Есть три вещи, три священных таинства, которые нельзя просто так трогать руками: это сон, похмелье и отпуск.

Когда-то у города Томска было 4 часа разницы с Москвой. Потом председатель областной Думы Борис Алексеевич Мальцев, видный политик и завидный интеллектуал, озарился, что для дружбы с Новосибирском нужно общее время. И в 2002 году юнитов выделили левой кнопкой мыши и сдвинули им время на новосибирское, до плюс 3 по Москве. Ничего я тогда на это не сказал по юности лет, но сделал первые догадки насчет того, что мужчины, предпочитающие мужчин - гораздо более близкая реальность, чем думалось раньше.

В 2010 году исступленная преданность, долго выжигавшая губернатора изнутри, вырвалась наружу, и Виктор Мельхиорович Кресс предложил ввести 2-часовую разницу и тем сделаться для столицы еще роднее. Впрочем, бог миловал: губернатору оставалось недолго и людишек в тот раз пощадили.

Потом федерация поставила свой знатный социальный эксперимент с летним временем. Тотальное летнее время в краю с пятимесячной зимой и двухмесячной околозимой, с черно-белой гаммой, с вечным недостатком солнца, эндорфина и витамина Д, с победным среди регионов уровнем самоубийств - это хорошая, годная шутка. Стало ясно, что федеральные затейники также предпочитают отнюдь не женщин.

Таким образом, даже на фоне остальной страны над городом Томском и его областью надругались двойной мерой.

Надеюсь, на том свете добрый Господь сначала наделит всех этих выдумщиков лепрой, гельминтозом и переломами копчика, а потом заставит вечно сношать друг друга в сгнившие аскаридные анусы.

Это единственное, чего я прошу у Создателя, когда будильник поднимает меня глубокой ночью, в 8.00.

"Они все фантазёры, наши шефы. Им можно фантазировать, у них нет конкретной работы. А давать руководящие указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке".
"17 мгновений весны"

"Вы думаете, так просто, что ли, замами становятся? Нет, не просто. Нужно все время что-то удобрять.
Какую-нибудь ниву. Или чушь пороть несусветную, а от этого страдают мозги, потому что они всю дорогу набекрень".
Александр Покровский

Хлеб заведующего кафедрой оказался намазан не просто не медом. Он оказался намазан совершенно противоположным. Потому что работа завкафа – это не работа, это война. Война с тотальной образовательной бюрократией, этим сгнившим от нейросифилиса непрерывно онанирующим самодовольным кадавром. Административные уебища из департаментов и министерств – я не знаю, от рождения ли они были лишены чувства реальности или утратили его с течением лет. Но, совершив эту эволюцию, они немедленно обнаружили в себе готовность управлять и контролировать, требовать и совершенствовать. Я не уверен, давно ли эти люди стояли за учебной кафедрой, если стояли вообще. Я не уверен также, что это вообще люди, а не морщерогие сказложопы с мозгом в виде слизевых выделений из подмышек. Нужно иметь чуждое человеческому сознание, чтобы порождать на свет весь нынешний вал бессмысленной выморочной бумаги – отчетов, планов, приказов, методических разъяснений, указаний, предписаний, объяснительных и служебных записок. Все эти двадцатистраничные планы учебной, методической, научной, воспитательной и еще какой-нибудь говноковырятельной работы, в которых от меня требуют сначала придумать, а потом кропотливейше, с огоньком описать химерический мир кафедральных семинаров, заседаний, конференций, совещаний, самообследований, взаимопосещений, повышений квалификации и тому подобного неостановимого прорыва в стратосферы. А потом, разумеется, сорокастраничные отчеты о нашей насыщенной жизни в параллельной реальности. И весь этот непрерывный парад свершений вменяется людям, у которых недельное расписание выглядит как тактическая карта боев под Ельней и зарплата у которых - 8 тысяч рублей. Восемь, ссуки, тысяч. А мудаков, которые говорят: "так пускай меняют работу", я бы топил в канализации цыганского поселка, потому что вместо терпеливых, но профессиональных тягловых лошадок их, мудаков, детей придут учить самые случайные и бесталанные людишки.

