Когда большой человек горюет по ушедшему Учителю, то его исполинское страдание вмещает только полностью расчищенный от людишек Кондратьевский проспект города СПб.

Когда (если) помрет мой профессор, то, как человек, родившийся на покосе и до шестнадцати лет утиравший сопли пробегающим мимо поросенком, я не смогу даже расчистить от тараканов свой сортир. Чтобы погадить там с подобающей скорбью. Мое неказистое страдание свободно поместится под раковиной или в углу рядом с ершиком, а печальное мание руки вызовет у тараканов разве что секундное недоумение. Я уже не говорю о том, чтобы просить моего соседа Василия, человека с пятнадцатью годами отсидки, ораторствовать за стенкой чуть тише - Василий за такое может и отказать мне в своей лояльности. Как человек, оставленный на второй год в первом классе и во младенчестве пощаженный моряковскими курами из милости, я явно лишен должного масштаба личности.

По той же причине, когда мне хочется спортивных достижений, я метаю пивные пробки в мусорное ведро и проигрываю в карты на раздевание.

Когда большому человеку благоугодно спортивных забав, он устраивает Олимпийские игры в Сочи. На которые вынимаются деньги Роснефти, Газпрома и всех остальных главных кошельков. На которые они планировали заказы по речным грузоперевозкам этим летом. И без которых теперь стоят корабли в Стрежевом, Александровском, Каргаске, Нижневартовске. А их команды сидят без зарплаты. И будут сидеть всю зиму, потому что речник живет зиму на летние деньги. И на том же цугундере будут сидеть их семьи, жены и дети, и уже сидят. А грузы лежат вот они, на берегу, а вода стоит так высоко, как не стояла уже лет десять. А флотским всерьез предлагают, как вариант, до заказов лететь пока домой, 15 тысяч в одну сторону от Стрежевого до Томска. И, понятно, главное - всем этим женам и детям, всему этому плебсу заунывному, шушере плоскоумной, дотерпеть до января, а там, в сиянии рекордов и триумфов, на празднике чьей-то очень немногочисленной жизни, можно будет праздновать и веселиться на играх вместе с Путинианом Августом. Потому что как его горе выжигает проспекты, так и радость его озаряет подданных.

"Всякий русский человек занят чем-то великим, а любую работу воспринимает как отвлечение, почему и ненавидит ее. Что он делает, глядя в пустоту? Мыслит мир. Этой молчаливой задумчивостью держится все. Врач не любит отвлекаться на пациентов, водопроводчик — на водопровод, учитель — на учеников; даже менты мутузят задержанного с явной брезгливостью, особенно злясь на то, что он отрывает их от главного".

Д. Быков, "Списанные"

Как скрытый метафизик, я убежден, что сегодняшняя моя страна – суть увеличенная Моряковка. В 16-м веке Россия была похожа на строгановские заводы, в 18-м – на демидовский Урал, в 20-м на Магнитку, Самотлор и Воркутинские лагеря, а вот сейчас она похожа на Моряковку.

В деревне, например, есть державный мэр, Алексей Владимирович Костин, по случайному совпадению единоросс. На недавних выборах он соштрямкал чудо-листовку, где приписал своему попечению кучу посторонних вещей вроде увеличения количества магазинов и поголовья коровок. Каково участие городничего в коровьей демографии – пусть останется его личной тайной: "...увеличил глуповское народонаселение почти вдвое. Умер от истощения сил". Туда же, к его ироическим свершениям, отнесен ремонт скольких-то муниципальных домов, поддержание дорог и прочее в том же духе. За все это добрым глуповцам, по совести, не худо бы отныне ежеутренне собираться у воеводских палат и в умилительном ликовании петь "Многая лета". Ведь не украл бюджетные деньги, не сложил на свою работу, а мог, мог бы, отец родной. Такова высшая власть, с которой эпигонски копируют в Москве.

В аппарате моряковской администрации нынче заседает добрых десятка два народу, но толку от них порой добиться – что дохлую кошку преферансу учить. В заповедные советские времена во всей ратуше числилось ровно три тетки, справлявшихся со всеми заботами при том же населении, двух работающих заводах, клубах, детских садах, стадионах, социальном жилье и бог знает чем еще. Что до нынешних земских подъячих, то у них последние невеликие силы отняли, когда вручили по компьютеру и тем обрекли на борьбу с вражеской машинерией.

