Не по картинам и не со слов,
День этот мне наяву знаком: -
Небо синеет между стволов,
Тлением пахнет за цветником.

Палевый, розовый, золотой,
Щедро пронизанный светом дня,
Грустной и немощной красотой
Сад очаровывает меня.

Пусть красота эта, немощь, грусть,
Только преддверье дождей и тьмы,
Пусть нездоровы они и пусть
Недолговечны, но вместе мы,

Листьями высохшими шурша,
Бродим в аллеях плечо с плечом,
И успокоенная душа
Не беспокоится ни о чем.

* * *
Я не хотел делить досуг с тобой, тоска;
Я вышел в ржавый сад, где пахнет влажной глиной,
И вот над головой простые облака,
Крутая синева и клекот журавлиный.

Уже четвертый час, но еще сыро тут,
Еще не сумерки, но здесь уже лилово,
И мысли легкие стремительно растут,
И бьется на губах настойчивое слово.

Сегодняшнего нет в томлении моем,
Меня волнует миг, предчувствуемый мною,
И в памяти в один смешались водоем
Арктические льды с тропической волною…

1921

Николай Минаев





***********************************************

LUCAS_V_LEYDEN занимается исследованием неизвестных поэтов Серебряного века. Он рассказывает о поэте Николае Минаеве (1893—1967), который был арестован в 1953 году за «активное участие в антисоветских сборищах группы враждебно настроенных лиц», а на самом деле — из-за упоминаний в своих стихотворениях поэтессы Мальвины Марьяновой (1896–1972).
Печатая несколько лет назад стихотворение из лагерного цикла Минаева, я приводил в примечаниях афористическое четверостишие, которым он отметил свое водворение в камеру :

СЛЕДОВАТЕЛЬ И АВТОР

– «Скажи, за что по-твоему, Ник-Ник,
Ты к нам попал в лефортовский тайник?
Что сделал ты? Твои какие вины?!.»
– «Писал стихи и чай пил у Мальвины!..»

-
1953 г. 6 марта. Пятница.
Москва.

Тогда же мне показалось, что этот катрен (разошедшийся в некотором числе рукописных экземпляров1) содержит в себе завуалированный намек на причину ареста. Упомянутая в нем Мальвина – это Мальвина Мироновна Марьянова (1896 – 1972), автор нескольких поэтических сборников и заметное действующее лицо в московском поэтическом мире. Дочь бердичевского раввина, вышедшая замуж за типичного для эпохи бескорыстного авантюриста, который сделал стремительную, хоть и довольно причудливую карьеру: в качестве сотрудника Главполитпросвета он выехал в Берлин, где, отринув большевиков, служил секретарем Рабиндраната Тагора, строил в Швейцарии «Дворец мира», женился на скрипачках и на некоторое время стабилизировался в статусе зятя Энштейна. Наследством от неудачного брака (раввиново приданое было быстро проедено) ей достались факты знакомства с Горьким и Есениным, позже любовно растянутые в немаленькие мемуары2, и мощный творческий импульс, одно из запечатлений которого украшено фигуристым предисловием Рукавишникова:

«- Женщина, ты любила?
- Да.
- Женщина, ты страдала?
Молчание»3.

В молодости она была очень хороша собой: «Мальвина напоминала «Мадонну» Рафаэля и была в ту пору очень красива»4, «Мальвина, поражавшая сходством с Джокондой <…>»5, «Она была когда-то красивой (давно) – Рубенсовская женщина, но глупа и тогда была невероятно (извините меня за грубость)»6; о ее запутанных романах слагались легенды:
«В ту пору она была влюблена в художника Вербова (который, между прочим, однажды «согрешил» с Борисом Прозоровским). Вербов был к ней более чем равнодушен. Мальвина приставала ко мне с вопросом, как ей «заворожить» Мих. Ал-ча. Я сказал ей: «Для того чтобы дать тебе какой-нибудь совет, я должен знать, было ли у тебя с ним что-нибудь или нет». Мальвина очень быстро ответила: «Ты мне дай два совета. Один совет на тот случай, если было, а другой — если не было, а я сама выберу, что мне больше подходит»»7. Из литературных образцов ее стихи больше всего напоминают, признаться, творчество Е. Боголеповой (впрочем, в переводе С. Ильина) – и попробуйте-ка разгадать, какой из этих двух фрагментов принадлежит поэтессе выдуманной, а какой – натуральной:

1. Самоцветов кроме очей
Нет у меня никаких,
Но есть роза еще нежней
Розовых губ моих.

2. Близко от полуденной рощи моих снов мелькали молнии.
Возлюбленный наклонился и хотел сорвать алый цветок в моих садах.
Я прикрыла его рукой и сказала: - Нельзя.

Все это несколько поблекло к послевоенным годам: «Мальвина Марьянова была довольно пожилая, небольшого роста женщина. Ее увядающее лицо было добро, приветливо. Даже в тяжелые годы она старалась «принять» к ней приходящих и из последних возможностей пекла хоть какой-нибудь пирожок тоненький, но чтобы всем по кусочку хватило к чаю, коим она обносила гостей»8.
Ее квартира сделалась местом сбора уцелевших московских неоклассиков: почти еженедельно там бывали Минаев, Рюрик Ивнев, Дмитрий Шепеленко; из не-поэтов – Д. Богомильский (экс-большевик, литературный функционер, сдержанный благодетель бывших знакомых), А. Н. Златовратский (о котором я недавно рассказывал), еще некоторые лица9. Одна из попыток расширения этого круга окончилась трагически.

