НАЧАЛО

Не жалей о прошлом — оно ведь тебя не пожалело!

Я окончила Харьковский художественно-промышленный институт. Специальность — промышленная графика и упаковка. Я всегда мечтала иллюстрировать книги, но такой специальности в институте не было. На диплом хотелось взять иллюстрации к рассказам любимой писательницы Виктории Токаревой, но эта тема была с ходу забракована на кафедре.

Тут как раз развернулась кампания по борьбе с алкоголизмом, и я взялась делать плакаты на эту вечно актуальную в нашем обществе тему. Тема оказалась актуальной и лично для меня. Дело в том, что, пока я училась в институте, за мной принялся ухаживать студент соседнего курса. Пьянство было его наследственным призванием. Дело дошло до предложения руки и сердца, но тут в ход событий включились мои родители. Мама стала горячо уверять меня, что испортить себе жизнь я всегда успею, а сестра предупредила, что, если я приведу «этого алкоголика» в дом, то она из дома уйдет. Такой поворот событий несколько удивил меня. Я слабо представляла себе семейную жизнь с алкоголиком. Эта картина выглядела в моем наивном воображении несколько иначе: Володя попадает в нашу дружную семью, и мои мама и папа быстро перековывают его. После чего он понимает, что «пить — здоровью вредить», и мы живем с ним долго и счастливо.
Поэтому я решила, что мои плакаты будут способствовать перевоспитанию не только Володи, но и других заблудших.
— Куда же я пошлю тебя на преддипломную практику? — задумался наш завкафедрой Владимир Павлович Селезнёв. Он был похож на диснеевского гнома, и студенты звали его Душечкой.
— В Ленинграде есть объединение «Боевой карандаш». Оно издает сатирические плакаты со стихами. Пошлите меня туда.
Мне дали официальную бумажку-направление с просьбой «оказать содействие в подготовке дипломной работы», и я отправилась в Ленинград. В «Боевом карандаше» несколько удивились моему появлению без всякого предупреждения, но поскольку хлопот с моим пребыванием не было (в Ленинграде жили мамины сестры и братья, жилье было), то меня пригласили посещать художественные советы и вникать в требования к авторам. Мне даже определили руководителя практики — художника с грузинским именем Гия и украинской фамилией Ковенчук. Он работал художественным редактором в издательстве «Аврора».
Гия пригласил меня в издательство, показал развешанные на стенах огромные финские плакаты по борьбе с наркотиками. Это был высший пилотаж, но понять эти плакаты можно было только тогда, когда кто-то рядом стоял и объяснял, что на них изображено: вот девушка лежит, из лица у неё растут цветочки, потому что она заживо разлагается. Об этом рассказывает стишок на плакате и т. д. Гия посмотрел мои эскизы, дал несколько дельных советов. Пару раз в неделю я появлялась «Боевом карандаше» на художественных советах и внимательно прислушивалась к тому, как художники и поэты придираются к авторам-коллегам. Один из авторов меня поразил. Это был художник Леонид Каминский. Он сам придумывал стихи к своим лубочным плакатам.
Остальное время я бегала по музеям Ленинграда и по его пригородам, по тетушкам и дядюшкам.
Сейчас я думаю, что судьба подкидывала мне тогда шанс — сделать свои плакаты в стиле народного лубка, с пословицами и поговорками. Но я этим шансом не воспользовалась — некому было ткнуть носом, а у самой ума не хватило.