Кстати, о компьютерах: в моряковскую больницу не так давно завезли сорок штук. Вместо зарплат, штатных ставок, жилья для работников – к черту эти нелепости, эй, кто там, срочно везите им компьютеры, лавовые лампы и чучела пингвинов! Moar компьютеров! Это что касается здравоохранения.

Полиция в деревне, как и полагается, один воплощенный архетип. Предыдущий участковый, Костя Филькин, взял однажды в магазине несколько бутылок водки в долг, пышно заявил: "Слово офицера!", но денег потом не отдал, сколько ни просили. Теперь офицер, вместо того, чтобы пустить себе пулю в висок, руководит участковыми Томского района. Нынешний витязь уездного правопорядка Женя Куклин не проявляет себя вообще никак, произрастает бестревожно, яко вьюн полевой или зяблик малый.

Директора в школе меняются, как в холерные годы, кажется, уже и имен никто не запоминает. Зато ремонт добрый, говорят, сделали с год назад. Правда, строгие моряковские дети растленного буржуинства этого не снесли и тут же покрушили, что смогли.

Что до национального хозяйства, то половина всех взрослых мужиков, чуть меньше тысячи человек, работают на северных вахтах. Потому что все производство в деревне – две частные лесопилки, да и те весь лес в округе уже повыбрали, оставив после себя сплошь похабные многолетне гниющие буреломы. Вот и экология заодно.

Градообразующее предприятие – ремонтно-эксплуатационная база флота – развалена давно и надежно. Последнее руководство собрало по территории и по цехам цветной металл, сдало его и сделало неожиданный антикризисный ход: купило себе на все деньги джип. В этом смысле большая лично моя надежда на купчину божьей милостью Владимира Антоновича Кноля: в позапрошлом году на развалины рембазы флота пришла "Томская судоходная компания". Назначили нового директора, обещали заняться училищем, прошедшей осенью восстановили один цех. Правда, по окончании работ выяснилось, что в цехе забыли устроить туалет, что опять являет сугубый символ. Ну да сортир дело наживное, совладают.

На нынешние весенние холода жаловаться не приходится – у нас, слава богу, март всегда был зимним месяцем. Снегу, конечно, многовато, но, значит, летом вода будет, навигация не встанет в июле, куча народу без работы не останется. А хипстеры в кедиках, мяукающие: "март, ты в курсе, что ты веснааа?", отправляются дуть в несгибаемый флотский прибор.

Светланка Миронова, песня моей души, два месяца назад в Австрии стала чемпионкой мира в юниорской эстафете по биатлону, а в спринте взяла бронзу. Чемпионкой, на секунду, мира. Ой-вэй, чтоб мне не дойти туда, куда я иду, ребенок еще поедет на Олимпийские игры и пустит там всех соперников на набивку для плюшевых медведей! "Все дела, улыбнувшись, ты скажешь", All hail Svetlanka. Правда, моряковское чудо уехало на жительство и тренировки в Екатеринбург - будет, наверное, через несколько лет, как уроженка Северска Любовь Егорова, говорить в интервью: "О, я коренная екатеринбурженка..".

Еще есть у меня в деревне поп - большого сердца и большой скромности человек, прямо подвижник. Сугубо своим упорством церковь поставил, о болезных заботится, еще и о вере умудряется не забывать. Видит их бог, если и живо православие, то это не золоченое угробище патриарх Кирилл, гроб повапленный, и не столичные говномесы на гелендвагенах, а вот этот мой поп за рулем разбитой больнички и с пятью детьми, включая приемных.

Да и вообще вся Моряковка – это не спивающийся мэр Костин и не участковый Женя Куклин. А поп отец Александр, тетка чемпионки мира с ее хозяйством и отличнейшим сыром, тренер Николай Николаевич Лосев, Ольга Петровна Елисеенко с шикарным цветником, мой учитель литературы Ольга Александровна Конева, и еще огромное множество народу при уме, совести и при деле, а не при должностях и деньгах. Да и со страной все то же самое.