«В МГБ

от Темкина И. М.
Москва, Подсосенский пер., 21, кв. 41

Заявление

В 1950 г. я жил в Успенском пер., д. № 6. В янв.-фев. того года меня встретила гр. Марьянова Мальвина, заявила, что она живет в одном дворе со мной, рекомендовала себя поэтессой, в свое время знакомой с А. М. Горьким. Она стала рассказывать о своих встречах с Горьким на о. Капри. Затем показала журнал, издававшийся не то в Киргизии, не то в Казахстане, в котором была отпечатана статья с воспоминаниями о Горьком. В заключение разговора она попросила одолжить 50 р. и сказала, что у нее часто собираются известные литераторы, представители искусства: во время этих вечером читаются произведения и критически разбираются. Она попросила меня с женой посетить такой вечер, который состоится на днях и выразила желание, чтобы я прочел какой-нибудь из моих рассказов.
Заинтересовавшись этим, мы с женой посетили ее в указанный ею день. Застали ее мать, которая кажется, спала и пожилого человека интеллигентной внешности, который был представлен как скульптор, сын писателя Златовратского. Мы вступили с ним в беседу, т.к. он был глух, то мы предпочитали слушать его. Он рассказывал о своих встречах с Чеховым и Горьким в Крыму, как он работал над скульптурным портретом Горького, после этого стал читать поэму, посвященную Горькому. Это было слабое ученическое произведение, в поэтическом отношении примитивное, в идейном отношении не представляющее никакого интереса. Этакий обывательский пересказ о встречах с Горьким. Я счел это за чудачество старика, увлекающегося поэзией.
Затем они попросили меня прочесть что-нибудь. Из вежливости я прочитал какой-то отрывок, намереваясь скорее уйти. В это время явился новый посетитель, которого Марьянова отрекомендовала как талантливого поэта, однако работающего сейчас не по своему призванию. Фамилии, имени, отчества сейчас не помню (возможно, Николай Николаевич). Он был среднего роста человек в чрезмерно поношенном костюме. Лицо оставляло впечатление больного туберкулезом, либо много лет работающего в дореволюционных типографиях и общающегося со свинцом, такие лица бывают и у пропойц. На вид ему было лет 50, говорил глухим голосом. Вслед за ним (возможно, и раньше) пришел молодой человек, лет около 30 и был представлен как непосредственный начальник ее, Марьяновой, по работе. Она сказала, что он литератор, работающий сейчас над какой-то повестью, не то очерками, не то рассказом. Фамилии, имени, отчества его не помню. Вел он себя чрезмерно молчаливо, в разговор почти не вступал, читать произведения свои отказался.
После этого Марьяновой был подан пустой чай, без закусок и поэт, назовем его условно Ник. Ник., выразил согласие прочитать свои стихи. Он извлек из кармана небольшую потрепанную тетрадку и заунывным голосом стилем декадентского поэта стал читать. Прочитал стихотворений 15-20, относительно небольших по размеру, в 5-6 строф, иногда в 1-2.
Все стихотворения были написаны в духе акмеизма, не то символизма, отличались пессимизмом, разочарованием в жизни. Некоторые стихотворения затрагивали и политические темы и носили ярко выраженный антисоветский характер. Из них запомнились стихи, в которых он издевательски говорил о советских поэтах, описывающих жизнь колхозов, заводов; высмеивалась карточная система во время войны (не то затруднения с питанием), а также выражалась мысль о том, что если будешь писать не о современности, то тебя вроде заставит НКВД. Описывались также портреты <нрзб> лиц, помнится были стихи о Керенском, о Распутине.
На вопрос, понравились ли мне стихи, не желая вступать в прения с подобным «автором», сказал, что они не современны и даже (более?), на что поэт отозвался, что писать в современном духе не может, а пишет как умеет. При этом он оставлял впечатление человека, никем не понятого и всеми обиженного.
Когда жена моя заявила, что стихи ей не понравились, Марьянова выразила сожаление, и сказала, что стихи, хотя и не современны и не в духе сегодняшнего дня, но Ник. Ник. человек талантливый и что он даже посвятил ей стихотворение.
Высказывания Златовратского и второго (молодого человека) не помню. После этого Марьянова прочла свое стихотворение о какой-то скульптуре в саду. Стихотворение примитивное и безыдейное. Я с женой заявили, что нам нужно срочно уйти, и, провожая нас, Марьянова сказала, что она очень жалеет, что не пришли еще какие-то литераторы (фамилии их не помню), что они «очень милы», а Ник. Николаевич, хотя и очень презирает ее мать, но она его жалеет и уважает. Просила еще приходить.
Когда мы выходили, за нами увязался вышеупомянутый молодой человек (нрзб) и, прощаясь с нами во дворе, попросил мой адрес с тем, чтобы придти почитать свои рассказы. Я сказал, где я живу, но он ко мне не приходил, и я его больше не видел.
После этого ни я, ни жена моя у Марьяновой не бывали и никого из позванного сборища не встречали.
(подпись)»

Об авторе этого текста известно совсем немного: судя по всему, он был неудачником-прозаиком; по крайней мере, таковым он предстает из описаний архивных дел. В РГАЛИ хранятся его присланные на конкурс одноактные пьесы «Американское пари» и «Сдается», а также образцы его рассказов вкупе с личным делом. Последнее, конечно, расширило бы наше представление о его биографии, если бы было открыто – но до истечения 75-летнего запрета осталось еще два года.
Оригиналы доносов, несмотря на исключительную популярность жанра в Советском Союзе и России, в настоящее время весьма труднодоступны – и не без усилий раздобытая мною копия не имеет даже даты. Поэтому доподлинно неизвестно, отчитался ли Темкин о случившемся немедленно по горячим следам (но почему тогда он не мог датировать визит к Марьяновой с точностью до дня?) или, простимулированный какими-то внешними событиями, написал его позже. По крайней мере, делу был дан ход 4-го марта 1953 года – пока на «Ближней даче» исполнялось дыхание Чейн-Стокса, на Лубянке вызревал следующий документ:

«Постановление
(на арест)
гор. Москва, 1953 г. март 4 дня
Я, ст. оперуполномоченный 3 отделения 5 отдела 5 Управления МГБ СССР майор госбезопасности Олещук, рассмотрев поступившие в МГБ СССР материалы о преступной деятельности Минаева Николая Николаевича, 1893 года рождения, уроженца г. Москвы, русского, беспартийного, без определенных занятий, проживающего по адресу: ул. Герцена дом 19 кв. 28, -
Нашел:

Минаев Н. Н., будучи озлоблен против существующего в СССР строя, принимает активное участие в антисоветских сборищах группы враждебно настроенных лиц и вместе с ними занимается преступной деятельностью.
Враждебная деятельность Минаева Н. Н. подтверждается показаниями осужденного в 1943 году Русова Н. Н., свидетелей Темкина И. М., Канонич С. М., Рябова Г. З. и официальными материалами Главлита СССР.
На основании изложенного, -
Постановил:
Минаева Николая Николаевича подвергнуть аресту и обыску».

