Хороший город Краснодар. Город, по которому невозбранно шляются коты и "харлеи", а ближайшие орды тюменских туристов шляются за двести километров, плохим быть не может. Дружелюбный. Первый же продавец предлагает занести деньги когда-нибудь потом, истомленным городовым плевать на московские вытребеньки с запретами курения, гопников нужно искать самому и совать телефон в карман шортов. Рядом с Краснодаром Томск дает понять: солнце по талонам и избыток самомнения от обилия высших образований не идут во благо людскому добрососедству. Плюс тридцать пять и выше, тут не то что пошевелился, тут подумал резко - и готово, мокрый как капитан "Титаника". Широкий деревенский дух: на каждой мусорной урне пышный вензель императрицы Екатерины, государыня от такой чести с престола бы поскользнулась личиком в паркет. А потому что - Екатеринодар, заслужила, матушка, принимай. Солнце, неторопливость. Свежее пиво на всяком углу. И асфальт зашмякан перезрелыми сливами.

А в Абхазии делать нечего: нахальство, бестолковщина и отсутствие интернета. Оглушительная природа и масса плутоватых абхазов, настаивающих на необходимости платить им деньги за то, что они подбегают к каждой пальме и торжественно тебе ее представляют. Заодно, пока ты крохоборишь и ковыряешься в купюрах, жалобно расскажут, как грузин Сталин в тридцатые ужасающе затиранил республику. Вокруг при этом будет все, построенное исключительно в те тридцатые, от дорог до заводов и курортов, и не познавшее труда абхазских рук с тех самых пор. Свежий хачапур и восемьсот легенд про водопады и чью-то очередную смерть от любви - это славно, но для процветания на туризме одной неистовой тяги к деньгам мало. Только и искупает весь этот парк советского периода, что чудесный писатель Фазиль Искандер с его преданностью собственной абхазской Моряковке.

А Адлер, будь я пророком Моисеем, вообще стер бы с лица земли. Яко мерзость пред лицем Господа.

Вот Краснодар - хороший.

"Я остаюсь! Я буду здесь жить!"
х/ф "Брат 2"

Езда от Томска до Сайгона занимает сутки и выдержки требует буддистской: два автобуса и самолет, перебежки с сидорами в руках, получасовые очереди, напряженные соотечественники, места у сортира, тревожный сон в режиме психоделического трипа. Прибыв на место в полночь, после суток в седле, два благородных дона кинулись по улицам на предмет пожрать. Деревня Муйнэ - место крайне, крайне тихое, поэтому все приличные места закрываются около десяти, а остаются работать похожие на гаражи заведения для серьезных пацанов. Мы вперлись туда с каменными рожами, парной пантомимой заказали какой-то еды и сели за столик, с которого специально для нас сгребли на пол небольшую помойку с недовольными мышами. После этого при открывании пива у Д.Г. оно хлестануло пеной и уборщица этого Английского клуба взяла и без лишних затей заткнула бутылку указательным пальцем. И вежливо держала с минуту, пока оно не осело. А потом с улыбкой подвинула бутылку - мол, приносим извинения, небольшая техническая накладка, можно пить. Д.Г. не воодушевился, пил мое.

Сильно позже той же ночью двух дорвавшихся сибирских детей вытаскивал из моря субтильный охранник Кью, которого мы потом поили текилой, вручали пачку сигарет и сколько-то долларов. За что он все десять дней приветствовал нас при встрече и норовил вести задушевные разговоры на вьетнамском.

Самая большая незадача вышла с морем, потому что Южно-Китайское море об эту пору грязненькое. Оно мутное от песка и в нем беззазорно плавают пластиковые пакеты и прочая дрянь со всего Индокитая. В довольно сильной концентрации. Пакеты вычищают специально обученные джентльмены, но без лишней ревности и не каждый день. В качестве особого успеха вьетнамской гигиены однажды в стороне от пляжа нами был встречен труп свиньи. Чисто Бодлер, да.