В Харькове работа над дипломом продолжилась в менее приятной обстановке. Один из плакатов должен был выглядеть так: совершенно испитая рожа и надпись «Ты меня уважаешь?». Нужно было найти соответствующий образ. Институт дал мне ещё одну бумажку с просьбой «оказать содействие в подготовке дипломной работы», и я отправилась в вытрезвитель. Дежурный милиционер сначала решил, что я пришла платить за мужа, но я объяснила, чего хочу. Он посоветовал дождаться прибытия будки с алкоголиками, а потом их сфотографировать. Будку пришлось ждать недолго. В народе такой транспорт назывался «Алло, мы ищем таланты». Милиционер открыл дверцы и скомандовал: «Сначала дамы!». Из фургона вывалились дамы… Я стояла и фотографировала. Мне пришлось не один раз посетить вытрезвитель. Но нужный типаж не находился. Милиционеры объяснили, что берут в будку не всех. Некоторые алкоголики находятся в таком состоянии, что их страшно везти — могут не доехать. Есть старые знакомые, которых уже и катать надоело. Подозреваю, что это были несостоятельные клиенты, которые не могли должным образом оплатить услуги вытрезвителя. Наконец, герой плаката нашелся, рожа у него была дикая, с порванным когда-то слюнявым ртом. Словом, то, что надо. Потом понадобились фотографии больного ребенка, разбитой машины.
Позже, когда плакаты были сделаны, именно эти плакаты не разрешили выставить на защите, объясняя, что они слишком неприятны и физиологичны. Мне кажется, что именно такие плакаты должны были тряхнуть душу, задеть за живое и запомниться.
Вдруг позвонила моя однокурсница и сообщила, что руководителем моего диплома будет Михаил Зиновьевич Фрадкин. В то время Фрадкин был уже на пенсии, и ему предложили взять нескольких дипломников, каких он захочет. Михаил Зиновьевич выбрал меня.
Для тех, кто мало знаком с отечественным изобразительным искусством, поясню, что Михаил Зиновьевич Фрадкин — замечательный художник-график, крупный коллекционер произведений искусства, владелец уникальной библиотеки, профессор Харьковского художественного института. Он приехал в Харьков в первые годы после революции из маленького местечка под Черниговом. В эти годы он начал собирать свою коллекцию гравюр, фарфора, книг. У Фрадкина была огромная коллекция экслибрисов — книжных знаков. Во время войны коллекция была частично разграблена, и он после войны скупал на рынке украденные у него гравюры, пытаясь воссоздать утраченное.
В 20—30-е годы Михаил Зиновьевич сделал серию гравюр к произведениям еврейских писателей. Быт маленького местечка в полосе оседлости был ему хорошо знаком. Его иллюстрации ничуть не уступали графике Фаворского, это был тот же высочайший уровень искусства.
Фрадкин не преподавал на нашем курсе, а я по молодости не понимала, какого масштаба человек работает в соседней аудитории. Будучи на третьем курсе института, мы вместе с Сашей Жолудем (сейчас это известный харьковский живописец) организовали на двоих персональную выставку. Саша вывесил свои живописные произведения, а я — иллюстрации, сделанные «для души». На обсуждении выставки выступил ректор института Михаил Александрович Шапошников и разнес нас с Жолудем в пух и прах. Саше досталось за формализм и упадничество, а мне — за подражание Наде Рушевой и Юрию Анненкову. В то время действительно много писали и говорили о юной художнице, рано ушедшей из жизни — Надежде Рушевой. В Харьков привезли её выставку — легкие изящные перовые рисунки. Они мне, действительно, очень нравились и, наверное, я ей невольно подражала. Что касается Анненкова, то о его работах я имела весьма приблизительное представление: знала только, что он автор иллюстраций к поэме Александра Блока «Двенадцать». Поэтому обвинение в подражании Анненкову меня почему-то задело своей несправедливостью. Позднее я прочитала дневники художника, который в первые годы Советской власти эмигрировал за границу. Анненков писал о встречах с поэтами, художниками, писателями — с теми, с кем его свела судьба. Меня поразил контраст их судеб: благополучные состоявшиеся биографии тех, кто эмигрировал, и трагические, раздавленные, расстрелянные тех, кто остался. Но это так, к слову…