Здесь нотабене. Упомянутый Николай Николаевич Русов (1884 - после 1943) – исключительно любопытная фигура. Сын серпуховского бухгалтера («он сам из Серпухова», - как написано в бессмертном произведении); студент Московского университета, поэт, мистик, анархист, ученик Трубецкого, посетитель Толстого, корреспондент Блока, член клуба Московского Союза Анархистов, неоднократно арестовывавшийся за свои убеждения; сотрудник журнала «Совхоз»; член запрещенной организации «Орден Света»; после ареста 1930 года пропал из вида18. В 1942 году он обнаружился в Москве, а в 1943, по всей вероятности, был вновь арестован – и на допросе 1 апреля 1943 года назвал Минаева: «В эпоху военных действий МИНАЕВ оказался в лагере сочувствующих фашизму и мнимым победам германской армии в унисон настроений СТРАЖЕВА и моим»19. Ровно через десять лет этим показаниям был дан ход.
Второй свидетель – Канонич Сара-Иось Менделевна – жена Темкина. Текст ее доноса остался нам недоступен; показания, данные ею на очной ставке, я приведу ниже.
Рябов Г. З. – вероятно, это Григорий Захарович Рябов (1894-1967), врач и историк медицины с обширными знакомствами в писательских кругах, но подробности его участия в этом деле мне неизвестны.

5 марта 1953 года (какова усмешка судьбы!) Минаева арестовывают:

«Нач. Оператив. отделения 7 Управления МГБ СССР – подполковнику гос. безопасности
тов. Куприянову А. Г.

Рапорт
Докладываю, что 5.3.53 г. мною совместно с капитаном госбезопасности Столяровым В. М. был произведен арест и обыск Минаева Н. Н. прожив. по адресу: гор. Москва, ул. Герцена, д. 19 кв. 28
В момент нашего приезда по месту жительства Минаева Н. Н. последний находился дома. Прочитав ордер на арест, Минаев проговорил, что его арестовывают ни за что, ибо он якобы не виноват, «вот разве только за 1929 год», - добавил он.
В продолжении сбора на квартире и в пути следования в МГБ арестованный вел себя спокойно.
Арест на имущество Минаева Н. Н. не наложен, ввиду отсутствия такового. Арестованный проживал совместно со своей семьей, занимая одну комнату.
При обыске присутствовал и материал просматривал ст. оперуполномоченный 3 отделения 5 отдела 5 Управления МГБ СССР, майор госбезопасности тов. Олещук <…> Майор госбезопасности Копцов
7 марта 1953 г.»

Спустя несколько дней на допрос была вызвана Марьянова и – удивительная вещь! – насколько она, не производящая, признаться, впечатления обладательницы острого ума, тонко и точно обходит все ловушки, расставляемые ей следователем. Почти шестидесятилетняя леди с опытом ссылки, с памятью об аресте и гибели ближайших друзей, не поддавшись искушению дотопить уже почти обреченного Минаева, действует в рамках единственно верной стратегии – все отрицать:

«Об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний по ст.ст. 92 и 95 УК РСФСР предупреждена.

Вопрос: Минаева Вы давно знаете?
Ответ: Да. С М-ым Н. Н. я познакомилась в начале 20 годов, когда именно за давностью времени не помню.
Познакомилась я с ним в Союзе писателей в Москве и с тех пор поддерживала с ним знакомство как с поэтом, однако близкой дружбы с ним никогда не имела.
Вопрос: Чем же объясните, что М-в на протяжении длительного времени посещал Вашу квартиру?
Ответ: М-в знал меня как поэтессу, кроме того ему было известно, что меня посещают другие поэты, которые иногда читают свои новые произведения и обсуждают их.
Иногда М-в заставал у меня общество из литературных работников, а иногда у меня никого не было. В последнем случае он посидев у меня и поговорив на различные темы уходил.
Когда же у меня были др. поэты, то М-в вместе с ними читал и свои произведения.
Вопрос: Какие именно?
Ответ: Большей частью М-в читал свои лирические стихи упаднического содержания, названия всех его стихотворений я сейчас не помню.
Как я припоминаю М-в читал так же стихи о Керенском и Николае II, которые по содержанию носили сатирический хар-р, однако политической оценки этим личностям М-в в своих стихах не давал и они были не уместны в современной действительности.
Вопрос: А какие антисоветские стихотворения читал М-в у Вас на квартире?
Ответ: Этого я не помню. Может быть он и читал какие-либо не советские стихи, но я видимо их не слышала т.к. часто выходила на кухню, чтобы приготовить чай для гостей или подать что-нибудь к столу.
Вопрос: Что Вам известно о прошлом М-ва?
Ответ: Мне трудно ответить на этот вопрос, т.е. М-ва я знаю только как поэта. Личной его жизнью никогда не интересовалась, семью его не знаю и дома у него никогда не была, хотя и находилась с ним в нормальных взаимоотношениях и личных счетов и ссор с ним не имела.
Вопрос: Что имеете дополнить к своим показаниям?
Ответ: Я хочу сказать, что никаких сборищ у меня на квартире не было. Ко мне приходили старые поэты, с которыми я знакома около 30 лет. Иногда они у меня просто посидев и поговорив на различные темы уходили, а иногда читали свои произведения и обсуждали их.
Заранее эти встречи не обсуждались и никаких определенных дней для этого не назначалось. Обычно или я кого-нибудь из них приглашала или они сами заходили ко мне, или знали что я вечерами почти всегда бываю дома и охотно их принимаю.
Никаких антисоветских разговоров у меня на квартире не было, а если бы кто и попытался их вести то я это запретила бы.
Если некоторые из присутствующих и допускали какие-либо неправильные суждения, то я их останавливала.
Допрос окончен в 22 ч. 00 м.
Протокол допроса мною прочитан, ответы с моих слов записаны правильно.
Подпись:
Допросил: ст. следователь следотдела 4 Управления МВД СССР майор Орлов».

