный перерыв он тут же куда-то вышел, Хаято было бросился за ним, но потом сдулся, как воздушный шарик: всё равно боссу неприятно его общество, навязываясь, он лишь ещё сильнее разозлит его. Поэтому он подошёл к Ямамото, который с безразличным видом пялился в тетрадь, игнорируя ту девчонку, которую водил в кафе в выходные.

— Что ты там говорил про пальцы? — хриплым шёпотом спросил он у него. Ямамото ответил так же тихо, чтобы никто другой не услышал:

— Обычай якудза: если хочешь за что-то извиниться – отрежь фалангу пальца. Начинают обычно с мизинца левой руки, — он сказал это настолько равнодушно, что Гокудера не усомнился, что он бы сделал так, если бы Джудайме не сказал «не хочу». Но ведь Гокудера был виноват гораздо больше, возможно, именно ему стоило извиниться таким образом, а одна фаланга, это такая ерунда, если сравнивать с недовольством босса.

— На крыше почему-то слишком много народу, — внезапно раздался рядом голос Тсуны. Он стоял рядом, но всё же не смотрел в их сторону, будто говорил сам с собой. — Пойдёмте в столовую.

Там тоже было людно, но Савада нашёл незанятый столик в самом углу, за кадкой с каким-то непонятным кустом. Он сел у стены, Ямамото, чуть замешкавшись, сел напротив, Гокудера же остался стоять, ему было стыдно, хотя он думал, что уже давно забыл про это чувство.

— Садись, — коротко сказал Савада, пнув стул рядом с собой. Хаято торопливо присел, правда на самый краешек, и не сдвинув стул ни на миллиметр с того места, на котором он оказался после высочайшего пинка.

— Может быть, мне отрезать... — начал было он, набравшись смелости, но тут же прервался, потому что Джудайме посмотрел на него, тяжело и пристально. Всего несколько секунд, но этого хватило, чтобы слова застряли у него в горле.

— Никакого членовредительства, — буквально прошипел он, с громким треском разламывая палочки. — Вы оба, понятно?

Ямамото просто кивнул, а Гокудера принялся сбивчиво говорить что-то подтверждающее, но почти сразу же замолчал.

У Тсуны было бенто и яблоки, у Ямамото тоже бенто и пакет с молоком, а у Гокудеры только полупустая пачка сигарет, поэтому он просто сидел рядом, опустив голову так, что волосы почти скрывали лицо, и молчал. Наверное, надо было пойти и купить какую-нибудь булку, но он не помнил, брал ли с собой деньги, да и не видел в этом особой нужды.

— Когда ты ел в последний раз? — внезапно спросил у него Тсуна. Он только открыл свою коробку с обедом и полил рис соусом, но так и не начал есть. Гокудера молчал, не зная, чего именно хочет босс, но потом ответил, небрежно пожав плечами:

— Вчера, Ямамото угостил меня ужином.

Савада резко подвинул ему свой обед и сунул в руки палочки:

— Ешь, — как-то зло пошипел он. Гокудера совершенно не понял такой реакции, и поднял на него удивлённый взгляд. — Ну, я кому сказал!

Тсуна выглядел недовольным, он редко позволял себе столь открыто проявлять эмоции, что просто его недовольство воспринималось Гокудерой как крайняя степень бешенства. Поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Савада хрустел яблоком, но даже в этом звуке чувствовалось его раздражение. Единственное, что немного приободрило Хаято, так это проявленная к нему забота: даже несмотря на то, что босс совершенно недвусмысленно выказывал ему своё неудовольствие, он продолжал беспокоиться о нём. И всё же, он просто не мог заставить себя нормально есть – рука с палочками нервно подрагивала, он совершенно не чувствовал вкуса, и всё просто вставало поперёк горла. Джудайме был слишком снисходителен к нему, не было ни малейшей причины, по которой Гокудера заслужил бы десятую долю того, что босс делал для него, особенно сейчас.

— Если я злюсь, это ещё не повод, чтобы морить себя голодом, — недовольно проворчал Савада, закончив со вторым яблоком.

— Но Вы... — попытался было сказать Гокудера, но снова был прерван.