Когда же я пытаюсь вникнуть в какой-нибудь очередной высер вроде типовой рабочей программы или положения о балльно-рейтинговой системе, то первые полчаса добросовестно продираюсь через уродливое чугунное зазеркалье, пытаясь усвоить, что до меня хотели донести московские генштабисты, а потом понимаю, что тону в этом тягостном бреде, и тогда отбрасываю ворох листов, машу над ними руками и страшно кричу: "Да вы больные!! Вы же, блядь, больные!!!".



А между тем требования к соблюдению форм – неукоснительные, береги завкафа бог от того, чтобы он отнесся к какой-то бумажке без должного усердия, не сдал ее в срок или нарушил форму. Ты можешь на паре пердолить детям в башку любую дичь – до этого никому нет дела. Но вот если в учебно-методическом комплексе не совпадают циферки – то будь любезен скинуть портки, ржавая кочерга уже приветствует твое очко, мой маленький заблудший друг. Завкафу некогда заниматься учебным процессом, студентами, своими преподавателями. Завкаф обслуживает огромную бумажную иллюзию, столь любезную взору суконных рыл. Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert.

Плюс еще, конечно, специфика нашего стиля управления на уровне учебного заведения. Учебные заведения люто, бешено зарабатывают деньги. Причем как в последний день, с упоением прожирая и доброе имя, и осмысленность образовательного процесса, и собственные кадры. Если лекцию может похабно прочитать мокроносый вчерашний выпускник, то к чему переплачивать доктору наук? Горделивая надпись на гербе российского образования "А хоть бы и жопой!" - вот она, наша главная инновация в образовании и рецепт всех успехов. А потом на эту сверхидею жирным слоем ложится природная, задушевная любовь к олд-скул менеджменту. С теплыми ламповыми совещаниями часа по три, с бездарным дерганием преподавателей поперек всей их работы, с истерией в духе "и чтоб через час лежало на столе!", с никчемными выматывающими поручениями вроде еженедельной отчетности по пропускам студентов (чтоб заведующие утром в понедельник деканам! деканы – проректору! и с указанием причин пропусков! а воскресенье на что? а никого не держим!). И ведь вроде не дураки в ректорате, и люди вполне порядочные, но вечно какую-нибудь чушь удумают, вроде патрулирования общаги преподавателями. С восьми до десяти вечера, с заходами в комнаты и душеспасительными проповедями, о, мматьиво!!

И лягушкой в этом миксере с музыкой и подсветкой, прокладкой между тихой ненавистью сотрудников и претензиями руководства – лично я, былинный россиянский завкаф в силах тяжких, в сиянии славы и в несходящих синяках от пенделей. Человек, от которого собственные преподаватели ждут только очередных гадостей, и на которого досадливо морщится начальство за манеру лезть с вопросами про всякие неприличности вроде премиальных. Респектабельный социальный статус и обожание широких масс – твое второе имя!

Заставить здорового тридцатилетнего мужика похудеть за две недели на пять килограммов – надо суметь.
Гербалайфом он, что ли, намазан, хлеб-то.

Вот мне лично неизвестно, что лучше (хуже) – пресловутое десятое место или нынешнее четвертое. Ощущения противоречивые. Иногда думаешь – лучше бы, ей-богу, просрали все и вся. И хорошо бы еще самым душераздирающим образом, чтоб прям вообще караул, чтоб между Мозамбиком и Лаосом, чтоб ведущие новостей второго канала лица бы ногтями разрывали в немом крике и чтоб Василий Уткин махнул рукой горько и в леса бы ушел насовсем.