Здесь к кругу наших источников присоединяется еще один: надзорное дело прокуратуры. Основную его часть составляет вялая дискуссия между жестокосердым прокурором и неправедным судьей, заканчивающаяся призывом первого оставить в силе приговор, вынесенный вторым, но среди доказательств есть выписка из протокола очной ставки:

«На очной ставке со свидетелем Канонич С. И. на л. д. 137 последняя показала:
«…В этот вечер архитектор и мой муж – Темкин Израиль Маркович читали свои произведения. Вскоре на квартиру Марьяновой пришел Минаев… Минаев пришел сел за стол и впоследствии по просьбе Марьяновой принял участие в чтении стихотворений…. По моему общему впечатлению некоторые стихотворения Минаева были упадническими, а некоторые носили явно антисоветский характер с клеветой на советскую действительность и советских людей. Как я сейчас припоминаю, одно из стихотворений, которое читал Минаев, было о Керенском, в котором Минаев критиковал отдельные черты характера Керенского, не давая однако ему политической оценки как контрреволюционеру»20.

Эти показания вряд ли могли уже что-нибудь изменить: при обыске у Минаева было изъято такое количество не вполне лояльных стихотворений, что дополнительных доказательств его «антисоветской» деятельности не требовалось. 17 августа 1953 года он был осужден по статье 58-10 к десяти годам лишения свободы с поражением в правах еще на три года. Инерция репрессивной машины была такова, что, несмотря на смерть главного ее движителя, все продолжало работать – и потребовалось еще два с лишним года, чтобы добиться освобождения: он был выпущен из лагеря только в сентябре 1955-го.

Некоторое время спустя был допрошен и Рюрик Ивнев:

«Вопрос: Минаева Вы знаете?
Ответ: Да, с Минаевым Ник. Ник. я знаком примерно с 1923 года. Познакомился я с ним на одном из лит. открытых вечеров в «Союзе поэтов» и поддерживал знакомство вплоть до его ареста органами МГБ.
Вопрос: В связи с чем он был арестован?
Ответ: Со слов Марьяновой Мальвины Мироновны мне неделю тому назад стало известно, что М. арестован будто бы за чтение своих антисоветских стихотворений. Как сказала Марьянова, об этом ей стало известно от ее знакомого Степанова Ал-дра Георгиевича, работающего корректором в Лит. энциклопедии. Степанову стало известно о причине ареста М. от жены последнего, которую он как-то посетил.
Вопрос: Вам известно, где М. читал антисоветские стихотворения?
Ответ: Да, подобные стихотворения М. читал на кв-ре у Марьяновой, где иногда бывал и я.
Вопрос: Что именно читал при Вас Минаев?
Ответ: М. в присутствии меня читал много различных ст-ний и должен сказать, что некоторые из них носили явно антисовет. х-р. Я не помню названия всех этих антисовет. ст-ний, однако должен сказать, что стих-ние «Баллада о четырех королях» и ст-ние о комсомолке явно антисоветские. В них автор клевещет на совет. действит. и сов. людей. Воспроизвести более точно содержание этих ст-ний М. я затрудняюсь.

Вопрос: М. читал в присутствии Вас ст-ния с клеветой на руководителей партии и сов. правительства?
Ответ: Нет, таких ст-ний М. при мне никогда не читал. Правда, имели место факты, когда М. выражал свое недовольство мероприятиями партии и сов. пр-ва в отношении лит-ры. Так, например, он заявил, что поэт у нас не может писать свободно, т.к. должен выполнять «социальный заказ». Кроме того, М. клеветнически утверждал, что если даже писатель и напишет что-нибудь приемлемое и хорошее, то его произведения все равно печатать не будут, если он не входит в круг писателей с лит-ным именем. Других каких-либо антисоветских суждений я от него не слышал.
Вопрос: Почему М. читал антисов. стихи именно у Марьяновой?
Ответ: М. хорошо знает Марьянову и тех лиц, к-рые у нее бывали. Он их видимо не стеснялся и считал возможным иногда показать свое враждебное отношение к сов. власти. Присутствующие обычно у М-вой лица давно знали, что у Минаева есть недовольство сов. властью, однако резко он никогда не выступал и поэтому на его подобные настроения не обращали внимания.
Тот факт, что М. позволяли допускать отдельные антисов. проявления, можно объяснить только тем, что присутствующие потеряли политич. бдительность. К вышесказанному необходимо дополнить, что последнее время Марьянова с неохотой принимала у себя на кв-ре М., однако он, несмотря на это, всё-таки приходил к ней.
Вопрос: Что Вы знаете о прошлом М.?
Ответ: В 1929 году из лит. кругов мне было известно, что в тот период времени М. арестовывался органами ОГПУ за свои антисоветские стихотворения. Подробности этого дела мне неизвестны, т.к. сам М. мне об этом не рассказывал, а я его в свою очередь не спрашивал об этом.
Вообще, должен сказать, что близкой дружбы с Минаевым я никогда не имел, к тому же по натуре он человек очень замкнутый и поэтому о себе мне ничего и никогда не рассказывал. Видя, что М. за последнее время особенно деклассировался и отошел от сов. действительности, и внешне опустился, я делал попытки приобщить его к работе, приблизить к сов. общественности, но он от этого упорно уходил, не желал работать, хотя я и предлагал ему подстрочные переводы. Он не хотел работать, объясняя это тем, что у него все равно будто бы ничего не получится, т.к. нет желания писать против воли.
Из бесед с М. чувствуется, что он понимает ненужность его стихотворений в настоящее время, однако продолжал писать их.
Вот все, что мне известно о Минаеве» 117.