Говорю же, Россия – она как Моряковка, разве что чуть больше.



Еще десяток фотографий Моряковколэнда

"Самыми тяжелыми днями были дни русских праздников. В эти дни мы старались не выходить на улицу и крепко запирали двери".

Лейтенант Леонард Каг, шведский пленный в Тобольске, 1711 г.

Бытует мнение, что до 1237-го года Родина уверенно разгонялась по взлетной полосе и собиралась стать частью Европы. А потом пришли монголы и все испаскудили. Но нет, не о пахучее монгольское самодовольство споткнулось величие Отечества. Не из-за них, несуразных, встало оно на квадратные колеса и двинулось дорогой, в конце которой оказался Владимир Владимирович с припухшим от нетерпения личиком. Самая первая в истории точка отечественной бифуркации случилась на 300 лет раньше, в середине X века. Первый позыв пассионарности, первую флуктуацию империума звали Святослав, Великий князь киевский. Отцом его был князь Игорь, дедушкой – Рюрик, а из-за спины у дедушки выглядывали неделикатные лица многих поколений викингов. Через это характер и повадки у всей семьи были однозначные, а отношение к славянам - оккупационное. Папу от настойчивой любви к сбору полюдья унтерменшам-древлянам пришлось отучать с помощью пары согнутых берез. Мама, княгиня Хельга, в ответ объясняла опасность перегибов на местах, убедительно прибегая к сжиганию древлян заживо. Генетика, окружение и родня из махровейших ухорезов Европы привели к тому, что Святослав сделался сугубо расположен к военному промыслу. Главное же – князь приобрел серьезную склонность к славяно-скандинавской имперской идее. То есть к созданию милитаристского союза западных и восточных славян с руководящей и направляющей ролью варяжской партии. И, имея характер как победитовый гвоздь, неукоснительно на эту идею принялся работать.

Для практики князь побил множество мелких, но шкодных соседей, всевозможных вятичей-кривичей-дреговичей. А потом пошел на большой круг по буфету: напинал печенегов, подтерся протокавказцами ясами и касогами, аккуратно пошинковал Волжскую Булгарию, харкнул под ноги на руинах дагестанского Семендера, исполнил Хазарский каганат и развальцевал надлежащие отверстия Болгарскому царству. Последние два игрока были столь солидны, что киевского мужчину зауважали. Но ему этого было мало и он без лишних затей протоптался по Византии. Завалить ромеев удастся только через 230 лет и лишь навалясь всей Европой. Пока же сильнее Византийской империи не было никого, но Святославу об этом сказать забыли и он чисто из спортивного интереса ходил туда два раза. Между всеми этими делами он сочинял для передовиц емкие фразы вроде: «Мертвые сраму не имут», и поражал современников статями и дарованиями. Вот такой был человечище. Если браться снимать кино – «Храброе сердце» плачет в углу как побитая шлюха.

Одна беда: князю Святославу было отпущено на все про все 8 лет. Дешевый византийский паскудник басилевс Иоанн Цимисхий нанял на свои иудины тетрадрахмы печенегов, чтобы те перехватили князя на реке и свернули ему шею. Так оно и случилось: оправили потом череп в золото и хлебали из него по большим праздникам кумыс. Басурмане штопаные.

А могло все повернуться и по-другому. Даже больше – должно было. Святослав изначально шел по пути создания империи. Он не просто гнобил соседей от скуки и тестостерона, он их завоевывал и подчинял. То есть высоким государственным строительством занимался, этатистскую идею двигал. И даже столицу свою – Переяславец - ближе к западу основал, в уберменши стремясь. И к моменту смерти под его рукой было земель с добрую половину Европы. И собиралось быть еще больше. Что точно можно обещать – это нынешнюю европейскую Россию, Прибалтику, балканскую часть Византии, и кусок германо-кельтских территорий. Сил на все это хватало, а стальные яйца звенели и звали в поход. Ни до одной из этих территорий не способны были доскрестись ни викинги, ни арабы, ни какие-нибудь другие лиходеи этого времени. А, значит, спокойствие и процветание. Мощь, благоденствие и укрепление основ. Империя – превыше всего. Твой жребий – бремя русых. Смерть гондонам. Христианство поначалу не прошло – Святослав язычник и воин, и розовыми соплями баловаться не склонен. Потом, правда, все равно примут – уж больно удобная идеология для дел государственных. С нами Бог, а все остальные в говне и на морозе!

