Сессия, прежде чем прийти тяжелой поступью, всегда сначала высылает вперед своих маленьких вестников - ебанатов. Дело это обычное, а по весне так прямо обязательное. Но сегодня языки солнечного ветра обожгли мозги сразу троим, а трое это уже превышение нормативов. И вот один выскочил, раскачиваясь на вставленной в очко пружинке, и весело сообщил, что он дипломник и он послезавтра будет защищаться, а на научное руководство ему плевать он и так хорош. Вторая вылупилась из яйца чужих, высморкала в пальцы остатки мозгов и написала презрительное послание, что не стерпела ждать моих правок целую неделю и сдала дипломную для защиты. Третья принялась на экзамене требовать немедленно показать ей, как я заполнил ведомость.

И еще политеховский ученый совет покуражился над моими бумажками, с целью добавления сложной интеллигентной ноты в этот концерт гондонов. А теперь под окнами идет праздник и, судя по музыке, один водитель маршрутки женится на другом водителе маршрутки.

Мудацкому роду нет переводу - так написал бы я на том большом знамени, что гордо вьется над их полками.
А снизу нарисовал бы подводную лодку из пенопласта пополам с говном. Ибо непотопляемы есмь.

"Они все фантазёры, наши шефы. Им можно фантазировать, у них нет конкретной работы. А давать руководящие указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке".
"17 мгновений весны"

"Вы думаете, так просто, что ли, замами становятся? Нет, не просто. Нужно все время что-то удобрять.
Какую-нибудь ниву. Или чушь пороть несусветную, а от этого страдают мозги, потому что они всю дорогу набекрень".
Александр Покровский

Хлеб заведующего кафедрой оказался намазан не просто не медом. Он оказался намазан совершенно противоположным. Потому что работа завкафа – это не работа, это война. Война с тотальной образовательной бюрократией, этим сгнившим от нейросифилиса непрерывно онанирующим самодовольным кадавром. Административные уебища из департаментов и министерств – я не знаю, от рождения ли они были лишены чувства реальности или утратили его с течением лет. Но, совершив эту эволюцию, они немедленно обнаружили в себе готовность управлять и контролировать, требовать и совершенствовать. Я не уверен, давно ли эти люди стояли за учебной кафедрой, если стояли вообще. Я не уверен также, что это вообще люди, а не морщерогие сказложопы с мозгом в виде слизевых выделений из подмышек. Нужно иметь чуждое человеческому сознание, чтобы порождать на свет весь нынешний вал бессмысленной выморочной бумаги – отчетов, планов, приказов, методических разъяснений, указаний, предписаний, объяснительных и служебных записок. Все эти двадцатистраничные планы учебной, методической, научной, воспитательной и еще какой-нибудь говноковырятельной работы, в которых от меня требуют сначала придумать, а потом кропотливейше, с огоньком описать химерический мир кафедральных семинаров, заседаний, конференций, совещаний, самообследований, взаимопосещений, повышений квалификации и тому подобного неостановимого прорыва в стратосферы. А потом, разумеется, сорокастраничные отчеты о нашей насыщенной жизни в параллельной реальности. И весь этот непрерывный парад свершений вменяется людям, у которых недельное расписание выглядит как тактическая карта боев под Ельней и зарплата у которых - 8 тысяч рублей. Восемь, ссуки, тысяч. А мудаков, которые говорят: "так пускай меняют работу", я бы топил в канализации цыганского поселка, потому что вместо терпеливых, но профессиональных тягловых лошадок их, мудаков, детей придут учить самые случайные и бесталанные людишки.

Когда же я пытаюсь вникнуть в какой-нибудь очередной высер вроде типовой рабочей программы или положения о балльно-рейтинговой системе, то первые полчаса добросовестно продираюсь через уродливое чугунное зазеркалье, пытаясь усвоить, что до меня хотели донести московские генштабисты, а потом понимаю, что тону в этом тягостном бреде, и тогда отбрасываю ворох листов, машу над ними руками и страшно кричу: "Да вы больные!! Вы же, блядь, больные!!!".



А между тем требования к соблюдению форм – неукоснительные, береги завкафа бог от того, чтобы он отнесся к какой-то бумажке без должного усердия, не сдал ее в срок или нарушил форму. Ты можешь на паре пердолить детям в башку любую дичь – до этого никому нет дела. Но вот если в учебно-методическом комплексе не совпадают циферки – то будь любезен скинуть портки, ржавая кочерга уже приветствует твое очко, мой маленький заблудший друг. Завкафу некогда заниматься учебным процессом, студентами, своими преподавателями. Завкаф обслуживает огромную бумажную иллюзию, столь любезную взору суконных рыл. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert.