Главной проблемой были изъятые при обыске рукописные книжки: в следственном деле сохранились экспертные заключения изучавших их литературоведов, не оставлявшие автору шансов на оправдание: «Почти все эти стихотворения носят ярко выраженный антисоветский характер»; «автор хочет сказать, что в Советском Союзе все граждане из страха перед наказанием вынуждены расхваливать государственный и общественный строй»; «антисоветский, враждебный характер этих стихотворений очевиден»; «некоторые из стихотворений проникнуты враждебными взглядами и идеями»; «явно антисоветские высказывания, смысл которых сводится к тому, что в Советском Союзе лучше молчать о неполадках или нарушениях, чтобы не пострадать за это»; «в пошлой и издевательской форме говорится о портрете Буденного»; «автор описывает жизнь заключенных с позиций антисоветски настроенного человека»; «лагерную жизнь автор изображает как сплошной ужас, хамство, невежество»; «автор предстает перед читателем как безыдейный авантюрист-космополит, воззрения которого абсолютно противоположны взглядам советского человека»; «автор развязно говорит о членах правительства и проповедует шовинистические взгляды»; «автор стихотворений отрицательно относится к советской власти, к советскому строю»; «в тетради помещена баллада, написанная на глупый и пошлый сюжет»; «автор, в сущности, старается показать, что все советские редакторы являются такими же троглодитами, как описанный автором редактор»; «в стихах звучит бессильная злоба деклассированного, с прогнившей идеологией интеллигента, настроенного явно антисоветски» 118 etc. Среди изъятых при обыске (и, таким образом, навсегда утраченных) текстов были и те, дублеты которых не сохранились, но таких, по счастью, немного: основная часть архива, вероятно, сберегалась автором не по месту прописки и, таким образом, уцелела.
Текст первого допроса Минаева, состоявшегося 18 марта, ужасен: или его подвергали физическому воздействию или следователь напрямую транслировал свои фантазии на бумагу:

«Вопрос: Вам предъявлено обвинение в том, что вы, будучи враждебно настроен против существующего в СССР государственного строя, принимали активное участие в антисоветских сборищах, на которых высказывали злобную клевету на советскую действительность, изготовляли и распространяли стихи вражеского содержания, т.е. в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст.58-10 ч.II и 58-11 УК РСФСР.
Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?
Ответ: С постановлением о предъявлении мне обвинения по ст.ст.58-10 ч.II и 58-11 УК РСФСР я ознакомился. Сущность предъявленного мне обвинения понятна.
Вопрос: В предъявленном обвинении виновным себя признаете?
Ответ: Да, признаю.
Вопрос: В чем конкретно вы признаете себя виновным?
Ответ: Признаю себя виновным в том, что, будучи озлоблен против советской власти, я являлся участником антисоветской группы, посещал вражеские сборища, на которых высказывал клеветнические измышления о политике коммунистической партии и Советского правительства, о советской действительности.
Моя вина состоит еще и в том, что я на протяжении многих лет писал стихи антисоветского содержания и распространял их среди своего окружения.
Вопрос: Когда вы встали на путь, враждебный советской власти?
Ответ: Трудно сказать, когда я встал на путь, враждебный советской власти. Самым верным будет, если я скажу, что никогда я не был сторонником советской власти.
Родился я в мещанской семье, получил воспитание и образование при царизме. Все это не могло не отразиться на моих взглядах и убеждениях. И если я безразлично отнесся к социалистической революции, происшедшей в России в октябре 1917 года, то совсем иным стало мое отношение к установившимся в стране после революции порядкам, к советскому государственному строю. Советской властью я был недоволен и это недовольство впоследствии переросло во вражду, которую я стал проявлять в изготовляемых мною антисоветских стихах и в клеветнических беседах со своими знакомыми.
Вопрос: Покажите об этом подробнее.
Ответ: Начиная, примерно, с 1923 года я стал писать стихи антисоветского содержания. Впоследствии эти стихи «Предосудительные мечтания». Оформление стихов в сборник относится к периоду 1932 года.
В 1926-1928 годах я написал такие стихи, как «Баллада об алиментах», «Баллада о четырех королях», «Рассказ о культурном помзамзаве, о невежественной машинистке и о необычайном происшествии в Горсовнархозе или торжество культуры», «Разговор редактора с поэтом» и другие.
В этих стихах я злобно клеветал на советскую действительность, на советских людей и вымещал свою злобу против советской власти.
Изготовленные антисоветские стихи я читал не только на частных «субботниках», т.е. на сборищах враждебно настроенных лиц, но и в общественных местах, таких, как дом печати, политехнический музей, где устраивались открытые литературные вечера.
В 1929 году я был арестован органами ОГПУ за изготовление и распространение антисоветских стихов. В течение одного месяца я находился под стражей, но после того, как дал подписку и обещание не выступать в своих «произведениях» против советской власти и не вести никакой вражеской работы, я был из-под стражи освобожден.
Вопрос: Однако вы не прекратили вражеской деятельности, а наоборот, усилили ее в последующие годы. Это так?
Ответ: Да, так. Мой арест не явился для меня уроком. Я еще больше озлобился против советской власти и в своих последующих стихах еще с большей злобой стал клеветать на советскую действительность.
В 1932 году я собрал в один сборник под названием «Предосудительные мечтания» многие ранее написанные мною стихи вражеского содержания.
В 1938 году я написал два «стихотворения» против вождя советского народа. Назвать их клеветническими – будет слишком мягкая оценка. В них вылилась вся моя ядовитая злоба против всей советской власти и, прежде всего, против вождя советского народа. Его я наградил такими чертами, которыми не награждали даже царя-палача, душителя русского народа Николая второго.
Каждое мое слово в этих стихах пропитано желчной злобой против руководителя коммунистической партии и Советского государства.
Вопрос: Вы и в последующие годы писали клеветнические стихи против вождя советского народа?
Ответ: Не скрою этого. Стихи, в которых я выражал свою ненависть к вождю советского народа, писались мною до 1942 года. Но их было немного, кажется всего четыре стиха.
Вопрос: Вы возводили клевету и на других руководителей партии и государства. Говорите все до конца.
Ответ: Я ничего не скрою. Признаю, что в 1950 году я написал эпиграмму на одного из своих родственников, в которой злобно насмехался над двумя членами советского правительства и руководителями КПСС».