Потому что при 10-м месте наши щекастые подниматели спорта с колен всегда делают одно и то же. Они уверенно сообщают, что спортсмены недоготовились, и что спортсмены нам достались, прямо скажем, не ахти, и что виды спорта не наши, и что судейство, чего греха таить, и что отдельные недоработки, но в следующий раз непременно, и что десятое место - очень приличный результат, особенно по сравнению с Ванкувером, рост налицо. И еще премьер пропукал бы ртом, что увольнять министра спорта совершенно не за что, что он ценный специалист и штучный товар. Премьер - он у нас специально придуман для жосских проебов в любой отрасли, хоть уже вешай его как дурного гонца в азиатской традиции. И весь этот чумной караван имел бы бодрый и деловитый вид людей с чистой совестью, крепким сном и хорошим пищеварением. Но при этом отсутствие на этих людях места для проставления пробы стало бы еще очевиднее. И кривляться на тему стабильности было бы чуть более идиотично и пошло.

А нынешнее внезапное четвертое место – это, все-таки, и впрямь неплохо. И вот теперь Министерство спорта и лично дорогой Владимир Владимирович Тупин (когда четвертое, то премьер идет нахер едет в Новокузнецк и Томск) примутся пыжиться, лосниться ботоксом, делиться секретами успеха, улыбаться улыбками Джаббы Хатта, безудержно награждать друг друга, целовать Ивана Ухова в пупок и многозначительно намекать, что вот, мол, как мы-то их-то, а если б без нас-то, то и вообще бы никуда.

Вот и неизвестно, что хуже, потому что противно при любом раскладе. Люди, которые не отвечают за провалы, но немедленно набегают при победах – это не люди, это бычьи цепни.

А спортсмены молодцы, конечно. Прям сердце радуется.

Томский государственный педагогический университет, отрада моего желчного сердца, в очередной раз порадовал.

Пару недель назад за день до объявленной защиты кандидатских диссертаций по специальности 13.00.01 - «педагогика» четверых обсирантов из восьми не допустили к защите по результатам проверки текстов через «Антиплагиат». Кандидатские диссертации. Через антиплагиат. Три года писали, под строгим научным руководством. Будущие доценты и профессора, воспитатели поколений, моторизованный отряд гонорейных блядей. Ни украсть, ни посторожить, интеллектуальное смитьё, моральные описторхи, умственные энуретики.

Томский государственный педагогический университет, между тем, что генерирует на свет мудачьё с мягким шанкром в полмозга, занимает второе место в стране среди пед. вузов (после РГПУ им. Герцена), и тринадцатое место среди всех вузов страны по научной активности. По научной, ссы ректору в ухо, активности.

В связи с чем интересно – что происходит в остальных педагогических учреждениях из торжественного национального списка в 71 пункт? Как они там, замыкающие перечень Ишимский и Чеченский педагогические институты, эти образовательные хосписы? Способны ли их краснодипломники самостоятельно подтереться, попадают ли аспиранты ложкой себе в рот? Торгуют ли в ректорате человеческими органами, проводят ли бои камбоджийских проституток в бассейнах с грязью? Или люди давно уже махнули рукой на эти гетто, огородили их бетонными заборами и периодически подбрасывают зараженную оспой тушенку для регулирования численности?

Впрочем, всех зануд вроде меня можно с легкостью заверить, что все будет хорошо – педовские самородки подправят свои высеры и благополучно защитятся через год. А то и раньше. И сделаются респектабельными преподавателями, и уважения к себе будут требовать, и кафедры возглавят, и реформу будут в жизнь проводить, и докторские наштрямкают. И будут учить-поучать, да добра наживать.

Сон разума рождает уёбищ.

«Жуткое, в сущности, существо: взрослая дура».
(Г.Л. Олди. Дитя Ойкумены)

А бывает ещё такое: приходит на экзамен студентка. Сильно на сносях. И ты, будучи человеком хоть и пропащим, но всё-таки не до самого конца, ставишь ей чего не жалко и отпускаешь с богом. Но. Бывает и по-другому. Бывает студентка в бремени, которая всем своим видом и всем своим пролетарским напором даёт понять, что она не то что экзамен сдавать, а сейчас разрешится скоропостижно, с места не сходя, прямо тебе на стол поверх билетов, околоплодными водами зачётки забрызгав. А даже если и не прямо сейчас, то нервы и всё здоровье у неё в таком трагическом состоянии, что если ты сдуру вздумаешь задавать вопросы по предмету, так ребёночек неминуемо или мёртвым родится, или слабоумным навеки сделается. Каково тебе жить-то будет потом с этим, а, мудилушка непонятливый? То-то и оно.