Что у нас там будет потом? Феодальная раздробленность в XIII-ом веке? Не будет феодальной раздробленности. Слишком могучее, слишком долго существовавшее государство. Оно себе такого попросту не позволит и всяких Мстиславов Галицких перережет по-тихому еще когда у них мысли неблагонадежные в голове замаячат. Что дальше? Татаро-монгольское иго? Не смешно! Узкоглазые братья меньшие забьются от греха подальше на Суматру, лишь бы не иметь дела с Русью! Ну, пускай, скажем, Чингиз-хан сумел немного потрепать южные рубежи – чтоб уж не было все совсем безоблачно. Ну, пусть он даже какие-нибудь киргиз-кайсацкие степи отнял – не жалко дерьма, потом назад отберем, еще и наваляем. Невская битва? Преследуя шведов, Александр Невский присоединяет к Великой Руси Скандинавский полуостров. Ледовое побоище проходит на озере Меларен, под Стокгольмом. Огорченные таким поворотом событий, в XVI-ом веке к Империи полудобровольным порядком с песнями плсками и корридами несогласных присоединяются Италия и Испания. Под сурдинку Ермак покоряет Сибирь, продолжатели его дела осваивают Дальний Восток вплоть до Китая. Китай в панике. Гришку Отрепьева забили ногами пьяные стрельцы, когда он неосторожно принялся агитировать их, выдавая себя за царевича Дмитрия. Петру Первому оказалось нечего модернизировать в величайшем государстве мира – это все остальные модернизируют себя под Россию, где поголовно и давно пьют кофий, а парики носят даже золотари. Петр обращается к внешним завоеваниям: присоединены Средняя Азия и Ближний Восток. Все живое норовит спрятаться и сдохнуть от страха. Паника Китая передается Индии и османам. И не напрасно, сучечки! Граф Суворов-Пекинский совершает триумфальный переход через Тян-Шань и завоевывает Поднебесную. Индия сдается в плен сама. По результатам войны 1905 года с Японией Япония срыта, из полученной земли насыпаны грядки в Якутии. Военное противостояние с Англией заканчивается ее блокадой и капитуляцией. Уинстону Черчиллю суждено всю жизнь проработать сапожником и умереть от пьянства. В середине ХХ века в Германской губернии вспыхивает мятеж под предводительством некоего Адольфия Гитлерова, сына Алоизова, податного крестьянина Мюнхенского уезда. Опасный момент, вот она, проверка империи на прочность! Бунт приобретает такие масштабы, что его приходится усмирять точечными ядерными ударами. Жить в Европе больше невозможно и столица переносится в Сибирь. Стесненные жилищным кризисом переяславльцы стремятся в наш прекрасный край! Единственным cпорным вопросом к началу XXI в. остается Америка, но ее не трогают из жалости и чтобы было чем стращать непослушных детей. Благодарная Америка снимает кино о героической эпохе становления Империи.

А дальше никакой истории нет, но есть одно лишь боговдохновенное разлияние империума во человецех и середь светил. И несмотря на временные трудности и кое-какие отклонения, мы вернемся к закономерному пути развития славянообреченной планеты.

Мы с Иваном Ивановичем знаем это точно.

"Для не знающих хорошо сибирского быта замечу, что, может быть, нигде, кроме Северной России, не сохранилась так старая Русь, как в Сибири. Не удивительно: первыми переселенцами в нее были жители северных областей России, куда не достигла ни Татарская плеть, ни Польская спесь, ни Французский век знаменитого Людовика XIV".
(Авдеева Е.А. "Записки и замечания о Сибири". 1837 г.)