Но уже в протоколе одного из следующих допросов вновь слышен живой голос несломленного поэта:

«Вопрос: Антисоветские стихотворения вы читали на квартире у МАРЬЯНОВОЙ и после 1952 года.
Не пытайтесь отрицать это!
Ответ: Я еще раз повторяю, что после 1952 года у МАРЬЯНОВОЙ я не читал антисоветских стихотворений.
Вопрос: КАНОНИЧ Сарру-Иось Менделевну вы знаете?
Ответ: Эту фамилию я слышу впервые.
Вопрос: КАНОНИЧ показала, что в феврале 1950 года в ее присутствии вы читали свои антисоветские стихотворения. Почему же вы ее не помните.
Ответ: Я не отрицаю того положения, что КАНОНИЧ могла быть у МАРЬЯНОВОЙ, когда я читал свои стихотворения. Однако еще раз повторяю, что КАНОНИЧ лично я не знаю и поэтому не мог в присутствии ее читать антисоветские стихотворения.
Вопрос: Это противоречит фактам. Свидетель КАНОНИЧ на допросе 15 декабря 1952 года опознала вас по фотокарточке и показала, что вы читали стихотворения, в которых критиковали с враждебных позиций советскую систему, допускали клевету на советскую действительность и быт советских людей. Теперь вы припоминаете это?
Ответ: Повторяю, при КАНОНИЧ я подобных стихотворений читать не мог.
Вопрос: В том, что вы читали антисоветские стихи у МАРЬЯНОВОЙ вас изобличает и второй свидетель ТЕМКИН Израиль Маркович.
Ответ: ТЕМКИНА я также не знаю и в присутствии его никогда, никаких антисоветских стихотворений не читал.
Вопрос: На допросе 12 декабря 1952 года ТЕМКИН опознал вас по фотокарточке и показал:
«Некоторые стихотворения Николая Николаевича затрагивали и политические темы и носили ярко выраженный антисоветский характер…
В этих стихах Николай Николаевич в издевательской форме высмеивал советскую систему. В них выражалась мысль о том, что НКВД заставляет якобы советских писателей писать о современности».
Что вы теперь скажете?
Ответ: Таких стихотворений в присутствии ТЕМКИНА я читать не мог, так как у меня нет стихотворений, где бы упоминалась деятельность НКВД.
Вопрос: Кто из молодежи присутствовал на ваших антисоветских сборищах?
Ответ: Как я уже сказал, никаких антисоветских сборищ у МАРЬЯНОВОЙ не было, а если там иногда и были молодые люди, то кто они я сказать затрудняюсь, так как фамилии их мне не известны».

Впрочем, принципиального значения это уже не имело: изъятых при обыске стихов для обвинительного заключения хватало за глаза. 17 июля 1953 года Минаева судили; свидетели обвинения (Темкин и Канонич) на заседание не явились. Адвокат Санников просил пять лет и применить указ об амнистии; прокурор Фунтов просил максимального срока - и судебная коллегия Московского городского суда (председательствующий – Лукашов) пошла ему навстречу: приговор был - десять лет лагерей.

***

Отрывок книги о Минаеве
" В этом же 1937-м году в его мировоззрении и творчестве происходит зримый перелом, связанный, как представляется, с шумно празднуемым столетием пушкинской гибели (не могу не отметить в скобках важных трансформаций, произошедших за советские годы в юбилейном деле: в частности, круглая дата с момента смерти героя сделалась не меньшим поводом для праздника, чем годовщина его рождения).
Минаев, уязвленный своей безвестностью и в полной мере ощущающий свою поэтическую силу, пытается преодолеть метафизическое одиночество, обращаясь к юбиляру:
«В лихолетье брошенный судьбою,
Я устал, все валится из рук;
Дай-ка побеседую с тобою,
Лучший поэтический мой друг».

Примеряя пушкинскую биографию (известную ему, кстати, в завидных подробностях) к окружающей действительности, Минаев приходит к выводу:
«Это счастье, что тебе на свете
Довелось не в наше время жить:
Мог ли ты служить в Политпросвете
И своему гению служить?»


Это логическое усилие становится переломным для собственного минаевского творчества: если до этого центральным ее жизнестроительным мотивом был эскапизм, изредка прерываемый незлобивой и локальной сатирой, начиная с 1937 года среди его стихов появляется отчетливая антисталинская риторика:

Гениальный на все руки,
Друг всего, отец всех Муз,
Рассужденьем о науке
Осчастливил Совсоюз.
Правда, им симпатий мира
К коммунизму не привлечь,
Но годится для сортира
Историческая речь.

***
«1929 года, октября 10 дня. Я, ст. уполномоченный 5-го Отд. СО ОГПУ – Гендин, рассмотрев следственное дело № 82602 по обвинению Минаева Николая Николаевича по ст. 58/10 УК, арестованного 9 IX 29 г., содержащегося в Бутырской тюрьме и принимая во внимание, что дальнейшее его содержание под стражей не вызывает необходимости, полагаю: Минаева Ник. Ник. из-под стражи освободить под подписку о невыезде из
г. Москвы, дело следствием продолжать».

Как-то раз, когда весьма упорно
Я боролся с съеденными щами,
Голос равнодушный как валторна
Объявил мне: «Ну, давай с вещами!..»

Я глаза раскрыл и брови сузил,
Потрясенный, так сказать, моментом,
И пошел, взвалив на плечи узел,
Следом за прекраснополым ментом.

***
Летом 1941 года заболевает его жена – и 16 июля умирает от заражения крови в московской больнице. Смерть эта производит на него ошеломляющее впечатление: в ближайшие несколько месяцев он, после короткой записки пасынку («<…> жизнь моя клонится к закату, и я уже больше не найду такого друга, каким мне была твоя незабвенная мама» ) полностью выпадает из жизни. Первые стихи после перерыва посвящены памяти умершей (они позже составят отдельный цикл); другие – адресованы их ближайшей общей подруге – Кугушевой, которую 18 сентября депортировали в Казахстан вместе с мужем – этническим немцем. Минаев остается один.
С зимы 1942 года по май 1943 он работал кассиром на фабрике № 28 Наркоммясомолпрома, с мая по ноябрь 1943 года – сторожем («бойцом пожарно-сторожевой охраны») на фабрике печатных учебно-наглядных пособий. Вероятно, уволившись оттуда, он поступил на должность агента снабжения на завод «Манометр» (он существует и сейчас, только переехал в деревню к тетке: г. Энгельс-19 Саратовской области). Точнее сказать, сам «Манометр» по мере приближения немецких войск, был эвакуирован в Томск, а в его корпусах расположился завод № 836, выпускавший, вероятно, что-то сообразно велениям времени смертоносное. Именно тут произошел следующий акт драмы: 29 февраля 1944 года (обратите внимание на своеобразие даты) агент снабжения самовольно оставил рабочее место, что по условиям военного времени грозило серьезным возмездием. Оно не заставило себя ждать.