Оно конечно, барышня только вчера палёный двухсотрублевый вермут «Толстяком» запивала, а через десять минут курить будет на крыльце, нимало не смутясь, но то не твоё очкастое дело. Опять же вопрос: зачем она вообще на седьмом месяце, сердечные жилы рвя и сознание поминутно теряя, через весь город добиралась, если можно из академа в урочное время вернуться и без суеты хвосты подобрать - но и тут ты не про то думаешь, лупень сущеглупый. Ты подумай лучше о том, каким сугубым распархатым жидом и аспидом надо быть, чтобы Будущую Мать и Беременную Женщину эдак-то тиранить и с ерундой к ней приставать.

И намёком на всю эту сумму обстоятельств золотое создание ненавязчиво животом тебе тычет натурально в нос, и поворачивается наглядно, чтобы ты, чумичка научная, не проглядел бы, да не удумал бы худа. А если ты вдруг - незадача! - в бумажках колупаешься, головы не поднимая, так Мать и Женщина тебе, утомительному хмырю, и словами не погнушается сказать. Так прям и рубанёт в ответ на твоё «берите билет, присаживайтесь»: дак а беременныя я! Чтобы, значит, навести тебя на должный ход мысли и к страху божьему вернуть. И смотреть будет с уверенным и осовелым ожиданием татарского баскака на суздальском княжеском дворе. С нетерпением даже будет смотреть, и с недоумением, от твоей тупоголовой нерасторопности. Перед тобой она уже восьмерых экзаменаторов обошла, живот предъявляя, и все восемь, как дрессированные, ей зачеты и экзамены на халяву поставили. Причём не ниже четвёрки, потому что от оскорбительной какой-нибудь тройки у Матери и Женщины сразу ноги подкашиваются и повреждение плода начинается. Она же всё знает, просто отвечать сейчас не может, едва стоит, а ты со своей тройкой, прямо не знаю даже. А кто не поставит, тот палач, ирод и ему всякий заслуженно в рожу плюнет. А то, что барышня набрала в деканате у квохтающих тёток допуски на досрочную сдачу (четыре экзамена в пять дней, а то вдруг родит поперек всей прухи), так это она очень к знаниям стремится. И ты, сердешный, осознавая всё это выкручивание рук и моральный шантаж, рисуешь, от греха, вслед за остальными ту четвёрку. Барышня-то молодец, после одного-двух сердобольных преподов расчухала, чем джокер мечен. И теперь ребёнком своим, не рождённым ещё, торгует с большим успехом.

Видит бог, такие шутки я понимаю плохо, а воспринимаю ещё хуже.

Говорят, на днях Татьяна Васильевна уволилась по собственному желанию. Не снесло изранетое сердце позора мелочных обид. Хотя, по-хорошему, должна бы присесть. А раз не зачалилась - значит, теперь где-нибудь в другом месте будет уверенным замахом сеять разумное и вечное.

Что характерно, два года назад в том же Красноярском СибГТУ другая тётенька-преподаватель, имея возраст в 68 лет и взятку в полторы тысячи советских космокредов, отхватила полтора года кичи.

Что ещё более характерно, в марте этого года дочурке декана МГУ Полине Алексеевне Суриной за хабар в 35 тысяч евро выписали три года условно. Вытянула, надо думать, на пролетарское снисхождение суда, мудрое, но несговорчивое. И теперь Полина Алексеевна не в Химках деревянными членами торгует, а продолжает поднимать зяби народного образования в Наипервеюшшом Университете Роисси. Как бы намекая ребятам, какова она, жизнь.

И такое положение дел не должно смущать холопьев, а должно расцениваться как славная многовековая традиция: "В некоторых университетах жалованье составляет только часть, и притом часто только небольшую часть вознаграждения преподавателя, большая его часть получается от гонорара или платы, вносимой его слушателями" (Адам Смит. "Исследование о природе и причинах богатства народов", 1776 г.).

А иначе другого не дано.