— У меня ещё пирожки есть, — отрезал он. Ямамото осторожно посматривал на них, но молчал, и слава богу. Тсуна жевал пирожки, а Гокудера старательно запихивал в себя чужой бенто.

— Я не могу просто так взять и перестать сердиться, — наконец сказал Савада. — Я совершенно не переношу лжи.

Он помолчал ещё немного, как будто подбирая подходящие слова, и через некоторое время продолжил:

— Я рассчитываю, что вы больше никогда не будете так делать, он пристально посмотрел на Гокудеру. — То, что ты скрывал и причина – совершеннейшая ерунда. Если ты недоговариваешь о чём-то, и это касается только тебя – на здоровье. Но ты зачем-то солгал мне, да ещё и других подговорил!

— Я понимаю, что очень сильно виноват перед Вами, — сбивчиво заговорил Гокудера. — Пожалуйста, накажите меня!

— Наказание эквивалентно прощению? — спросил Тсуна. — Я не хотел тебя наказывать, хотя тебе явно бесполезно объяснять, что я не считаю себя в праве...

Тсуна осёкся, а потом грустно усмехнулся и продолжил:

— Хотя, глупо об этом говорить, когда я так командую, да? — он снова немного помолчал, собираясь с мыслями. — Я просто хочу, чтобы это больше не повторилось. Мне нужно будет немного времени, чтобы отойти, но выкиньте из головы все эти глупости с традиционными извинениями и прочей средневековой чушью! Я бы предпочёл и дальше видеть вас целиком, а не частям.

---------------------
Маленькое примечание по поводу слов Хару: «Вот в такие моменты я действительно верю, что ты не японец, а итальянец!». Дело в том, что в Японии до сих пор многие браки заключаются по договорённости. К тому же, японская семья очень патриархальна: первый мальчик, например, со дня рождения пользуется особым расположением окружающих. Очень скоро он начинает ощущать свою значимость, и это способствует формированию в его характере эгоцентризма и стремления к лидерству. Младших братьев побуждают развивать в своем характере покорность и послушание. Что касается девочек, то очень быстро они начинают осознавать свое подчиненное положение и поистине смиряются с необходимостью прислуживать, терпеть и покоряться. А теперь представьте какую-нибудь киношную итальянку, раз уж мы говорим про мафию, то Конни Корлеоне – отличный пример. http://www.youtube.com/watch?v=J2oKml1dYo0 Шикарная разница, правда?

[1] ТПЛА – Технология производства летательных аппаратов. До этого было приведено определение, которым пользовались в нашем институте(как помню, за дословность поручиться не могу – давно это было), может где-то пользуются и другим, я не в курсе.
[2] Танабата (яп. 七夕 танабата, Ткачиха, Вега) – традиционный японский праздник, также часто называемый «фестиваль звёзд» или «звёздный фестиваль» (хоси мацури). Не является государственным праздником. Обычно отмечается ежегодно 7 июля.
[3] Ёсэ (яп. 寄席, букв. «место, где собираются люди»), ёсэба – театральное помещение театра ёсэ, Театры, на площадках которых исполняются пьесы ёсэ, значительно меньше обычных японских театров и вмещают около трёхсот-четырёхсот человек. Зрители в театре располагаются прямо на полу на циновках; стульев в залах нет. Представления проходят на небольшой сцене, называемой кодза, без использования декораций: игра в театре держится на актёрах, выступающих без грима в обычном японском платье.
[4] Рёхей пытается рассказывать Дзюгэму (яп. 寿限無 ) – японская народная сказка, одна из классических и самых известных историй ракуго. Как правило, входит в репертуар дзэндза, начинающего ракугоки. В камигата-ракуго также носит название «Нагана» (яп. 長名, дословно «длинное имя»)
[5] Ромадзи (яп. ローマ字 ро:мадзи (инф.), букв.: «латинские буквы») – совокупность систем транслитерации японской письменности, созданных для записи слов японского языка латиницей. Хирагана – слоговая азбука (есть ещё катакана, но она используется в основном для записи заимствованных слов и в качестве аналога курсива). Ламбо всего пять, писавший записку явно сомневался, что он умеет читать кандзи.