Остальная телега с национальными стереотипами, деревенской дуростью и глубокими выводами

"- Хатифнатты, - взволнованно прошептал я. - Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
- Они заряжаются во время грозы, - объяснял Фредриксон. - И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
- Порочный образ жизни? - очень заинтересовался я. - Что это значит?
- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво".
(Т. Янссон. "Мемуары папы Муми-тролля")

В шатаниях по стране мир воспринимается по-другому, именно как мир. А то и даже как планета. Как целое и взаимосвязанное, космос. Бывает полезно постоять ночью у ростового окна гостиницы за две тысячи километров от дома, чтобы сбить привычку к одним и тем же маршрутам и местам.

Сижу в Тайге, жду электрички домой. Три часа ожидания, публика прелюбопытная, насмотрелся всякого. Поезд Москва-Абакан: высыпают пассажиры. В шортах, сланцах, едва ли не в солнцезащитных очках и пробковых шлемах. Между тем середина марта, минус пятнадцать, ни на одном другом транзитном дальнем поезде таких персонажей не видел.

Проходит состав в другую сторону: нумер тридцать седьмой, Томск-Москва. Чисто программа обмена, от нас - к ним. Поезд вышел полтора часа назад - только-только утрястись на лежанке, обзавестись простынкой, посетить гальюн с экскурсионными целями. Ощущения свежи, вся дорога впереди, больше трёх суток. Но. Но. Незамутнённые поросинские автохтоны спешат продемонстрировать себя миру. Мир истосковался, алкая лицезреть их - это понятно всякому. В силу этого вокзал г. Тайги жалует своим дефиле группа человек в двадцать. Провинциальные подростки в силах тяжких, вылазка за кофием и какавой. Руку на отсечение - двинулись в Москву на организованное потребление культурных ценностей. В основной массе - деффки свирепо селянского типа. Здоровые, как застоявшиеся кобылы, человекосущества. Отборная кровь Половинки и Козюлино. Дальние уезды Парагвая вздрогнули бы от культурного шока, я же пришёл в абсолютное восхищение. Поголовно - сапоги с вострыми носами и на шпильках, бриджЫ, пуховикообразные курточки, сумка в одной отставленной в сторону руке и сотовый в другой. Все, абсолютно все - в одинаковых дамских кепках (эдаких дутых) и с тяжёлой степенью обесцвеченности. Никаких сомнений: для Европы здесь приготовили всё самое лучшее. Само собой, было бы тяжким грехом заподозрить их в пристрастии к каким-либо цветам кроме розового и белого. Разве что ещё красный, но в таком случае - сугубо с зелёным и жёлтым. Но главное, главное, конечно, не в этом. Главное - в лицах, в глазах. Оловянные пуговицы послужили бы источником большей жизни и смысла. О, многострадальная моя столица. Ну, да тебе это не в удивление.

В метре от рельсов - столб. На столбе табличка: "ОПАСНО находиться у края платформы!". У подножия столба - одиноко лежащая вязаная рукавичка синего цвета.

Уже начал забывать, как это неплохо бывает съездить в командировку. Важно только не частить, чтобы продолжать получать удовольствие. Бессонная ночь в полупустом автобусе под музыку в наушниках, с видами ночной дороги - в этом определенно есть бог.

Сильно смущает чтение лекций сорокалетним мужикам. Среди них начальник местной криминальной милиции в звании подпола и старший опер Саша в капитанском звании после Карабаха и Чечни. Это всё настоящие мужики, без малейших оговорок и с моей снятой шляпой. И вполне вероятно, что в другой ситуации они посморкались бы мною, как платочком хлопчатобумажным. Потому что обо мне сказать то же самое никак не получается, ни с их первого взгляда, ни с моего второго. Однако же мы играем в игру "уважь приезжего, а то ему ещё экзамен сдавать". Меня именуют по имени-отчеству, привозят-увозят, покупают билет, предлагают пообедать и поквасить, а я делаю вид, что всё так и должно быть. От побухать отказываюсь, но в остальном строю из себя грёбаного борменталя и надоедаю многозначительными намеками на содержимое выеденного яйца. При том, что стараюсь быть предельно сдержан в своём потребительстве, всё одно - противно.

Однако мир чистогана не спрашивает: "Нравится ли тебе то, чем ты занимаешься?"
Он спрашивает: "На что ты будешь жить в октябре, слон сиамский?"