"Каждый сибиряк знает, что он сибиряк, а значит, он обладает особенными качествами, и он знает эти качества… Сибиряк знает, что уже по факту места рождения он верный друг и честный товарищ, он открытый и мужественный человек, обязательно щедрый, готовый отдать и снять с себя последнее. Сибиряк — человек с острым чувством справедливости. Он обладает некой широкой душой и ещё всем известным сибирским здоровьем. Если он ест, значит ест, если пьёт, значит пьёт. Он знает, что мелочность это плохо и её в нем нет. Сибиряк на многое закрывает глаза, не суетится, и готов открыть душу при любом удобном случае всякому хорошему человеку. Но он не прощает вероломства, жестоко на всю жизнь обижается на ложь, подлость и двуличие. Не терпит жадности и просто продуманной прагматичности. В любом аккуратном, тихом и не пьющем человеке сибиряк готов увидеть хитрость, жадность и высокомерное презрение к себе".
(Е. Гришковец. "Реки")

"А мы, холо[пи] твои, на твоей государеве службе в но[вом] в Енисейском остроге помираем с женами и детишками своими голодною смертью и великими долгами одолжали. А твоим государевым жалованьем денежным и хлебным в год пронятца нечем, что, государь, твоего государева жалованья менши всех сиберских городов. ... И ходя по новым землицам великую нужу и бедность и скорбь и голод терпим и великое [убой]ство от ыноземцов и души свои скверным и всякою нечистое для голоду едим не хотя твоей государевы службы отстати".
(1625 г., август. Челобитная енисейских служилых людей об условиях своей службы с 1623 г.)

На воскресных выборах в Думу города Томска студенты 3-го и 4-го общежитий Педуниверситета установили сразу два рекорда. Явка по округу составила 80%, а из них 70% проголосовали за "Единую Россию". При этом средняя явка по городу - 30%, голосование за "ЕР" - 40%.

Сегодня студенты поведали, что в обмен на голоса им давали картошку, а двери третьей общаги, в которой был пункт для голосования, просто заперли и никого из неё не выпускали.

Да, Тото, мы уже не в Канзасе.


Автор - ojogin
http://www.art-gu.ru/gallery/view_image.phtml?iid=54096

Давным-давно, в одной далёкой Сибири жило-было татарское племя эушта. Татарских племён там было не одно и не два, но эти отличились повышенной пронырливостью. Численность эуштинцев была сугубо небольшая - 300 душ, всей занимаемой территории – земля под нынешним Драмтеатром, и, даже собравшись с силами, они не смогли бы напугать и одного больного медведя. И вот при такой собственной малозначительности в 1604 году глава племени хан Тоян отправился в Москву и бил там челом царю Борису Фёдоровичу Годунову. В дипломатической ноте хан, как великий государь великому государю, сетовал на нескладное своё житьё и на бесчинства соседних алтысарских кочевников, а в конце предлагал принять свой сильномогучий народ под власть Москвы. Дабы мог он, князь Тоян «всех государевых непослушников сказывать и приводить... под государеву царскую высокую руку». Не слишком рассчитывая на умственные способности царя, хан особо упирал на рентабельность концессии: «ясак с них имати можно будет». «С них» - это, понятное дело, со всех сибиряков, кроме эушты, потому что двум братским народам между собой делить нечего. Гуртом продавая единоверцев, хан не забыл преподнести «поклонных соболей, да горностаев, да бобров добрых». При этом повелитель трехсот татар умолчал о том, что Сибирь – это не только ласковые бобры и сотни нефти, но и Васюганские болота (300 км. в поперечнике), комары-убийцы и морозцы под пятьдесят.

Царь Борис Фёдорович долго не думал. Сглотнув слюну, он оценил стратегические ресурсы, пощупал украдкой «бобров добрых», кликнул писаря и, не сходя с места, надиктовал указ: «Великий государь их пожаловал, велели у них в земле в Томи поставить город, и велели их от недругов от дальних земель оберегати, чтобы им ни от кого насильства и обиды никоторыя не было».

Жизнь города с того момента пошла обычным провинциальным ходом. Первым делом, чтобы подданство не показалось татарам мёдом, на место были присланы двести казаков, мужчин строгих и деятельных. Они привлекли аборигенов к строительству 53-х двухэтажных бараков на нынешней Воскресенской горе и стены вокруг них. Любопытствующим кочевникам, желающим посмотреть, как будет гореть такое количество дерева, грозили пушками и нехорошими словами.


