То, что мне позволили не слушаться, означало, что меня приняли за равного. Но совсем не означало покорности с противоположной стороны. Интегра снова заинтересовалась мной теперь уже не как слугой со сверхспособностями, а как опасным соперником.
Соответственно я вынужден был поддерживать новое амплуа, хотя меня то и дело соблазняла мысль сдаться и улечься у хозяйских ног. Несколько недель выдались ужасающе тяжелыми. Ставший уже привычным распорядок: избиение в зале, выезд на задание, спальня и ошейник, изменился на: а что у нас сегодня? Ни я, ни Интегра этого не знали.
Однажды я устроил ей анальный секс без смазки, разумеется, не спросив разрешения, и она, не долго думая, сделала со мной то же самое при помощи цепей и рукоятки кухонного ножа. Потом я отшлепал хозяйку, перекинув через коленку, словно маленькую девочку, за что заработал порку серебряной цепочкой, на которой она обычно носила крестик, он, кстати, тоже там был. Выйдя из себя окончательно, я её чуть не укусил, а она, за это, чуть меня не кастрировала. Это было на самом деле больно, черт возьми! В конце концов, я начал уставать, потому что всё происходящее было интересным, но совсем не новым.
Как-то раз Артур задержался в городе по делам, и Интегра ужинала одна, Уолтер, накрыв на стол, исчез по её же приказу. Ясно, что она ждала меня и я не стал заставлять хозяйку ждать. Возникнув у неё за спиной, я наклонился, желая обнять госпожу, но потом передумал и просто положил свои ладони на стол рядом с её, по обеим сторонам тарелки. Интегра никак на это не отреагировала. Я решил, пока есть такая возможность, немного приласкать хозяйку и наклонился к смуглому ушку, соблазнительно выглядывающему из густых светлых волос. Так что не удивительно, что я не сразу понял, каким образом моя рука оказалась проткнута ножом. Госпожа, удовлетворенно улыбаясь, пошевелила рукоятку туда-сюда указательным пальцем. Ей было чем гордиться, не каждый сможет вот так без колебаний проткнуть чью-либо плоть одним четким ударом, да ещё и чтобы лезвие, преодолев кожу и кости, воткнулась в столешницу. У девушки был прямо таки незаурядный талант. Я поощрил её подвиг кривой, болезненной улыбкой, на что хозяйка возбужденно заерзала на стуле, ожидая, что же будет дальше.
- Интегра, - выдохнул я утомленно, освобождая руку, - я устал, - она приподняла брови, видимо, надеясь, что собеседник продолжит мысль.
- От чего? – не дождавшись ответа на свой немой вопрос, спросила она вслух.
- От всего, - сказал я.
- Не понимаю, - сложив руки на груди, госпожа откинулась на спинку стула. Я, без всякой надобности, вздохнул.
Это было то чего нельзя вот так вот взять и объяснить. По крайней мере человеческими категориями. Я мог бы сказать, что мне надоело сражаться с ней. Или что мне надоела боль и унижения. Или ещё, что это всё старо, не оригинально и набило старому вампиру оскомину. А главное, я мог бы сказать, что хочу, чтобы меня целовали, просто так, а не в качестве награды за хорошее поведение. Так же я бы сказал, что хочу, чтобы она лежала подо мной, довольная лаской моих сильных рук, подставляя под чуткие пальцы самые чувствительные места. Проще говоря, я любил, и хотел, чтобы меня тоже любили. Это я тоже мог бы сказать Интегре, но слова любви не помогли бы разъяснить ситуацию. Люди понимают любовь очень плоско, обширно, но всё равно плоско. Каждый под этим подразумевает своё, каждый любит по-разному, каждый хочет получить и каждый боится поверить. Но любовь похожа на всё это яркое разнообразие тщательно смешанное в один сферообразный сосуд, где оно искрится и переливается всеми цветами радуги, стремясь достигнуть однородной консистенции. Любовь это всегда борьба и она не может быть четким, навсегда установленным фактом, как, например, законы гравитации или математические формулы. И этого сказать я уже не смог бы, просто не успел – Интегра и так готова была рассмеяться, глядя на моё замешательство.
- Ясно, - первой нарушила тишину хозяйка. Я ухмыльнулся: «Интересно, что такого ей может быть ясно, если даже мне ничего не ясно?»
- Уходи, - продолжила она спокойно, взглянув мне в глаза.
- Что? – переспросил я, не веря своим ушам.
- Вон, - пояснила Интегра всё тем же ровным тоном.
- Совсем?
- Болван, - процедила она сквозь зубы, - я не могла бы тебя отпустить, даже если бы захотела. Просто «поддержание хорошего настроения госпожи», в твои обязанности больше не входит. Иди, - я застыл. Что угодно могло случиться, от моей хозяйки можно было ожидать любых сюрпризов, однако это был уже явный перегиб, я совсем растерялся, поэтому и спросил:
- Но почему? – девушка раздраженно дернула плечиком.
- Это называется свобода выбора: не хочешь - не надо.
- Но я хочу! – ужаснувшийся тому насколько неправильно мы поняли друг друга, я наклонился к Интегре, принявшись покрывать её лицо поцелуями, - очень-очень хочу. Только…
- Не ТАК, да? – вложив во фразу определенный смысл, спросила хозяйка, наконец, оттолкнув меня.
- Ну, да, - немного смешавшись, ответил я.
- Вот поэтому: уходи.
- Интегра, - буквально взмолился я, - разреши мне. Пожалуйста, разреши показать, как это бывает без боли, - прося её об этом, я целовал всё, до чего мог дотянуться: руки, лицо, шею, грудь, но она продолжала отворачиваться и отбиваться.
- Ты просто не представляешь, тебя никто не учил, а я научу.
- ВЫМЕТАЙСЯ! – не сдержавшись, закричала хозяйка во всю мощь легких. И в её голосе, помимо бешенства, я с удивлением услышал панический страх. Она, словно боялась меня и моих желаний. Вот так: ничто не могло испугать славного потомка Хеллсингов, ни вампиры, ни кровь, ни боль, а вот нежность - могла.
И я ушел, как обычно, послушный её воле. Целую неделю, почти ничего не происходило. Два-три несложных выезда, так и не подтвердившийся слух о какой-то информации о фашистах, один «задушевный» разговор с Уолтером и один новый мужчина у Интегры, который, будь моя воля, не вышел бы из дома живым.
Ещё тогда стоило задуматься, что это слишком похоже на затишье перед бурей. А потом... потом мир перевернулся.