Плюс еще, конечно, специфика нашего стиля управления на уровне учебного заведения. Учебные заведения люто, бешено зарабатывают деньги. Причем как в последний день, с упоением прожирая и доброе имя, и осмысленность образовательного процесса, и собственные кадры. Если лекцию может похабно прочитать мокроносый вчерашний выпускник, то к чему переплачивать доктору наук? Горделивая надпись на гербе российского образования "А хоть бы и жопой!" - вот она, наша главная инновация в образовании и рецепт всех успехов. А потом на эту сверхидею жирным слоем ложится природная, задушевная любовь к олд-скул менеджменту. С теплыми ламповыми совещаниями часа по три, с бездарным дерганием преподавателей поперек всей их работы, с истерией в духе "и чтоб через час лежало на столе!", с никчемными выматывающими поручениями вроде еженедельной отчетности по пропускам студентов (чтоб заведующие утром в понедельник деканам! деканы – проректору! и с указанием причин пропусков! а воскресенье на что? а никого не держим!). И ведь вроде не дураки в ректорате, и люди вполне порядочные, но вечно какую-нибудь чушь удумают, вроде патрулирования общаги преподавателями. С восьми до десяти вечера, с заходами в комнаты и душеспасительными проповедями, о, мматьиво!!

И лягушкой в этом миксере с музыкой и подсветкой, прокладкой между тихой ненавистью сотрудников и претензиями руководства – лично я, былинный россиянский завкаф в силах тяжких, в сиянии славы и в несходящих синяках от пенделей. Человек, от которого собственные преподаватели ждут только очередных гадостей, и на которого досадливо морщится начальство за манеру лезть с вопросами про всякие неприличности вроде премиальных. Респектабельный социальный статус и обожание широких масс – твое второе имя!

Заставить здорового тридцатилетнего мужика похудеть за две недели на пять килограммов – надо суметь.
Гербалайфом он, что ли, намазан, хлеб-то.

Ненормальный препод - это нормально. У нас бизнес такой, "все придурки собираются здесь". Но иногда ненормальные попадаются студенты. И тогда становится не по себе. У одной заочницы увидел на экзамене на парте раскрытые лекции и от удивления такой душевной простоте спросил, в своём ли мадам уме. В ответ на что получил добротную истерику: тридцатилетняя тетенька с остановившимся лицом полторы минуты подряд выкрикивала: "Я не сумасшедшая!! Я не сумасшедшая!!". Чем, разумеется, сняла все сомнения. Другая, с явным нездоровьем в глазу, на экзамене в присутствии пяти человек предлагала отдаться за роспись в зачетке. Эдаким завлекательным сниженным тембром, ага. В Педе довелось как-то читать лекции в заочной группе, где за первой партой сидел леденящий душу гарипотер: он в июле носил черные перчатки из боязни заразиться, и имел суперспособность прямо в движении замирать на несколько секунд, а затем оттаивать как ни в чем не бывало. Периодически встречаются персонажи, которые пытаются на лекции задать вопрос, и, когда ты не ждешь беды, начинают вдруг с совершенно серьезным видом нести натуральный шизофазический бред, то есть произносить не связанные друг с другом слова. Через полминуты, вдоволь полюбовавшись на твою плохо скрываемую панику, кто-нибудь из группы обычно поясняет, что воин зазеркалья совершенно безвреден, и что он уже давно дебатирует сам с собой, можно продолжать.

Аккурат сегодня напомнил о себе еще один гомункулус из пробирки нашего высшего образования. Барышня ходит с пересдачами третий год и в каждый заход устраивает гнуснейшие невротические срывы: то на выходе из аудитории начинает крыть матом, то падает в коридоре на колени и рыдает, уткнувшись в чьи-то ноги, то закатывает скандал с выбеганьем в двери и обвинениями в моей подлой злонамеренности. А в ответ на предложение срать в башку сдавать кому-нибудь другому всякий раз отвечает оскорбленным отказом.

И единственное, что тебе остается в такие моменты - держать каменное лицо и страшно материться про себя. Потому что сжигать бесноватых на костре последние четыреста лет стало некомильфо. Неудивительно после этого, что в ремесле нашем удерживаются надолго только две категории: патентованные психи, и еще люди со стальной выдержкой полкового хирурга. Плохо, что никто с самого начала не предупреждает. И о своем выборе между первыми и вторыми ты узнаешь только с чужих слов.