Первая карта Томска, нарисованная казаками.
У природы с дарами строго: либо рисовать, либо убивать киргизов.

Под катом довольно длинное продолжение с эллюстрацеями

"Они должны, извините за такое сравнение, как породистый пёс ощутить этот запах интеллекта и, соответственно, денег. А мы, со своей стороны, обязаны сформировать такое ощущение у этих людей".
(первый вице-губернатор Томской обл. О. Козловская по поводу сегодняшнего приезда в Томск Президента РФ Д.А. Медведева в компании с А.Б. Чубайсом, Г.О. Грефом, М.Д. Прохоровым и др.)

У власти надраены парадные кокошники, щёки натёрты свеклой, волнительный трепет отработан и общая готовность подбежать, показать и разъяснить эрегирована до такой твёрдости, что хоть гвозди об неё правь. Лёд на тротуарах отбит, сугробы с обочин убраны, розы перекрашены, шторки на окнах вдоль трасс задёрнуты, блудливость во взглядах притушена, слова "томская силиконовая долина" произнесены друг другу до отработки абсолютной убедительности, банковские счета для новых инвестиций наизготовке. От запаха интеллекта хоть топор вешай. Девственности давно нет, но все ведут себя как в первый раз и делают лица людей, совершенно не подозревающих, с какого конца за конец браться.

Население ковыряет в носу, индифферентно рассуждая, удастся ли сегодня проехать по городу.

Я люблю мою родину. Эта любовь, неохватная и лучезарная, поколебать её не способно ничто. Ни чиновники, ни дороги, ни зарплата, ни декан-гуманоид, ни новости второго канала, ни заочники в силах тяжких, и ни провинциальный гламур, страшнее которого нет ничего в целом свете. Берусь утверждать даже, что и проезд в маршрутке в полвосьмого утра в компании ста сорока семи неумолимых российских женщин не наведёт и тени на эту любовь. А уж тут есть о чём призадуматься, говорю я! Ибо российская женщина, как то всем ведомо, является прямым воплощением Предначальной Богини, Кибелы, Мокоши и всей хтонической живородящей силы земли. Оттого кубометраж её щедрого тела велик до чрезвычайности, а поступь направлена в вечность. Путь же свой в маршрутке она прокладывает прямо по тебе, невзрачному, потому что прохода ей мало изначально, как танкеру "Дербент", она и так сминает бронированными бортами своими поручни на сиденьях. А то, что в проходе ещё и ты, - её вселенской души это не смутит, так и ты не мечись и не елозь, замри, распластавшись по окну, и уповай судорожно на сочувствие андрогенных богов. Да зажмурься, безрассудный, не то встретишь ненароком взгляд той женщины, взгляд тяжкий, взыскательный и обездвиживающий, говорящий с ясностью: встань перед нею выбор между твоей жизнью и мешком картошки - крепко, ох, крепко подумает она.

Так вот, ничто из этого не в силах даже замарать, даже бросить слабую тень на мою бескорыстную, светлую, могучую, как атомоход "Ленин", любовь к родине.
Но. Но. В погоду, стоящую здесь, на моей родине, в октябре, любовь к ней, к родине, несколько жухнет. Она усыхает и сдувается. Или, сказать точнее, - отсыревает, вязнет, скользит, забрызгивается и выдувается из организма.

О, безнадёжность, неисчерпаемость, о, суицидальная депрессивность сибирского октября! Нет для тебя верного слова, а только и есть, что воспитанная столетиями татарославянская готовность подыскать для сравнения что-нибудь эдакое, что ещё хуже и гаже, и тем утешиться.

"Профессия учителя до сих пор оплачивается не самым лучшим образом, но это не означает, что государство с этим согласно".
(Президент РФ Д.А. Медведев на встрече с лауреатами "Учителя года")

Президентский речекряк особенно смачен в сопоставлении с практикой. Аккурат на следующий день после дня учителя и произнесения праздничной аллокуции часть сотрудников Томского педагогического университета вовсе не получила денег - до лучших времён. Часть получила половину. Некоторым с фокуснической лёгкостью урезали зарплату на 30%.
Деньги - грязь, мы с Джизасом и с ректором Обуховым всегда это говорили.