«Именем Союза Советских Социалистических Республик.
7/IV 1944 г. Военный трибунал Молотовского р-на гор. Москвы в составе Председательствующего Иванова и членов Какабадзе и Волдина <Золдина? Болдина?> при секретаре Кудрявцевой
Рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению Минаева Николая Николаевича 1893 г. рождения из служащих урож. г. Москвы русский грамотный б/п работал на заводе 836 агентом по снабжению труд. стаж с 1912 г. членом профсоюза не состоит не судим вдов проживал Известковый пер. 3 кв 14.
Обвиняется по указу от 26 /XII 41 г.
Судебным следствием установлено, что подсудимый Минаев работал на з-де 836 в должности агента снабжения, 29/II 44 г. самовольно оставил работу на з-де и в дальнейшем на производство не вернулся, что подтверждается объяснением подсудимого и материалами дела.
Находя обвинение Минаева Н. <по> Указу от 26/ XII 41 г. доказанным военный трибунал руководствуясь ст.ст. 319, 320 УПК

ПРИГОВОРИЛ

Минаева Николая Николаевича по указу от 26/ XII 41 г. подвергнуть тюремному заключению без поражения в правах сроком на шесть лет. Меру пресечения оставить содержание под стражей. Срок отбывания наказания считать с 4 /IV 1944 г. Приговор обжалованию не подлежит».

Под конвоем, по дороге,
Средь родных полей, в наш век,
Еле-еле тащут ноги
Тридцать с лишком человек.

Почему и что за люди
Спор ведут в рассветной мгле
Об обеденном премблюде
И вечернем горбыле?

Может быть они по тропам
И лесным трущобам на
Удивление Европам –
Вот, мол, дикая страна! –

В час погони за грошами,
Встречных в несколько минут
Оставляли голышами,
Тут же сделав им капут?

Иль шакалами пролаяв,
В океане, в день труда,
Разгружали без хозяев
Многотонные суда?

Куклы жизни на задворках,
В куртках, в ватниках, в пальто,
В сапогах, в лаптях, в опорках,
Босиком и в буцах, то

Не разбойники-бродяги,
Не грабители морей,
А всех видов доходяги
Из тюремных лагерей.

***

* * *
Пусть опущены вежды
Самой милой из жен,
Влажным ветром надежды
Я теперь освежен.

Глину времени рою –
Я в былое прозрел,
Вижу гордую Трою,
Слышу пение стрел.

И – виновница плена –
Неземной и земной,
Как другая Елена,
Ты стоишь предо мной.

И не надо, не радуй
Ясным трауром глаз,
Я доволен прохладой
В этот розовый час.
1922

***
"Марий"
из первого выпуска "Новых стихов" (1926).

По глухим минтурнским дебрям,
По болотам и лесам
Я скитаюсь диким вепрем,
Не даваясь жадным псам.
Голова моя сенатом
Высоко оценена,
Но врагам моим заклятым
Не достанется она.
Пусть судьба меня хлестнула, –
Стала мачехою мать;
Не тебе, Корнелий Сулла,
Кая Мария сломать.
Я мечты твои разрушу,
Потому спокоен я,
А твою кривую душу
Жалит зависти змея.
Все тебя, я знаю, снится,
Как в цепях с клейменным лбом
За моею колесницей
Сам Югурта шел рабом.
Не мои ли легионы,
В бой бросаясь, как на пир,
И у Акв, и у Верроны
Изумляли целый мир.
И в изгнании – я верю –
Плебсом я боготворим;
Мне – затравленному зверю –
Покорится снова Рим.
Я рабов пущу на волю,
А сенат не пощажу,
И семь дней войскам позволю
Предаваться грабежу.
Чтобы им был отдых сладок,
Я для них по городам,
Как рабынь, аристократок
В лупанарии отдам.
И с заката до востока,
От снегов до пирамид
Имя Мария жестоко
Вновь над миром прогремит!

***

Александру Марееву

Не изменю ямбическому метру,
Он тишине сопутствующий паж;
Крылата мысль, душа подобна ветру
И быстроног прилежный карандаш.
Поэт и друг! Волнующий и верный!
Не доверяйся прихоти волны, -
Свои сердца мы с ревностью примерной
Оберегать от горечи должны.
Под свист и рев на площади базарной
Юродствовать и буйствовать не нам,
Мы в простоте сквозной и лучезарной
Поверим вновь обыкновенным снам.
Не нам плоды блаженного недуга
Разменивать на стертые гроши;
Лишь тишина – нежнейшая подруга
Тому, кто пел под музыку души.


**********************
1 Корпус творческих рукописей Минаева весьма компактен и почти полностью хранится в ГЛМ. Среди немногих исключений – в частности, листок с этим стихотворением, отложившийся в архиве Д. Богомильского: РГБ. Ф. 516. Карт. 4. Ед. хр. 19.
2 Марьянова М. М. На Капри: (Из воспоминаний об А. М. Горьком) //Литературный Казахстан. 1937. № 6. С. 35 – 40. Марьянова М. М. Встречи с Есениным // Воспоминания о Сергее Есенине. М. 1965. С. 176 – 178. По поводу выступления Марьяновой на есенинских торжествах Кугушева писала Д. Шепеленко: «Молодец Марьянова – пролезла на юбилей Есенина. Ему уже было бы 60 лет! Вообще все мы возмутительно и катастрофически стары!» (письмо 30 октября 1955 года // ГЛМ. Ф. 366. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 290 об.). Коллекцию едких высказываний Кугушевой в адрес Марьяновой см.: Кугушева Н. Проржавленные дни. М. 2010. С. 310 – 311.
3 Марьянова М. Сад осени. Стихотворения в прозе. М. 1922. С. 3.
4 Ивнев Р. Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма. Спб. 2007. С. 215.
5 Ивнев Р. Богема. М. 2004. С. 409.
6 Кугушева Н. Проржавленные дни. М. 2010. С. 311.
7 Ивнев Р. Жар прожитых лет. Воспоминания. Дневники. Письма. Спб. 2007. С. 000.
8 Цветаева А. Сердце - к сердцу… // Знамя. 1986. № 10. С. 229.
9 Один из лучших мемуаров об этом кружке: Шаповалов М. Под венецианским фонарем (Встречи с Рюриком Ивневым) // Лепта. 1996. № 28. С. 000.
10 А. Н. Златовратский.
11 Прозаические его мемуары о Горьком сохранились (РГАЛИ. Ф. 202. Оп. 2. Ед. хр. 92); поэма, вероятно, утрачена.
12 После 1928 года Минаев работал в областях, сравнительно далеких от литературы; на время описываемых событий, например – на заводе «Манометр» (Нижняя Сыромятническая ул.).
13 Неустановленное лицо.
14 И не одно. Вот, например: «Поэты слишком любят вина, / Но не моя – увы! – вина, / Что имя Ваше мне, Мальвина, / Приятней всякого вина!».
15 Копия в частном собрании.
16 РГАЛИ. Ф. 627. Оп. 7. Ед. хр. 3001, 3002.
17 РГАЛИ. Ф. 632. Оп. 1. Ед. хр. 4717.
18 До этого момента его биография (хотя и с существенными лакунами) доведена в: Орден российских тамплиеров. II. Публ., вступ. ст., комм., указ. А. Л. Никитина. М. 2003. С. 126 – 128.
19 Копия в частном собрании. Более подробно о связи Минаева и Русова я пишу в комментарии к посвященному ему стихотворению Минаева.
20 ГАРФ. Ф. 461. Оп. 1. Ед. хр. 1026. Л. 2. Биографических данных о ней не сохранилось. Полное имя ее нам известно из протокола допроса Минаева:
«ВОПРОС: КАНОНИЧ Сарру-Иось Менделевну вы знаете?
ОТВЕТ: Эту фамилию я слышу впервые.