В вестибюле института меня остановил Фрадкин и сказал, что ему понравились мои работы, и он приглашает меня в гости, побеседовать. Его квартира в старом доме на углу Гиршмана и Сумской поразила меня. Это был домашний музей со старинной мебелью, множеством гравюр, картин, вышивок бисером, развешанных по стенам и боковым стенкам шкафов, наполненных книгами и коллекционным фарфором. Михаил Зиновьевич жил один, похоронив жену, работал над гравюрами, что-то готовил себе. Увлекаясь, забывал вовремя выключить горелку.
Фрадкин анализировал мои работы, делал замечания, советовал посмотреть иллюстрации художников, чьи имена были мне незнакомы. Я пожаловалась на обвинение в подражании Анненкову и сказала, что даже не знаю как следует работ этого художника. Михаил Зиновьевич вынул книгу, отпечатанную на прекрасной плотной бумаге цвета слоновой кости, где страницы были переложены тонкой папиросной бумагой. Книга была издана в 20-е годы. Это были черно-белые портреты писателей, поэтов, режиссеров, художников. Портреты поразили меня виртуозным исполнением, точностью линии, сопоставлением и выверенностью линии и пятна. Как хотелось бы мне быть хоть чуть-чуть похожей в своих работах на этого художника!
Фрадкин учил незаметно: подсказкой, показом книги, советом. Общение с ним дало мне много, больше, чем вся учеба в институте. И вот теперь Михаил Зиновьевич станет моим руководителем диплома!
Мое общение с Мастером и работа над дипломом выглядели так: я звонила Михаилу Зиновьевичу, он поручал мне купить 200 грамм масла или бурачков. С бурачками и планшетом в руке я ехала на консультацию. Звонка на дверях в квартире Фрадкина не было. Поэтому я с размаху билась о высокие двери. Потом в глубине квартиры раздавались шаги, дверь со скрипом открывалась, на пороге возникал Михаил Зиновьевич и тут же спешил на кухню: он совсем забыл, что на плите что-то варится. Я ставила планшет с плакатом на стул и после возгласа: «Какая гадость!» — касательно темы плаката — начинались замечания по существу. Потом Фрадкин загадочно предупреждал: «Я приготовил вам что-то интересное!» Интересным были книги Петрицкого, Эль-Лисицкого, других художников, напечатанные в нескольких экземплярах с авторских камней, рассказы о художниках, с которыми Фрадкина свела судьба. Прошло несколько месяцев, и на кафедре попросили Михаила Зиновьевича написать заявление с просьбой разрешить ему руководить дипломными работами. Возможно, формулировка была какая-то другая, но смысл именно такой. Это заявление было необходимо для того, чтобы оплатить работу профессора. Фрадкин возмутился тем, что он должен писать такие прошения, отказался, и я, сделав большую часть дипломной работы, оказалась вдруг без руководителя. Во всех этих реверансах я разбиралась слабо, просто была ошарашена неожиданным поворотом событий. После этого руководителем моего диплома был назначен Виктор Иванович Вихтинский. Я на всю жизнь осталась благодарна обоим моим учителям.
Кстати, плакаты не перевоспитали несостоявшегося мужа, да и вряд ли можно кого-нибудь отучить пить с помощью наглядной агитации.
После защиты я явилась к Фрадкину с большим тортом, который мы испекли вместе с мамой. Потом начались мытарства с работой, но это уже тема отдельного рассказа. Мне никому не хотелось рассказывать о том, чем я занимаюсь, окончив художественный институт, о том, как рассыпаются в прах наивные представления о творческой жизни, какой беспросветной и тяжелой оказалась действительность, а в 1974 году я узнала о смерти Михаила Зиновьевича...




 

Серия сообщений "рассказики":
Часть 1 - мемуарчики часть1
Часть 2 - мемуарчики часть2
Часть 3 - мемуарчики часть3
...
Часть 38 - Натурщики
Часть 39 - Запомнилось...
Часть 40 - Еду я, еду