Памятуя, что государство, как утверждает Д.А. Медведев, стынет в гибельной непоколебимости в одном строю с бюджетниками, то стоило обо всём этом перл-харборе хотя бы предупредить. За два месяца - подсказывает Трудовой кодекс РФ в части 2 статьи 74. Выйти, что ли, к трудовому коллективу со словами: такая фигня, холопы. Времена нынче непростые, инновации и грипп, сборная германии и молодой штирлиц, а вы тут хлебала на государевой службе разожрали поперёк себя шире. Вольно вам было, алтынникам да хапугам, жировать-куражиться, яхты скупать, добрых куршевельских обывателей сна лишать. Теперь затяните пояса, закупорьте варежки свои слюнявые, и лучше не спрашивайте, смитьё, что родина может сделать для вас и что по ком звонит.
Ну, как-то так. Не об уважении к людишкам речь, но чтоб хотя бы без этой печенежской лютой внезапности. Оно и делов-то - на полчаса, а двумя-тремя инфарктами меньше. Всё-ж таки полторы тыщи человек персоналу, не синичка накакала.
Но - перетопчетесь, халамидники.

Социальное партнёрство, мммать их.

В июне 2007 года в Томской области состоялась гуманитарная общественная акция.
Велопробег "По маршруту здоровья" призывал решительно отринуть наркотики, алкоголь и табак ради будущего. Все шло благопристойно и на высокой ноте, пока участники пробега не добрались до с. Моряковский Затон.
Здесь, покуда неместные агитировали аборигенов за здоровый образ жизни, у одной из участниц украли велосипед.

В назидание, я полагаю. Чтоб наивность свою нездешнюю поумерили и на истинные ценности не замахивались.
А то целостность картины мира любая пришлая недоумь испаскудить может, а людям жить потом с этой болью.
Могли бы и в дегте извалять, охальников.
За такое-то.



"...дела с крещением шли слабо; и вот эти бритые, что много говорили о мире, а сами более всего распалялись враждой к чужим богам, были однажды схвачены верующими людьми и повешены на священных ясенях. Другие же, что подались на север, в леса Гёинге, где вера была послабее, встречены были с радостью, связаны и отправлены на рынки Смоланда и обменяны там на быков и бобровый мех".
(Ф. Бенгтссон, "Рыжий Орм")

Поезд "Асино-Томск" воплощает собой темперамент археологических раскопок. Сто километров пути за три часа - в двадцать первом веке это попросту противоестественно. Родина сквозь стекла его окон выглядит особенно неприглядно и постыло. С учетом раннемайского отсутствия зелени ландшафт сводится к жухлой траве, черным недодеревьям и деревням, изнуренным бессмыслицей последних четрехсот лет существования. Черно-бурая монохромность бытия, гнойная Брешия.

Периодически в вагон поднимаются коренные жители. По ним с уверенностью можно сказать, что селекционный эксперимент советской власти удался на славу. За семьдесят лет выведена бойцовая порода, тупо-упорные бойцы за гнилую кость и блохастый коврик. Даже право оказаться первым в полупустом вагоне четверо человек вырывают друг у друга без скидок на пол и возраст. Покидание вагона осуществляется в том же духе ненавидящего сопения очереди в паспортный стол.

Апофеоз этого парада под знаменами энтропии - неукоснительные остановки в каждом населенном пункте по пути следования. Даже если весь населенный пункт состоит из двух хибар, жители которых путешествуют исключительно один раз в жизни - на кладбище. Впечатление, будто вдоль железной дороги "Асино-Томск" живут сплошь Мальчиши-Кибальчиши, которым всякое идущее мимо транспортное средство обязано выразить свой невянущий респект. "Идут паровозы - привет Мальчишу!"

Такие путешествия переводят любовь к родине из категории эмоционального в категорию сознательного. Умом понимаешь, что родина - это святое, а сердцем начинаешь желать ей скорой немучительной смерти.