ВОПРОС: КАНОНИЧ показала, что в феврале 1950 года в ее присутствии вы читали свои антисоветские стихотворения. Почему же вы ее не помните.
ОТВЕТ: Я не отрицаю того положения, что КАНОНИЧ могла быть у МАРЬЯНОВОЙ, когда я читал свои стихотворения. Однако еще раз повторяю, что КАНОНИЧ лично я не знаю и поэтому не мог в присутствии ее читать антисоветские стихотворения.

ВОПРОС: Это противоречит фактам. Свидетель КАНОНИЧ на допросе 15 декабря 1952 года опознала вас по фотокарточке и показала, что вы читали стихотворения, в которых критиковали с враждебных позиций советскую систему, допускали клевету на советскую действительность и быт советских людей. Теперь вы припоминаете это?
ОТВЕТ: Повторяю, при КАНОНИЧ я подобных стихотворений читать не мог.

ВОПРОС: В том, что вы читали антисоветские стихи у МАРЬЯНОВОЙ вас изобличает и второй свидетель ТЕМКИН Израиль Маркович.
ОТВЕТ: ТЕМКИНА я также не знаю и в присутствии его никогда, никаких антисоветских стихотворений не читал.

ВОПРОС: На допросе 12 декабря 1952 года ТЕМКИН опознал вас по фотокарточке и показал:
«Некоторые стихотворения Николая Николаевича затрагивали и политические темы и носили ярко выраженный антисоветский характер…
В этих стихах Николай Николаевич в издевательской форме высмеивал советскую систему. В них выражалась мысль о том, что НКВД заставляет якобы советских писателей писать о современности».
Что вы теперь скажете?
ОТВЕТ: Таких стихотворений в присутствии ТЕМКИНА я читать не мог, так как у меня нет стихотворений, где бы упоминалась деятельность НКВД»

(копия в частном собрании).

********
* * *
Знаю: – жизнь без усилий покинет меня…
С теплым телом своим и с землею зеленой
Я прощусь на закате спокойного дня
Драгоценным пожаром зари опаленный.

Колокольчик лениво вдали прозвенит,
Будут птицы шуметь, размещаясь к ночлегу,
И сквозь ясную пену позволит зенит
Различить в отстоявшемся сумраке Вегу.

И пока умилительный свет не погас
И родные поля пред глазами моими,
Я в последний, простой и торжественный час
Повторю через жизнь пронесенное имя.

И подумаю, может быть, с грустью потом:
«Уходя из любимого мира земного,
Я его оставляю в огне золотом,
А таким ли увижу когда-нибудь снова?..»
1922


* * *
Насквозь пронзают иглы стужи,
И ветер в исступленьи злом
Сдавил нагие ветки туже
Нерасплетаемым узлом.

Холодный дождь жесток и жёсток,
Он воздух наискось сечет,
И дрогнет шалый перекресток,
Давно забыв ударам счет.

И солнцу скрученному в тучах
Упорства их не одолеть,
Не разогнать громад летучих,
Взнеся пылающую плеть.

Дорога тяжела и взрыта,
И мглистой ночью по краям
Роятся звездами корыта
Водой наполнившихся ям.
1920

* * *
В эту ночь тишина
Полным голосом пела,
В синей мути окна
Трепетала Капелла.

И в тисках духоты,
Как в запахнутой шали,
Задыхаясь, цветы
Исступленно дышали.

Милый образ дробя,
Чахла память больная;
Я не видел тебя,
О тебе вспоминая.

А мохнатая мгла
Разрасталась и крепла,
И душа не могла
Просиять из-под пепла…
1923

* * *
Когда-нибудь достигнув совершенства,
Великолепным пятистопным ямбом,
Цезурами преображая ритмы,
Я возвращусь к сегодняшнему дню;
Назначенного часа ожидая,
Пусть образы сжимаются и стынут,
Пусть яблоками созревают мысли,
И тяжелеют легкие слова.

Теперь – сентябрь, безветрие и полдень,
И успокаивающее солнце
Пронизывает грузной позолотой
Широкую проржавевшую сень;
Как свежий мед, тягуч и влажен воздух,
И зеленью отсвечивает небо,
Такой густой, такой глубокой сини
Я не запомню в нынешнем году.

Шуршат опавшие листы, и душу
Отягощает сладкая дремота,
Но чувственною нежностью томится
Проснувшееся тело почему?
Иль, может быть, его уже коснулась
Через батист разгоряченной грудью
С обыкновенным именем Марии
Девятнадцатилетняя она…
1923

Источник: ЖЖ http://www.livejournal.com/magazine/182313.html